Через несколько напряженных минут капитан с облегчением ощутил под ногами дно, отшвырнул спасительный бурдюк и помог Якубу выбраться на берег.
– Бесстрашный Якуб победил всех злых джиннов и крокодилов в этой мелкой воде, – самодовольно заявил араб, кивнув на реку после того, как с большим трудом выбрался на скользкий берег.
– Якуб должен прикусить свой бесстрашный язык, – посоветовал Пенрод, – а то какой-нибудь египетский часовой влепит ему пулю прямо в зад.
Капитан надеялся добраться до города без лишнего шума. В худшем случае их могли подстрелить часовые на многочисленных постах, а в лучшем – его просто привели бы к генералу Гордону со связанными руками, хотя он получил строгий приказ сэра Эвелина Беринга сначала доставить донесение Бенбруку и только потом явиться с докладом к Гордону.
Пенрод провел много месяцев в Хартуме до и после трагических событий в Эль-Обейде, поэтому хорошо представлял себе все фортификационные сооружения и заградительные линии, выстроенные вдоль реки. Держась подальше от канала и укрепленных стен, он быстро продвигался вперед, обходя стороной южные предместья города. А оказавшись напротив темной крыши французского консульства, осторожно приблизился к береговой линии канала. Убедившись, что вокруг все спокойно, они быстро перешли канал, глубина которого едва достигала подбородка.
Пробравшись на другой берег, они залегли в небольшой пальмовой роще, ожидая, когда пройдет последний патруль. Его приближение Пенрод почувствовал по запаху крепкого турецкого табака. Патрульные медленно прошли мимо них с винтовками в руках, а сержант попыхивал трубкой. Это было весьма типично для неряшливых египетских солдат.
Как только они скрылись из вида, Пенрод спустился в дренажную канаву, ведущую к внешней городской стене, и пополз вперед, увлекая за собой Якуба. Они почувствовали отвратительный запах гниющих водорослей и слежавшейся грязи, но продолжали ползти и вскоре миновали заднюю стену французского консульства, за которой начинался старый город. Пенрода насторожило то обстоятельство, что они так легко и быстро преодолели столь сложный участок пути. Судя по всему, большую часть своих сил генерал Гордон направил на линию возможного прорыва. К началу осады города под его непосредственным командованием находилось около семи тысяч египтян, но, похоже, значительная часть этого войска была выведена из строя беспрестанными боями, болезнями и дезертирством.
Они выбрались из канавы и заспешили по пустынной аллее, обходя лежавшие на земле трупы животных и людей и распугивая многочисленные стаи ворон и других стервятников, слетевшихся сюда со всех концов. Все это не укладывалось в представление об осажденном городе, который еще сопротивляется врагу. Голова шла кругом от зловония, заполнившего все вокруг. Это был запах смерти и разложения. Он уже слышал, что в городе появились первые случаи холеры.
Пенрод приостановился, вынул из кармана часы и поднес их к уху. Как и следовало ожидать, они не вынесли столь длительного пребывания в воде. Тогда он посмотрел на луну, решил, что уже далеко за полночь, и быстро зашагал по безлюдной улице, поглядывая на уныло ковыляющего Якуба. Когда они подошли к зданию консульства, в некоторых окнах еще горел свет. Часовой у парадного входа мирно спал, свернувшись калачиком, как пес в своей будке. Его винтовка стояла у стены, и Пенрод благоразумно убрал ее, прежде чем разбудить охранника. Ему потребовалось немало времени, чтобы растолкать его, а потом еще столько же ушло на бессмысленные споры с сержантом патрульного отряда. Несмотря на болотный запах водорослей и изможденный вид, Пенроду все же удалось доказать начальнику караула, что перед ним стоит не какой-то бродяга, а офицер британской армии.
Когда его в конце концов препроводили в кабинет Дэвида Бенбрука, консул в вельветовом домашнем пиджаке сидел за письменным столом и читал бумаги. Он был раздражен неожиданным вторжением и медленно поднялся, снимая очки.
– В чем дело? – поморщился он, отодвигая стопку документов.
– Добрый вечер, полковник, – сказал Пенрод. – Сожалею, что вынужден побеспокоить вас в столь поздний час, но я только что прибыл сюда из Каира со срочным сообщением от сэра Эвелина Беринга.
– Да хранит Господь мою душу! – удивленно воскликнул Дэвид. – Вы англичанин!
– Да, сэр. И к тому же имел честь познакомиться с вами раньше. Капитан Баллантайн из Десятого гусарского полка.
– Баллантайн! Я хорошо вас помню. Откровенно говоря, мы на днях говорили о вас. Как поживаете, мой дорогой друг?
Они пожали друг другу руки, и Дэвид поднес к носу платок.
– Первым делом вам следует принять ванну и переодеться во что-нибудь чистое. – Он позвонил в колокольчик, вызывая прислугу. – Правда, не думаю, что в это время у нас найдется горячая вода, – извинился он, – но полагаю, не понадобится слишком много времени, чтобы разогреть котел.
Дэвид Бенбрук позаботился не только о горячей воде, но и снабдил Пенрода ароматным парижским мылом и предложил гостю свою бритву. Пока тот брился, Дэвид в противоположном конце ванной комнаты что-то записывал в свою записную книжку из красной кожи, совершенно не обращая внимания на наготу Пенрода. А капитан тем временем неспешно пересказывал ему устное сообщение Беринга. Потом он подробно расспрашивал Пенрода о готовности генерала Стюарта к спасательной операции.
– Он еще не вышел из Вади-Халфы? – встревожился Дэвид. – Боже мой, очень надеюсь, что мы сумеем продержаться здесь до его прихода.
Дэвид сложением походил на Пенрода. Даже армейские ботинки пришлись впору, словно были изготовлены специально для него. Правда, брюки, несколько широковатые в бедрах, пришлось потуже стянуть ремнем, предварительно заправив под них хорошо выстиранную и тщательно выглаженную белоснежную рубашку. Когда он полностью оделся, Дэвид повел его в свой кабинет.
– К сожалению, не могу предложить вам даже рюмочку бренди, чтобы снять усталость, – извинился консул, когда служанка поставила перед Пенродом тарелку с ломтиком хлеба из дурры и тонким кусочком сыра из козьего молока.
– Вполне достаточно, сэр…
– Чертовски рад вашему донесению, Баллантайн. Мы уже несколько месяцев сидим здесь в полном неведении, совершенно отрезанные от внешнего мира. Сколько времени вы добирались сюда из Каира?
– Я выехал оттуда девятнадцатого числа прошлого месяца, сэр.
– Черт побери, вы добрались очень быстро! – удивился Дэвид. – Ну а сейчас расскажите, о чем пишут лондонские газеты. – Он жадно ловил все новости, которые Пенрод добросовестно ему пересказывал.
– Лондонские газеты весьма подробно освещают жесткое противостояние между генералом Гордоном и мистером Гладстоном, сэр. При этом общественное мнение всецело на стороне генерала Гордона. Многие хотят, чтобы Хартум был освобожден от блокады, генерал Гордон спасен, а дикарей наконец-то научили хорошим манерам.
– А вы что думаете на этот счет, капитан?
– Будучи кадровым армейским офицером, сэр, я не позволяю себе иметь собственное мнение по таким вопросам.
– Очень мудро, – улыбнулся Дэвид. – Однако, разделяя это общественное мнение, вы не считаете, что премьер-министр демонстрирует полное отсутствие решительности в своих действиях?
– Я могу говорить откровенно, сэр?
– Именно этого я и добиваюсь. Все, что вы скажете мне сейчас, останется между нами. Даю вам честное слово.
– Я думаю, что мистера Гладстона нельзя обвинять ни в трусости, ни в малодушии, как это делают многие британцы. Отказываясь послать армию вверх по реке, чтобы спасти жизнь генералу Гордону, мистер Гладстон просто не считает эту операцию достаточно оправданной. Судя по всему, он не хочет вовлекать всю нацию в весьма дорогостоящую и к тому же чрезвычайно рискованную кампанию в самом сердце Судана всего лишь для спасения репутации одного человека. Ведь он может просто бросить этот город, сесть на один из своих пароходов и благополучно вернуться домой.
Дэвид нахмурился:
– Боже мой! Я попросил вас быть предельно откровенным и получил то, что хотел. Но все же скажите, Баллантайн, не кажется ли вам, что Уайтхолл несколько озабочен поступками высокопоставленного офицера, чьи слишком поспешные и не всегда удачные действия могут навлечь на правительство волну гнева и разочарования?
– Было бы прекрасно, сэр, если бы речь шла о чем-то другом, – резонно заметил Пенрод. – Полагаю, это хорошо видно из того донесения, которое я только что доставил вам от сэра Эвелина.
Дэвид со всей серьезностью обдумал слова Пенрода. Этот парень показался ему не только симпатичным, но еще и чертовски неглупым. У него есть голова на плечах.
– Значит, вы против операции армии Уолсли, направленной на наше спасение?
– О нет! – поспешил заверить его Пенрод. – Ни в коем случае. Я солдат, а солдаты не могут выступать против войны. Я всегда стремился быть в гуще военных событий, даже когда сами действия казались мне лишенными здравого смысла, что совершенно очевидно в данной ситуации. И даже если благополучный исход операции представляется маловероятным.
Дэвид громко рассмеялся.
– Да, война редко имеет здравый смысл, – согласился он. – Приятно слышать такие слова от армейского офицера. Но почему же тогда Гладстон изменил свое решение и все-таки направил сюда армию?
– Мистер Гладстон всегда уступает силе, выраженной в единодушном желании нации. Насколько я понял со слов сэра Эвелина Беринга, премьер-министра убедили, что для успешной экспедиции вполне достаточно одной бригады. И только когда он неохотно согласился на эту операцию и громогласно объявил о ней всему народу, военное министерство запросило гораздо большие силы. Он понял, что менять решение слишком поздно, и поэтому вынужден был увеличить экспедиционный корпус до десяти тысяч человек.
Время за разговором пролетело быстро, и они опомнились, лишь когда в дальнем углу кабинета громко пробили большие настенные часы. Дэвид изумленно уставился на них.
– Боже мой, уже два часа ночи! А вам надо хоть немного поспать перед встречей с генералом Гордоном. Нетрудно представить, что с ним вам придется беседовать гораздо дольше, чем со мной.
Слуги терпеливо ждали его за дверью, но Дэвид отпустил их и сам показал Пенроду одну из гостевых комнат. Ночь была такой душной, что он, измотанный долгим путешествием, даже не потрудился надеть фланелевую пижаму, любезно предоставленную хозяином. Вместо этого быстро разделся, накрылся простыней, предварительно сунув под подушку свой кинжал, и мгновенно уснул, как задутая порывом ветра свеча.
Через некоторое время он проснулся и, затаив дыхание, понял, что в комнате кто-то есть. С трудом сообразив, где находится, он заметил сквозь ресницы, что шторы на окне задернуты и комната погружена в полумрак. Было раннее утро. Он медленно сунул руку под подушку, сжал рукоятку своего любимого кинжала и приготовился для молниеносного удара.
Позади кровати послышались тихие шаги, и кто-то робко кашлянул. Звук позволил определить местонахождение незваного гостя. Пенрод мигом слетел с кровати, свалил вторгнувшегося в комнату человека на пол и, ухватив одной рукой за горло, другой приставил острие кинжала к его груди.
– Малейшее движение – и я убью тебя, – хрипло прошептал он на арабском языке. – Кто ты?
И только после этого осознал, что от противника веет розовым маслом и духами, а кожа на шее теплая и шелковистая. Да и тело под ним, облаченное в нежный халат, было мягким и податливым. Он оставил свою жертву и вскочил на ноги, позволяя незваному гостю подняться с пола, и с удивлением обнаружил, что повалил незнакомую молодую женщину с блестящими светлыми волосами. И теперь она сидела на полу в распахнувшемся халате, и ее белокурая голова оказалась как раз на уровне его паха. Женщина с ужасом смотрела на анатомическую принадлежность, обычно скрытую от столь пристального внимания почтенной публики.
Не выпуская кинжала, Пенрод резко повернулся к кровати и схватил простыню, тщетно пытаясь прикрыться одной рукой и ощущая изучающий взгляд незнакомки, что вовсе не прибавляло ему ловкости и он долго не мог обернуться простыней.
– Я ужасно напугал вас, мисс Бенбрук, – смущенно пролепетал Пенрод, наконец справившись с этой задачей. – Я понятия не имел, что это вы.
Ее бледные щеки вспыхнули румянцем. Она тяжело дышала, будто пробежала не одну милю по пустыне, и, осознав свое положение, лихорадочно запахнула полы халаты, еще больше смущаясь.
– Если я так сильно напугала вас, сэр, то можете представить, как испугалась сама. Кто вы такой и что здесь делаете?.. – И прикрыла рот ладонью, наконец-то узнав его с этой новой прической. – Капитан Баллантайн?
– К вашим услугам, мадам, – вежливо поклонился он, но благородный жест был явно испорчен необходимостью придерживать сползающую простыню. Она медленно поднялась и какое-то время смотрела на него широко открытыми глазами, а потом опрометью выскочила из комнаты. Пенрод удивленно проводил ее взглядом, вспоминая, какое благоприятное впечатление, совершенно не испорченное ее смущением и неожиданной скромностью, произвела на него эта очаровательная юная особа. Затем довольно ухмыльнулся: – Одно это стоило трудного путешествия…
Бреясь и умываясь в ванной комнате, Пенрод весело насвистывал, потом многозначительно подмигнул себе в зеркало и громко сказал:
– Ну что ж, возможно, она станет сговорчивей после того, что увидела своими глазами.
Дэвид сидел за завтраком в одиночестве, если не считать облаченной в белые одеяния прислуги.
– Попробуйте вот это, – предложил он Пенроду, придвигая тарелку с бесформенной бледно-зеленой массой. – Вкус может показаться несколько странным, но авторитетно заявляю, что это в высшей степени питательно.
Пенрод с нескрываемым подозрением уставился на предложенную еду, напоминающую заплесневевший сыр.
– Что это?
– Насколько я знаю, нечто вроде творожной массы из сока папируса и речных водорослей; приготовлена собственноручно моими дочерьми. Сейчас мы питаемся в основном этим, особенно после того, как ежедневная порция дурры была ограничена одной чашкой.
Пенрод поддел немного зеленоватой кашицы и осторожно попробовал.
– Мои комплименты вашим дочерям, – сказал он через минуту, стараясь быть предельно искренним. – Вполне съедобно.
– Да, это действительно не так уж плохо, – согласился консул. – Попробуйте с вустерширским соусом, и думаю, вы быстро привыкнете к такой еде. Ну а сейчас не пора ли нам наведаться к генералу Гордону?
Генерал Гордон повернулся от окна, через которое долго смотрел на противоположный берег реки, где располагались позиции противника. Пока Пенрод приветствовал его по-военному, он разглядывал его своими бесстрастными голубыми глазами.
– Вольно, капитан. Похоже, вы добрались сюда из Каира за рекордное время.
Пенрод удивился, как он узнал об этом, а потом сообразил, что это проделки Якуба. Хвастливый араб все уже успел разболтать.
Генерал Гордон выслушал его доклад и устное донесение от сэра Эвелина и долго молчал, расхаживая взад-вперед по огромной комнате, пока не остановился перед большой картой Судана, разложенной на столе перед окнами. Освещение было отменным, поскольку ничто не мешало солнечным лучам – стекла были разбиты шрапнелью артиллерийских орудий дервишей, но Гордон даже пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то защититься от неприятностей, то и дело случавшихся с его штаб-квартирой. Казалось, его беспокоили только проблемы безопасности вверенного ему города и благополучие находящихся под его командованием людей.
– Полагаю, мы все должны быть признательны нашему премьер-министру за то, что он решил спасти этих несчастных граждан, – наконец нарушил он тишину. – Хотя эта помощь опоздала как минимум на несколько месяцев. – Он посмотрел на Пенрода. – Моим единственным утешением является то, что сейчас в моем распоряжении есть хотя бы один британский офицер.
При этих словах Пенрод ощутил пробежавший по спине неприятный холодок.
– Сэр, у меня есть строгий приказ генерала Стюарта немедленно вернуться в Вади-Халфу после передачи вам секретного сообщения. Я зачислен в новый корпус, чтобы провести его через пустыню до Нила и подготовить к взятию Метеммы.
Гордон, какое-то время поразмышляв над его словами, покачал головой:
– Если генерал Стюарт еще не оставил Вади-Халфу, то до его прибытия в Метемму пройдет несколько месяцев. Думаю, вам лучше остаться здесь, чем бездельничать в Вади-Халфе. Кроме того, там полно проводников, которые без особого труда проведут караван верблюдов через пустыню. А когда спасательная команда достигнет Абу-Хамеда, я сразу узнаю об этом. Но мне понадобится ваша помощь.
Последние слова он произнес так твердо, что Пенрод понял – спорить с ним бессмысленно. Его мечтам о подвигах и славе не суждено было сбыться. Вместо того чтобы выступить во главе своего полка после длительного сражения под Метеммой, он будет сидеть в осажденном городе и довольствоваться монотонной, тоскливой жизнью его обитателей.
"Нужно немного подождать, – подумал он, – выбрать благоприятный момент и исчезнуть из города, не нарушив приказ генерала Гордона. А самое главное – не выдать сейчас своих чувств".
– Для меня большая честь, генерал, служить под вашим командованием, но я просил бы оформить ваш приказ письменно.
– Вы получите такой приказ, – пообещал Гордон. – А сейчас я должен ознакомить вас с ситуацией в городе и теми мерами, которые следует предпринять безотлагательно, поскольку речь идет о жизни и смерти. Присаживайтесь, Баллантайн.
Гордон говорил быстро, с нескрываемым волнением, перескакивая с одной темы на другую и не переставая курить сигареты в серебряном мундштуке. Постепенно Пенрод вникал в ту жуткую, напряженную обстановку, в которой приходилось жить и работать этому человеку в атмосфере абсолютного одиночества. И понял, что до его прибытия здесь не было ни единой души, с которой генерал Гордон мог бы поделиться своими переживаниями и невыносимым бременем ответственности. И если Пенрод не был равным ему по званию и должности, то по крайней мере являлся кадровым офицером британском армии и в этом качестве вполне соответствовал штабным египетским чинам.