- Правда, правда, мучачо, но ведь я тебе друг, а потому и интересуюсь тобой, и если только я не ошибаюсь, здесь кроется какая-нибудь любовная история с красоткой, и, может быть, я сумел бы даже назвать ее по имени, если бы захотел.
- Вы дальше, чем когда либо от истинны, сеньор! - возразил молодой человек, подавляя нервную дрожь.
- Хм, а мне казалось, что ты волочишься за племянницей дона Сальватор Кастильо, и весьма возможно…
- Что по вашему, весьма возможно?
- Что дон Сальватор и его сыновья, которые, как мне известно, недолюбливают тебя, застав тебя во время свидания с прекрасною Ассунтой…
- Свидание с Ассунтой! Да полно, в уме ли вы?
- В полном моем рассудке, могу тебя уверить, друг Торрибио. А тебе советую не забывать, что здесь в лесу, деревья слышат, а листья видят и как бы хорошо мы не скрывались, всегда кто-нибудь увидит и услышит нас!
- Весьма возможно, я против этого не спорю, но те, кто сообщил вам все это, как видно, плохо видели и плохо слышали на этот раз. Донна Ассунта действительно очень красива, но я видел ее всего два раза у обедни и совсем не знаю ее, да и к тому же в наших лесах нет недостатка в красивых девушках!
- Это правда, но я не знаю не одной, которая бала бы также хороша, как эта Ассунта Маркез!
- Viv Cristo а Леона?
- хм! что это ты сказал? Леона? почему ты упоминаешь о моей дочери?.. уж не ухаживаешь ли ты за ней?
- Нет, нисколько, я просто желаю только напомнить вам, что и прекрасная Ассунта имеет соперниц!
- Хм, хм! это что-то не ясно… а, впрочем, Леона не такая девушка, чтобы забыть о своих обязанностях и…
- Baya pues! Какие странные мысли приходят вам в голову, дон Хуан! Я лучше, чем кто либо, знаю вашу дочь: ведь мы почти что выросли вместе.
- Вот потому-то именно… ну, да помни, что я зевать не стану!
- Знайте одно, дон Хуан, что если я стану ухаживать за вашей дочерью, то только с намерением жениться на ней!
- Ну, это еще отчасти мирит меня с тобою, мучачо! Я знаю, что не смотря на все твои недостатки, за тобою есть еще кое-какие качества и что ты не захочешь соблазнить дочь человека, который был тебе почти отцом! Но тем не менее для меня непонятно, каким образом ты попал в реку, если только тебя не окунули твои враги, желая полакомить тобою аллигаторов.
- Если бы ваше предположение было верно, как вы полагаете, имел ли бы я при себе этот нож? - Разве это похоже на меня, чтобы я дался кому в руки, пока не могу защищаться. - Нет, конечно, я был бы ранен, одежда на мне была бы порвана в борьбе, и вместо того, чтобы плыть вверх, против течения, что я исполнил с большим трудом я, конечно, поплыл бы вниз, - если допустить, что мои враги не догадались связать меня, бросая в реку.
- Все это так, но вместе с тем как-то невероятно!
- Carai! Этакий Фома не верный! - смеясь заметил молодой человек, - если хотите, я расскажу в двух словах все дело.
- Вы знаете, конечно, как и все, что у меня странный характер и что я охотно уступаю всяким причудам. И вот пожалуй с месяц, как меня все преследует мысль померятся силой, ловкостью и проворством с аллигаторами. Вы знаете, что я плаваю как рыба, и страстно люблю купаться во всякое время! И вот, мне вздумалось посмотреть, могут ли аллигаторы помешать мне выкупаться в этой реке! Я был убежден, что человек смелый и решительный всегда сумеет справиться с этими чудовищами. Сегодня ночью, возвращаясь из Сан-Блаза, я ехал вдоль берега реки и невольно смотрел на воду, в которой плескались и играли аллигаторы. И вот, сам не знаю, как это случилось, но только я разостлал свой сарапе на берегу, положил на него свое ружье, свой ташет и остальное и, раскрыв нож, который взял в зубы, я кинулся в реку.
- Ну, а аллигаторы?
- Они не замедлили подоспеть. Их было двое, но я поджидал их и, как только они достаточно приблизились ко мне, нырнул и, поднявшись как раз под одним из них, распорол ему брюхо своим ножом, затем поступил точно также с другим. Так я управился с пятерыми, одинаково удачно! Ну, а остальные, видя, вероятно, что со мной не совсем удобно иметь дело, оставили меня в покое. Да вот, смотрите вон один из них выполз околевать на берегу!
- И в самом деле! - воскликнул старик, поглядев в том направлении, куда ему указывал дон Торрибио, - я отвезу его на своей телеге домой! Ведь, мясо аллигатора чрезвычайно вкусно!
- Знаю!
- Послушай, мучачо, пойдем со мной в мою хижину, жена мастерски изжарит нам по хорошему ломтю!
- Благодарю, я бы охотно последовал вашему приглашению, но теперь это невозможно, так как я не желаю потерять своего коня и оружие, которое оставил в том месте, откуда пошел купаться.
- Да, правда, я об этом и не подумал! Что же ты теперь намерен делать?
- Отдохнув немного, я снова переплыву реку и отыщу свою лошадь и оружие.
- Хм, парень, ведь, это, право, значит испытывать долготерпение Бога! Ну, да уж если ты решил, так тебя ведь, не отговоришь! Так отдыхай, а я пока займусь распластыванием аллигатора. Но ты заходи вечерком в мой jacal: мы будем ждать тебя к ужину!
- Ладно, буду непременно, сеньор Педрозо!
Мужчины простились, - дон Торрибио, свернувшись улегся на траве и тотчас же заснул под сенью развесистого дерева, так как солнце уже взошло и стало жарко.
Дон Хуан Педрозо, разрубив топором гигантского аллигатора, взвалил его на свою телегу и поехал своей дорогой, предварительно повторив еще раз свое приглашение молодому человеку, но тот крепко спал и ничего не слышал.
Аллигаторы задали таки ему работы, так что он утомился не на шутку. Эти громадные земноводные, живущие в реках и лагунах до крайности опасны и свирепы. На человека они тоже иногда нападают, если он даже не в воде.
Дон Торрибио спал уже часа три, когда его разбудил конский топот, раздавшийся совсем близко около того места, где он лежал. В первый момент он не мог даже припомнить, как он очутился здесь, под этим деревом, но затем все ему припомнилось разом, и брови его невольно сдвинулись, когда подняв голову он увидел перед собою дона Рафаэля Кастильо, державшего в поводу двух коней.
Одним прыжком дон Торрибио очутился на ногах и, ответив безмолвным наклонением головы на такой же молчаливый поклон дона Рафаэля, сложил руки на груди и ждал объяснения.
Молодые люди были почти одних лет; дон Рафаэль был красивый, статный юноша с прямым, открытым взглядом глубоких черных глаз, под природной грацией и изяществом его форм, очевидно, скрывалась недюжинная сила.
- Уже с самого рассвета я ищу вас по всюду, дон Торрибио! - сказал самым дружественным тоном новоприбывший, - я очень беспокоился о вас и рад, что вижу вас бодрым и здоровым!
- Очень благодарен, сеньор дон Рафаэль! Мне удалось на этот раз благодаря вам и вашему брату уйти от верной смерти и я этого никогда не забуду! - Но могу я узнать, почему вы так старательно разыскивали меня теперь?
- Да. конечно, - ответил молодой человек, немного смущенный официальным тоном своего собеседника, - как я уже сказал вам, я беспокоился о вас, не зная, живы ли вы еще, и затем, вы оставили в наших руках ваше сарапе и ваше сомбреро, которую я хочу вам возвратить. Кроме того, бродя около моста Лиан мой брат случайно нашел вашу лошадь, - это прекраснейшее, благородное животное, - и я думал, что вы будете весьма рады вновь увидеть его, я и привел его вам, как видите!
- О, благодарю! Благодарю вас, дон Рафаэль! - воскликнул дон Торрибио взволнованным голосом, - простите мне мою холодность в первый момент: я сам не знаю, какие глупые мысли пришли мне на ум при виде вас; я, как видно, находился еще под впечатлением событий этой ночи! Простите еще раз, я вижу, вы и ваш брат добры и великодушны, и я, право, не знаю, чем и когда я смогу отблагодарить вас, но надеюсь, что Господь поможет мне в этом и когда-нибудь мне представиться случай оказать вам услугу!
- Простите, я не кончил, - сказал улыбаясь дон Рафаэль, - во время нашей борьбы я разбил ваше ружье, а огнестрельное оружие здесь редко и дорого особенно теперь, когда даже за деньги трудно получить ружье. Мне известно, что у нас здесь в лесу охотник, а вы ведь, насколько мне известно, охотник, положительно должен пропасть с голода, если у него нет ружья.
- Да, это правда, и я слишком беден, чтобы иметь возможность приобрести другое раньше нескольких месяцев. Но вы могли меня убить, если бы захотели, а предпочли только обезоружить меня, да к тому же я сознаюсь, что заслужил этот жестокий урок… Но не будем более говорить об этом!
- Нет, напротив, поговорим еще немного.
- Как угодно, но к чему? - с печальной улыбкой сказал он.
- Не думайте, пожалуйста дон Торрибио, что я настаиваю на этом разговоре с намерением растравить еще более чувство сожаления, вызванное в вас этой потерей - о, нет!
- Не оправдывайтесь, - перебил дон Торрибио, - за эти несколько часов я успел узнать вас настолько, что повторяю, считаю вас не только моим спасителем, но еще кроме того человеком с благородным сердцем и высокой душой!
- А если так, - улыбаясь подхватил дон Рафаэль, - то вы позволите мне заменить вам разбитое мною ружье - хотя бы этим!
- Сеньор! - воскликнул дон Торрибио.
- О, не отказывайте мне в этом, прошу вас, у меня несколько таких ружей и могу уверить вас, это прекраснейшее оружие. - К тому же, ведь это вовсе не подарок - это только замена! Ведь, я разбил ваше ружье! Но не станем более спорить об этом; я счастлив, что вы согласились принять это ружье! - С этими словами дон Рафаэль вручил дону Торрибио совершенно новое прекрасное ружье. Последний принялся внимательно разглядывать его.
- Это ружье дорогое! - Мало того, это ценное ружье! - радостно воскликнул он, но затем лицо его вдруг опечалилось и он, сказал, возвращая его своему великодушному врагу:
- Извините дон Рафаэль, я не могу принять его!
- Почему так?
- Потому, что оно слишком ценное! Мое было простое, старое ружье, я купил его за одну унцию по случаю у одного английского капитана!
- Выслушайте меня прежде, чем отказаться окончательно, - живо возразил дон Рафаэль. - Одно французское судно гибло у наших берегов во время ужаснейшего cordonazo . Брат мой и я находились тогда случайно в окрестностях Сан-Блаза. Не думая о страшной опасности, которая грозила нам, мы сели в лодку, доплыли до гибнущего судна и затем с Божьей помощью провели его благополучно до входа в порт Сан-Блаз. Таким путем нам посчастливилось спасти не только само судно и его ценный груз, но также капитана, и весь его экипаж. Конечно, это не более чем счастливый случай. Желая отблагодарить нас, и видя, что мы не соглашаемся принять никакого денежного вознаграждения, капитан вынудил нас принять каждого по ящику ружей и по ящику пистолетов Версальского завода, как говорят, первого в Европе. Он приказал свезти на берег эти четыре ящика, уверяя нас, что мы не вправе отказаться от оружия теперь, когда вся наша страна находится в восстании и так нуждается в оружии. Конечно, мысль капитана при этом была та, чтобы мы раздали это оружие тем из наших друзей, которые будут в нем нуждаться, так что вы видите, что, предлагая вам одно из этих ружей, я только сообразуюсь с желанием капитана. Еще раз прошу принять от меня это ружье, а пару пистолетов от брата моего, Лопа. После того, что я вам сейчас рассказал, вы не вправе отказываться от этого оружия! - С этими словами он вручил вторично дону Торрибио ружье и пару пистолетов, которые вынул из-за пояса.
- Что делать, надо вам повиноваться! - полушутливо, полурадостно сказал молодой человек.
- Ну, а теперь надеюсь, мы расстанемся с вами друзьями! - сказал дон Рафаэль, протягивая руку.
- Да, сеньор, вы и ваш брат, были очень великодушны ко мне! - произнес Торрибио самым сердечным, задушевным тоном.
- А наш отец?
- Ваш отец, - повторил, весь бледнея, молодой человек, - был жесток ко мне, он высказал себя неумолимым по отношению к моей вине, или, право, даже легкомысленности, за которую я и так уже жестоко был наказан тем, что вы слышали из уст вашей прекрасной сестры, донны Ассунты.
- Да, это правда, - честно согласился дон Рафаэль, - но отец наш человек старый, добрый и хороший, но только неумолимый и непреклонный, как большинство людей в его лета, - неужели вы так сильно возненавидите его за горячность, о которой он и сам теперь, быть может, сожалеет, - я в этом уверен?!
- Дон Сальватор Кастильо - ваш отец, дон Рафаэль, - я не считаю себя в праве ненавидеть его. Я постараюсь забыть то, что он хотел сделать со мною, вспоминая как вы с вашим братом отнеслись ко мне. К тому же это будет тем легче, что не позднее, чем через двое суток, меня уже не будет в этих лесах; я покину их, быть может, навсегда! - добавил он с сердечным сокрушением.
- Как?! вы хотите покинуть наши леса, где вы родились и жили счастливым и свободным?
- Да, так надо, - со вздохом сказал Торрибио, - я хочу забыть, и пусть меня забудут. До настоящего времени моя жизнь была не тем, чем бы ей следовало быть. Я во многом могу упрекать себя, донна Ассунта сказала правду, я - мерзкий человек, но я хочу искупить свое прошлое; сегодняшний урок не пропал даром для меня!
- Но скажите, что станется с вами в чужих краях, которых вы совсем не знаете?
- Это я и сам не могу сказать! Но Бог, который видит мое раскаяние, поможет мне, я в этом уверен, кроме того, человек смелый, на добром коне и хорошо вооруженный, нигде не пропадет, а тем более в нашей стране. Весьма возможно, что я пристану либо к Мексиканцам, либо к Испанцам.
- Обдумайте хорошенько: это серьезный вопрос!
- Я уже все обдумал, дон Рафаэль! - Я еду, быть может сегодня же вечером, а потому примите мой прощальный привет и сердечную благодарность и если позволите прибавить еще пару слов…
- Сделайте одолжение!
- Даже если бы это касалось донны Ассунты? - с горькой улыбкой осведомился Торрибио.
- Почему же нет? - Я повторяю ей слово в слово ваши слова!
- Благодарю! Скажите ей, что её упреки сделали из меня другого человека, что я покидаю свои родные леса с сердцем, наполненным невыразимой горечью, но с надеждой, что горе и страдания возродят меня! Передайте, что мое самое горячее желание, это видеть ее счастливой, и что я буду молиться о её счастье!
- Я скажу ей все это, дон Торрибио!
- Благодарю, сеньор! Прощайте, мы, вероятно, больше не увидимся!
- Как знать?! Быть может, мы столкнемся где-нибудь гораздо раньше, чем вы полагаете; говорят, что Испанцы приближаются сюда.
- Дай Бог, чтобы они сюда и не заглядывали!
- Аминь! От всего сердца! Прощайте и всего хорошего!!
- Благодарю, храни вас Бог!
Молодые люди крепко пожали друг другу руки, обменялись еще несколькими словами, и затем дон Рафаэль вскочил на своего коня.
- До свидания! - крикнул он, дав шпоры своему мустангу.
- Прощайте! - грустно отозвался дон Торрибио, но тот уже не слышал.
Как только дон Торрибио остался один, произошло нечто совсем не вероятное.
Этот гордый, сдержанный молодой человек, подойдя к своему коню, обхватил его шею руками и стал как-то особенно страстно ласкать его, говоря, как с человеком, как с близким задушевным другом, и плакать, плакать навзрыд. Этот прекрасный конь был единственным его другом и поверенным и ему он отдавался всей душой, изливая на это благородное животное всю ту безмерную любовь, которой он не находил другого применения.
Несколько лет тому назад дон Торрибио во время своих продолжительных странствий по Соноре и таинственным дебрям Аризоны случайно повстречал большой табун степных диких коней. Погнавшись за ними, он изловил своим лассо (аркан) превосходнейшую кобылицу, которую и назвал именем Линда.
Чистокровный степной мустанг, Линда была одновременно и щегольской, и походной лошадью, неутомимой и выносливой, сухой, легкой и при этом редкой красоты. Дон Торрибио чуть ли не боготворил её; он ходил за ней, как ходит мать за любимым ребенком, и умное животное понимало каждое его слово и движение, повинуясь ему всегда с особою готовностью.
Один богатый, знатный испанец, прельстясь необычайной красотой Линды, предлагал за неё дону Торрибио полторы тысячи пиастров, что составляет целое состояние для такого авантюриста, еле-еле сводящего концы с концами и живущего со дня на день, чем Бог послал. Однако, молодой человек наотрез отказался расставаться со своей лошадью, не смотря даже на то, что его упорный покупщик все увеличивал предлагаемую им сумму до тех пор, пока не утроил первоначальной цифры. Но даже и эта неслыханная за коня цена не соблазнила дона Торрибио. Мало того, чтобы знатный испанец не приказал похитить у него его неоцененную Линду, которую тому не удалось купить ни за какие деньги, дон Торрибио, не сказав никому ни слова, вскоре покинул ту местность, где жил его упорный покупщик.
Судьбе было угодно, чтобы однажды, охотясь, дон Торрибио повстречал одного вождя команчей, обладателя превосходнейшего жеребца, не уступавшего по красоте статей и другим качествам даже самой Линде. Путем различных, не особенно ценных подарков, дону Торрибио удалось добиться того, что он желал, - и двенадцать месяцев спустя Линда подарила ему прекрасного жеребенка, которого он назвал Линдо. Дон Торрибио окружил этого жеребенка самыми нежными заботами и самым тщательным уходом, и благодарное животное привязалось к своему хозяину настолько, насколько и он к нему. Линдо было уже пять лет, дон Торрибио уже с год ездил на нем, а Линда месяцев шесть тому назад пала внезапно от прилива крови. Дон Торрибио сильно горевал и тосковал по своей любимой лошади и долго оплакивал ее, затем зарыл ее глубоко в землю и завалил то место тяжелыми камнями, чтобы хищные звери не могли открыть ее.
Надо пожить в степной и лесной глуши американских саванн, чтобы понять, как дорог может быть всаднику его конь, как он может сродниться с ним, как это благородное животное может стать самым близким, дорогим другом одинокого, среди безлюдья степей и дремучих девственных лесов, человека. Здесь человек, потерявший коня, почти неизбежно обречен на неминуемую гибель. Кто укажет ему без этого верного спутника и проводника неведомый брод на реке? Кто угадает заметенный песками след? Кто сумеет найти путь и провести его через непроходимые топи и болота? Кто, как ни верный конь? Дон Торрибио так любил своего коня и был в нем уверен, что не только никогда не привязывал его, но даже и не треножил, но в ту ночь, когда он отправился на свидание с донной Ассунтой, он вынужден был привязать его к дереву, потому что иначе Линдо последовал бы за ним. В продолжение всей этой ночи участь его верного коня чрезвычайно тревожила его, когда же дон Рафаэль привел его возлюбленного Линдо, дон Торрибио был до того обрадован, что едва мог сдержать свое волнение и в душе поклялся сохранит вечную благодарность тому человеку, который вернул ему его коня.
Немного успокоившись после первой безумной радости свидания с Линдо, дон Торрибио оправил на себе давно уже высушенное солнцем платье, привел себя, насколько возможно, в порядок и накинув на плечи свой сарапе, весело вскочил в седло и легким охотничьим аллюром поскакал по направлению к хижине дона Хуана Педрозо, стоявшей не более пяти, шести миль от того места, где находился теперь дон Торрибио.