- Отец писал о чем-то подобном… я сам раньше о таком не слышал Он ссылался на рассказы караванщиков из Сирта и Серделеса, которые со страхом говорили о Том, Чьи Глаза Высохли.
- Что это еще такое? - поразился Богер.
- Насколько я мог понять, некое злобное пустынное создание, преследующее путников. Караванщики имеют свой особый фольклор, и созданиям мрака там уделено значительное место.
- Не хватало нам только созданий мрака, - хмыкнул Богер. Машина подскочила на бугорке, что-то загремело в багажнике, Фрисснер ударился коленом о ручку двери. - Но картина была и вправду жуткая.
- Особенно меня поразила та хижина, где мы нашли пять тел. - Замке поежился. Фрисснер кивнул - у него перед глазами тоже стояла груда трупов в углу, словно люди перед смертью лезли друг на друга, пытаясь спрятаться за телами товарищей… Отчего они погибли, так и не удалось выяснить. Только один - майор - застрелился, его "байярд" лежал рядом на полу. Когда произошла трагедия, тоже не представлялось возможным определить. Мумификация - даже здесь процесс длительный, к тому же для нее необходимы особые условия, а обычно трупы в Африке раздуваются и разлагаются еще быстрее, чем где-либо… Чем дольше Фрисснер размышлял, тем отчетливее складывался в его голове жуткий образ чего-то, что пришло из пустыни и высосало из этих людей жизнь, выпило ее по капле, как влагу, точнее, вместе с влагой.
Повстречайся он с этим маленьким британским отрядом, случилась бы перестрелка. Погибли бы его солдаты, погибли бы англичане. Казалось бы, судьба играла на стороне Фрисснера, но лучше уж честный бой, чем такие вот страшные загадки.
- А что говорит… э-э… ну, объясняет Муамар? - спросил он, обращаясь к Замке. Но вместо ученого ответил штурмбаннфюрер, не оборачиваясь и все так же отстраненно глядя в окно на пробегающий там однообразный пейзаж.
- Он, по-моему, взволнован. Если только этот ублюдок может волноваться.
- Взволнован?
- Мне так показалось. И эта его бредятина, когда он чертил свои знаки в воздухе.. Странные иероглифы. Мне это все не нравится.
Ягер повернулся к спутникам, по лицу его стекали мутные струйки, проделывая дорожки в серой песчаной пыли. Вначале Фрисснер подумал, что это пот, но выше бровей грязных дорожек не было.
Штурмбаннфюрер Людвиг Ягер плакал - и скорее всего, от страха.
33
И сказали они: "Это - лишь явное Колдовство!"
Коран. Стоящие в ряд. 15 (15)
Они собрались в Харнак-хаузе, штаб-квартире "Общества кайзера Вильгельма". Шпеера приветствовали генерал-адмирал Карл Витцель и генерал Фромм, немного позже появился главный авиационный инспектор генерал-фельдмаршал Мильх.
- Здравствуйте, господин Шпеер, - приветливо сказал он, отводя рейхсминистра в сторонку. - Я рад, что вы сегодня здесь.
- Меня пригласил Феглер, а потом я беседовал с фюрером и думаю, вопрос требует серьезнейшего рассмотрения.
- Фюрер недоволен позицией Геринга? - осведомился Мильх.
Шпеер на мгновение замялся, сделав вид, что его отвлекло появление новых участников встречи. Эрхард Мильх, несмотря на свои отличные отношения со Шпеером и полную поддержку всех его инициатив, был человеком Толстого Германа. Дело в том, что мать Мильха, фактического создателя Люфтваффе, была еврейкой. В любом другом ведомстве такое положение вещей считалось бы немыслимым, но только не в министерстве авиации. Весьма пронырливый и остроумный, когда это требовалось и тем более когда никто этого не ожидал, Геринг раздобыл собственноручно подписанный матерью Мильха документ о том, что Эрхард - внебрачный сын своего отца, а не ее ребенок. Об этом знали довольно многие, но что сделано - то сделано. К тому же в ведомстве Геринга работало множество офицеров-неарийцев, притом на самых высоких должностях. Шпеер навскидку мог назвать с десяток.
- Знаете, - уклончиво ответил Шпеер, - я думаю, они найдут общий язык. К тому же проблема пока очень расплывчата…
- Что есть, то есть, - улыбнулся фельдмаршал, - А что делает здесь этот тип?
Это уже относилось к только что вошедшему эсэсовскому офицеру, стоявшему к ним вполоборота и снимавшему плащ. Кажется, он был знаком Шпееру. И точно - когда офицер обернулся, рейхсминистр узнал бригаденфюрера фон Лооса.
- Он имеет отношение к конторе Зиверса.
- Еще один алхимик…
- Не нужно относиться к ним столь несерьезно, - улыбнулся Шпеер.
- Они сами заставляют всех относиться к ним несерьезно.
Бригаденфюрер тем временем заговорил с человеком в черном костюме, очевидно, одним из ученых-физиков. Это оказался Вернер Гейзенберг, который затем довольно обстоятельно выступил с докладом о расщеплении атомного ядра и работах по созданию урановой машины и циклотрона. Во время выступления сидящий рядом со Шпеером Мильх наклонился к нему и прошептал:
Очень толковый ученый. От него одного куда больше пользы, чем от всей братии Зиверса.
- Гиммлер был бы недоволен, услышав ваши слова.
- И тем не менее. Если то, что говорит Гейзенберг, правда, то мы на пороге величайших открытий.
Но Гейзенберг говорил не только об открытиях и перспективах. Он жаловался на наплевательское отношение к проблемам ядерной физики со стороны министерства по делам воспитания молодежи, на нехватку финансовых средств и необходимых для работы материалов, и особенно подчеркнул, что мобилизация вырвала из научных рядов многих талантливых технических специалистов и лаборантов, без которых невозможно надеяться на скорый положительный результат. В то же время Соединенные Штаты уже ушли далеко вперед, и дальнейшее отставание от них может привести к краху.
На этих словах генерал Фромм многозначительно поднял брови, явно напоминая Шпееру их беседу в ресторане "Хорхер". Сам он только что пообещал физикам уволить из армии несколько сотен ранее призванных научных сотрудников.
По окончании доклада Шпеер поспешил к Гейзенбергу.
Ученый стоял у портьеры и вытирал лоб белоснежным платочком. Рядом с ним Шпеер увидел фон Лооса, который приветливо улыбнулся.
- Господин Гейзенберг, я хочу прямо спросить у вас: вы можете создать эту бомбу, о которой сегодня столь увлекательно нам рассказали? - спросил Шпеер.
- Научное решение проблемы найдено, господин рейхсминистр, - сказал физик, аккуратно складывая платочек и убирая его в карман. - Созданию атомной бомбы уже ничто не препятствует, и все бы хорошо, но необходимая техническая база может быть создана не менее чем через два года.
- Это недопустимо долгий срок. - Шпеер покачал головой.
- Мы все это понимаем, - согласился физик, - но дело в том, господин рейхсминистр, что мы не сможем действовать быстрее. Любая ошибка может стать фатальной. Да и двухлетний срок, который я назвал, достижим лишь при соблюдении ряда обязательных условий… Не стоит забывать, например, что в Европе имеется лишь один маломощный циклотрон.
- За чем же дело? Я могу выделить деньги из фондов министерства вооружений, стройте такой же циклотрон, как у американцев, или даже крупнее.
- Это исключено, господин рейхсминистр. У нас недостаточно опыта, поэтому будет правильнее работать не небольших циклотронах…
- Как вам угодно, господин Гейзенберг. Я прошу вас, направьте мне ваши соображения относительно финансирования и другой помощи, они будут рассмотрены в кратчайшие сроки. Помните, сам фюрер заинтересован в вашем скорейшем успехе. Желаю удачи! А теперь позвольте мне побеседовать с бригаденфюрером.
Шпеер взял фон Лооса за локоть и отвел в сторону.
- Бригаденфюрер, я хотел бы побеседовать с вами более детально.
- О чем? Об урановом проекте? Но я имею к нему косвенное отношение…
- О "Тангейзере". Поскольку фюрер поручил мне заниматься операцией, я хотел бы кое-что уточнить.
- С удовольствием, рейхсминистр. Только не здесь. Я знаю замечательное кафе, мы можем переместиться туда… к тому же у меня от этих физических умозаключений жутко разыгрался аппетит.
- Нам никто там не помешает?
- Не беспокойтесь, рейхсминистр Это очень маленькое и дорогое кафе.
Распрощавшись с участниками совещания, они уехали. Шпеер сел в автомобиль бригаденфюрера, длинный черный "адлер". Любопытно, но водителем оказалась девушка, крепко сбитая русоволосая штирийка с широкой улыбкой.
- Я знаю, что вы подумали, - сказал фон Лоос, забираясь на заднее сиденье и скрипя кожей плаща. - Ни в коем случае, господин рейхсминистр. Макси - отличный водитель, механик, в случае надобности - телохранитель. К тому же у меня есть серьезные подозрения, что она более благосклонна к девушкам, нежели к мужчинам…
- Ваше дело, бригаденфюрер. - Шпееру и в самом деле было все равно, какие у фон Лооса отношения с девушкой-водителем
- Я просто готовлю вас к сплетням. Так ли: иначе, о нас ходит много разговоров…
- О ком это - о вас?
- Обо мне, о Зиверсе, о многих других офицерах, которые имеют отношение к "Анненербе".
- Вы были на фронте, бригаденфюрер? - спросил Шпеер, чтобы перевести разговор в иное русло. Сам он давно уже ознакомился с досье фон Лооса и прекрасно знал, что бригаденфюрер родился в 1901 году в Хавангене, член НСДАП с 1931 года, имеет юридическое образование, работал в газете "Аугсбургер цайтунг", параллельно занимался боксом, имеет несколько медалей, затем довольно успешно поднимался по карьерной лестнице в СС, в ходе французской кампании служил в 12-й армии Листа при штабе.
- Можно сказать, не был, - честно ответил фон Лоос. - Французский вояж не в счет. Правда, я выезжал в июне 1941 на Восточный фронт, но всего лишь на несколько дней, да и то до передовой мы не добрались. А вы, насколько я знаю, недавно из России?
- Да, в феврале… Мы что, уже приехали?
Кафе - маленький домик восемнадцатого века - стояло под сенью огромных тополей. Шел мелкий дождь, и Шпеер с бригаденфюрером поспешили войти внутрь. Зальчик был практически пуст, но румяная пожилая хозяйка, с откровенным восхищением глядя на золотой партийный значок Шпеера, отвела их в подобие кабинета, отгороженное плюшевыми ширмами.
- Кофе, пирожные и коньяк, - распорядился фон Лоос. - Вы не против, господин рейхсминистр? И расскажите еще немного о своей поездке в Россию.
- С удовольствием. Я полетел в Днепропетровск вместе с Зеппом Дитрихом, чтобы проконтролировать ход ремонта железных дорог на юге России. Что мне запомнилось? Ужасающее однообразие пейзажа, руины, собачий холод, постоянный снег… Я пробыл там всего лишь неделю и не горю желанием попасть туда еще раз. Тем более что во время моего пребывания в Днепропетровске город едва не взяли русские… Вряд ли мы тогда сидели бы с вами в этом теплом кафе, бригаденфюрер.
- Вы - человек штатский, Шпеер, и вам легче будет понять меня. Я для того и спросил вас о России. Что вы думаете о сегодняшней встрече с физиками?
- Я думаю, что планы у них величественные, но воплощения их придется ждать очень долго.
- Стало быть, надежды фюрера призрачны?
- Не очень хороший вопрос. - Шпеер отпил кофе и шутливо погрозил пальцем бригаденфюреру. Фон Лоос почему-то был ему симпатичен. - Но я с вами согласен.
- А ведь атомная бомба пришлась бы очень кстати. Десяток таких бомб - и война выиграна. И на Востоке, и на Западе… Мы сами свои первейшие враги, господин рейхсминистр. Мы сами нанесли себе сокрушительный удар, когда выпустили из страны некоторых еврейских физиков. Они могли работать и здесь, не важно, на каких условиях. - Согласен с вами, бригаденфюрер. Но давайте вернемся к "Тангейзеру".
- А что "Тангейзер"? Это как раз тот случай, когда мы ничего не можем поделать и полностью полагаемся на волю обстоятельств. Все в руках штурмбаннфюрера Фрисснера, ведущего свой отряд через пустыню к нагорью Тибести. Мы не могли послать более крупный отряд, чтобы не привлекать внимание англичан, да и итальянцев тоже. Они либо дойдут, либо не дойдут. Либо дойдут и ничего там не обнаружат. Я не исключаю и такой возможности - вдруг старый профессор Замке попросту выжил из ума и записывал свои сумасбродные видения? Он ведь был еще и наркоманом, курил гашиш…
- То есть к "Тангейзеру" никто не относится всерьез? - уточнил Шпеер, беря из вазочки чудный маленький эклер.
- Нет, почему же. Просто по-настоящему всерьез к нему начнут относиться, когда будут получены конкретные результаты.
- У вас есть копия работы Замке?
- Разумеется. И я прошу прощения за то, что до сих пор не предоставил ее вам.
- Не стоит, все равно мне было не до чтения…
- Даже когда вы ее прочтете, ничего особенного не узнаете. Намеки, игра слов, местами просто ничего нельзя разобрать.
- А что думает об этом Зиверс?
- Зиверс? Он как раз не верит. Более того, у него имелись какие-то разногласия со стариком профессором еще в стародавние времена… Он бы ставил палки в колеса, но история каким-то образом дошла до фюрера.
- Так это не ваших рук дело? - удивился Шпеер. - Я полагал…
- Нет-нет. Я теряюсь в догадках, господин рейхсминистр. Может быть, еще кофе?
- Спасибо. Замечательное кафе, бригаденфюрер. Как вы его обнаружили?
- Все очень просто. Его содержит моя мать. - Так вот оно что! Эта пожилая женщина?
- Нет, это фрау Рилль. Мама бывает здесь изредка, в основном в праздничные дни. Если подвернется случай, я вас познакомлю.
- Что ж, было интересно побеседовать с вами, бригаденфюрер, но мне пора. Шпеер поднялся Когда он надевал шляпу, фон
Лоос остановил его и тихо сказал:
- Я не сказал вам самого главного, господин рейхсминистр. Информация конфиденциальная, пока об этом знаю только я. Дело в том, что операцией "Тангейзер" заинтересовались англичане.
- Что? - Шпеер резко повернулся. - Откуда?
- Вот и я хотел бы знать. Еще несколько минут назад я стоял перед дилеммой: сообщать вам эту неприятную новость или же нет. Как видите, выбрал второе.
- Польщен, - сухо сказал Шпеер.
- Пока я вижу лишь один выход - направить в Африку ложный отряд. Как я понимаю, англичане знают о примерной цели операции, но пока не располагают сведениями об экспедиции Замке - Фрисснера. И мы должны сделать так, чтобы "томми" запутались. Вы согласны?
- Наверное, это разумно, - подумав, сказал Шпеер. Они покинули кафе и пошли к автомобилям.
- Разрешите, я завтра утром перезвоню вам. Мне очень нужна ваша поддержка, господин рейхсминистр, - сказал фон Лоос, прощаясь. Шпеер молча кивнул и сел в машину.
Он ровным счетом ничего не понимал.
34
Говорящий много, но бездумно, да будет, унижен!
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 18
В маленьком просмотровом зале было пусто. Если сказать точнее, в нем не было никого, кроме двух человек. Один небрежно развалился в кресле, однако в его позе чувствовалось скрытое напряжение и неуверенность, другой сидел свободно и, подперев голову, смотрел на экран. Первый иногда искоса поглядывал на второго, не заснул ли, не скучает ли?
На экране двигались люди, черно-белая картинка иногда мерцала и темнела, выдавая невысокое качество лабораторной техники, а может быть, непрофессионализм оператора. Из динамиков доносился комментарий.
Вольфрам Зиверс, а именно он был тем человеком, который внимательно смотрел на экран, подперев голову рукой, комментариев почти не слышал и изображение его интересовало мало. Так или иначе, выводы экспериментаторов, предоставленные в виде кинематографического отчета, были ему ясны. Теория по данному вопросу его занимала мало. Самое интересное сейчас - это практический аспект исследований, а потому люди-тени, что бродили с той стороны черно-белой реальности, касались Вольфрама мало. Однако обижать заместителя Карла-Марии Виллигута не хотелось. Этот самый заместитель, похоже, имел прямое отношение к фильму, может быть, именно он и держал камеру в руках.
Наконец мелькнули грубо сделанные титры, какие-то значки, и экран погас. В зале загорелся тусклый свет.
Зиверс пошевелился и растер затекшую шею. Заместитель мигом потерял свой расслабленный и небрежный вид.
- Итак, Вернер! - Зиверс поймал себя на том, что ему не хочется смотреть на собеседника прямо. И касаться его тоже не хочется, даже сидя рядом, он отклонился в противоположную сторону. А тот, напротив, всячески стремится прикоснуться к главе "Анненербе", дотронуться, подать руку… Странный человечек. Когда Зиверс думал о нем, в голове возникал неприятный образ пиявки. - Что вы можете добавить к этому материалу?
Вернер сделал движение, дернулся, словно хотел не то вскочить, не то заключить Вольфрама в объятия. Зиверс подозрительно покосился на него.
- Конечно, оберштурмбаннфюрер, на данный момент мы можем конкретно сказать не слишком многое. Безусловно, наши изыскания представляют научный интерес для…
- А практический интерес они представляют? - перебил его Зиверс.
- Конечно! Обязательно! - Вернер завозился в своем кресле. Ему явно было неудобно. - Практический эффект огромен, оберштурмбаннфюрер. Влияние на сознательную деятельность человека всегда привлекало внимание нашей лаборатории. На данный момент разработано несколько методик, позволяющих вести уверенный контроль за поведенческими структурами подопытных.
- Вы имеете в виду тех идиотов, поедающих траву?
- Да. - Заместитель криво ухмыльнулся. - Опыты с практическим гипнозом, химическими веществами и специальным воздействием… Дают определенный эффект.
- И это все, чего добилась ваша лаборатория за истекший период? - В Зиверсе исподволь закипала злоба. - Есть траву… Любой офицер из охраны концлагеря может вам показать и не такой фокус со своими заключенными! И, прошу заметить, без всякого гипноза и химических веществ.
Вернер побледнел:
- Но действие простой физической силы всегда имеет свои границы и пределы…
- Имеет… - Зиверс устало выдохнул. - Как и ваша фантазия. В следующий раз заставьте их хотя бы танцевать… Чтобы низвести человека, пусть даже неполноценного, до уровня животного, не нужно тратить такие средства. Насколько быстро вы можете достигнуть желаемого эффекта с одним конкретным человеком?
- Довольно быстро. - Вернер сделал телодвижение, словно уворачиваясь от плетки. - В среднем, при серьезном химическом и эмоциональном воздействии на индивидуума, устойчивый эффект возникает после двадцати минут обработки.
- Сколько времени это может продолжаться?
- В среднем два часа…
- А после этого?
- Неизбежная умственная деградация и сумасшествие.
Зиверс покачал головой. Его собеседник вжался в кресло.
- Много. Всего много. Времени, денег, усилий… И непозволительно много издержек. Ради двух часов одноразового повиновения. Что вы можете сказать о перспективах?
- Несмотря на препятствия, стоящие на нашем пути, мы готовы поручиться всем, что имеем, что к концу года показатели будут улучшены. Как раз в данный момент в нашей лаборатории разрабатывается принципиально новый комплекс воздействия на сознание. Профессор Виллигут лично работает в этом направлении.
"Всем, что имеем. Этот идиот даже не понимает, что говорит… Или уже в штаны наложил. Они имеют только то, что мы им даем". - Зиверс досадливо поморщился, но вслух спросил:
- Принципиально новый?