- Трофеи, - пояснил Боленберг. - Британские "матильды", подарок Очинлека1. Противник в этом отношении для нас едва ли не полезней заводов Крупна и Порше. Бросают все подряд. Не успеваем рисовать наши номера и опознавательные знаки… А вот, кстати, и то, что я намереваюсь вам предложить.
(1 Очинлек, Клод - генерал, командующий британскими войсками на Ближнем Востоке с ноября 1941 г.)
- Вот это? - Фрисснер с сомнением прищурился. Полковник расхохотался.
- Понимаю, - сказал он, успокоившись. - Понимаю. Вид, конечно, неказистый, особенно у этого красавца. - Он пнул пыльный баллон тупорылого трехосного грузовичка. - "Фиат-СПА". У него нет такой штуки, как карбюратор, соответственно нечему засоряться. Поверьте, в пустыне вы будете этому очень рады. А это - "фиат-508". Итальянцы конструировали его специально для Северной Африки, о чем, кстати, не удосужились позаботиться мы.
Фрисснер открыл дверцу желто-серенькой легковушки и заглянул внутрь. В салоне пахло машинным маслом, скисшим молоком и блевотиной.
- Наши механики займутся ими, - сказал полковник. - Вот этот "фиат" и три грузовика. Достаточно?
- Более чем. - Фрисснер захлопнул дверцу. - Припасы, бензин, запчасти, люди - все должно поместиться. Чем меньше внимания мы будем привлекать, тем лучше.
- Я не спрашиваю, за каким чертом вы едете к нагорью Тибести, - серьезно сказал полковник, - но не думаю, что это лучшее путешествие в вашей жизни. Последнее - может быть. Но не лучшее.
- Господин полковник, про каждое свое путешествие я думаю, что оно последнее и не лучшее. И, знаете, всегда ошибался.
Они вернулись в прохладный - по сравнению с двором, разумеется, - гараж, и полковник тут же вызвал какого-то Кубе. Тот явился, оказавшись рыжим увальнем с глазами поросенка и нашивками унтера.
- Посели капитана и еще трех человек в приличное место, - велел Боленберг. Кубе кивнул. - Идите с этим парнем, капитан, он вас устроит. Насчет еды и прочего тоже разберетесь. Я жду вас завтра в девять.
Прежде всего Фрисснер подошел к Ягеру и, кашлянув, сказал:
- Извините, майор. Больше у меня нет никаких вопросов.
- Наконец-то, - съязвил тот.
- Поймите меня, - продолжал Фрисснер, - я вас не знаю, Рике ранен, никто нас не встретил…
- Оставим это, - сказал Ягер, вроде бы смягчившись. - Что это за тип? - Унтер-офицер Кубе. Полковник распорядился поселить нас куда-нибудь.
- Отправьте своего Кубе обратно, я сам вас поселю. Я все-таки работаю при комендатуре, сейчас выкинем кого-нибудь из итальяшек.
Ждать возле комендатуры пришлось недолго. Двухэтажный особняк с видом на море обладал минимумом удобств, но Ягер пояснил, что это далеко не самый худший вариант. Только что отсюда выселили двух итальянских полковников, щебечущие между собой итальянские солдаты еще грузили какие-то их чемоданы и диваны.
- Тряпочники, - процедил Ягер презрительно. - Когда Грациано1 капитулировал у Бедафомма, небось не собирали шмотки по домам… А теперь мы воюем, а они нажирают себе ряшки.
(1 Грациано, Родольфо - генерал, командующий итальянскими войсками в Киренаике, капитулировавшими в феврале 1941 г.)
Каунитц тут же заволновался насчет обеда.
- Успокойтесь, лейтенант, - отрезал Ягер. - Всему свое время.
Обедали они примерно через час в столовой при комендатуре. Вернее, обедали там Богер, Каунитц и Юлиус, а капитан и Ягер быстро перекусили до них и отправились в какую-то кофейню.
В кофейне было жарко и темно. Как и должно быть в настоящей хорошей кофейне - Фрисснер повидал их в Танжере и Тунисе. Перед ними тут же появились чашечки с ароматным напитком, а майор к тому же извлек из кармана плоскую фляжку, искусно оплетенную кожаными ремешками. Перехватив взгляд Фрисснера, он пояснил:
- Ром. Настоящий ямайский ром, у меня есть небольшой запас. Из трофеев.
- Спасибо Очинлеку? - улыбнулся Фрисснер. Ягер улыбнулся в ответ, но не слишком весело.
- Я не о напитке, я о фляжке, - сказал Фрисснер. - Красивая работа
- В Папенбурге у меня работает знакомый… Папенбург - это лагерь, там сидят в основном уголовники, а они - искусный народ. Не то что политические, которые только языком умеют болтать. Один из них делает вот такие фляжки для офицеров. Когда-нибудь плюну на все и переведусь в лагерь. Простая и рутинная работа, но зато в тишине и покое, - поделился Ягер, добавляя рому в кофе. Согласия Фрисснера он не спросил, и капитан запоздало подумал, что ром можно было употребить и отдельно, а не портить хороший кофе…
Некоторое время они молча пили кофе. Фрисснер чувствовал, как по спине сбегают струйки пота, появилось непреодолимое желание почесаться. Он потерся спиной о деревянную подпорку крыши.
- Осторожно, - заметил майор. - У них тут все на соплях держится.
- Учту.
- Боленберг дал технику?
- Разумеется. Он, похоже, хороший человек.
- Хороший… - фыркнул Ягер. - У них здесь своего рода анархия, капитан. Не сравнить с Восточным фронтом. Да что там, я воевал в Греции, там было куда больше порядка! Одичали они здесь, вот что.
- Жаль, не удалось встретиться с Роммелем, - пробормотал Фрисснер, словно не расслышав слов майора. - Всегда уважал этого человека.
- Надеюсь, к лету он наконец возьмет Тобрук. - Ягер плеснул в свою чашку, где оставалось меньше половины кофе, еще рому.
- Нет, мне достаточно. - Фрисснер накрыл чашку ладонью. - Боленберг дал три итальянских грузовика и легковушку "фиат".
- Эту дрянь? Вы не знаете итальянских машин, капитан!
- У меня нет оснований не доверять полковнику. Он специалист.
- Возьмите наш полугусеничный бронетранспортер!
- И танк. Майор, это научная экспедиция, а не разведка боем! К тому же итальянские машины привлекут меньше внимания.
- Когда от них начнут отваливаться детали, вы заговорите по-другому. Черт, я не хочу ехать на итальянском одре! Они не умеют делать машины! Они вообще ничего не умеют делать, только петь оперы и плавать на гондолах!
Ягер поболтал гущу на дне чашечки и одним глотком отправил в рот.
- Хотите еще кофе? - спросил он.
- Нет, спасибо, у меня еще много. Так вы едете с нами?
- Конечно, я же замещаю Рике.
- Рике не должен был ехать с нами. Он должен был всего лишь выделить людей.
- А я поеду сам. Учтите, штурмбаннфюрер…
- Капитан! - перебил Фрисснер.
- Я-то знаю, что вы штурмбаннфюрер, точно так же, как и двое ваших - оберштурмфюреры1 в лейтенантских погонах… Маскарад.
(1 Оберштурмфюрер - звание в СС, соответствующее званию армейского обер-лейтенанта)
- Не я это придумал. - Фрисснер пожал плечами. - Вы, кстати, тоже ходите в армейском.
- Я и говорю: маскарад.
- В пустыню поедем в гражданском.
- Это я знаю. Так вот, учтите… капитан, я еду с вами до самого конца. Вы доверяете ученому?
- Вполне.
- А я - нет. Вы, наверное, думаете, что он действительно бедная овечка? Невинная жертва гестапо?
- Я знаком с его делом. По таким обвинениям можно посадить каждого второго немца.
- Не каждого второго. Настоящее дело Замке было изъято по инициативе генерального секретаря "Анненербе"1 Вольфрама Зиверса. Ваш Замке неблагонадежен, к тому же труслив, на допросах выдал и замазал всех попавшихся под руку, даже по мелочным предлогам. А его отец вообще был странной фигурой. Отказывался от предложений "Анненербе" по финансированию ряда его экспедиций, от других интересных проектов. Когда он поехал сюда в 1938 году, в "Анненербе" об этом даже не знали! Такое впечатление, что он пытался утаить свои исследования от рейха. И его сын, не исключено, такой же. Куда он вас заманит?
(1 "Анненербе" - германское научное общество, подчинявшееся непосредственно Гиммлеру и, в частности, ведавшее всеми археологическими раскопками.)
- С нами будут люди, которые знают пустыню.
- На проводников из местных я бы полагаться не стал. Добыча слишком привлекательна: машины, бензин, оружие, продукты… За ними самими нужно будет следить. Боленберг, конечно, даст вам знающих солдат, но в тех краях они не были.
- А вы? - Фрисснер не понимал, к чему клонит майор.
- Я тоже. Но я знаю человека, который был там в тридцать восьмом с Вильгельмом Замке. Его зовут Муамар.
13
Разве ты не знаешь, что у Аллаха власть над небесами и землей? И он ответил "Не знаю"
Апокриф. Книга Пяти Зеркал 101(107)
- Муамар? - Фрисснер прищурился. - Если не ошибаюсь, это имя упоминалось в работе профессора. Впрочем, я просматривал его рукописи довольно бегло…
- Мне трудно сказать. - Ягер поиграл чашкой, словно взбалтывая водку перед глотком. - Я не читан этих записок вообще. Но Муамар ходил в экспедицию со старым профессором, это точно. И места эти он знает. Иногда мне кажется, что в голове у этого араба вся карта Ливии. Со всеми ее пустынями.
- Он коренной житель? - спросил Фрисснер.
- Что?
- Я говорю: Муамар коренной?
- Тут очень трудно собрать данные о ком-либо из местных. - Ягер зло усмехнулся. - И без того скудные архивы итальянцев разворованы или уничтожены. А местные, мне кажется, даже писать не умеют.
- Напрасно вы так думаете. - Фрисснер прихлебнул из чашечки. Оказалось, что кофе остыл и приобрел противный вкус. - Я думаю, что наш профессор смог бы рассказать вам много об этом народе. И о его письменности в том числе…
- Да уж… - Людвиг потянулся. - Наш профессор… Та еще птица. За ним нужен глаз да глаз.
Фрисснер пожал плечами и махнул рукой человеку, который пристально следил за ними.
- Еще кофе, пожалуйста. - Потом повернулся к Ягеру: - Смотрите не перестарайтесь. Когда я вытащил его из Бельзена, он шарахался от собственной тени. Мне бы хотелось, чтобы он делал свою работу, не оглядываясь постоянно через плечо.
- Не беспокойтесь, я знаю свое дело. - Ягер посмотрел на новую чашечку кофе, поставленную перед Фрисснером. - Хотите еще рома?
- Нет, благодарю.
- Как будет угодно. - Ягер поднялся. - К сожалению, я должен идти. Вы доберетесь до дома сами? Тут недалеко… Увидимся завтра.
Он пожал руку Фрисснеру, решив держаться с ним поближе. Тем более что им предстояла совместная очень неблизкая дорога, и с самого начала накалять обстановку было бы неразумно.
Оставив штурмбаннфюрера, то есть капитана, допивать кофе в одиночестве, Ягер вышел на улицу, предварительно оплатив оба счета. Средств, слава боту, хватало, а оказать маленькую услугу Фрисснеру Ягер считал правильным. Тем более что его опыт работы и вербовки агентуры рекомендовал подобные ходы. Часто получалось так, что мелкие и незначительные услуги ценились людьми гораздо выше, чем действительно реальная помощь.
Людвиг переждал, пока мимо него проедет телега, груженная разнообразными фруктами, и перешел улицу. Тут же под ноги бросился попрошайка, лопоча что-то на ломаном итальянском. Ягер легко пнул его сапогом и пошел дальше.
- Ааа… господин… Одну монетку, прошу… Господин… - Попрошайка не унимался, цепляясь за брюки.
- Пшел вон, - сквозь зубы бросил Людвиг. Наметанным глазом он заметил в полутьме подворотни нескольких человек, которые с напряжением следили за действиями попрошайки.
- Всего одну монету… Господин… Ну пожалуйста…
Ягер сделал несколько шагов, а потом с деланным недовольством полез в карман. Попрошайка тут же оказался рядом. Люди в подворотне насторожились.
Людвиг вынул монетку, подкинул ее в воздух, затем ловко поймал и, зажав в кулаке, двинул им попрошайке в ухо. Оборванец покатился в пыль.
- Ну, как тебе? - обратился к нему Ягер. - Еще хочешь монетку?
Нищий уполз в пыль, прикинувшись какой-то ветошью. Фигуры в подворотне истаяли.
Жест Людвига не был продиктован просто жестокостью или жестокосердием. Это был инстинкт самосохранения. Прожив в Триполи некоторое время, он хорошо изучил нравы местного дна. Милосердие тут было не в почете и каралось весьма жестоко. Уличная шпана, обладавшая чутьем стаи шакалов, с легкостью определяла человека мягкосердечного и слабого. Поэтому податель милостыни через два квартала мог вполне нарваться на нож или просто быть избит и ограблен. Так что поступок Ягера был воспринят окружающими вполне спокойно.
Через две улицы, запруженные различными повозками, осликами и просто пешими людьми с баулами за плечами, Людвиг вышел к большому по меркам военного Триполи ресторану. На площади перед ним было шумно. Отряд итальянской полиции безуспешно пытался снести самодельные торговые палатки. Эта процедура повторялась каждый день с занудным постоянством. Обычно к вечеру полиция все-таки сносила последний шатер, хозяина, если его удавалось поймать, препровождали в комендатуру, но к утру все торговцы снова толклись на прежних местах.
Ягер обогнул шумящую и дерущуюся толпу и нырнул в неприметный подвальчик, источающий сладкий, дурманящий аромат. Человек, сидящий у дверей, дюжей комплекции малый, безразлично скользнул по Людвигу взглядом. Скользнул и отодвинулся от входа - проходи, мол.
Ягер не заставил себя долго ждать и с головой окунулся в темноту помещения.
Лестница, застланная коврами и ведущая куда-то в темноту, никак не отозвалась на подошвы офицерских сапог. Через несколько метров тусклый светильник обозначил поворот, и снова бесшумная темнота заскользила мимо Людвига.
Наконец спуск кончился, и он очутился в помещении, где на полу, устланном коврами и циновками, лежали люди, вперив в пространство неподвижный взгляд. В воздухе витал сладкий дурман, источаемый десятками кальянов.
Шум улицы остался где-то в прошлом., В носу засвербело. Страшно захотелось чихнуть.
Людвиг не страдал пристрастием к постоянному курению гашиша, но иногда, с переменным успехом, пробовал это зелье. Галлюцинации, порождаемые им, не вызывали в Ягере никакого трепета. Скорее наоборот, ничего, кроме жалости к этим беспомощным людям, он не испытывал. А знать, что ты и сам превращаешься в подобное существо, даже если это происходит только в момент курения, было крайне неприятно. Главное, зачем он приходил в это место, - это встречи с агентурой.
Рядом возник человек в жилетке на голое тело и в шароварах. Поклонился и вопросительно посмотрел на Ягера.
- Кальян?.. - донесся до Людвига сильно сдобренный арабским акцентом голос.
Ягер покачал головой. Человек тут же исчез. Одна из причин встреч в этом месте состояла в том, что хозяева не были назойливы.
Найдя нужного человека, Ягер пересек зал и прилег на мягкие подушки в отдельной комнатке.
- У вас не найдется немного табака? - спросил человек, возлежавший там вместе с полуголой, довольно немолодой женщиной.
- Нет, только что выкурил последнюю трубку, - условной фразой ответил Ягер.
Человек в белом костюме задумчиво покивал и всосал в себя дым из кальяна, потом передал трубку своей подруге. Та втянула яростно, так что в чашечке зашкворчало. Глаза ее подернулись осенним ледком.
- Прошу вас, - сказал связной по-немецки. Он принял немного, но гашиш успел подействовать. Жесты были плавными, слова немного заторможенными. Жесткий немецкий язык в его устах приобрел явно арабский оттенок и цветистость. Впрочем, разум этого человека был закален достаточно, чтобы сохранять необходимую ясность в любой ситуации.
- Они прибыли сегодня, - сказал Ягер также по-немецки. - Профессор с сопровождением. Дневники старика находятся у профессора. О цели путешествия он сам имеет весьма смутное представление. Руководит всем предприятием капитан…
- Не надо имен, - предостерег Людвига человек, чем вызвал в Ягере легкое раздражение. Впрочем, этого связной не заметил, он был занят рассматриванием острой стрелки на своих белоснежных брюках.
- … Капитан руководит всем, но и он, как мне кажется, окончательно не посвящен в суть. Этот человек практик.
- Тогда в чем же смысл?
- Они должны найти предмет и доставить его в Берлин. На этом их миссия заканчивается.
- Это ваши личные заключения или?..
- Мои личные.
Связной покачал головой.
- Нам этого достаточно. Мы свяжемся с вами позднее.
14
И когда говорят им: "Что же ниспослал вам ваш Господь?" - они отвечают "Сказки древних"
Коран. Пчелы 26 (24)
- В пустыне ночью холодно… - задумчиво сказал Богер, глядя в окно. Он сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел наружу.
- К чему это ты? - насторожился Каунитц.
- Да просто так. Всегда, когда сижу в тепле, курю, думаю о том, что мог бы морозить задницу где-нибудь в России, например… Мой брат сейчас на Восточном фронте. Дай бог, чтобы у него все было хорошо… Он летает на "хейнкеле".
О брате Богера Фрисснер прекрасно знал. Он всегда вспоминал о нем. Макс Богер. Старший брат был для него примером, еще с ученических лет, наверное… Где-то в Силезии жила мать Богера, Фрисснер однажды видел ее фотографию: толстая опрятная старушка с лицом морщинистым, словно иранский изюм.
Каунитц был куда более скрытным. Он никогда не выносил на люди свои мысли, прячась под маской этакого беспросветного пессимиста. В полку его так и звали - Ворчун Каунитц.
"Я верю им, как самому себе, - подумал Фрисснер. - Как самому себе.
А верю ли я самому себе? Это очень громкая фраза… Если бы я верил самому себе, тогда в сороковом я пошел бы в десантники, когда меня приглашал сам Штудент1… А ведь не пошел. Потому что десантники - это война по правилам, а я не люблю войну по правилам. Никто в "Эббингаузе" - из тех, разумеется, о ком вообще стоит вспоминать, - не любил войну по правилам. Ни фон Хиппель, ни затейник Граберт, ни капитан Катвиц, ни обер-лейтенант Кнаак, погибший под Двинском в самом начале войны против русских…
(1 Штудент, Курт - генерал, командующий парашютно-десантными войсками Германии с 1939 г.)
И вот, вместо десанта, вместо "Бранденбурга" - СС. Из капитанов - в штурмбаннфюреры, и опять в капитаны, пусть и фиктивные".
Фрисснер потянулся до хруста в спине, заложил руки за голову. Чертова подушка набита, наверное, песком. Итальянцы спали на своем, перины и пух… А нам - дырявые матрацы.
Он покосился на Богера, который что-то чуть слышно напевал себе под нос, все так же глядя в окно, в звездную ночь.
Старая испытанная тройка. Вернее, четверка. Был еще Хоффман, который погиб в Бельгии. С тех пор их осталось трое.
Трое, которыми гордилось спецподразделение "Эббингауз".
Трое, которыми гордился полк "Бранденбург-800".
Четверка, конечно, распалась, и распалась безвозвратно. Стандартный набор: Фрисснер - командир группы, Хоффман - связист, Богер - снайпер и Каунитц - узкий специалист, сапер и механик… Почти все четверки "Эббингауза" теперь уже распались. Идея "Бранденбурга" была хороша, но полк медленно превращался в обычную боевую единицу. Появился батальон из украинских националистов "Нахтигаль", поговаривали о формировании роты из русских горцев… С такими людьми Фрисснер не мог воевать бок о бок. Поэтому он несказанно обрадовался, когда, уйдя из полка, почти сразу же получил предложение возглавить эту маленькую экспедицию в Африку.