Рудин вытащил из-за подкладки потрепанный конверт с письмом отца и протянул его Андросову.
- Вот вам причина номер один.
Рудин видел, как Андросов профессиональным взглядом, что называется, ощупал конверт и письмо.
- На первой странице несущественное, - пояснил Рудин. - Обычные стариковские жалобы. Читайте на обороте, в конце.
Но Андросов прочитал все письмо. Прочитал и положил возле себя. Он подождал довольно долго, потом спросил:
- Итак, в вас проснулась кровь, подняла крик, и вы по ее зову пошли вытворять невероятное? - Андросов серьезно, даже грустно усмехнулся и сказал: - Перестаньте, это несерьезно. Говорите правду, это для вас во всех отношениях будет лучше.
Рудин пожал плечами, помолчал, потом вдруг понимающе посмотрел на Андросова и торопливо проговорил:
- Извините меня, пожалуйста, я не подумал…
Андросов удивленно уставился на него.
- О чем?
- Может, вам неприятно напоминание про голос крови? Извините ради Бога.
- Да вы что, с ума сошли? Что вы мелете? - почти до крика повысил голос Андросов. Но тут же он овладел собой и небрежно спросил: - Итак, вы настаиваете на версии о кричащей крови и больше никаких мотивов своего поступка назвать не можете?
- Остальное субъективно в еще большей мере, - удрученно произнес Рудин.
- А все же что? - настаивал Андросов.
- Нелады с командованием отряда.
- Конкретно, пожалуйста. Характер неладов. Политический? Личный?
Рудин удивленно посмотрел на Андросова.
- Да что вы, право! Я же был рядовым бойцом, да еще переводчиком без работы, поскольку пленных у нас не было. Просто в отряде меня почему-то невзлюбили, дали мне прозвище Полуфриц. В общем, несправедливое хамье, и все… - Рудин будил у Андросова воспоминания о его собственных неприятностях в Риге, пережитых им.
- Что за отряд? Где его база? - Андросов явно уходил от этой темы.
- Лиговинские болота.
- Лиговинские? - удивился Андросов и, достав из стола какие-то бумаги, стал их просматривать. - Вы говорите правду?
- Только правду. На ваших картах показано, что эти болота непроходимы. Но это не так. В центре болота есть остров и к нему безопасные тропы.
Андросов удивленно посмотрел на Рудина.
- Сколько человек в отряде?
- Около двухсот. Большая часть - местные, остальные заброшены, как и я, из Москвы.
- Командир местный?
- Да.
- Фамилия?
- Я знаю только его партизанское имя - дядя Николай.
- Кто он был до войны?
- Судя по всему, партийный деятель. Причем из тех, кто уверен, что каждое его слово - это божья искра гениального ума. Его любимое изречение: "Фриц сам лезет в петлю, наше дело подтолкнуть его в спину". И это глубокомысленное заключение он сделал, сидя в болотной землянке.
Андросов пожал плечами.
- То же самое, только чуть другими словами твердит московское радио.
- Ну что вы! - не согласился Рудин. - Если уж говорить об официальной пропаганде, то она и в Москве, и в Берлине грешит только одним: бежит несколько впереди событий и норовит желаемое выдать за действительность. Я из-за этого немало пережил.
- А вы тут при чем? - вяло поинтересовался Андросов, очевидно, думая о чем-то другом.
- Я ведь решил сдаться в плен давно. Но я считал, что мне здесь не будет веры, если я явлюсь, когда у немецкой армии одни бесспорные успехи.
- Теперь, значит, они уже небесспорны? Так прикажете вас понимать?
Рудин молчал, только взглядом спрашивая, можно ли сказать все откровенно.
- Ну, ну, а что же теперь? - бесстрастно спросил Андросов.
- Теперь обстановка на войне изменилась, - тихо проговорил Рудин.
- Это интересно. Что вы имеете в виду? - все так же бесстрастно спросил Андросов. Но Рудин увидел за этим неподдельную заинтересованность:, конечно же, ему интересно узнать, что думают о ходе войны с той стороны.
- Я имею в виду видный всем факт - молниеносной войны у немцев не вышло, - спокойно заговорил Рудин. - Советская Армия приведена в порядок и оказывает все более стойкое сопротивление. А немецкие войска получили непомерно длинные и притом постоянно нарушаемые партизанами коммуникации, по которым совсем нелегко… нормально питать какие бы то ни было большие операции…
Рудин говорил неторопливо, будто раздумывая вслух, но с большой убежденностью. Выражение лица Андросова становилось все более замкнутым, а взгляд - отсутствующим. Он точно сверял то, что сейчас слышал, с собственными мыслями.
- Наступает, вернее - уже наступила зима, - продолжал Рудин. - Немецкая армия к ней не подготовлена, и это станет ее трагедией. Между тем как советское командование даже партизан обеспечивает полушубками и валенками. Это очень важно. Но дело не только в одежде. Немецкая техника захлебнулась еще в осенней грязи. Что с ней будет, когда начнутся снежные заносы? Словом, теперь нельзя меня заподозрить в том, что я сдался в плен, чтобы примазаться к праздничному пирогу. Нелегкой борьбы хватит и для меня. Вы меня понимаете?
Вопрос Рудина застал Андросова врасплох. Сказать, что он понимает Рудина, означало бы согласиться и с его оценкой положения дел на фронте. Выигрывая время для обдумывания ответа, он неторопливо размял и закурил папиросу:
- Дилетантский взгляд на такое событие, как война, прежде всего субъективен. Нужно уметь видеть дальше собственного носа.
- Конечно, я знаю далеко не все, - покорно принял обвинение Рудин. - Но если говорить о будущем войны, учитывая только то, что известно всем, нас с вами тоже не ждут легко сбывающиеся надежды. Я имею в виду простой арифметический подсчет всех и всяких резервов Германии, с одной стороны, и России с ее могущественными союзниками - с другой.
- Союзники России - блеф, - вставил Андросов.
Рудин улыбнулся.
- Вот вам типичный пример, когда немецкая пропаганда желаемое выдает за реальность. Нет, нет, мы с вами должны приготовиться к тяжелой и затяжной борьбе.
Андросов промолчал, и это, как ничто другое, сказало Рудину, что инициативу разговора он уже взял в свои руки. Надо продолжать атаку.
Рудин тихо и сочувственно спросил:
- Вам не бывает страшно при мысли, что вы…
- Вы забылись! - крикнул Андросов. - Вы забыли, где вы находитесь!
- Я не забыл, я просто не знаю, где я нахожусь, - мягко улыбнулся Рудин. - Я откровенно разговариваю со своим земляком, с которым у меня, в общем, одинаково тревожное положение. Почему бы нам не посоветоваться, не поговорить искренне? Потом вы можете сдать меня гестапо. Вам-то бояться нечего. А кричать не стоит. Меня ваш крик не испугает, а полезному для нас обоих разговору он только повредит. Я понимаю, что вам в высшей степени наплевать на мои сомнения и на меня. Но не торопитесь плевать, Андросов, я еще могу вам пригодиться.
Рудин видел, что Андросов в смятении, он уже, вероятно, почувствовал, что перед ним не просто очередной пленный из тех, что вереницей прошли через его руки раньше.
Да, Андросов был в смятении, а главное - у него было ощущение, что он не властен над этим человеком, который сидит перед ним. Чутье подсказывало ему, что этот разговор таит для него опасность и что-то еще. Он весь дрожал внутри от напряжения, от желания скрыть эту, дрожь. Но он никогда не был трусом и потому сейчас решил пойти навстречу опасности.
- Скажите-ка прямо, что вы хотите? - спросил Андросов. - У меня такое впечатление, что вы вертитесь вокруг да около, главного не говорите, а у меня время ограничено.
- Мне хотелось бы вернуться немного назад, - с улыбкой заговорил Рудин. - Вы с насмешкой отнеслись к моей ссылке на голос крови. Ну а что руководило вами, когда вы пошли работать к немцам?
- Это что, допрос? - спросил Андросов.
- Да нет, - поморщился Рудин. - Допрашиваете вы. Я же только пытаюсь разобраться в сложнейшем для меня моменте собственной жизни. Мне кажется, что и вы, и я не из тех примитивных людей, которые с легкостью меняют форму и убеждения и для которых где хорошо кормят, там и рай. Допустите все же, что меня позвал голос крови, и скажите, что привело сюда вас.
- Ваше - ваше, мое - мое, - быстро сказал Андросов.
- Но все же что оно - это ваше? Может, обида?
- Что? - насторожился Андросов.
- Ну, скажем, несправедливость, когда-то проявленная к вам? Разве у нас не было так: человек совершает небольшую ошибку, а с ним под горячую руку расправляются, как с преступником? Или еще того хуже: человек и не совершал ошибки, а его обвиняют, не дав себе труда разобраться в сути дела? После этого человеку трудно верить в объективность. Можно, конечно, но трудно.
- Вы думаете, что все-таки можно? - усмехнулся Андросов.
Рудин затаил дыхание, Андросов шел в приготовленное русло разговора.
- Конечно, можно, - сказал Рудин убежденно. - Для этого необходимо только одно: когда над вами совершается несправедливость, ясно сознавать, что на людях, которые ее совершают, общество не заканчивается, а если вы коммунист - понимать, что даже общее собрание партийной организации - это еще не партия.
Андросов сидел молча, плечи его опустились, он не смотрел на Рудина.
- А что, если я скажу вам, что подполковник Маслов и тогда, и до сих пор считает, что с вами поступили несправедливо? - спросил Рудин и заметил, как, услышав фамилию подполковника Маслова, Андросов вздрогнул, но продолжал, будто ничего не случилось: - Больше того, подполковник Маслов был тогда и до сих пор убежден, что в утере секретного документа вы виноваты меньше всех из тех, кто имел доступ к тому документу. Я говорю - до сих пор, но я должен предупредить, что подполковник Маслов еще не знает, чем вы занимаетесь теперь. Он знает, что вы были отчислены в резерв и, по непроверенным слухам, заболели. Он как раз собирался вызвать вас по вашему делу, а ему доложили, что вы больны. А потом - война.
Теперь Андросов уже и не пытался скрывать, как он поражен услышанным. На лбу у него выступила испарина.
- Теперь я понимаю, кто вы, - весь обмякнув, тихо произнес он.
- Тем лучше, - подхватил Рудин. - Вы должны понять и другое: какое огромное значение придается нашей с вами встрече. Ради нее было решено рисковать моей жизнью. Впрочем, чтобы вами не было допущено ошибки, уточняю: цель этой нашей встречи - не спасение грешника Андросова, а нечто, как вы догадываетесь, гораздо большее.
- Я все понимаю, - глухо и как-то рассеянно отозвался Андросов.
Эта его внезапная рассеянность встревожила Рудина. Очевидно, именно сейчас Андросов решил, как ему поступить. Именно в эту напряженную до предела минуту дверь распахнулась и в кабинет вошел высокий подполковник.
- Вы, оказывается, здесь? - сказал он раздраженно. - Почему не отвечаете по телефону?
Вскочивший при его появлении Андросов посмотрел на вмонтированный в стол щиток.
- Вон в чем дело: очевидно, я нечаянно задел рычажок переключения…
Рудин прекрасно видел, как несколько минут назад Андросов вполне сознательно перевел этот рычажок в верхнее положение. Рудин даже подумал тогда, не включил ли он звукозапись или не зовет ли кого на помощь. Оказывается, Андросов просто отключил телефон, чтобы звонки не помешали их разговору.
- Кто это? - спросил подполковник, смотря на Рудина.
- Пленный, переданный нам военной комендатурой, - небрежно ответил Андросов.
- Когда кончите с ним, зайдите ко мне.
- Слушаюсь.
Подполковник вышел. Андросов взглянул на Рудина и отвернулся.
- Я боялся, - сказал Рудин, - что вы проявите минутное малодушие и на этом наша очень важная беседа оборвется.
- Я могу это сделать пятью минутами позже, - угрюмо произнес Андросов.
- Насколько я понимаю, это был подполковник Мюллер?
- Откуда вы его знаете? - удивился Андросов.
Рудин рассмеялся.
- Все стоящие внимания обитатели "Сатурна" нам известны.
Андросов склонился над столом и опустил голову.
- Я отлично понимаю вас, Андросов, - сочувственно заговорил Рудин. - Я верю, что вам нелегко далось решение идти на службу к немцам. Нелегко вам и теперь принять новое решение. Но тогда вы были во власти случайных обстоятельств, которые толкали вас в спину, и выбора у вас, объективно говоря, не было, ибо далеко не каждый в том вашем положении мог бы найти в себе силы и не согнуться от ударов. Но теперь перед вами ясный выбор: либо продолжать идти по этому же пути, отлично зная, что впереди вас ждет пропасть, либо сделать все, чтобы искупить свою вину перед Родиной и своим народом и обрести право на будущее. Решение должно быть принято сейчас же. Я лично готов ко всему. Но моя смерть вас не спасет.
Рудин молчал, глядя на Андросова, который продолжал сидеть с низко опущенной головой. После очень долгой паузы, показавшейся Рудину бесконечной, Андросов спросил, не поднимая головы:
- Как это будет выглядеть практически? Что я должен делать?
- Сделать все, чтобы устроить меня сюда, в "Сатурн". Мы будем вместе с вами работать на благо своей Советской Родины.
После этого Андросов долго сидел, не поднимая головы. Лицо его стало белым, как бумага. Потом он выпрямился, посмотрел на Рудина и решительно сказал:
- Я согласен.
- Я искренне рад за вас, Андросов! Искренне! Рука у Андросова была холодная, как у мертвеца.
- Я не знаю, - сказал он с жалкой улыбкой, - что мне теперь с вами делать.
- Отправьте меня туда, куда вы отправляете всех проходящих через вас пленных, по поводу которых у вас сложилось мнение, что они могут пригодиться. Потом займитесь проверкой моей версии. Все, что касается моей сдачи в плен в Никольском и бегства из поезда, подтвердится на сто процентов. Затем вы докладываете обо мне начальству. Покажите им письмо моего отца, только скажите, что оно изъято у меня при обыске. А договориться о дальнейшей нашей работе мы еще успеем…
Андросов кивнул головой и нажал кнопку звонка.
Глава 15
Метель как зарядила с того вечера, когда Рудин был доставлен в "Сатурн", так и не прекращалась уже пятые сутки. В город вошла и прочно поселилась в нем зима во всей своей девственной и чистой красе.
Проснувшись утром в арестном помещении "Сатурна", Рудин через окно, почти доверху забитое досками, увидел угол крыши с навьюженным на нем косым сугробом, увидел беснующуюся метель и неожиданно для себя тихо рассмеялся: вот и пришла зима; все идет своим чередом, как надо.
За прошедшие четыре дня его дважды вызывали на допрос. Первый раз, кроме Андросова, на допросе присутствовал неизвестный Рудину седоголовый майор, который все время молчал, не сводя глаз с Рудина. Андросов тусклым своим голосом сообщил, что получил подтверждение показаний Рудина, и задал несколько чисто формальных вопросов: год и место рождения, кто отец, мать, где они сейчас? Рудин понял, что он вызван только для показа сидевшему на диване майору.
Второй раз Рудина отвели к Андросову вчера - он заполнил опросный лист и написал обязательство "честно и добросовестно выполнять приказы военной разведки Германии".
Прочитав написанное Рудиным обязательство, Андросов положил его в стол и с чуть заметной улыбкой сказал:
- Теперь и вы в моих руках.
Рудин удивленно поднял брови.
- Почему я? Ведь вы, Андросов, не у меня в руках. Вы в руках своих собственных.
Андросов сообщил Рудину, что в самое ближайшее время с ним будет говорить кто-нибудь из большого начальства.
- Будьте осторожны, тут работают не дураки, - тихо сказал он. - Пока все идет нормально. На присутствовавшего здесь в прошлый раз личного референта начальника "Сатурна" Зомбаха вы произвели хорошее впечатление…
Зима совсем не радовала полковника Зомбаха. Если до этого зимние холода были для него не больше, чем одним из аргументов в разговорах о положении и перспективах Центрального фронта, то теперь зима стала и его личным бытом. В первый же зимний день он, пока дошел от квартиры до "Сатурна", набрал полные ботинки снега. Пришлось в кабинете переобуваться, посылать домой солдата за сухими носками. И он отдал приказ, чтобы каждое утро расчищали от снега всю улицу, на которой находились "Сатурн" и жилые дома его сотрудников.
Вчера Зомбах хотел съездить в Оршу, где после совещания, проведенного начальником штаба, находился командующий 4-й армией фельдмаршал фон Клюге, о котором говорили, что "ключи от Москвы у него в кармане". Шофер сказал, что на легковом "Мерседесе" в Оршу не проедешь, вся дорога занесена, нужны цепи для колес, а их до сих пор не прислали. Комендант "Сатурна" предложил воспользоваться гусеничным тягачом. Зомбах отказался; ему почему-то показалось унизительным прибыть к фельдмаршалу Клюге на тягаче. К счастью, сегодня выяснилось, что Клюге сам приехал- сюда проверить один из своих штабов. Зомбах позвонил ему и попросил уделить тридцать минут по очень важному вопросу. И в ответ услышал:
- Очень рад буду видеть вас, полковник, сейчас же…
Положив трубку, Зомбах долго думал, чем объяснить такую поспешную любезность Клюге. Уже подъезжая к особняку, в котором остановился фельдмаршал, Зомбах продолжал думать об этом, но никакого объяснения так и не нашел.
У особняка стояло несколько легковых машин. В вестибюле толпились офицеры разных рангов. Дежурный провел Зомбаха к адъютанту Клюге. Тот, узнав, с кем имеет дело, тотчас прошел за массивную дверь. Спустя минуту он вернулся и, вытянувшись перед Зомбахом, сказал:
- Командующий просит извинения, он примет вас через три минуты.
Спустя две минуты из кабинета Клюге вышли несколько офицеров. Выходя, они с любопытством посматривали на Зомбаха. Наверно, им было любопытно, из-за кого это командующий так спешно всех их выпроводил.
Клюге вышел навстречу Зомбаху с протянутой рукой.
- Добрый день, полковник! Рад вас видеть, садитесь. Вот сигары, сигареты.
- Спасибо, - Зомбах выдавил на своем каменном лице улыбку. - Я запланировал себе долгую жизнь и не курю.
- А я плюнул на все и дымлю, как фабрика, - рассмеялся Клюге. - Один мой полковник подбросил мне утешительную формулу. Он сказал: на войне, если не курить, надо пить. А я как раз из ваших же соображений не пью. - Клюге посмотрел на часы. - Я слушаю вас, полковник.
- У нас произошел конфликт со здешним начальством СД, - начал Зомбах. - Вдруг, не предупредив нас, они ликвидировали находившийся в пяти километрах отсюда лагерь военнопленных, из которого мы черпали необходимые нам кадры.
- Что значит ликвидировали? - спросил Клюге.
- Просто погрузили всех пленных в эшелон и вывезли куда-то на запад.
Клюге ворчливо сказал.