- Ладно. Хватит. Пишите так… - он подождал, пока старик снова уселся за стол. - Значит, сознаюсь и так далее, а потом напишите так: "Письмо послал, не подумав о том, что сообщал о всяких мелких людях, не представляющих опасности новому порядку, как не думал и о том, что я мог направить гестапо по ложному пути и отвлечь от настоящих врагов Германии. За это приношу свои глубокие искренние извинения и прошу не привлекать к ответственности, учитывая мой преклонный возраст". Подпись и чтоб разборчиво, - приказал Кравцов.
Михайловский расписался. Кравцов взял бумажку, аккуратно свернул ее и положил в карман.
Михайловский судорожно вздыхал и мелко крестился, глядя на лампаду.
- Подождите, рано еще Бога благодарить. Где ценности, которые вы украли из собора?
Глаза у старика выкатились на лоб:
- Не брал… свято слово, не брал! Перед Богом, вот перед ликом Николая-угодника клятву даю!
- Ну-ну, - усмехнулся Кравцов. - Угодник вам, лжецу и вору, может, и поверит, но гестапо - нет! - Кравцов ударил кулаком по столу. - Гадина! В то время как все честные люди отдают последнее, чтобы помочь Германии в ее священной борьбе с большевиками, он ворует ценности, чтобы жрать масло и писать вредительские донесения! Собирайся и мигом! Мы тебе покажем, что такое гестапо и чем оно занимается. Ну быстро!
Михайловский встал со стула, его качнуло и он завыл высоким бабьим голосом.
- Молчать! - крикнул Кравцов.
Старик умолк.
- Если хочешь жить, тварь проклятая, ценности - на стол. Ну?
Михайловский сделал несколько шагов и повалился на постель.
- Здесь они, - пробормотал он, показывая на перину под собой.
- Вынимай и клади на стол. Живо!
Старик сполз с постели и трясущимися руками стянул на пол перину. Под ней на досках лежали куски иконных риз, большой крест с цепью и сверток в белой тряпке.
- Клади на стол, вор паршивый.
Старик положил ценности на стол.
- Здесь не все, - убежденно сказал Кравцов. -
Выходит, жить тебе надоело? Одевайся.
Старик прошел в угол комнаты к стоявшему там пузатому самовару, открыл крышку и вытащил оттуда золотую цепь, крест, кадильницу, чаши.
- Теперь все, - выдохнул старец. - Стреляйте, не стреляйте - все.
- Садись, негодяй, к столу. Пиши! Если что тебя и спасет, так только чистосердечное признание. Ах ты, крыса церковная, Бога ограбил!
- Нечистый попутал… нечистый в грех склонил… - лепетал старик.
- Пиши: "Я, Михайловский, произвел кражу церковных ценностей в православном соборе". Написал? Так. Дальше: "Сознаваясь в этом преступлении, передаю похищенные мной ценности гестапо на укрепление великой Германии. Да здравствует Адольф Гитлер!" Написал? Подпишись разборчиво. Давай сюда.
Спрятав и эту бумажку, Кравцов пересчитал ценности и написал расписку: "По поручению гестапо я, Коноплев, принял от гражданина Михайловского похищенные им в церкви ценности в количестве тридцати двух предметов".
- Вот тебе, гадина, расписка, мы не воры, как ты. И завтра утром придешь в гестапо, получишь на эту расписку печать. Спросишь там господина Циммера. Запомнил?
- Циммера, - прошелестел старец.
- Правильно. Не вздумай скрыться, под землей
найдем, ворюга.
Кравцов завернул в скатерть ценности и ушел…
Когда Кравцов в комнате Циммера развязал свой узел и высыпал на стол его содержимое, унтерштурмфюрер побледнел. Выслушав рассказ Кравцова, он немедленно позвонил Клейнеру.
- Прошу извинить меня, господин оберст, но я очень прошу вас зайти ко мне. Чрезвычайно важное и необычное дело.
Пришел Клейнер. Он выслушал рассказ Кравцова, не сводя глаз с рассыпанных на столе блестящих вещей, и сделал вид, будто ничто его не удивляет.
- Я благодарю вас, Коноплев, за эту очень полезную для Германии операцию, - сказал он и обратился к Циммеру: - Отнесите это ко мне в кабинет. До свидания, - он кивнул Кравцову и вышел.
Глава 17
Савушкин продолжал возиться с немецким инженером Хорманом. Он думал, что эта его операция будет совсем не длительной: наша авиация разобьет новый аэродром, а он получит другое, более интересное задание. Но почти готовый аэродром почему-то не бомбили, а Москва требовала продолжать коммерческий альянс с инженером. Савушкин ведь не знал, как далеко была нацелена Москвой проводимая им операция. Уж очень противный тип этот Хорман! Прямо не человек, а ходячая коллекция пороков. Все в нем есть: и жадность, и развращенность, и непроходящая склонность к спиртному, и даже элементарная физическая нечистоплотность. Вечно от него пахнет кислым потом и каким-то духовитым ромом, который он очень любил. Савушкин заметил, что даже его коллеги с ним в быту не общаются. Но, надо быть справедливым, Хорман удивительно преображался, когда занимался своим инженерным делом. В последние дни Савушкин уже имел возможность бывать там, где строился аэродром, и не раз видел, как инженер руководил работами и как почтительно, с каким уважением слушали его указания другие инженеры. Но Савушкину от этого легче не было.
Меж тем коммерческий альянс Савушкина и Хормана постепенно укреплялся. Уголовника Анатолия удалось отстранить от этой игры очень просто: Савушкин снабжал его табаком, который тот выгодно сбывал, и в дела с инженером не лез.
Но не так-то легко было Савушкину вести с Хорманом коммерческие дела. Никаких денег, кроме долларов, инженер не признавал. Он изложил Савушкину свою нехитрую теорию о деньгах, а заодно изложил перспективы собственной жизни. Располагая небольшим количеством русских слов, он говорил:
- Франция - капут. Понимать? Я из Франция пил коньяк. Цо-цо! Очень хорош коньяк унд дамы, абер метхен. Цо-цо! Очень хорош! Абер я был дурак, гросс дурак. Коллеги пили коньяк аух, абер искал бриллиант, золото, платина, доллар. Понимаешь? Я не искал. Гросс дурак. Теперь - нет. Я не дурак. Ты говорил - рубль. Что есть рубль? Россия фьюить, и рубль есть зеро - ноль. Марка? Марка оккупации есть пипифакс, папир фюр туалет, понимаешь? Рейхсмарка? - тут он испытующе посмотрел на Савушкина, потом подмигнул ему и поднес палец к губам: - Тсс! - и продолжал шепотом: - Рейхсмарка аух капут. Может быть. Понимаешь? Иван крак фрица и фьюить! Рейхсмарка аух зеро - ноль. А доллар - гросс валюта, очень хорош… - он вздохнул: - Россия доллар нет. Вольдемар, дай мне золото, серебро, платина, хорошие камешки, гольд ринг - кольцо, бранзулет унд зо вейтер. Сегодня война есть, завтра война нет. Германия хорошо, Германия плохо, а мне всегда хорошо. Семья моя большой, очень большой… - он приготовился загибать пальцы, но передумал и засмеялся. - Цвельф, двенадцать, сын - три, дочь - четыре ун зо вейтер. Очень много надо золота, очень. Понимаешь, Вольдемар?
- Конечно, понимаю, - печально и сочувственно произнес Савушкин. - Но где тут много золота?
- Ты ищет, - энергично сказал Хорман.
- Я ищу, господин Хорман. Вот привез тут кое-что…
Савушкин полез в потайной карман и вытащил небольшой узелочек. Быстрым движением Хорман надел очки, глаза его стали совершенно трезвыми.
В узелке были четыре золотые десятирублевки царской чеканки, усеянная мелкими рубинами браслетка со сломанным замком, золотой корпус от старинных карманных часов, золотая цепочка с крестиком и, наконец, брошка из непонятного металла с двумя эффектно сияющими синими камнями. Это было все, что пока смог достать для Савушкина Бабакин, употребив для этого свои торговые связи в городе.
Хорман осторожно брал вещь за вещью, подносил ее к глазам, взвешивал на ладони, пробовал на зуб. О десятирублевках он сказал: "Очень хорош. Фирма хорошо есть". О других вещах он говорил осторожнее. Но Савушкин видел, что именно это ему и надо, и решил никак не продешевить свой товар.
Торг длился более часа. Несколько раз Хорман категорически кричал:
- Больше никс!
- Мало, - убежденно произносил Савушкин и начинал сгребать со стола вещи.
Торг возобновлялся. Хорман шел в соседнюю комнату и выносил оттуда еще одну банку консервов или плитку шоколада. Бросив их в кучу, которая занимала уже половину дивана, он кричал:
- Больше никс!
- Мало.
Наконец они поладили. Хорман забрал ценности и помог Савушкину уложить продукты в мешок. Он все вздыхал и, укоризненно глядя на Савушкина, ворчал:
- Вольдемар, ты гангстер, гроссгангстер.
- Бизнес есть бизнес, - смеясь, отвечал Савушкин. - Не хотите - не надо, и больше я не приду.
- Нихт, нихт, Вольдемар, ты давай аух золото! Давай! - в глазах у Хормана вспыхивали радостные огоньки.
В сумерки Хорман на своей машине, которой он сам управлял, отвез Савушкина до того места на шоссе, где в сторону леса шла еле накатанная санная дорога. Здесь они попрощались. С помощью Хормана Савушкин взвалил на спину мешок с продуктами и пошел к лесу. Хорман развернул машину и уехал обратно. В глубине леса Савушкина ждали три бойца Будницкого и запряженные лошадью сани-розвальни.
К рассвету Савушкин был уже на зимней базе своей группы.
Марков внимательно выслушал его рассказ о сделке с Хорманом.
- Видите? Вот дело у нас и пошло, - сказал Марков.
В это время из-за полога раздался голос Гали Громовой:
- Рудин вернулся из отряда в "Сатурн". Сейчас расшифрую полностью…
- У людей - дело, - угрюмо произнес Савушкин.
- Отставить эти разговоры! - внезапно разозлился Марков. - Найдите Будницкого и заприходуйте доставленные вами продукты. Опись ценностей есть?
- Есть перечень предметов.
- А вес? Примерная стоимость?
- Этого нет.
- На первый раз прощаю, в дальнейшем приказываю составлять абсолютно точную ведомость. Эти ценности не наши с вами.
- В том смысле, что они ничьи, - усмехнулся Савушкин, но напоролся на такой взгляд Маркова, что счел за лучшее вытянуться и отрапортовать: - Будет выполнено!
В землянке Будницкого было полно народу. Савушкин остановился в дверях, пытаясь через пелену табачного дыма разглядеть, где Будницкий. Но фонарь "летучая мышь" плохо освещал землянку, и Савушкин слышал только голос Будницкого, густой, с сиплой хрипотцой, не проходившей у него с осени.
- Сколько раз было говорено! - раздраженно отчитывал кого-то Будницкий. - Лыжи нам даны, чтобы забыть о дорогах. Это перекрывает все недостатки зимы. А ты это единственное свое преимущество отдал противнику и чуть не заплатил за это головой.
- Метель была, - оправдывался боец сонным голосом. - Я же боялся, что не выйду на Осиповичи.
"На Осиповичи? - удивился и позавидовал Савушкин. - Вон уже куда забираются!.."
Бойцы Будницкого уже давно совершали далекие рейсы или, как выражался Будницкий, рывки на дальность. До глубокой осени они передвигались на велосипедах, а теперь - на лыжах. Группы, уходившие в рейды, состояли из двух-трех подрывников и боевого прикрытия. Будницкий сам разрабатывал план каждого такого рывка. Он так строился, что противник ни за что не мог понять, откуда появляются и куда исчезают эти неуловимые отряды. На боевом счету отряда уже было больше десятка взорванных мостов, около десяти сваленных под откос эшелонов и разнообразные диверсии в городах и в деревнях на немецких складах и базах. Вот и сейчас он слушал доклад своего бойца-подрывника, который с группой ходил в Осиповичи и, видно, допустил там какую-то ошибку.
- Ну ладно, рассказывай, как было, - наконец примирительно сказал он.
- После перестрелки, - рассказывал боец, - я, как было по плану, сделал вид, будто ухожу на север, и вышел там на чью-то лыжню. И тут же аккуратненько, чтобы по следу ничего не было видно, развернулся обратно по своей же лыжне.
- Правильное решение, - одобрил Будницкий. - Но как же ты прикрытие потерял?
- Так уже ночь и ни зги не видать. Фрицы за мной не пошли. Ну, думаю, тем лучше. Можно довести дело до конца, а потом уже искать прикрытие. Я обошел Осиповичи с юго-запада, в леску спрятал лыжи, маскхалат, мины подвязал под пальто и пошел в город. Метель затихла, а мороз - жуть! Все фрицы забились в помещение, а техника - на улице. Одну магнитку я прилепил под брюхо бензоцистерны. А потом мне повезло: на железнодорожной ветке, что идет к военному городку, я обнаружил четыре платформы со снарядами или с авиабомбами - не знаю, все брезентом было прикрыто. Заложил две магнитки.
- Взрывы контролировал?
- А как же! Добрался до своих вещей и там часа два пролежал в снегу. Первой пошла цистерна. Дала хорошее освещение местности. Потом пошли платформы. Тут уж было не столько света, сколько звука, не меньше как полчаса рвались те снаряды или бомбы. Сплошной гром стоял. Ну а потом я снялся и стал искать прикрытие. А оно тут как тут…
- Ладно, - махнул рукой Будницкий. - Садись пиши своей рукой все, что было, в боевую книгу.
Савушкин протолкался к Будницкому, но ему неловко было при бойцах затевать разговор о переписи каких-то колец и брошек. Но Будницкий знал, зачем пожаловал к нему Савушкин.
- Садитесь, будем ваше барахло оформлять. - Будницкий подвинул Савушкину ящик. - Все свободны, - сказал он бойцам и, когда они вышли из землянки, доверительно спросил: - Влетело от Маркова?
- Не без того, - нехотя ответил Савушкин.
- Из меня просто дым шел, - рассмеялся Будницкий. - А кто же знал, что всю эту дрянь надо взвешивать да еще пробу на ней искать. Тьфу!
Они составили подробную опись ценных вещей и оба ее подписали.
- Дело сделано, - сказал Будницкий. - А между прочим, интересно, польза от этого барахла есть?
- Должна быть, - уклончиво ответил Савушкин и поспешил уйти. По дороге от землянки Будницкого его перехватил юный адъютант Маркова Коля.
- Скорей к начальнику, товарищ старший лейтенант!
Возле Маркова стояла радистка Галя. Марков что-то писал, очевидно, радиограмму, которую она ждала. Увидев вошедшего Савушкина, Марков молча протянул ему бланк расшифрованной радиограммы, только что полученной из Москвы:
"Еще раз подчеркиваю необходимость укрепления и расширения коммерческой связи с Хорманом. Нельзя ли узнать, куда он будет направлен после окончания аэродрома. Нужно сделать все, чтобы Савушкин остался при нем дальше. Сообщайте мне об этой операции регулярно. Если возникнет затруднение с товаром, радируйте. Вышлем. Привет. Старков".
Нельзя сказать, что эта радиограмма доставила Савушкину наслаждение: это было видно по нему.
- Вот так, товарищ Савушкин, - рассмеялся Марков. - Спекуляция - тоже работа.
Глава 18
Солнце билось в сплошь замороженное окно. Бугристый косматый лед на стеклах стал нежно-голубого цвета, а там, где лед был потоньше, он золотился. Рудин проснулся давно, но не торопился вылезать из теплой постели. С вечера протопленная "буржуйка" давно окоченела, и в комнате было холодно. Сам Зомбах сказал ему вчера, чтобы он выспался как следует. Чертовски приятно понежиться вот так в тепле, смотря на люто промороженные стекла. Рудин любил это в детстве и сейчас улыбнулся далекому своему ребячьему воспоминанию. В зимние каникулы, когда валяться в постели можно было сколько угодно, он любил наблюдать, как с наступлением дня изменялся морозный рисунок на окне. Это происходило медленно, почти незаметно, и на окно нужно было смотреть не отрываясь. Вот и сейчас Рудин попробовал наблюдать за рисунком мороза, но тут же об этом забыл и стал думать о вчерашнем и о том, что он делал последние дни.
Заброска его в Задвинский лес к партизанам прошла удачно. Ни у кого из рядовых партизан и мысли не могло быть, что он прибыл с какой-то специальной целью. Просто приходил для связи человек из подполья и спустя десять дней ушел. А вместо него для связи остался другой. Как всегда, Марков умно и тщательно обеспечил операцию. Вторым человеком, оставшимся в отряде после ухода Рудина, был Добрынин. Он будет теперь жить в деревне Конищево у одинокой старухи, и эта хата будет местом явки для партизан. Он же будет и тем агентом "Сатурна", которого завербовал Рудин.
Вернувшись в "Сатурн", Рудин представил начальству обстоятельную докладную записку о партизанском отряде. В ней - одна сущая правда. Но она неопасна: этот небольшой отряд весной вообще перестанет существовать и сольется с другим, расположенным в семидесяти километрах восточнее. А пока идет зима, "Сатурн" будет иметь об отряде вполне достоверную информацию. Только на тот случай, если гитлеровцы вдруг захотят сделать на партизанскую базу авиационный налет, в докладной записке Рудина даны неточные координаты отряда. С приближением весны Добрынин начнет снабжать "Сатурн" донесениями о страшной склоке, якобы возникшей среди его командования. В конце концов в результате этой склоки отряд будто бы распадется и перестанет действовать. Добрынин останется без работы и явится в "Сатурн".
О пребывании в отряде Рудин лично докладывал Зомбаху и Мюллеру. Никогда ни от одного своего агента они не имели такой обстоятельной и точной информации о партизанах, о трудностях их зимнего житья в лесу и о том, что же в конце концов представляют собой эти таинственные лесные солдаты. Рудин докладывал по-немецки, и оттого начальникам "Сатурна" все, что он говорил, казалось еще достовернее. Но Рудин и в самом деле говорил правду. Да, партизанам зимой в лесу очень тяжело. Не хватает продуктов, а достать их в деревнях очень трудно и опасно. А если речь пошла о составе отряда, то вот кто они, эти лесные солдаты: учитель, ветеринарный фельдшер, шестидесятилетний крестьянин, заведующий аптекой, советский офицер, потерявший одну руку в начале войны, два школьника и так далее. Вообще ничего страшного - таков подтекст этой части доклада Рудина. Он же не был обязан при этом давать еще боевую и политическую характеристику этим людям. Но здесь-то и таилось то, что оккупантам понять не дано. К примеру, заведующий аптекой к зиме на своем боевом счету уже имел два взорванных железнодорожных моста и девятнадцать лично им уничтоженных гитлеровцев. Зачем Зомбаху и Мюллеру знать эти "частные подробности"?…
Вчера в конце дня Зомбах снова вызвал Рудина к себе и объявил, что его оставляют работать непосредственно в аппарате "Сатурна".
- Вы будете значиться инструктором при школе, где мы готовим агентов. Но работа у вас будет гораздо шире… - Зомбах наблюдал, какое впечатление произвели его слова на Рудина, но лицо его в это время выражало только усталость. - Все же в какой-то степени участвовать в работе школы вам придется. Я, например, хотел бы знать ваше мнение о программе нашей школы, методах обучения и о качестве преподавателей. Будете работать и непосредственно в центре. Ваше знание современной России очень ценно для нас. Большинство работающих в центре русских ни черта не знают о России. Я хотел бы, чтобы вы также вплотную подключились к Андросову для проверки контингента, из которого мы отбираем агентов. По моему твердому убеждению, это тоже должны делать только люди, знающие современную Россию. И последнее: я вам верю, и не только потому, что в жилах у нас с вами течет одинаковая кровь. Я редко ошибаюсь в людях и не хотел бы - это прежде всего в ваших интересах - ошибиться в отношении вас.
- Постараюсь оправдать ваше доверие, - просто и скромно ответил Рудин.
- Жить вы будете в доме преподавателей школы, Андросов вас туда отведет. - Зомбах встал. - Идите и хорошенько выспитесь.