Старик удовлетворенно хрюкнул и ушел. Гостиная, куда минут через десять Лада внесла блюдо с бутербродами, была обставлена весьма своеобразно. Вся мебель за исключением высокого встроенного стеллажа с закрытыми полками - овальный столик на гнутых ножках, три кресла, высокая конторка, пустой мольберт, две консоли, увенчанные горшочками с каким-то вьющимся растением - была смещена в центр, а все пространство стен, от пола до высокого лепного потолка, было сплошь увешано картинами. Большими, маленькие, в рамах и без, прямоугольными, квадратными, овальными. Половина громадной гостиной была разделена на четыре ниши перегородками, тоже заполненными картинами. В одной нише жужжала пылесосом Марина. Заметив, что Лада рассматривает картины, она выключила пылесос и встала рядом.
- Нравится?
- Не пойму. Много слишком. В глазах рябит.
- Ой, тут столько всего! Боровиковский, Венецианов, Федотов, передвижники… Иностранцев много. Вон здесь, гляди, Лиотар - ну, тот самый у которого "Шоколадница" в Дрезденской галерее. А вот эти маленькие - французы.
Грез, Фрагонар Ватто…
- Ватто-манто! Тряпки размалеванные… Стой а вот эту я знаю. У нас в областном такая же висела.
- У вас копия, наверное… Хотя это же Саврасов, "Грачи прилетели". Он этих "Грачей" штук сто написал.
- На полбанки не хватало? - язвительно спросила Лада.
Она перешла в соседнюю нишу и затихла. Подойдя к ней, Марина увидела, что та пристально разглядывает какой-то азиатский пейзаж. Камни, желтые горы, ослепительно голубое небо, на склоне прилепилась белая мазанка.
- Это, кажется, Верещагин. Был такой художник, до революции еще. С русской армией в походы ходил, там и рисовал…
- Заткнись! - тихо бросила Лада, не спуская глаз с картины.
Из оцепенения ее вывели трель кукушки и стук палки по косяку.
- Заснула, что ли, корова?
Лада резко обернулась. В дверях старик, переодевшийся в черный костюм, Марина с опущенной головой.
- Открывай иди! - продолжал шипеть на нее дядя. - Да только прежде посмотри, точно ли Секретаренко…
Один из пришедших был длинный, тощий, сутулый с воровато бегающими глазками, второй - благообразный низкорослый толстячок с аккуратными усиками.
Одеты оба солидно, в недешевые импортные костюмы. С собой они принесли большой сверток плоский и прямоугольный. Картину, скорей всего.
- Прошу знакомиться, это Арнольд Пахомович Эфендиев, - представил толстячка сутулый. - А это, Арнольд Пахомович, тот самый Родион Кириллович, про которого…
- Наслышан, наслышан, - прервал его Эфендиев, протягивая старику пухлую ладошку.
После непродолжительного обмена любезностями гости и хозяин прошествовали в гостиную, а Марина была отправлена на кухню готовить чай для отказавшихся от коньяка гостей. Секретаренко и Родион Кириллович уселись в кресла, а Эфендиев заходил по комнате, цепким взглядом разглядывая картины и отпуская комментарии.
Секретаренко с готовностью отвечал на его вопросы. Старик молча сосал лимон, присыпанный сахарной пудрой.
Ладе это скоро прискучило, и она отправилась помогать Марине. Возвратившись с чашками и заварным чайником, она увидела, что на мольберте стоит принесенная картина - серые угловатые апельсины на буром фоне, - а вся троица сгрудилась возле нее, оживленно жестикулируя и обмениваясь непонятными фразами:
- Но экспертиза самого Панова…
- Из Щукинской коллекции, что ли? Так ведь в каталоге двадцать девятого года…
- Панов или не Панов, а за Сезанна я это не взял бы..
- Побойтесь Бога, Родион Кириллович! Аутентичность несомненна. Готов за двух Ге и три листа…
Лада возвратилась на кухню, встала у окна, закурила, выпуская дым в раскрытую форточку.
- Ну, что они там?
- Торгуются. Толстый за фрукты плесневелые хочет три листа и Ге. Ну, Ге я еще понимаю - сам тоже ге порядочное втюхивает. Но три листа?.. Тридцать тысяч, что ли?
- Может быть, - на всякий случай отозвалась Марина, не вполне поняв Ладины слова. - Или графики три листа.
- М-да. - Лада замолчала, крепко затянулась и выбросила окурок в форточку. - Надолго это?
- По-разному бывает.
- Я пойду, пожалуй. Тоска тут. Посуду за этими, - она показала в направлении гостиной, - без меня приберешь.
- Останься, а? Ну, я прошу тебя! Если хочешь, прямо отсюда в ресторан закатимся. А? Я угощаю - вчера получку дали.
- Да ну на фиг. Лучше в кулинарии пару табака возьмем. А водочка найдется…
- И как тебе? - Марина выжидательно смотрела на подругу. От водки глаза ее замаслились, щеки пылали. Да пожалуй с двух-то рюмашек оно вроде и не должно бы так.
- Это ты насчет похода к Родиону твоему? Ничего, халтурку вот легкую срубила себе.
- Что? Какую еще халтурку?
- Уколы ставить звал. - Марина вздрогнула, и это тоже не ускользнуло от внимания Лады. - По полтора рубля обещал. Это ж в месяц сорок пять выходит. И от работы моей два шага. Я согласилась.
Марина налила по третьей. Рука ее дрожала, и несколько капель пролилось на клеенку.
- Уколы… - с запинкой произнесла она и решительно поднесла рюмку ко рту.
Продышавшись, с остервенением спросила:
- И не противно тебе будет сморчка поганого обслуживать?
- Ты ж обслуживаешь… Хотя у тебя интерес, конечно… - Марина дернула горлом. Лада выдержала паузу и продолжила:
- А мне он таким уж поганым не показался. Дедок как дедок. Ну, с прибабахом, конечно, ну да все такими будем, коли раньше не помрем.
- Дедок как дедок, говоришь?! - взвизгнула Марина. - Да это ж гад, изверг, хуже Гитлера! Еще до войны в НКВД конфискованным имуществом занимался. В блокаду - не знаю, мародерствовал, наверное, квартиры выморочные грабил, казенным мандатом прикрываясь, или еще что, только именно в те годы и начал живопись собирать. И после войны по дешевке скупал добро - трофейное или у бедствующих, голодных. А то и вовсе даром получал. Возьмет якобы на комиссию, а продавца или арестуют очень вовремя, или бандиты зарежут. - Голос ее понемногу крепчал.
Несло, как с горы на санках. - Что-то продавал с выгодой, клиентуру постоянную завел из военных, ученых, артистов - тогда тоже состоятельные люди были. А что приглянется - себе оставлял. Собиратель! Жена его первая в бомбежку погибла, так он на искусствоведше из Русского музея женился, та его уму-разуму учила.
- Тетка твоя, что ли?
- Нет, тетя потом была. А искусствоведша та лет через пять после свадьбы погибла. Очень как-то странно погибла - под машину попала, на пустом проспекте, в три часа ночи. Много знала, наверное…
- Это все он тебе рассказал? - с нехорошей улыбкой спросила Лада.
- Нет, конечно. Тетя в больнице, перед самой смертью. Она ведь знаешь, отчего умерла? Рыбой отравилась. Три дня в судорогах билась без сознания, только в последний денек ненадолго в себя пришла, а тут как раз я у койки дежурила…
Так вот, она точно знала, что это муж ее со свету сжил. Не ладили они в последние годы, она как-то пригрозила, что сообщит обо всех его подвигах куда надо. Ну он тогда ее задобрил подарком дорогим, а через неделю - приступ, "скорая"… После похорон он меня первое время и знать не хотел, а как здоровье сдавать начало, вызвонил, чтобы я, значит, его обихаживала. И намекнул - наследников, мол, кроме тебя, не имеется, но коли недоволен твоей службой буду, государству все отпишу. Тем до сих пор и помыкает сволочь. Сначала раз или два в неделю заходила, а теперь вот каждый день приходится. Пашешь на него, а сама думаешь - сдох бы ты поскорее!
- Давно? - спросила Лада, подливая Марине водочки.
- Что давно?
- Давно мысли такие одолевают?
- Да уж восемь лет как, с самой теткиной смерти. Я его и раньше-то не любила. Ни разу ничем не пособил, даже словом добрым, а ведь как бедствовала иногда - хоть в петлю лезь. А я, ж его родная племянница, не тети Риммина.
Остальная родня наша в Пермской области в колхозе век доживает. Только он в люди выбился, да я вот. - Она горько усмехнулась. - Супружника питерского студенточкой по пьяному делу подцепила, врачишку, блядуна хренова, через то сама ленинградкой стала… - Марина хлебнула водки, закусывать не стала, а вместо этого попросила:
- Дай-ка закурить.
Затянулась неумело, раскашлялась, водички попила и с новой силой продолжила:
- Знаешь, а я ведь давно уже все продумала. Ему стимуляторы сердечные прописаны. Таблетки, а раз в сутки - укол. Кокарбоксилаза и ноль-один процентный атропин… Но если резко дозу увеличить или концентрацию, сердечко-то и зайдется, лопнет. И все, никаких следов.
- Нет человека - нет проблемы, - задумчиво произнесла Лада. - Ну, и зачем дело стало, раз никаких следов?
- Да я уж сколько раз собиралась! Неделями не спала, все переживала, представляла себе, как я его… Ампулу нужную раздобыла, раз даже в шприц закачала. Но не могу… понимаешь, не могу своей рукой, вот так вот, хладнокровно. Сколько себя ни заставляла - не могу, и все!
Она резко повела рукой и смахнула со стола тарелку с остатками сыра. Упав на мягкий линолеум, тарелка не разбилась. Поднимать ее никто не стал.
- Одним я теперь желанием живу, и грежу им, и брежу… Вот если бы только кто-нибудь… Я бы все отдала…
Она замолчала и, закрыв лицо руками, расплакалась. Лада не шелохнулась.
Отрыдавшись, Марина подняла голову и робко, выжидательно посмотрела на подругу.
Та молчала. Пауза была мучительной. И когда Марина почувствовала, что сейчас сойдет с ума. Лада тихо, отчетливо выговаривая каждый слог, произнесла:
- Все - это что конкретно?
- Я бы… я бы… и тысячи не пожалела, - задыхаясь, прохрипела Марина.
Лада поднялась, медленно подошла к Марине, придвинула табуретку и села рядом, положив ей руку на плечо. Марина закрыла глаза.
- Тысячи? - ласково переспросила Лада. - Тысячи рублей, я правильно поняла?
- Марина чуть наклонила голову. И тут Ладины железные пальчики впились ей в плечо, попав в какую-то болезненную точку. Марина вскрикнула, но хватка не ослабла. - Нет, дорогуша, тысячу ты мне за один этот разговор наш заплатишь, потому что за пустой базар отвечать надо.
Марина закивала, как китайский болванчик. В это мгновение она готова была согласиться на все, лишь бы ушла боль. Но боль уменьшилась лишь на чуть-чуть.
- Жду три дня. Если во вторник к вечеру вот на этом столе кусок лежать не будет, без ушей останешься. Я не шучу.
- Да, - пролепетала Марина побелевшими губами.
Беспощадные пальцы разжались еще на миллиметр, и Марина смогла глотнуть немного воздуха.
- Больно, отпусти, - прохрипела она еле слышно. - Сколько ты хочешь?
- Это если на твою мокруху подпишусь? - Пальцы отпустили плечо, но ладонь придавила Марину неожиданной тяжестью. - Я, конечно, не знаю, что ты там за картинки эти огребешь, в этом не сильна, но кое-что из беседы дяди твоего с гостями я усекла. Получается так - картинок у него там штук полтораста. Ну, сто двадцать. На круг каждая уйдет минимум за тысячу. Значит, сто двадцать тысяч.
Половина твоя, половина моя.
- Но…
- Это самый маленький счет, смешной даже. Армяшка тот усатый за свои цитрусовые пятьдесят кусков просил или на два Ге соглашался. Выходит, одно Ге уже на двадцать пять тянет, прикинь. А оно там не одно такое. Если ты, родственничка схоронив, с Секретаренком тем же грамотно переговоришь, он тебе на другой же день миллиона два в зубах принесет, и себе столько же наварит. А про настоящую цену я вообще не говорю… Так что лови момент, хорошая моя. Или ко вторнику тысячу добудь, а потом сиди в дерьме, не высовывайся и жди, кого раньше кондратий хватит - дядю Родю твоего или тебя.
- Я понимаю, но… но шестьдесят тысяч сразу…
- Можно и не сразу, но тогда больше. Через месяц после дела - семьдесят…
Или постой, еще вариант имеется. Родион твой ведь не только меняется, но и покупает-продает.Стало быть, должен наличность держать, и немаленькую. Хранит, конечно, дома. В сберкассу не сдает, из рук не выпускает. Не доверяет, так?
- Так…
- Ну и где дома? Не в матрасе же… Думай, родная за хорошую мысль скидку сделаю.
Лада наконец убрала руку с Марининого плеча, отодвинулась и, словно не было никакого напряженного разговора, дружески предложила:
- Добьем для просветления мозгов? И расплескала остатки водки по стаканам, в которых прежде был лимонад для запивки. Марина, резко запрокинув голову, залпом осушила свой стакан. Лада лишь пригубила, поставила на стол и при-щурясь посмотрела на собеседницу.
- Давай рожай, что ли. Чую, есть догадки. Марина сокрушенно вздохнула.
- Сейф у него в стене. Как раз напротив окна. Под портретом графини какой-то на коне. Раньше на этом месте другая картина висела…
- Найдем. Замок цифровой или какой?
- И цифры, и ключ нужны. Мне про сейф тетя рассказала, а я потом проверила, когда его с язвой прободной в больницу увезли, прямо на стол. У меня только один вечер был: ночью, как наркоз отошел, он там на все отделение скандал закатил, меня через медсестру высвистал, чтоб срочно ему ключи от квартиры сдала. Вот так… А в сейфе, между прочим, деньги были немалые. Много пачек. Так взять хоть одну хотелось, но он бы меня убил потом…
- И даже не пересчитала?
- Ты что, заглянула только… Страшно!
- Страшно… - повторила Лада, чуть заметно искривив губы. - Ну, и какая, говоришь, там комбинация? Ключик где?
Марина метнула на нее затравленный взгляд. На закушенной губе проступила капелька крови, но Марина не заметила. Ей хотелось выть от безысходности. Ну с чего, с чего, спрашивается, ляпнула этой душегубке про сейф? Ах, как лопухнулась, как лопухнулась!
- Ключ он под конторкой держит, там на дне ящичек плоский, специальный.
Фанерку на себя потянешь, он и вывалится.
- У-гу… А цифры?
- Один-девять-ноль-пять. По его году рождения. Выпалив эти слова на одном дыхании, Марина опустила голову.
- Оригинально… Даю минуту: если соврала, можешь поправиться. Наказывать не буду. А потом пеняй на себя. - Лада вновь обняла Марину за плечи. Та вздрогнула и сжалась в комок. - Ну?
- Что ты, что ты, все точно… - залепетала Марина. - Не сомневайся…
- Проверю, - многозначительно сказала Лада и убрала руку. - Что там найду, то мое. Если меньше шестидесяти получится, разницу взыщу. Сколько и когда - дам знать заблаговременно.
- А… а если больше будет? - дурея от собственной смелости, прошептала Марина. Лада усмехнулась:
- Чужого недополучить боишься, Валерьяновна? А ты не боись, тебе всяко останется. За три жизни не прохаваешь. - Ее пальцы сгребли волосы на Ма-ринином затылке, потянули вниз. Лицо Марины невольно поднялось, повернулось к Ладе. В глазах стояли слезы. - Слушай меня, тварь, и запоминай. Я таких гнид, как дядя твой, давила и давить буду, и деньги тут ни при чем. Деньги что? Грязь… Ты моргалами-то не лупай, лучше вспомни, кто первый про них запел, кто на тыщу сраную купить меня собирался? То-то. Другой бы расклад дала, душевный - так я б тебе его безвозмездно в клочья порвала, за дружбу и за правду. А теперь у нас совсем другой шансон играет. И тут уж я на дешевку не клюну, хватит, наклевалась. За простоту свою кровью заплатила, своей и чужой, душой изувеченной, месяцами госпиталей и психушек, детьми, что не родила и не рожу уж никогда. Родину, блин, защищать рванула - туда, где этой Родины век бы не знали!
И что взамен? Бесплатная аптека, клетуха эта кооперативная, на которую все наши со Славкой чеки валютные ушли, раз в месяц - пайки ветеранские, кило крупы да водяры литр. И то мразь чиновная за этот литр в говно утоптать готова - ходят, мол, тут всякие, героев из себя строят… Так что я, голуба моя, второй раз не фраернусь, так все оформлю, чтобы больше в ус не дуть и на всех класть с прибором. Просекла тему?
Она резко выпустила Маринины волосы, и та ткнулась носом в стол. Лада поднялась и шагнула к буфету.
- Светает уже. Вали-ка ты в койку, подельница, заспи ночку грозовую. - Она накапала в стакан воды каких-то желтых капель и поднесла Марине ко рту. - Хлебни спецпродукта, в лавке не купишь. А нас отечество исправно снабжает, чтобы спали да кошмарами не маялись.
Марина послушно выпила.
- Теперь быстро на диван, пока не отрубилась. А я еще посижу, помозгую.
Где-то гремел первомайский салют, но из окна Ладиной кухни его не было ни видно, ни слышно. На столе, отнюдь не праздничном, стояли две чашки, вазочка с вареньем и тарелка с баранками.
- Завтра вечером погуляем, - пояснила Лада. - Будет повод.
У Марины задрожала челюсть.
- Вот-вот, правильно поняла. Мне послезавтра с ребятами в Теберду ехать. На весь сезон там останусь, вернусь только в октябре. Завтра подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога разрыта. На пикник отправитесь.
А я с дядей Родей попрощаюсь - и сразу к вам. Электричкой автобусом. Маршрут знаю. Ночку покутим у костерка, а утром я прямо оттуда на поезд, а ты - вступать в права наследия. Но аккуратно, не спеша, как учили. И чтобы роток на замок, ясно? Сереге ничего сболтнуть не вздумай. Все поняла?
- Да, - сглотнув, пролепетала Марина. - Только на пикник зачем?
- На всякий пожарный. Чтобы в случае чего народ подтвердил, что мы обе там оттягивались… Ну все, теперь иди домой, выспись хорошенько. Завтра ты должна быть бодрая, спокойная, веселая. А про дело вообще постарайся выкинуть из головы, оно тебя теперь не касается.
- Тебе легко говорить…
- Ага, легче всех! Я ж старичков каждый день на завтрак кушаю, ты не знала?.. Ладно, вали, мне собираться надо. Я вот тебе тех капелек в пузырек накапала. Дома примешь, и до утра заботы отлетят.
- Так, а ты чего? Не едешь, что ли? - растерянно спросил Серега.
- Попозже подъеду, прямо к ужину. Мне в двенадцать инструктаж проводить со своими чайниками. Я тебе в машину бебехи свои покидаю, а завтра с утреца ты меня на вокзал подбросишь.
- Ну, годится. Только ты там побыстрей с ними заканчивай.
- Как только, так сразу… Маришка, загружайся!
Серега подбросил Ладу до метро и покатил с Мариной дальше. Лада посмотрела им вслед, пробормотала: "Вот так!" и скрылась за прозрачными дверями станции.
А поздним вечером того же дня в спальный вагон "Красной Стрелы" со звонким, не вполне трезвым смехом ввалились сногсшибательная брюнетка в яркой боевой раскраске и долговязый, стильно прикинутый юноша со спортивной сумкой через плечо. Войдя в купе, он сгрузил сумку на полку и выжидательно посмотрел на брюнетку.
- Все, Владик, спасибо тебе. Приятно было познакомиться, - прощебетала брюнетка и по-сестрински клюнула его губами в щеку; на щеке остался алый след.
- Юлька, ну ты… ты хоть адресок бы оставила, - разочарованно пробубнил юноша, пытаясь заключить ее в объятия.
Она, хихикая, высвободилась.
- Эй, рукам воли не давай! Знакомы-то всего три часа…
- Четыре, - мрачно поправил он.
- Ладно, я сама позвоню. Иди. Он замешкался.
- Иди! - повторила брюнетка с таким металлом в голосе, что юноша вздрогнул от неожиданности и поспешно вышел в коридор.
Оставшись одна, она подняла полку, переложила сумку в багажный сундук, уселась сверху и раскрыла журнальчик.