Том 2.
Во второй том вошли первая и три главы второй части знаменитой трилогии о вожде апачей Виннету и его белом друге Разящей Руке. Удивительные приключения, описываемые Карлом Маем, происходят на американском Западе после Гражданской войны, когда десятки тысяч предпринимателей, авантюристов, искателей легкой наживы устремились на "свободные" в их понимании, то есть промышленно не освоенные земли. Столкновение двух цивилизаций - а писатель справедливо считал культуру индейцев самобытной и заслуживающей не меньшего уважения, чем культура европейцев, - порождает необычные ситуации, в которых как нигде более полно раскрывается человеческая сущность героев романа.
Том 3.
В третий том вошли четыре главы второй части и заключительная часть трилогии о вожде апачей Виннету.
Сюжетные линии, начатые писателем в первой части, следуя за прихотливой игрой его богатого воображения, получают логическое завершение. Зло наказано, но к торжеству добра примешивается печаль. Главный герой трагически гибнет, его род прерывается, что является символом заката индейской цивилизации.
Содержание:
― ВИННЕТУ ― 1
Часть первая - ВИННЕТУ 1
Часть вторая - БЕЛЫЙ БРАТ ВИННЕТУ 54
Часть третья - ЗОЛОТО ВИННЕТУ 134
Примечания 216
Карл Май
― ВИННЕТУ ―
Часть первая
ВИННЕТУ
Глава I
ГРИНГОРН
Знаешь ли ты, дорогой читатель, что такое "грингорн"? Это - кличка. И притом весьма обидная.
"Грин" (green) значит "зеленый", а под словом "горн" (horn) следует разуметь "щупальцы". Таким образом, грингорн - это, так сказать, зеленый юнец , впервые попавший в чужую страну и поэтому лишенный всякого опыта; юнец, который должен очень осторожно выпускать свои щупальцы, чтобы не быть высмеянным.
Грингорн - человек, который не уступит стула даме, если она захочет сесть на него; он поздоровается с хозяином дома раньше, чем отвесит поклоны миссис и мисс; а заряжая ружье, он не тем концом вложит патрон. Он или совсем не говорит по-английски, или же говорит слишком правильно и изысканно; на него наводят ужас и язык янки, и то наречие, на котором говорят по ту сторону лесов. Грингорн принимает енота за опоссума, а хорошенькую мулатку за квартеронку. Грингорн принимает следы индейского петуха за медвежий след, а стройную яхту за пароход с Миссисипи. Он стесняется положить свои грязные ноги на колени попутчика-пассажира и хлебать суп, фыркая наподобие околевающего бизона. Он тащит с собой в прерию (чистоплотности ради) губку величиной с огромную тыкву, а в карман засовывает компас, который уже на третий день пути показывает во все стороны, но - увы! - не на север. Он записывает восемьсот выражений индейцев, но при первой же встрече с краснокожими оказывается, что записанные выражения он отправил в конверте домой, а вместо них приберег письмо. Грингорн покупает порох, но, собираясь выстрелить, вдруг замечает, что ему подсунули измельченный древесный уголь. Он таким образом затыкает охотничий нож за пояс, что, когда приходится нагибаться, клинок врезается ему в бедро. В диких местностях Запада он разводит такие костры, что огонь достигает верхушек деревьев, но потом, когда индейцы открывают его убежище и стреляют по нему, он удивляется, что они смогли найти его! Одним словом, грингорн есть именно green horn. И вот таким-то грингорном был в то время я…
Однако читатель не должен думать, что я хоть как-то подозревал о том, что эта кличка могла относиться ко мне. О нет! Отличительная черта всякого грингорна состоит в том, что он готов кого угодно считать зеленым юнцом, за исключением самого себя!
Напротив, я считал себя в то время чрезвычайно умным и опытным человеком. Ведь я же учился в университете и никогда еще не испытывал страха перед экзаменами! Обладая в те годы большим самомнением, я не хотел постичь, что собственно истинной школой является сама жизнь, где ученики ежедневно и ежечасно подвергаются суровым испытаниям. Безотрадные испытания на родине и, надо признаться, прирожденная жажда деятельности заставили меня перебраться через океан в Соединенные Штаты, где в то время настойчивому человеку гораздо легче было бы добиться успеха, чем теперь. Я мог бы недурно устроиться в Восточных Штатах, но меня тянуло на Запад. Занимаясь то тем, то другим, я в короткое время заработал столько денег, что добрался до Сент-Луиса, снабженный всем необходимым и в самом веселом расположении духа. Счастливый случай привел меня здесь в немецкую семью, где я получил место домашнего учителя. В этой семье бывал некий мистер Генри, чудак и ружейный мастер, предававшийся своему ремеслу с пылом истого художника и с унаследованной от предков гордостью называвший себя "мистер Генри, пушкарь".
Этот человек, в сущности, очень хорошо относился к людям, но производил прямо противоположное впечатление, так как не знался почти ни с кем, кроме упомянутой семьи, и даже со своими заказчиками обращался так неприветливо, что они продолжали ходить к нему только ради хорошего качества его товара. Свою жену и детей он потерял вследствие какого-то трагического случая, о котором никогда не рассказывал; все же, исходя из некоторых его замечаний, я предполагал, что семья его стала жертвой преступления.
Почему этот старик почувствовал симпатию именно ко мне, чужому для него юноше, я так и не мог понять, пока он сам мне этого не объяснил. С тех пор как я попал в эту немецкую семью, он стал приходить туда чаще, чем прежде, и нередко присутствовал на наших занятиях, а когда они кончались, я должен был уделять ему свое свободное время. В конце концов, он пригласил меня к себе, но я медлил воспользоваться его приглашением. Помню сердитое выражение его лица, когда я однажды вечером зашел к нему, и тон, которым он меня встретил, не утруждая себя ответом на мое приветствие.
- Где это вы вчера пропадали, сэр?
- Дома был.
- А позавчера?
- Тоже дома.
- Не сочиняйте, пожалуйста!
- Я говорю правду, мистер Генри.
- Как бы не так! Желторотые птенцы вроде вас не долго сидят в гнезде; они всюду суют свой нос, но только не туда, куда следует!
- А куда бы мне следовало его сунуть, если вам угодно на это ответить?
- Сюда, ко мне, само собой разумеется! Я вас давно уже хотел кое о чем спросить.
- Почему же вы этого не делали?
- Потому что не хотел! Слышите?
- А когда же вы захотите?
- Может быть, сегодня.
- В таком случае можете смело спрашивать, - сказал я, усаживаясь на верстак, у которого он работал.
Мистер Генри удивленно посмотрел мне в лицо, неодобрительно покачал головой и воскликнул:
- Смело! Точно я и в самом деле должен спрашивать разрешения у эдакого грингорна, если хочу с ним поговорить!
- У грингорна?.. - переспросил я, наморщив лоб, так как почувствовал себя оскорбленным. - Я хочу думать, мистер Генри, что это слово нечаянно сорвалось у вас с языка!
- Что вы воображаете, сэр? Я говорил вполне обдуманно: вы - настоящий грингорн, да еще какой! Правда, содержание ваших книг крепко сидит у вас в голове. Нужно прямо удивляться, чему только там вас не учат! этот молодой человек вполне точно знает, что написал на кирпичах Навуходоносор и сколько весит воздух, которого мы не можем видеть! И потому, что знает это, воображает, что очень умен! Но попробуйте понюхать жизнь лет пятьдесят, только тогда - и то не наверняка - постигнете, в чем состоит истинная мудрость! То, что вы знаете теперь, в сущности, ничто. А то, на что вы способны, - еще гораздо меньше! Ведь вы даже стрелять не умеете?
Он сказал это в высшей степени презрительным тоном и с такой уверенностью, точно успел уже убедиться в этом.
- Не умею стрелять? Гм… - ответил я, улыбаясь. - Может, это и есть тот вопрос, который вы хотели мне задать?
- Да, именно этот! Ну, отвечайте же, наконец!
- Дайте мне в руки хорошее ружье, тогда я вам отвечу, но не раньше!
Тут он отложил в сторону ствол ружья, который сверлил, подошел ко мне, пристально посмотрел на меня удивленными глазами и воскликнул:
- Дать вам ружье, сэр? Не подумаю даже! Ни за что! Мои ружья попадают только в такие руки, которые могут прославить меня.
- И мои руки могут сделать это, - возразил я.
Мистер Генри вторично, на этот раз искоса, посмотрел на меня, сел на прежнее место и принялся снова сверлить ствол ружья, ворча про себя: "Эдакий грингорн! Своей заносчивостью он может вывести меня из терпения!"
Я не стал противоречить, вытащил сигару и закурил. На четверть часа водворилось молчание. Дольше мистер Генри не выдержал. Он направил ствол ружья к свету, поглядел в него и при этом заметил:
- Стрелять гораздо труднее, чем звезды считать или же читать древние надписи на кирпичах Навуходоносора. Поняли? Держали ли вы вообще когда-либо ружье в руках?
- Я думаю!
- И прицеливались, и спускали курок?
- Да.
- И попадали?
- Еще бы!
Тут он опустил ствол ружья, который держал в руках, посмотрел на меня и произнес:
- Да, попадали, безусловно, - но куда?
- В цель, понятно.
- Что вы мне пыль в глаза пускаете!
- Я говорю правду.
- Черт подери, сэр! Вас не поймешь! Я уверен, что вы не попадете в стену, будь она хоть двадцать локтей в вышину и пятьдесят в длину, но в то время как вы утверждаете совершенно невозможные вещи, у вас такое серьезное, внушающее доверие лицо, что можно выйти из себя! Я ведь не мальчишка, которому вы даете уроки! Поняли? Эдакий грингорн, книжный червяк, и вдруг утверждает, что умеет стрелять! Роясь в турецких, арабских и других негодных старых книгах, когда же он находил время стрелять? Снимите-ка вот это старое ружье со стены и попробуйте взять на прицел! Из него стреляют по медведю - лучшего ружья я никогда не видывал.
Я снял ружье со стены и прицелился.
- Хэлло! - воскликнул он, вскочив с места. - Что такое? Вы обращаетесь с этим оружием, как с легкой тросточкой, а между тем это самое тяжелое ружье из тех, которые я знаю. Неужели вы обладаете такой силой?
Вместо ответа я схватил его за полу куртки и ремень от штанов и поднял правой рукой в воздух.
- Черт возьми! - воскликнул он. - Пустите меня! Ведь вы гораздо сильнее моего Билла!
- Вашего Билла? Кто это?
- Это был мой сын… Но - оставим это! Он погиб, как и другие… Из него вышел бы толковый парень, но он угас в моем отсутствии. Вы на него похожи ростом, у вас почти такие же глаза и одинаковая с ним форма рта. Поэтому… впрочем, это вас не касается! - На лице его выразилась глубокая печаль. Он провел по лбу рукой и продолжал теперь уже бодрым голосом: - Ах, сэр, действительно очень жаль, что при такой мускульной силе вы углубляетесь только в книги. Вам следовало бы заняться физическими упражнениями!
- Я и занимаюсь.
- Неужели?
- Ну да!
- А боксом?
- Нет, он у нас мало распространен. Зато - гимнастикой и борьбой.
- И верховой ездой?
- Да.
- И фехтованием?
- Даже давал уроки.
- Слушайте, не завирайтесь!
- Хотите испытать?
- Спасибо. Мне достаточно и того, что было! Вообще я должен работать. Садитесь!
Он вернулся к верстаку, и я последовал его примеру. Наш дальнейший разговор был весьма односложен. Мысли Генри, казалось, были заняты чем-то важным. Внезапно он прекратил работу и спросил:
- А занимались ли вы математикой?
- Она была моим любимым предметом.
- Арифметикой, геометрией?
- Разумеется.
- Землемерным искусством?
- В высшей степени охотно. Часто без всякой необходимости я колесил по окрестностям с угломером в руках.
- И вы действительно умеете измерять?
- Да. Я часто принимал участие в горизонтальных и вертикальных измерениях, хотя и не хочу утверждать, что мои познания достигают уровня знаний настоящего землемера.
- Отлично, очень хорошо!
- Но почему вы об этом спрашиваете, мистер Генри?
- У меня имеется на то особая причина. Поняли? Сейчас вам незачем это знать… Потом выяснится! Сперва я должен узнать, умеете ли вы стрелять.
- Так испытайте меня!
- И испытаю. На это можете положиться! Когда у вас начинаются завтра уроки?
- В восемь часов.
- Хорошо! Приходите в шесть ко мне. Мы пойдем в тир, где я обстреливаю свои ружья.
- Почему так рано?
- Потому что я не хочу больше ждать, потому что я горю желанием доказать, что вы - настоящий грингорн! Теперь достаточно об этом! У меня есть другие дела, поважнее.
Так как ствол ружья был наконец готов, то Генри вынул из ящика многогранный брусок железа и начал напильником выравнивать его углы. Я заметил, что на каждой грани бруска было по дыре.
Он так сосредоточился на своей работе, что, казалось, забыл о моем присутствии. Его глаза блестели, и, когда он время от времени отрывался от работы, чтобы полюбоваться произведением своих рук, на лице его можно было прочитать выражение любви. Очевидно, этот брусок железа представлял для него большую ценность. Меня это заинтересовало, и я спросил:
- Разве из этого тоже получится какая-нибудь часть ружья, мистер Генри?
- Да, - ответил он, как будто только сейчас вспомнил о моем присутствии.
- Но я не знаю ни одной системы, где бы встречалась подобная часть ружья.
- Охотно верю! Но еще будет такая система. Это будет система Генри.
- Вот оно что! Значит, новое изобретение?
- Да.
- В таком случае извините мое любопытство! Это ведь тайна.
Он долгое время смотрел в каждую дыру, вертел брусок во все стороны, несколько раз прикладывал его к заднему концу только что приготовленного ствола и наконец сказал:
- Да, это - тайна. Но вам я доверяю ее, так как хотя вы и настоящий грингорн, но умеете молчать, когда следует. Я вам скажу, что из этого получится… Это будет штуцер с двадцатью пятью зарядами.
- Не может быть!
- Молчите! Я не так глуп, чтобы взяться за что-нибудь невозможное.
- Но в таком случае у вас должны быть камеры для двадцати пяти зарядов!
- Это имеется!
- Но ведь они будут так велики и неудобны, что будут только мешать.
- Всего лишь одна камера, которая весьма удобна и совершенно не мешает.
- Гм… Я, правда, не компетентен в вашем искусстве, но как обстоит дело с температурой? Ствол ведь накаляется?
- Нисколько! Материал и обработка ствола - моя тайна… Впрочем, не всегда ведь выпускают двадцать пять зарядов подряд!
- Конечно нет.
- То-то же! Из этого железа получится устройство, вмещающее двадцать пять патронов. После выстрела оно подвигает следующий патрон к стволу и досылает в камеру. Уже несколько лет я носился с этой идеей - все не удавалось! Теперь, кажется, дело начинает идти на лад. Уже и сейчас известно мое имя, но тогда я буду знаменит и заработаю много денег!
- Если за деньги всякий сможет приобрести это опасное оружие, то вы в короткое время продадите несколько тысяч штуцеров, но ими будут истреблять бизонов, а заодно и всякую дичь, мясо которой идет в пищу индейцам. Целые сотни, даже тысячи охотников вооружатся вашими штуцерами и отправятся на Запад. Ручьями потечет людская и звериная кровь, и скоро ни одной живой души не будет ни по ту, ни по эту сторону Скалистых гор!
- Тьфу, пропасть! - воскликнул он в ответ. - Правда ли, что вы только недавно приехали из Германии?
- Да.
- И раньше никогда здесь не были?
- Нет.
- И тем более на Диком Западе?
- Нет.
- Следовательно, вы - стопроцентный грингорн. И все же этот грингорн так бахвалится, точно он предок всех индейцев и жил здесь в течение тысячелетий! Не воображайте, что можете заговорить мне зубы! Даже, если бы все было на самом деле так, как вы утверждаете, то мне все же никогда не придет в голову открыть оружейный завод. Был я до сих пор одинок, таким хочу и остаться; у меня нет ни малейшего желания иметь постоянные неприятности с сотней или еще с большим числом рабочих!
- Но вы могли бы взять патент на ваше изобретение и продать его!
- И не подумаю, сэр! До сих пор я имел все необходимое, - надеюсь, что и впредь без патента не буду терпеть нужды. Ну, а теперь проваливайте домой! У меня нет никакой охоты слушать писк птенца, который должен опериться, прежде чем начать петь или свистать.
Мне и в голову не пришло обидеться на его грубые слова. Я протянул ему на прощание руку и ушел. Тогда я и не подозревал, какое важное значение будет иметь для меня этот вечер. Следующего утра я ожидал с нетерпением и радостью, так как, имея в стрельбе некоторый опыт, был совершенно уверен, что удачно выдержу испытание у своего друга.
Ровно в шесть часов я был у него. Он уже ждал меня, и, когда он протянул мне руку, по его добрым и грубоватым чертам скользнула улыбка.
- Добро пожаловать, сэр! Ваше лицо выражает уверенность в победе… Значит, вы думаете, что попадете в стену, о которой мы вчера говорили?
- Надеюсь.
- Отлично. Пойдемте сейчас же! Я возьму вот это ружьецо, а вы понесете тот тяжелый штуцер; я не хочу тащиться с такой махиной.
Он перебросил через плечо легкую двустволку, а я взял "старую пушку", которую он не хотел нести. По прибытии в тир он зарядил оба ружья и сперва сам выстрелил дважды. Затем наступила моя очередь стрелять из тяжелого штуцера. Я еще не был знаком с таким типом оружия, и поэтому в первый раз задел только край зачерненной середины мишени; второй выстрел был более удачен; третьим же я попал как раз в центр зачерненной части, и все остальные пули прошли через дыру, пробитую третьей пулей. Удивление Генри возрастало с каждым выстрелом; мне пришлось испытать еще и двустволку, что дало такие же результаты.
- Либо в вас сидит сам дьявол, либо вы прирожденный вестмен. Я до сих пор не видел ни одного грингорна, который умел бы так стрелять!
- Нет, дьявола во мне нет, мистер Генри, - рассмеялся я. - И я не собираюсь продать ему свою душу.
- В таком случае ваша задача и обязанность сделаться вестменом! Есть у вас к этому охота?
- Почему бы и нет?
- Отлично! Посмотрим, что можно сделать из грингорна! Итак, вы умеете ездить верхом?
- В случае нужды.
- В случае нужды? Гм… Значит, не так же хорошо, как стрелять?