Кучака повели к заброшенной, но почему то охранявшейся мельнице, посадили на землю и накрыли халатом. Кучаку было очень больно, он стонал. Знахарь бегал вокруг, ударял его по спине петухом и громко кричал. После этого он смазал раны больного гусиным жиром, и старики повели Кучака обратно в кибитку - праздновать выздоровление больного.
Вновь сидя у костра, Кучак не чувствовал облегчения. Раны ныли. Кучак смотрел в дымоход на Пастушью звезду, вспоминал аксакала, Зейнеб, Джуру. Старики пили чай, ели вареное мясо, макая его в рассол и запивая просяной водкой. Знахарь взял камышовую дудочку и запел веселую песню о Янь Сяне. Казалось, все забыли о Кучаке.
"Плуты и пройдохи! - решил Кучак про себя. - Знакомы мне все эти штуки! Только аксакал делал это хитрее. А толк был тот же. Надо уносить ноги, пока все золото не выманили…" Кучак поспешно выбежал из кибитки.
- Куда он? - спросил подвыпивший знахарь. - Эх вы, синие ослы, не могли стащить у дурака золото!
Раны так сильно болели, что Кучак пошел в опиекурильню, накурился опиума и впал в полузабытье. Посещал он опиекурильню и в последующие дни. Кучак как то пожаловался батраку на боль ран. Батрак принес настойку из тополевых наростов для смачивания ран. Лекарство помогло. Раны стали быстро заживать. У опиекурильни Янь Сяня часами простаивали худые, оборванные опиекурильщики. У них не было ни денег, чтобы купить опиума, ни сил, чтобы отработать его стоимость на полях Янь Сяня. Они стояли как тени, вымаливая у входящих в опиекурильню глоток дыма. Однажды Кучаку пришла в голову мысль, что никто больше этих бедняков не нуждается в золоте. Может, дать немного золота несчастным? Неужели настанет такой час, когда и он будет таким: опустившимся, оборванным, с потухшим взглядом и протянутой рукой? Может быть, пора прекратить посещения опиекурильни?
- Пойдем! Все пойдем! - крикнул Кучак толпе нищих. Они сразу не поняли, а поняв, не поверили.
- Пойдемте, я угощу вас, - повторил Кучак.
Все заволновались. Старик, стоявший поблизости, до которого дошел смысл сказанного Кучаком, тихо сказал:
- Ты бы лучше покормил их, а так обогатишь только Янь Сяня. Или ты его зазывала? Опиум убивает душу народа и делает людей безвольными рабами.
Кучак растерялся.
- Не надо еды, одну только трубку! Хоть час забвения от проклятой жизни! Глоток дыма! - кричали несчастные, втащив Кучака в опиекурильню.
В этот вечер Кучак накурился анаши. Он вышел на улицу поздно ночью. На небе, как ему показалось, сверкало четыре луны. Он погрозил им пальцем и побрел к реке.
Весна приближалась, но было морозно. Река очистилась ото льда. Снег осел, потемнел, и наст не держал.
А Кучак шел все дальше и дальше в горы и наконец увидел джиннов, которые сидели вокруг камня и играли на дутарах. А Кучак был хитрый, и он не пошел к ним. Он вдруг увидел, что рядом с ним стоит, притопывая, сорель.
- Это ты? - удивился Кучак.
Но сорель, не ответив ни слова, начал танцевать.
- Эге ге, - сказал Кучак, - тебе легко танцевать, когда грудь у тебя такая крошечная, как голова, а все остальное - ноги!
Но сорель, протянув руки, схватил Кучака под мышки и стал щекотать. Кучак хохотал до боли в челюстях и тоже танцевал, высоко подбрасывая ноги. Дыхание у него прервалось, тело деревенело, и чудилось ему, точно он вступил в те пределы, где совершают свой путь луна и солнце. Еле вырвавшись, он побежал вперед. Сердце у него стучало и губы дрожали.
Кучак мгновенно придумал улен.
Прошлое ль я возвращу,
Будет ли польза от гнева?
В будущее ль я загляну
Угрозы и брань не оружие…
прошептал он и удивился.
- Кто это сказал? - спросил он громко. - Что это за восхитительный улен?
И Кучак оглядывался во все стороны, желая увидеть, кто же это сказал. Но он сейчас же забыл об улене, увидев в тумане страшного джинна. Что Кучаку почудилось дальше, он не помнил, но это было что то ужасное. Он бежал, спотыкался, падал, снова бежал, пока не упал без сил.
Утром он проснулся в незнакомом помещении. Большое и полутемное, оно внушало Кучаку страх. Он сел, пощупал вокруг себя и понял, что сидит на мешках. Мешки были навалены везде: вокруг стен, посередине комнаты. Вдруг сзади Кучак услышал шорох. Он вскочил, готовый увидеть все самое худшее. Это был кот, юркнувший в угол.
Кучак подошел к большим, массивным дверям и нажал плечом - они не шелохнулись. В потолке белело небольшое отверстие. Его прикрывала частая деревянная решетка, проломанная посередине. При виде её Кучак сообразил, что именно этим путем он попал сюда. Позже он ощутил боль в левой ноге.
Высоко на стене, возле дверей, было ещё отверстие, заделанное железной решеткой. Оно было высоко, и, чтобы добраться до него, надо было что нибудь подставить. Кучак решил использовать для этой цели мешки. Сопя от напряжения, он перетащил три мешка и с трудом положил один на другой. Кучак с завистью увидел, что в мешках было зерно.
"Вот бы нам в Мин Архар!" - подумал он, на миг забыв тяжесть своего положения. До окошка было все ещё далеко. Кучак взялся за четвертый мешок - под ним оказались деревянные продолговатые ящики. Он взялся за ящик, чтобы тоже подтащить его к окну. Ящик был тяжелый и не сдвинулся с места. Кучак нерешительно подергал его сверху. Открылась крышка. В ящике, как дрова, тесно лежали новенькие винтовки, жирно смазанные маслом. Кучак заметил, что таких длинных ящиков в помещении было много. При виде винтовок Кучак подумал о Джуре и представил себе, как бы тот обрадовался такой находке, такому богатству. Какой то шорох вернул его к действительности.
Где же он находится? Как он попал сюда? Что все это значит? Кучак влез на уложенные мешки, поднял руки, схватился за решетку окна и подтянулся. Он увидел знакомые места: реку, переправу, кусты. Кучак отпустил руки и спрыгнул на пол. Сомнений быть не могло. Он понял, что ночью, сам того не сознавая, он забрался в старую мельницу Янь Сяня. Его охватил ужасный страх. Он хорошо помнил, как одному вору, пойманному на новой мельнице, отрубили руки по локоть, а другого катали в бочке, утыканной гвоздями.
Кучак с надеждой посмотрел на потолок.
Надо было поскорее уйти отсюда, но как? Отверстие сбоку было слишком мало. Он решил освободить от винтовок ящики и, поставив их один на другой, выбраться в верхнее отверстие. Кучак принялся за дело. Под длинными ящиками оказались другие, поменьше. Из них он вынул круглые железные штуки, каждая величиной с кулак. Кое как вскарабкавшись на подставленные один на другой ящики, Кучак дотянулся до потолка. Он сорвал остатки деревянной решетки и высунул голову наружу. На крышу можно было вылезть легко, но при дневном свете его могли заметить сторожа. Надо было ждать вечера.
Кучак, спустившись на пол, сел отдохнуть.
Вдруг загремел замок. Кучак быстро юркнул в угол и спрятался за мешками. Он услышал яростные крики Янь Сяня и чьи то голоса. Подкравшийся пёс укусил его за ногу. Кучак вскочил, громко крича от боли. Он увидел большую группу незнакомых людей. Среди них был Янь Сянь.
Кучака увидели, и чей то сердитый голос приказал ему поднять руки вверх. Кучак повиновался. Янь Сянь, визжа от ярости, с силой ударил его по лицу. Кучак упал. Кто то помог ему подняться. Он увидел перед собой толстого человека, одетого в яркий шелковый халат. На голове его была зеленая чалма. Рядом с ним стоял худощавый голубоглазый незнакомец. Покусывая верхнюю губу, он отрывисто бросал то одно, то другое слово, заставлявшее Янь Сяня приседать и униженно улыбаться. Потом голубоглазый презрительно обратился к толстому, называя его Кипчакбаем. Янь Сянь спрашивал Кучака, как он сюда влез и кто его послал, но Кучак только моргал глазами, представляясь ещё более перепуганным, чем был на самом деле.
- "Люби свою веру, но не осуждай другие", - сказал Кипчакбай, испытующе глядя на Кучака.
- Ты исмаилит? - спросил Кучака голубоглазый.
- Нет, нет! - закричал Кучак, не понимая, о чем его спрашивают.
- Значит, ты коммунист, агент, - уверенно сказал голубоглазый.
- Нет, это не так, я знаю, - услышал Кучак голос, который он где то слышал раньше.
- Нет, нет! - отчаянно закричал Кучак и вдруг узнал говорившего. - Тагай! - радостно воскликнул он и бросился к нему, но получил страшный удар нагайкой по голове и опрокинулся навзничь.
- Он не коммунист, но с Советского Памира, - продолжал Тагай. - Я знаю это ядовитое племя.
- Ты шпион, - сказал голубоглазый лежавшему Кучаку. - Признавайся, кто послал тебя выкрасть оружие, иначе мы заставим тебя силой сказать все, что ты знаешь.
Люди, стоявшие в дверях, расступились, давая дорогу входящему пожилому человеку.
- Имам Балбак, - сказал голубоглазый, почтительно наклонив голову, - пойман большевистский агент, явный шпион. Смотрите, он сложил оружие и гранаты, очевидно желая уничтожить их взрывом. Он опознан Тагаем. Это старый, опытный диверсант, киргиз с Советского Памира.
- Он видел этот тайник и должен умереть… Но! - Имам Балбак поднял палец и обвел взглядом собравшихся. Кучак заметил, что правый его глаз оставался неподвижным. - Но прежде он должен сказать все. И о себе, и о тех, кто его послал.
- Я вырву у него всю правду, - сказал Кипчакбай, - иначе я не буду казий - военный судья ваших джигитов.
- У меня нет джигитов, запомните! Это у Тагая есть джигиты. Я помогаю правоверным найти путь истины. Я имам, и другое меня не касается. - Обратившись к голубоглазому, имам тихо сказал: - У этого молодчика все узнать! Обследуйте другие склады. Проверьте охрану и этим складом больше не пользуйтесь.
Голубоглазый склонил голову.
- Говори! - крикнул Кипчакбай, наступая ногой на грудь Кучака.
- Только не здесь, - сказал имам Балбак. - Увезите его к себе и допросите… Может быть, он нам ещё пригодится.
Кипчакбай зажал Кучаку рот тряпкой. Янь Сянь дрожащими руками набивал трубку анашой, просыпая порошок на пол. Он силой всунул мундштук Кучаку в рот. Кучак попробовал вытолкнуть мундштук языком, но это не удалось; он засопел, но чьи то пальцы больно сжали ему нос, и, чтобы не задохнуться, он принялся курить. И снова он увидел веселые, танцующие горы и хороводы солнц. Много удивительного видел Кучак, и каждый раз, когда он чувствовал боль и хотел пить, мундштук насильно лез ему в рот. Янь Сянь облегченно вздохнул и без помощи других вытащил его наружу. Кучака посадили на верблюда и привязали веревками, чтобы он не упал. Кипчакбай ехал впереди на лошади, ведя верблюда за повод, продетый через нос.
VIII
Кучак очнулся от боли в тесном, темном помещении. Он увидел склонившиеся над ним лицо Кипчакбая, потное и красное.
- Золото! - как бы издалека услышал Кучак его голос. - Откуда золото? Говори! - И он тряс его за плечо.
Кучак испугался и хотел схватиться рукой за пояс, но он не мог даже пошевельнуть руками, связанными за спиной. Только сейчас Кучак почувствовал холод и понял, что ничего на нем нет, в том числе и привычной тяжести тайного пояса, где было зашито золото. Кучак громко застонал от горя и прикинулся потерявшим сознание.
"Все пропало! Погиб!.." - мертвея от ужаса, подумал Кучак. Люди, подобные Кипчакбаю, были в тысячу раз страшнее всяких сорелей. Да и есть ли сорели и джинны на самом деле? Может быть, это только видения в тумане? А может быть, и этот толстопузый - видение?
Но тут "видение" выпрямилось, размахнулось и ударило Кучака камчой. Кучак издал отчаянный вопль и рванулся. Ремни держали крепко.
Кипчакбай сел на корточки и сказал:
- Тебя ждет смерть. Ты можешь откупиться, если расскажешь, откуда у тебя такое чистое красное золото.
- Уважаемый, - с трудом заговорил Кучак, - я нашел клад. Сохрани мою жизнь, а я… я… я… проведу тебя. Там много, много золота!
- Казий, - послышался голос из темноты, - к вам пришел Саид. Он клянется, что знает вашего пленника, приехавшего в Кашгарию из кишлака Мин Архар.
Кипчакбай в бешенстве ударил Кучака по лицу и закричал:
- Ты шпионил против исмаилитов! Говори, где нашел золото? Убью! Позвать сюда Саида!
И он снова ткнул Кучака кулаком в лицо.
- Пить, пить… - прошептал Кучак, закатывая глаза.
Вскоре в кибитку вошел Саид.
Он присел возле Кучака и укоризненно сказал:
- Мне, своему другу, кто спас тебя от рук баев, ты не сказал ни слова о золоте! А теперь сам Кипчакбай узнал об этом. А ведь он блюститель мусульманских нравов, военный судья басмачей Тагая, мулла и, кроме того, ходжа. Много ещё у него всяких чинов и титулов, но тебе от этого только хуже. А Тагай! Он не просто курбаши одного отряда басмачей. Ему подчиняются другие курбаши, и, когда Памир и Туркестан займут англичане, он будет очень большой человек. Он знает горы Памира как свои пять пальцев, и он уж не упустит твое золото. Где ты взял его?
В голосе Саида звучало дружеское участие, но он еле сдерживал себя, чтобы не излить злобу на Кучака. Он не мог простить себе, что упустил такого "жирного гуся" и золото, находившееся так близко от него, досталось не ему.
Кучак послушно ответил:
- Мы взяли его в ледяной щели на Биллянд Киике. - И, подумав, добавил: - Там ещё много осталось. На тысячу тысяч человек хватит.
Кучак думал только о том, чтобы остаться в живых. Лишившись золота, он вдруг почувствовал странное облегчение. Саид оглянулся и, наклонившись к самому уху Кучака, прошептал:
- Делай так, как я тебе скажу. Ты в доме у Кипчакбая. Я обещал ему выведать у тебя, где ты нашел золото. Я обману Кипчакбая и спасу тебя, а золото с Биллянд Киика мы поделим пополам.
- Хоп, - ответил Кучак. - А что я должен делать?
- Ты скажи Кипчакбаю, что нашел золото в пустыне Такла Макан, в одном из мертвых городов, засыпанных песком.
- Хоп, - ответил Кучак.
…Через несколько дней Кучак и Саид выехали на восток в сопровождении трех вооруженных басмачей.
Прошло две недели, но Кипчакбай не получил никаких извещений от Саида. Прошло ещё две недели, и Кипчакбай, подозревая недоброе, послал на розыски.
Были первые дни весны. Вскоре он получил от одного барышника, торговавшего лошадьми, известие о своих лошадях, проданных в Хотане Саидом. Кипчакбай потребовал, чтобы к нему привели лошадей, и опознал в них тех самых лошадей, на которых он отправил Саида, Кучака и с ними трех басмачей.
По словам барышника, Саида сопровождал только один пожилой длиннорукий киргиз небольшого роста, безусый и безбородый, с удивительно розовыми щеками.
Кипчакбай разослал тайных гонцов с описанием примет Саида и Кучака. За их поимку была обещана большая денежная награда. Кипчакбаю сообщили, что беглецов видели возле Керии. Имам Балбак запросил Кипчакбая о Кучаке. Страшась гнева имама, Кипчакбай ответил, что Кучак умер от пыток, ничего не сообщив.
В газетах Кучак был объявлен шпионом Козубая.
IX
Впервые за много много месяцев Кучак засмеялся, садясь на лошадь во дворе Кипчакбая. Пользоваться стременами он не умел, поэтому, по совету Саида, подвел лошадь к куче дров и с неё сел в седло.
Это удалось не сразу. Дрова рассыпались, лошадь отходила - Кучак падал, и все хохотали. Засмеялся и Кучак. Засмеялся и удивился. Конечно, он смешно влезает на лошадь, не так, как остальные, но ведь он лишился своего богатства, ему бы надо вопить о постигшей его беде, плакать и печалиться, а он смеется, словно освободился от страшной тяжести.
- Глупый - тот благоденствует и в несчастье, - сказал ему тогда Саид и огрел Кучака плеткой.
Кучак закричал и чуть было не заплакал от огорчения.
- Что же ты дерешься? А ещё другом назвался!
- Сокол вороне не товарищ. Чап кыпа! - закричал сердито Саид и наотмашь хлестнул лошадь Кучака.
Та галопом промчалась за ворота, и Кучак еле удержался, схватившись руками за гриву.
Три сопровождавших их басмача весело засмеялись и пустили лошадей вскачь.
- Чап кыпа! - орали они и по очереди хлестали лошадь Кучака. Лежа животом на луке седла, обхватив руками шею лошади, с растопыренными ногами, Кучак был смешон, и басмачи вместе с Саидом веселились вовсю.
Все же Кучак был отнюдь не новичок в верховой езде. На лошадях он не ездил, но на яках ездил много, а ездить с горы, когда як быстро прыгает и даже скользит копытами, было нелегко. Поэтому Кучак быстро освоился и уже не боялся упасть. В тот момент, когда Кучак с криком "Чап кыпа!" хлестнул своей плеткой коня Саида и коня ближайшего басмача, это развлечение потеряло интерес и для Саида и для басмачей.
Многое впервые видел Кучак и многому удивлялся. Больше всего его поразили катящиеся огромные колеса. Они были выше лошади, которая везла арбу. Кучак имел неосторожность высказать свое удивление. Саид из этого тоже сделал шутку, и все они тыкали деревянными ручками плеток в ребра Кучака, чтобы обратить его внимание на дома, на заборы, на арбы, на ишаков, даже на солнце. Когда же и это надоело им, Саид воспользовался неопытностью Кучака, не знавшего местных обычаев верховой езды, и Кучаку снова досталось.
На этот раз Кучак не остановил своего коня в тот момент, когда конь одного из басмачей остановился по своей нужде. В этом случае все попутчики должны остановить своих лошадей и ждать задержавшегося, а кто не ждет, тот, следовательно, ненадежный спутник, и Кучака снова проучили нагайками - камчами. Когда же лошадь Кучака споткнулась и он испуганно вскрикнул, над ним опять смеялись. Если лошадь споткнулась, это хороший знак - она наступила на добычу, и надо радоваться, а не пугаться. А когда лошадь зевнет, надо коснуться её гривы и своего лица. Правил было так много, что Кучак растерялся и ехал съежившись, все время ожидая побоев.
В полдень, доставая еду из курджума, Саид вынул зеленую чалму и надел на голову. Басмачи удивились и спросили, давно ли Саид стал ходжой, давно ли посетил Мекку.
Саид, не отвечая, обратился лицом к востоку, сел на корточки и начал громко молиться. Все последовали его примеру, но Кучак знал только начальные слова молитвы и поэтому молча кланялся, чем тоже навлек на себя гнев Саида.
Во время еды Саид торжественно рассказывал о посещении им Мекки, о святом камне, святом источнике и ещё о сотне других чудес.
- Кашгарцы - плохие мусульмане, - сказал Саид, - из пяти ежедневных молитв прочитывают только одну, да и то не всю. При этом он презрительно смотрел на басмачей, и те даже смущались.
- Вы хорошенько следите за этим идолопоклонником Кучаком, чтобы он не убежал, - довольно часто напоминал Саид. - Головой отвечаете.
- Я никуда не убегу, - сказал Кучак.
Он хотел подробно объяснить, почему он этого не сделает, но Саид не дал ему и слова сказать.
- Смотрите, сам ничтожный, а голос - как выстрел!
Саид многозначительно помолчал и добавил:
- Кто очутился среди чужих, тот и в друге будет подозревать врага! - и при этом подмигнул Кучаку.