Увидев, что я готов, он повел меня обратно, но не в ту комнату, где я был раньше, а в другую.
Я двигался, словно сомнамбула, и надеялся, что теперь, по крайней мере, загадка должна наконец разрешиться, но не тут-то было.
Комната была довольно велика, с паркетными полами и тремя узкими, но высокими окнами. Одно было полуоткрыто, и с улицы через него доносился шум толпы. В небольшом камине с мраморными колонками горел огонь. В углу виднелись клавикорды и арфа. Ближе к огню стоял круглый стол, красиво сервированный к ужину. На нем в старинных серебряных подсвечниках было зажжено несколько свечей. Подле стала стояла та самая дама.
- Не озябли ли вы? - спросила она, направляясь ко мне.
- Нет, сударыня.
- В таком случае, садитесь за стол.
Я сел на указанное место и с удивлением заметил, что приборы поставлены только для нас двоих. Она заметила мой изумленный взгляд и слегка покраснела. Губы ее задрожали, как бы от усилия сдержать невольную улыбку. Тем не менее, она не сказала ни слова. Всякое недостойное предположение невольно исключалось благородством ее манер, богатством, которое ее окружало, и той почтительностью, с которой обращался к ней слуга.
- Сколько вы проехали сегодня? - спросила она, разламывая хлеб несколько дрожавшими пальцами.
- От самого Сова, - отвечал я.
- О! А куда вы предполагаете ехать дальше?
- Никуда.
- Очень рада слышать это, - промолвила она с очаровательной улыбкой. - У вас нет знакомых в Ниме?
- Не было, но теперь есть.
Она взглянула мне прямо в глаза.
- Чтобы вы чувствовали себя еще свободнее, - проговорила она, - я скажу вам свое имя. Вашего я не спрашиваю.
- Как! Разве вы его не знаете?
- Нет, - со смехом отвечала она.
Пока она смеялась, я заметил, что она гораздо моложе, чем я предполагал.
- Конечно, вы можете сами сказать мне ваше имя, если вам кажется это нужным.
- В таком случае, позвольте представиться, сударыня: виконт де Со из Кагора, к вашим услугам.
Она замерла и устремила на меня взор, в котором читалось неподдельное изумление. Мне даже показалось, что в нем промелькнул ужас.
- Виконт де Со из Кагора? - переспросила она.
- Да, сударыня. Боюсь, что меня здесь приняли за кого-то другого, - добавил я, видя ее испуг.
- О, нет! - отвечала она.
Чтобы дать выход охватившим ее чувствам, она принялась опять смеяться и хлопать в ладоши.
- Нет! Нет! Тут нет ошибки! - весело вскричала она. - Напротив! Теперь я знаю, кто вы, и хочу предложить тост за вас! Альфонс! Наполните стакан господина виконта и оставьте нас вдвоем! Теперь, - продолжала она, когда слуга вышел, - вы должны выпить со мной по-английски за здоровье…
Она внезапно смолкла и лукаво посмотрела на меня.
- Я весь внимание, - сказал я, кланяясь.
- За здоровье прекрасной Денизы!
Теперь была моя очередь изумляться и смущаться. Но она только смеялась и хлопала руками, крича с детским увлечением:
- Вы должны пить, сударь! Должны пить!
Краснея под ее взглядами, я храбро осушил свой стакан.
- Прекрасно, - промолвила она, когда я поставил его на стол. - Теперь я могу передать вам из самого достоверного источника, что там не падают духом.
- Почему вы знаете эти достоверные источники? - спросил я.
- Ах, почему я знаю? - спросила она наивно. - Это единственный вопрос?
Однако, она так и не ответила мне. Но с этого момента она изменила тон. Бросив излишнюю сдержанность, она бомбардировала меня веселыми шутками, от которых я оборонялся, как мог. Дуэль эта была не лишена пикантности. Нападки ее становились тем сильнее, чем ближе приходилось касаться моих отношений к Денизе. И я был очень рад, когда часы пробили восемь, и это обстоятельство заставило ее смолкнуть. При этом ее лицо сделалось почти мрачным, она вздохнула и уныло посмотрела перед собой без определенной цели. Я спросил, не почувствовала ли она себя худо.
- Я хочу устроить вам испытание, - отвечала она.
- Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал?
- Я хочу, чтобы вы проводили меня в одно место.
- Готов вам сопутствовать, - живо отвечал я, поднимаясь. - Я был бы трусом, если бы не сделал этого. Но, кажется, сударыня, вы хотели сообщить мне ваше имя?
- Меня зовут мадам Катино, - отвечала она.
Не знаю, что почудилось ей, но она поспешила прибавить, густо покраснев:
- Я вдова, а остальное вас не касается.
- Слушаюсь.
- Я буду ждать вас в зале, - закончила она спокойно.
Я отворил дверь, и она вышла. Совершенно сбитый с толку этим приключением, я немного походил взад и вперед по комнате, потом тоже пошел вниз. При слабом свете лампы, освещавшей залу, я увидел ее, стоящей у лестницы. На голове ее была черная мантилья, а на плечи наброшен тоже темный плащ. Слуга молча подал мне шляпу и плащ. Не говоря ни слова, таинственная незнакомка повела меня по длинному коридору.
В конце этого коридора мелькнул какой-то свет. Он упал мне прямо на шляпу, которую я держал в руках. Каково же было мое удивление, когда вместо трехцветной кокарды, которую я носил, на ней оказалась красная!
Незнакомка слышала, что я остановился и, обернувшись, заметила мое изумление. Она быстро взяла меня под руку и шепотом проговорила:
- Только на один час, только на час! Дайте мне вашу руку.
Взволнованный (я начинал предчувствовать осложнения и даже опасность), я надел шляппу и подал ей руку. Вскоре мы вышли в темный узкий переулок. Она сразу повернула налево, и мы молча прошли шагов сто или полтораста, пока не очутились около низкой двери, из-под которой выбивался луч света. Незнакомка, слегка пожимая мне руку, указывала путь. Мы переступили через порог и оказались в узком вестибюле. Еще через несколько шагов мы оказались… в церкви, переполненной безмолвными богомольцами!
Моя спутница приложила палец к губам, призывая сохранять молчание, и повела меня вдоль бокового притвора, пока мы не нашли свободного места у одной из колонн. Она сделала мне знак, чтобы я встал около колонны, а сама опустилась на колени.
Получив возможность осмотреться свободно, я оглядывался вокруг, словно зачарованный. Середина церкви, слабо освещенная, казалась еще темней от множества темных плащей и накидок коленопреклоненных женщин. Мужчины в основном стояли возле колонн и сзади, откуда доносился тихий гул - единственный звук, нарушавший это тяжелое молчание. Красная лампада, горевшая перед алтарем, бросала слабый отблеск на эту черную массу, и темнота от этого делалась как будто еще гуще.
Тишина, царившая в храме, подавляла меня. Толпа и закрытое пространство, наполненное мраком, начинали действовать на нервы, а сердце, сам не знаю отчего, билось все сильнее и сильнее. Наконец, когда чувство угнетения стало невыносимым, из алтаря послышались знакомые меланхолические звуки "Misere, Domine".
Было что-то особенно торжественное в этих звуках, и они, то поднимаясь, то опускаясь в тишине, потрясали молящихся до глубины души. Слезы заволакивали глаза, невидимая рука сжимала горло, головы поникли даже у сильных людей, а руки их дрожали.
Пение смолкло. Псалом окончился. Среди тьмы внезапно вспыхнул яркий огонек. Показалось худое, бледное лицо с горящими глазами, устремленными не на молящихся, а поверх их голов, туда, где на арках свода смутно виднелись изображения святых.
Началась проповедь.
Сначала проповедник тихо и монотонно заговорил о неисповедимых путях Господних, о вечности прошлого и мимолетности настоящего, о всемогуществе Божием, перед которым ничто и время, и пространство. Потом, постепенно усиливая голос, он перешел к церкви - Божьему орудию на земле, к делу, которое она вершила в течение целых веков. Он призывал молящихся держаться церкви, стоять за нее.
Не успел проповедник произнести последние слова, как свет около него потух, и безгласная масса снова погрузилась в темноту. Правда, теперь толпа была охвачена волнением. Мужчины переминались с ноги на ногу со странным шумом, который, сгущаясь под сводами, напоминал отдаленный гром. Женщины рыдали, вскрикивая, и громко молились. Священник, стоя у алтаря, благословлял богомольцев дрожащим от волнения голосом.
Я едва пришел в себя от всего испытанного, когда моя спутница дотронулась до моей руки и, сделав знак, чтобы я шел за ней, быстро поднялась с колен и пошла назад, к двери. Ночной воздух пахнул на нас свежестью. Через несколько минут мы были уже дома у m-me Катино, перед освещенным салоном, где я впервые ее увидел.
Прежде, чем я успел сообразить, что она собирается делать, она повернулась ко мне стремительно и обеими ручками схватила мою руку. Слезы градом покатились по ее щекам.
- Кто со Мною! - вскричала она, повторяя слова проповеди.
И, закрыв лицо руками, она так же стремительно отвернулась.
Я стоял в полном смущении: вид этой плачущей женщины произвел на меня глубокое впечатление. Некоторое время я молчал.
- Сударыня, - начал я неуверенно наконец, - вы были так любезны по отношению ко мне, и я страшно сожалению, что не могу отблагодарить вас за это.
- Не говорите этого! - воскликнула она, прерывая меня. - Не говорите!
Она положила свои, стиснутые в кулаки, руки мне на плечи и сквозь слезы пристально посмотрела на меня.
- Простите меня, - сдержавшись, проговорила она. - Я неправильно взялась за дело. Я чувствую слишком сильно и спрашиваю слишком быстро. Но вы не измените своему достоинству? Не измените?
- Однако, на меня возложено поручение от комитета, - заметил я.
- Откажитесь от него.
- Но это не уничтожит моего отношения к комитету.
- Кто со Мной! Кто со Мной! - мягко повторила она.
Я глубоко вздохнул. В тишине комнаты слышно было, как потрескивал уголь в камине и тикали часы.
- За Бога и короля! - твердо промолвила мадам, глядя на меня сверкающими глазами.
- Что я могу сделать для вас, если б даже у меня были развязаны руки! - резко вскричал я. - Чем могу я вам помочь?
- Всем! Всем! С вашим приходом одним мужчиной будет больше! - ответила она. - Один лишний мужчина в борьбе за право! Слушайте! Вы еще не знаете, что происходит, не знаете, какие притеснения мы переживаем…
Тут она остановилась и, глядя на меня, стала прислушиваться. На ее лице мелькнуло какое-то новое выражение. Дверь была приоткрыта, и снизу доносился мужской голос, громко говоривший что-то. Потом послышались быстрые шаги по вестибюлю, а затем по лестнице.
Моя собеседница, замерев, с широко открытыми глазами продолжала вслушиваться в приближающиеся шаги. В последнюю минуту она, который уже раз за вечер, сделала мне знак молчать, быстро бросилась к двери и вышла, закрыв ее за собой.
Я был убежден, что мужчина уже достиг двери и услышал, как он воскликнул, когда она внезапно появилась перед ним. Потом он что-то тихо сказал ей, но я не мог разобрать, что именно.
Не мог я разобрать и ее ответа, но последние слова я слышал довольно явственно:
- Итак, вы не желаете открыть двери?
- Эти - нет, - храбро отвечала она. - Вы можете видеться со мной в другой комнате.
Наступило молчание. Слышно было даже их дыхание. Меня бросило в жар.
- О, это несносно! - вскричал он опять. - Неужели вы поставили себе целью принимать у себя любого незнакомца, которому случится приехать в город? И вы занимаетесь с ними, даете ужины, в то время, как у меня сердце разрывается на части! Я хочу туда войти.
- Вы не войдете! - с негодованием вскричала она.
Мне показалось, однако, что негодование было поддельным, и в ее голосе слышался скорее смех.
- Довольно и того, что вы оскорбляете меня, - громко промолвила она. - Но если вы осмелитесь коснуться меня или оскорбить его…
- Его! - свирепо вскричал он. - Я говорю вам, что я уже слишком долго терпел и…
Прежде, чем он успел сказать еще слово, я был уже у двери, распахнул ее и очутился лицом к лицу с говорившим. Хозяйка дома, плача и смеясь в одно и то же время, быстро отступила назад, а мы, пораженные, замерли против друг друга.
Мужчина был не кто иной, как Луи де Сент-Алэ.
VIII. РОЗЫСКИ
Я не видел Луи со времени дуэли в Кагоре, когда, расставаясь с ним у собора, отказался пожать ему руку. Тогда я был страшно сердит на него. С течением времени и нагромождением событий чувство это значительно смягчилось. Теперь я был рад, что встретил его, что он жив и здоров и что он абсолютно далек от мысли сводить старые счеты. Поэтому я протянул ему руку и со смехом сказал:
- Незнакомец перед вами, сударь. Я искал вас и очень рад, что наконец нашел.
Луи несколько секунд смотрел на меня, как бы не веря своим глазам. Потом вдруг с любовью прежних лет схватил мою руку.
- Адриан! Неужели это ты? - взволнованно заговорил он.
- Я самый.
- И здесь!
- Да, здесь. А что?
Неожиданно он выпустил мою руку. Лицо его приняло иное выражение; он весь изменился, как меняется дом, когда закроют его ставни.
- Очень жаль, - медленно произнес он. - Зачем вы здесь, сударь? - продолжал он с нотами гнева в голосе.
- Как зачем я здесь?
- Да, зачем? - сердито переспросил он. - Неужели вы явились для того, чтобы смущать нас? Неужели вы не понимаете, какое зло причиняете своим присутствием?
- Я знаю, по крайней мере, что ищу только хорошего, - возразил я, изумленный такой неожиданной и беспричинной переменой тона. - Я не делал из этого тайны никогда. Едва ли кто подвергается такому дурному обращению, как я со стороны вашей семьи. Ваша интонация заставляет меня теперь сказать вам это. Но когда я увижу завтра маркизу, то вновь скажу, что, несмотря на все, я не изменю своих намерений.
- Вы не увидите ее.
- Увижу.
- Нет, не увидите, - стоял он на своем.
Тут в спор вмешалась сама хозяйка.
- Довольно, довольно! - вскричала она голосом, в котором слышалась печаль. - Мне казалось, что вы были друзьями. А теперь, когда судьба опять свела вас вместе…
- Лучше бы этого не было! - воскликнул Луи, опуская руки, как человек, охваченный отчаянием.
И он принялся нервно прохаживаться взад и вперед по комнате.
Мадам Катино молча смотрела на него некоторое время.
- Кажется, вы прежде никогда не говорили со мной таким тоном, - с упреком вернулась она к прежнему разговору. - Если это только потому, что вы застали у меня виконта, - продолжала она спокойно, поблескивая глазами, - то эта причина недостойна ни вас, ни нас обоих, ибо вы оскорбляете и меня, и вашего друга.
- Боже сохрани! - воскликнул Луи.
- Это еще не все, - продолжала она гордо. - Еще в течение недели этот дом будет моим, и только по прошествии недели он перейдет к вам. Мне придется хорошенько подумать об этом сегодня ночью. Быть может, ласковое слово будет с вашей стороны впредь такой же редкостью, как теперь грубое?
Он, не выдержав этого упрека, бросился перед ней на колени и стал целовать ей руки.
- Простите меня! - страстно закричал он, не замечая моего присутствия. - Я очень несчастен. Вы мое единственное утешение, моя единственная отрада. Я сам не знаю, что говорю. Простите меня!
- Хорошо, - поспешно согласилась она. - Встаньте.
Украдкой смахнув слезу, она посмотрела на меня, сконфуженная, но счастливая.
- Я прощаю вас, но должна сказать, что не понимаю вас. Прежде вы с такой любовью говорили о виконте де Со, о вашей сестре и о многом другом. Нынче виконт здесь, а вы говорите, что вы несчастны…
- Да, мне не везет, - пробормотал он, бросая на меня взгляд.
Я пожал плечами и с достоинством заговорил:
- Пусть будет по-вашему. Но если я потерял друга, то это не значит, что я потерял невесту. Я приехал в Ним просить руки мадемуазель де Сент-Алэ и не уеду отсюда, пока не добьюсь своего.
- Но это чистое безумие, - промолвил он, вздыхая.
- Почему?
- Потому, что это решительно невозможно! - сказал он. - Потому, что маркизы нет в Ниме, по крайней мере, для вас.
- Неправда, она в Ниме.
- Вам придется разыскивать ее самому.
- Перестанем говорить о таких детских вещах! - воскликнул я. - Неужели вы думаете, что в первой попавшейся гостинице мне не дадут ее адреса?
- Его вы не получите ни в одной гостинице.
Мы стояли опять друг напротив друга. Мадам Катино наблюдала за нами со стороны. Очевидно, события последнего времени не прошли даром для Луи и еще больше ожесточили маркизу де Сент-Алэ. Можно было подумать, что передо мною стоял не Луи, а его старший брат, Виктор. Отличием было лишь то, что за вызывающими речами младшего Сент-Алэ иногда проглядывал его прежний облик, полный сомнения и сожаления.
Я попробовал сыграть на этой струне.
- Послушайте, граф, - заговорил я, с трудом сдерживая раздражение. - Я знаю, что вы говорите это серьезно. Но мы оба напрасно горячимся. Было время, когда мы умели понимать друг друга, и вы были не прочь считать меня своим зятем. Неужели, благодаря этим несчастным распрям…
- Распрям! - закричал он, резко прерывая меня. - Дом моей матери теперь пуст, как раковина улитки! Дом моего брата в Сент-Алэ обращен в кучу пепла, а вы говорите о распрях!
- Хорошо, назовите это другим словом.
- Позвольте, - быстро вмешалась мадам Катино, - извините, граф, вы знаете, как мы нуждаемся в союзниках. Виконт - дворянин, человек умный и верующий. Ему нужно еще капельку, самую капельку, - продолжала она, едва улыбаясь, - чтобы прийти к окончательному убеждению. И если рука вашей сестры будет этой последней капелькой…
- Он не получит ее, - угрюмо промолвил он, глядя в сторону.
- Однако, всего неделю назад вы говорили мне… - начала было хозяйка дома, видимо, тревожась.
- То было неделю назад, - пробормотал Луи. - А теперь я могу сказать только одно: очень жаль, что мы встретились здесь с вами, и я советую вам вернуться обратно. Ничего хорошего не ожидает вас здесь. Наоборот, вы можете причинить себе и другим большой вред. Того же, на что вы рассчитываете, вам не добиться никоим образом.
- Это мы еще увидим, - упрямо возразил я, разгоряченный. - По вашим словам, мне не найти мадемуазель де Сент-Алэ… А вот нарочно не уйду отсюда до тех пор, пока не уйдете и вы, а тогда отправлюсь следом за вами.
- Вы не можете сделать этого! - воскликнул он.
- Будьте уверены, что сделаю, - вызывающе отвечал я.
- Нет, нет, господин де Со, - вмешалась мадам Катино. - Вы этого не сделаете. Я просто уверена, что этого не будет, ибо тем самым вы обратите во зло мое гостеприимство.
- Вы запрещаете?
- Да, - твердо сказала она.
- Я не могу, - возразил я, - но…
- Без всяких "но". Пусть наступит хоть временное перемирие. Если между вами и суждено разгореться войне, то пусть она начнется не здесь. Мне кажется, будет лучше, если вы удалитесь первым, - продолжала она, бросая на меня умоляющий взор.
Я, в свою очередь, взглянул на Луи. Он отвернулся, делая вид, что не замечает меня. Это добило меня окончательно. Возражать хозяйке я не мог. Оставаться в ее доме против ее воли было невозможно. Поэтому я молча поклонился и взял свой плащ и шляпу, лежавшие на стуле.
- Я очень сожалею, - промолвила мадам, протягивая мне руку. Я поднес ее к губам.
- Завтра, в двенадцать, здесь, - прошептала она.