Чарлин должна была заботиться об обезьянах во время их пребывания в Абуко. Ей предстояло каждый день выводить их на прогулку по резервату, чтобы они постепенно приспосабливались к новым условиям жизни, учились лазить по деревьям, привыкли к пище, которую можно найти в тропическом лесу. Всю свою жизнь Юла и Камерон провели в зоопарке. И у них, по-видимому, уже сформировались достаточно твердые привычки, поэтому процесс адаптации будет для них более тяжелым, чем для их предшественников. Потребуется много времени, терпения и понимания, чтобы привить им навыки, необходимые в новых условиях. Путешествие в Гамбию было, по счастью, не богато событиями. У ворот Абуко нас ждала группа людей. Клетку с обезьянами осторожно сняли с грузовика и внесли в загон. Вид у Камерона и Юлы, выглядывающих из-за проволочной сетки, был испуганный и недоумевающий. Юла отчаянно прижалась к единственной знакомой фигуре в этом жарком, непривычном мире - своему брату Камерону.
Клетку поставили посредине затона. Отперев дверцу, я настежь распахнула ее. Ни один из узников не бросился на свободу. Оба сидели неподвижно и подозрительно поглядывали в открытый проем. Несколько минут никто не шевелился. Потом Камерон осторожно двинулся к выходу и выглянул наружу. Еще один короткий шаг, и вот уже костяшки его пальцев коснулись непривычной поверхности - теплой, сухой, песчаной. Камерон тотчас отдернул руку, как будто получил удар электрическим током. Он даже забыл осмотреться - все его внимание было приковано к земле. Он снова нерешительно потрогал землю, потом оперся на руку. Пальцы на два сантиметра погрузились в песок, прежде чем уперлись в твердый грунт. Камерон был потрясен. Он уселся, зачерпнул пригоршню теплого песка и стал медленно просеивать его сквозь пальцы. И хотя я знала, что он просто удовлетворяет свое любопытство, меня не могла не поразить удивительная уместность этого жеста в данных обстоятельствах. Сколько людей после долгой разлуки обнимают родную землю! Сколько людей выражают свою любовь к отчизне с помощью того же жеста, что и Камерон! Камерон осторожно выбрался из клетки, отошел от нее, потом уверенно прибавил шагу и почти бегом обогнул загон, потрогав по пути стол для кормления, скамью, помост для сна, приспособления для лазанья. Он был настолько занят своими исследованиями, что минут пять не обращал внимания ни на кого из присутствующих, в том числе и на свою сестру, которая по-прежнему сидела в глубине клетки и нервно раскачивалась из стороны в сторону. Я позвала ее, приглашая выйти и предлагая свою помощь. Казалось Юла даже не слышит меня, но когда Камерон наконец заметил группу мужчин за оградой загона, она медленно подошла к выходу и выглянула из клетки, стараясь понять, чем вызваны взрывы смеха и гул голосов.
Юла тоже с подозрением отнеслась к новой почве. После непродолжительного ее изучения она кинулась в мои объятия и уселась у меня на коленях. Я крепко прижала ее к груди, стремясь сделать все возможное, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Нетрудно было понять, какую психологическую травму испытывают сейчас оба шимпанзе в связи с полной переменой условий жизни, - по существу, мы были свидетелями их второго рождения. Посидев у меня на коленях и поглазев по сторонам, Юла спустилась на землю и поспешила к Камерону. Они обняли друг друга и совершили круг почета вдоль ограды.
В той части загона, где должны были спать обезьяны, висели два гамака, устланные древесным волокном, - именно к такой подстилке шимпанзе привыкли в зоопарке. Я с недоумением наблюдала, как обезьяны вытащили волокно, положили его прямо на землю, устроив вокруг себя нечто вроде гнезда, и приготовились спать друг подле друга. Я попыталась было водрузить подстилку обратно, но они вновь стащили ее на землю. Тогда я решила, что за последние двадцать четыре часа они испытали достаточно разных потрясений и заслужили право выбрать место для ночлега.
Большую часть времени в эти первые три дня я проводила в загоне вместе с шимпанзе. Они быстро приспосабливались к новому месту и непривычным условиям и вскоре признали во мне вполне подходящую приемную мать. Юла особенно нуждалась во мне и наслаждалась заботой и вниманием, которые я уделяла ей. Днем оба шимпанзе явно страдали от жары и делались сонными и апатичными, но в утренние и вечерние часы часто играли друг с другом. Правда, ни один из них не пытался вскарабкаться на лестницу или использовать другие приспособления для лазанья, и оба наотрез отказались спать на огороженных помостах. Возможно, они напоминали обезьянам о зарешеченных клетках. А может быть, Юла и Камерон уже начинали ценить свободу.
На четвертый день я наконец решилась вывести их на прогулку. Я вынесла Юлу из загона, и Камерон уверенно последовал за нами - куда более уверенно, чем я ожидала. В лесу я села на землю. Юла слезла с моих рук, торопливо подошла к брату, и оба двинулись по узкой тропе с таким видом, будто местность была им хорошо знакома. Я осторожно последовала за ними. Камерон пересек открытую лужайку и направился к кустам. Юла, поколебавшись, устремилась за ним. Я испугалась, не слишком ли я понадеялась, что шимпанзе полностью зависят от меня. Ведь если они начнут самостоятельно обследовать местность, они могут легко потеряться. На минуту шимпанзе скрылись из виду, потом раздался крик Юлы. Я бросилась к ней. Увидев меня, она тотчас подбежала и поспешно забралась ко мне на руки, укрывшись под моей защитой. Видно, она кричала потому, что не могла найти меня и боялась остаться одна в совершенно незнакомом ей месте.
Камерон вел себя куда более самостоятельно - это-то и беспокоило меня. Но я была уверена, что, пока Юла держится возле меня, Камерон далеко не уйдет и я смогу проследить за их первым знакомством с африканским лесом. Оба шимпанзе не проявляли ни малейшего желания вскарабкаться на деревья или лианы, зато Камерон, к моей радости, почти сразу согласился попробовать дикорастущий плод, и, судя по всему, тот пришелся ему по вкусу. На земле валялось множество спелых плодов, сорванных и брошенных верветками, - Камерон начал собирать и есть их. Юла была слишком напугана, чтобы испытывать голод, и, казалось, даже не замечала, что Камерон ест.
Мы провели на территории резервата все утро. Оба шимпанзе наслаждались прогулкой. Особенно счастлив был Камерон; он в восторге носился взад-вперед по тропе, и я боялась, что мне трудно будет убедить его вернуться в загон. Поэтому Абдули устроил на столе для кормежки настоящий пир и поставил два соблазнительных кувшина с фруктовым соком. Я внесла Юлу и дала ей пить, Камерон вошел в загон вслед за нами с не меньшей охотой, чем до этого вышел из него, и, приблизившись к столу, выпил свой сок. Потом оба начали есть. Они по-прежнему отказывались от папайи и других местных фруктов и отдавали предпочтение той пище, которая была известна им раньше. Приехала Чарлин и стала учиться ухаживать за обезьянами. Две недели она ежедневно выводила шимпанзе на прогулку, пока те не привыкли к ней, а она - к ним.
Оставив обезьян на попечении Чарлин, я могла спокойно возвращаться в Ниоколо. Меня не было там около полутора месяцев, из них две недели я провела в Абуко. В день моего возвращения шимпанзе долго не ложились спать. Наконец Уильям спустился в овраг и устроился в своем старом гнезде, Пух отправился спать в гнездо, сооруженное из лиан позади хижины, а Бобо в одиночестве залез на платформу и, прежде чем улечься, сложил кучу листьев в форме гнезда. Он больше нуждался в мягких подушках, и Найджел, который в мое отсутствие ухаживал за обезьянами, постепенно отучил его укрываться полотенцем.
После ужина Найджел долго рассказывал мне обо всем, что произошло в лагере за это время. Вскоре после моего отъезда исчез Бобо. Его не было 36 часов. Найджел, невероятно волнуясь, несколько раз облазил всю долину. Потом в лагере появилась Тина, однако Бобо с ней не было, и беспокойство Найджела усилилось. Пропавшего шимпанзе нашел Джулиан и сообщил об этом Найджелу. Бобо сидел на дереве у нижнего течения ручья, в километре от лагеря. Он был очень рад встрече с Найджелом и поспешно бросился в его объятия. Над глазом у него виднелась распухшая и кровоточащая рана, ноготь большого пальца на ноге был сломан; других повреждений на теле Бобо не было. Найджел предположил, что шимпанзе, упав с дерева, потерял сознание и потому не отзывался на их крики, когда они с Джулианом и Рене разыскивали его по всей долине. Бобо отнесли в лагерь и внимательнейшим образом наблюдали за ним на протяжении суток, но никаких последствий этого происшествия не обнаружили.
На следующее утро я увидела, как из оврага выбирается Тина, и в знак приветствия часто и громко задышала, подражая шимпанзе. Тина торопливо подошла ко мне, схватила за подбородок, прижалась открытым ртом к моей шее и запыхтела в ответ. Выглядела она, как всегда, прекрасно: большая, сильная, с гладкой блестящей шерстью. Бобо бросился к Тине. Она тотчас повернулась, обхватила его малюсенькую ручку своими могучими ладонями и принялась приводить в порядок его шерстку. Бобо явно привык к ней, а она до такой степени была готова баловать его и потакать его капризам, что я, признаться, удивилась. Я вспомнила как она усыновила Хэппи, будучи еще сама почти детенышем, и задумалась, доведется ли мне когда-нибудь увидеть собственного младенца Тины.
С тех уже далеких дней в Абуко у Пуха сохранился острый интерес к тому, как я делаю записи в своем дневнике. При возможности он и сам не прочь был почиркать в моей записной книжке. С возрастом Пух стал уделять этому занятию больше времени и внимания, а каракули, прежде грубые и неопределенные, приобрели иной вид. Когда у него появлялось желание поводить пером, он начинал хныкать, выпрашивая у меня ручку и тетрадь, а в случае отказа закатывал настоящую истерику. Получив требуемое, он немедленно успокаивался, открывал чистую страницу и с видом крайней сосредоточенности начинал выводить свои каракули и причмокивать губами, как если бы он занимался обыскиванием.
С годами его "чирканье" превратилось в нечто напоминающее стенографическую запись. Без сомнения, Пуху не нравится просто водить пером по бумаге, вычерчивая через всю страницу длинные беспорядочные линии. Он совершенно определенно стремится подражать моему письму. Получив от меня перо, он старается держать его, как и я, но обыкновенно хватает характерным для шимпанзе жестом - всей рукой. В результате длительной практики и неимоверной сосредоточенности Пуху удается изобразить над типографскими линейками серию мелких черточек и точек. Обычно он "пишет" слева направо, но иногда - сверху вниз, нанося небольшие иероглифы вдоль красной линии полей. Случается, что правый верхний или правый нижний угол страницы заполняется концентрированной массой линий и точек.
Я никогда не поощряла, а тем более не учила Пуха "писать". Для него получить в свое распоряжение перо и бумагу всегда было огромным удовольствием. Я же пыталась отбить у него эту охоту, так как не испытывала особого желания отдавать ему ручку и тетрадь в тот момент, когда сама пользовалась ими. Я никогда не показывала ему, как нужно держать перо, и очень удивилась, когда впервые увидела, что он держит его вполне по-человечески. Мне даже кажется, что, по мере того как его каракули становятся похожими на письмо, совершенствуются и его манеры. Как знать, быть может, если бы я обучала Пуха, он нашел бы новый способ самовыражения в виде своеобразной письменности!
Одним из видов пищи, доступных в это время года, были круглые плоды величиной с мячик для пинг-понга, которые росли на очень колючих кустах. Кожура у зрелого плода была густо-шоколадного цвета и отличалась необыкновенной твердостью. Из обезьян одна Тина могла раскалывать ее зубами. Уильям, Пух и Бобо научились пользоваться для этой цели камнями. Под кожурой находилась почти черная сердцевина, по вкусу напоминающая карамель. Она была пронизана мелкими горьковатыми семенами. Обезьяны очень любили темную мякоть плода. Они выковыривали ее из кожуры указательным пальцем и долго сосали, пока вся она не растворялась во рту, а семена они выплевывали.
Сладкие, похожие на конфеты плоды были так хорошо защищены колючками растения, что шимпанзе не могли вскарабкаться на куст и сорвать их. Правда, при малейшем дуновении ветерка зрелые плоды отрывались от веток и падали на землю, под кустом всегда валялось несколько круглых шариков. Но Уильяму было мало довольствоваться только упавшими плодами, особенно если свежие соблазнительно покачивались на колючих ветках прямо у него над головой. В конце концов без всякой помощи с нашей стороны он изобрел способ, как доставать их. Вначале нужно было из множества веток выделить одну, потом определить место, где она отходит от ствола, и осторожно оборвать колючки с небольшого участка, за который можно ухватиться руками. Покончив с этими приготовлениями, Уильям принимался энергично трясти ветку, и плоды градом сыпались на землю.
Пух и Бобо скоро поняли, что добытые Уильямом плоды принадлежат ему, и только ему. Несколько раз они пытались схватить парочку упавших шоколадных шариков, пока Уильям тряс ветку, но были тут же наказаны. Лишь после того как Уильям, набрав полные руки плодов, отходил в сторону и садился есть, Пух и Бобо могли подойти и подобрать то, что осталось. Однако оба шимпанзе постепенно овладели методом Уильяма и стали запросто доставать прежде недостижимые плоды. А поскольку обезьяны умели разбивать твердую оболочку плодов камнями, они легко освоили таким образом еще один источник пищи. И хотя Бобо оставался новичком среди них, при его здоровом аппетите и способностях к подражанию он быстро перешел на все те листья и плоды, которые поедали Тина, Пух и Уильям. Как бы мне хотелось, чтобы Рафаэлла взглянула на успехи Бобо! Она вполне могла гордиться своим питомцем.
После четырехмесячного пребывания в Абуко Юла и Камерон были готовы продолжить свое путешествие. На смену мне в лагерь снова приехал Найджел, и я отправилась за обезьянами. Чтобы заманить обезьян в приготовленную для них клетку, понадобилось два утомительных дня. Конечно, я могла просто взять Юлу на руки и отнести в лендровер, но Камерон, в этом я была абсолютно уверена, ни за что не пошел бы за нами. Наконец Юла и Камерон преодолели свой страх и вошли в клетку, которую мы потом осторожно поместили в кузов лендровера.
Дорога была не слишком жаркой, но довольно пыльной. Обезьяны почти совсем не спали, и мы часто останавливались, чтобы напоить их. К рассвету мы пересекли границу и углубились на территорию Сенегала. С восходом солнца мы съехали на обочину и сделали первый привал под огромным манго. От пыли и бессонницы резало глаза, и приходилось делать над собой усилие, чтобы держать их открытыми. Мы надеялись, что за день обезьяны отдохнут, наверстав пропущенные ночью часы сна. После того как машина остановилась, Юла и Камерон успокоились и поудобнее устроились в клетке. Мы с Чарлин как следует накормили и напоили их, а потом стали по очереди дежурить: пока одна спала, другая приглядывала за обезьянами. Но вот жара пошла на убыль, и мы двинулись дальше. На следующий день в 11 утра мы добрались до поворота к горе Ассерик. До лагеря оставалось всего три километра. Тем не менее мы опять сделали привал под сенью густых деревьев, чтобы дать возможность Юле и Камерону отдохнуть и приготовиться к волнующей встрече с другими шимпанзе. Оба путешественника уже вполне привыкли к лендроверу и всем превратностям пути. Они хорошо поели, выпили изрядное количество фруктового сока, и Юла даже затеяла игру с Камероном. В 4 часа пополудни мы тронулись в путь. Последние километры я вела машину со смешанным чувством волнения и тревоги. Юла и Камерон были гораздо старше, чем Бобо в момент переезда, и у меня не было уверенности, что Уильям так просто признает их, а они терпимо отнесутся к другим шимпанзе. Меня страшила мысль, что Юла и Камерон могут испугаться и убежать в заросли, прежде чем я сумею приучить их к лагерю, а не имея опыта жизни на воле, они почти наверняка погибнут. Меня беспокоило и то, как отнесутся обезьяны к Чарлин. Пух и Бобо, без сомнения, сразу же признают ее, но сможет ли она при своем сравнительно небольшом опыте наладить отношения с Уильямом, который становился все более самоуверенным и независимым? Получить ответ на эти вопросы можно было только одним способом - действовать!
26
Объединение
Все были в сборе, когда мы приехали в лагерь. Уильям радостно бросился ко мне, но, прежде чем я успела познакомить его с Чарлин, заметил в кузове лендровера двух новых шимпанзе. Он тотчас прыгнул на переднее сиденье и возбужденно оскалил зубы. Пух и Бобо залезли вслед за ним. Уильям вел себя вполне дружелюбно до тех пор, пока Камерон не начал довольно агрессивно стучать по металлической сетке на уровне своего лица. Уильям забарабанил в ответ, и вскоре два самца устроили по обе стороны клетки такую демонстрацию своей силы, что машина едва не рассыпалась на куски. Правда, иногда наступало временное затишье - в этот момент противники пристально изучали друг друга, но ради безопасности лендровера и всех участников встречи необходимо было как можно скорее переселить куда-нибудь Юлу и Камерона.
Я не осмеливалась просто выпустить их на свободу. Мне хотелось, чтобы шимпанзе, поначалу разделенные сеткой, привыкли друг к другу, да и Юла с Камероном хоть немного адаптировались к новому месту. В тот вечер нам вновь понадобился прицеп, который соорудил Клод ровно год назад для перевозки Тины. Мы подтянули его к лендроверу и поставили так, чтобы Юла и Камерон могли войти в него, как только будет открыта решетка их клетки. Я думала, что за время путешествия обезьяны должны были возненавидеть лендровер и теперь охотно перейдут в более просторное помещение. Однако они вели себя настороженно и с подозрением отнеслись ко всему новому - в том числе и к прицепу. К тому же именно лендровер защитил их от нападок Уильяма, и они не хотели его покидать. Нам понадобилось около суток, чтобы убедить их. Когда же они наконец оказались внутри прицепа, мы перевезли его в тень и для страховки подложили под каждое колесо по большому камню.
Юлу и Камерона было теперь хорошо видно - вся верхняя часть прицепа состояла из стальной сетки с крупными ромбовидными ячеями, что значительно облегчало контакты между обезьянами. Юла и Уильям, казалось, вскоре подружились - в те минуты, когда Уильям переставал буйствовать, они с Юлой протягивали друг другу руки сквозь ячеи сетки, и пальцы их переплетались. Все дело портил Камерон, который толкал Уильяма, хватал его за шерсть и ввергал тем самым в еще большую ярость. Я боялась, как бы Уильям, пытаясь устрашить Камерона, не перевернул прицеп, ведь он употреблял все свои немалые силы, чтобы, подпрыгивая на крыше, посильнее раскачать его. Постепенно Уильям стал впадать в отчаяние, что никак не может добраться до Камерона и показать ему, кто здесь хозяин, а заодно и научить новичка хорошим манерам.