Он выглядел здоровым и содержался в хороших условиях - внутри корзины было чисто. Жестами мы предложили незнакомцу поставить корзину в лендровер и проехать с нами к питомнику, где, как мы надеялись, Абдули поможет нам объясниться. К счастью, Абдули действительно знал язык, на котором говорил незнакомец. Мы рассказали ему о существовании правил, регулирующих ввоз шимпанзе в Гамбию, упомянув о том, что три обезьяны уже были конфискованы полицией и отправлены в Абуко. Мы попытались даже объяснить, почему эта конфискация необходима и как жестоко отрывать детенышей от их матерей. В конце концов мы дали ему денег на обратную дорогу, и он ушел, кажется, довольный.
Нового шимпанзе назвали Хэппи. Это был прехорошенький детеныш с густой длинной шерсткой. Волосы на его ногах почти закрывали ступни, так что казалось, будто он носит расклешенные брючки. У него было бледное кругленькое личико с огромными простодушными карими глазами. Ему было, наверное, около полутора лет, но весил он около четырех килограммов и ростом был не больше 40 сантиметров. Он панически боялся людей и всячески избегал внимания с нашей стороны. Сначала мы держали его в доме, чтобы приучить пить молоко из бутылки, а потом отнесли в резерват и показали Тине.
К нашему великому облегчению, все произошло как в сказке. Тина с первого взгляда полюбила Хэппи и стала для него заботливой приемной матерью. Она носила Хэппи на себе, а когда уставала, тот шел рядом, держась за ее шерсть. Каждый вечер она по-прежнему приходила в питомник ужинать, и мы подкармливали Хэппи молоком, в котором он еще нуждался. А потом он вслед за Тиной залезал на дерево и устраивался рядом с ней в сделанном ею гнезде.
7
Снова в Англии
Со времени окончания школы прошло больше года, а я по-прежнему целиком зависела от своих родителей. И хотя я знала, что помогаю отцу ухаживать за животными, мне очень хотелось самой зарабатывать на жизнь. Под влиянием этого желания я написала два письма с просьбой принять меня на работу директорам крупнейших английских зоопарков - в Лонглиде и Вуберне. Вскоре из обоих мест пришли ответы с предложениями приехать для беседы. И вот я снова еду в Англию. Мной владеют противоречивые чувства: с одной стороны, горечь расставания с Гамбией и сомнения в правильности решения, с другой - возбуждение и волнение от грядущей самостоятельности и предстоящих встреч с новой работой и новыми людьми.
В Вуберне меня принял главный управляющий. Раньше он с женой жил в Уганде, поэтому у нас нашлись темы для разговора, и мы оживленно беседовали об Африке. Робость, с которой я входила к нему в кабинет, быстро испарилась. А когда меня провели по территории парка, я пришла в восторг от того, сколько разных животных бродило вокруг. Особенно поразили меня три маленьких слона, которых вел через поле высокий молодой человек с разболтанной походкой.
Мне понравилось в Вуберне, и, получив предложение, я с радостью согласилась там работать.
Первые недели я с двумя другими девушками присматривала за стадом жирафов. На нашем попечении находились и зебры. Работа заключалась в том, чтобы вывести животных утром из конюшен и пригнать их на большое поле, которое называлось Поляной для пикников. Там мы их кормили. Пока одна из нас следила за животными, две другие чистили стойла и убирали двор перед ними.
Поляна для пикников была одним из немногих мест в парке, где посетители могли выйти из машины, размяться и позавтракать на траве. К 10 часам утра, то есть к моменту открытия парка для посетителей, мы втроем, вооруженные мегафонами, находились в центре поля. Две из нас шли рядом с жирафами и следили, чтобы посетители не подходили к ним слишком близко, иначе могли получить удар копытом. На долю третьей выпадала тяжелая задача поспевать за шумными, непоседливыми зебрами.
Вечером мы приводили животных обратно в конюшню и кормили их. Жирафы обычно вели себя вполне послушно. Спали они все в одном огромном помещении и потому не сопротивлялись, когда их загоняли туда на ночь. С зебрами было куда сложнее: их надо было разместить в пять просторных загонов. Дело в том, что не все зебры могли находиться вместе в одном стойле, - в противном случае по ночам возникали отчаянные потасовки. Подобрать нужное сочетание нам удавалось далеко не всегда.
В долгие часы наблюдения за жирафами я с нетерпением ждала, когда на поляне появятся три слоненка. Тилли, смотритель, обычно подводил их поближе к нам, или я сама шла навестить их. Это были африканские слоны, еще не достигшие двухлетнего возраста. Со времени своего приезда в Англию они находились на попечении Тилли. По всей видимости, слонята обожали его, следовали за ним по пятам, как если бы он был их матерью, всегда пытались дотронуться и погладить его гуттаперчевыми подвижными хоботами.
Очень скоро Тилли сказал мне, что его переводят в другой зоопарк. Это известие огорчило меня, и я долго гадала, кто теперь будет заботиться о слонятах. Дня два спустя Тилли сообщил, что выполнять его обязанности буду я. Трудно было в это поверить, и, охваченная возбуждением, я не представляла, насколько сложным может оказаться выполнение этих обязанностей.
На протяжении нескольких недель я училась у Тилли кормить и ухаживать за слонятами. Я проводила с ними целые дни, но, пока рядом находился Тилли, слонятам было абсолютно безразлично, здесь я или нет. Наконец настал день, когда мне самой предстояло вывести Тэсс, Дибби и Бангу на Поляну для пикников.
С очень беспокойным сердцем открыла я дверь загона. Слонята один за другим осторожно вышли во двор. Они вытянули хоботы, захлопали ушами и взволнованно заворчали, так как не уловили знакомого запаха Тилли и не услышали его голоса. Их поведение красноречиво говорило мне, что в отсутствие Тилли они предпочитают провести день в стойле, - спасибо за прогулку, но… Я, как могла, переубеждала их. Но все было тщетно. Казалось даже, что они считают меня досадной помехой, а мои увещевания и упрашивания, по меньшей мере, раздражают их. Признав свое поражение, я побежала за мешком с их любимыми лакомствами.
С помощью пищи мне удалось выманить их из стоила и быстро захлопнуть за ними дверь. Поспешно скармливая им еду, я провела их мимо здания конторы и облегченно вздохнула, когда мы миновали главные ворота и вышли в парк. Отсюда до поляны было всего пять минут ходу. Но где-то на полпути я увидела, что мои карманы почти пусты и у меня осталось совсем немного моркови и яблок. Я начала более экономно расходовать припасы, тогда слоны перестали интересоваться мною и внезапно обнаружили, что слишком далеко отошли от безопасного загона без своего любимого Тилли. Эта ситуация настолько поразила их, что они одновременно остановились. Тэсс развернулась и побежала обратно, Дибби и Банга - за ней. Громкие пронзительные крики страха и возбуждения оглашали все вокруг, пока три сморщенных зада с высоко поднятыми хвостами не исчезли вдали. Эта картина могла бы показаться смешной, если бы не моя полная беспомощность и неспособность восстановить покой и порядок. Мне ничего не оставалось, как со всех ног пуститься за ними вдогонку.
Оказалось, что Тилли все время наблюдал за нами. Добежав до главных ворот, я увидела, что он остановил бегущих слонов и те снова стали спокойными и миролюбивыми. На следующий день я надела куртку Тилли и запаслась достаточным количеством еды. С помощью этих уловок мне удалось привести слонов на Поляну для пикников и продержаться там до тех пор, пока они не съели свой завтрак. После этого начались поиски Тилли. Чем больше они искали, тем беспокойнее становились и наконец принялись как безумные метаться по поляне. Все мои попытки успокоить их - ласковые слова, уговоры, приказы - не помогали, казалось даже, еще больше раздражали их. В конце концов мне пришлось вызвать Тилли по портативному радиопередатчику.
Все вечера я теперь проводила со слонами: разговаривала с ними, кормила их - словом, использовала все методы, чтобы завоевать их доверие. Каждое утро, надев мешковатую куртку Тилли и перекинув сумку с едой через плечо, я отправлялась в путь, а троица некогда образцовых слонов нерешительно плелась позади меня.
Но проходили недели, и постепенно слоны стали доверять мне, как прежде доверяли Тилли. Это были обаятельные создания с четко выраженной индивидуальностью. Я очень привязалась к ним, особенно к самой младшей - Банге. Она была очень сообразительной и быстро схватывала команды, которым я начала учить слонов.
Зимой мы обычно не ходили на поляну из-за холода. Но мне разрешали выводить слонов на короткие прогулки по прилегающей к парку территории. Эти дни я любила больше всего - они напоминали о моих прогулках с шимпанзе. Мне передавались возбуждение и радость животных, вырвавшихся из загона на волю, и я весело бежала рядом. Было забавно наблюдать, как они играют - подбрасывают хоботом сухие ветки, чтобы потом наступить на них или поддать ногой. Иногда, высоко задрав головы и хлопая ушами, слоны врезались в заросли папоротника, громогласно трубя от возбуждения и опускаясь на колени после очередного броска. Мы нашли склон, который они превратили в катальную горку: взобравшись наверх, они почти ложились на живот и скатывались вниз. В лесу они дотягивались хоботом до нижних ветвей дуба, а потом изящными движениями обрывали листья и отправляли их в рот.
Весна в тот год наступила слишком быстро, и вместе с ней возобновились наши выходы на Поляну для пикников. Но теперь после проведенных вместе зимних месяцев долгие часы среди толпы посетителей стали казаться менее скучными и утомительными. К тому же в парке появился новый смотритель, которому поручили ухаживать за двумя более взрослыми слонами. Его звали Найджел Орбелл, и мы с ним очень подружились.
В то лето монотонность дней, заполненных ответами на вопросы и бесконечными просьбами не кормить и не трогать животных, прерывалась редкими выездами со слонами за пределы парка. Так, однажды мы с Бангой приняли участие в карнавале, проходившем в Шотландии, после чего были приглашены на день рождения графа Стерлинга. Банга вела себя превосходно. Ко всеобщему удовольствию, она срывала цветы с карнавального кортежа, размахивала ими, зажав в хоботе, или щедро бросала в толпы людей, выстроившихся вдоль улиц. На приеме по случаю дня рождения она снова отличилась: вошла в элегантный старинный особняк столь легко и уверенно, как будто это был ее собственный загон, и без всяких колебаний направилась прямо к столу, где начала поглощать пирожные и торты под восторженные возгласы сидящих за столом детей.
Однажды утром мне сообщили, что одному из моих подопечных предстоит отправиться в другой зоопарк и я должна выбрать подходящую кандидатуру. Сколько раз я твердила себе, что слоны не мои, что я, как бы ни любила их, всего лишь смотритель. И все-таки сознание своей полной беспомощности было для меня слишком тяжело. Я не только не могла предотвратить отъезд одного из своих питомцев, но и должна была решить, кто именно будет обречен на одинокую, тоскливую жизнь за постоянной оградой загона.
Впервые с начала работы в Вуберне я отчетливо поняла, как далеко отошла от своих прежних идеалов. Животные, люди, образ жизни - все было новым и интересным. Я получала удовольствие от того, чем мне приходилось заниматься, и многое узнала за это время. Но теперь, осознав перспективы своей деятельности, я уже не могла объяснить, зачем я здесь. Ублажать трех слонят, заботиться об их здоровье, отвечать на расспросы посетителей - и это все, чего я добилась? Немного, даже если учесть, что я приобрела некоторый опыт. Почему я работаю здесь и помогаю процветающему заведению стать еще богаче, в то время как мой отец в одиночку борется за осуществление куда более благородных целей? Я почувствовала острый стыд за то, что уехала из дому. Я соскучилась по шимпанзе, мне вновь не хватало той ответственности за их благополучие, которая когда-то лежала на мне. И мной овладело отчаянное желание вернуться домой. Я написала обо всем отцу и стала копить деньги на обратную дорогу.
Через неделю пришел день, которого я так боялась. Во двор вкатили большой фургон, предназначенный для перевозки лошадей. Тщетно пытаясь скрыть свои чувства, я вошла в фургон. Дибби доверчиво последовала за мной. Я похлопала ее по щеке, дала кусочек яблока и стала прощаться, стараясь успокоить ее. Что я могла пожелать ей, кроме удачи и счастья в ее новой жизни!
После отъезда Дибби мы перевели Тэсс и Бангу в загон к двум взрослым слонам. Найджел теперь тоже мог приводить своих подопечных на Поляну для пикников, и мне стало не так одиноко нести свою каждодневную вахту. Когда выдавались спокойные дни, мы часами беседовали с Найджелом, и я подробно рассказывала ему о Гамбии, Абуко и шимпанзе. Найджел однажды был в Восточной Африке и полюбил ее. Он мечтал вернуться туда и устроиться егерем в какой-нибудь национальный парк, но, поскольку это желание было почти неосуществимо, он решил поработать в Вуберне. Мы говорили о том, как было бы хорошо, если бы он приехал в Гамбию и помогал нам в Абуко. Конечно, это были только мечты - мечтая, мы забывали о проклятой, непреодолимой проблеме денег.
Среди писем, которые я получила в день своего рождения, был конверт из дому с поздравительной открыткой от Хетер и родителей и длиннющим письмом, подробно описывающим все новости. В конце была приписка: "Мы долго думали, что подарить тебе на день рождения, и решили оплатить твой билет на самолет, если ты по-прежнему хочешь вернуться домой".
Хочу ли я!
Единственное, что меня огорчало, так это разлука с Тэсс и Бангой и, конечно, с Найджелом. Я успокаивала себя тем, что слоны привыкли к Найджелу и именно он будет ухаживать за ними. К тому моменту, когда я подала уведомление об уходе, я проработала в Вуберне почти год. Я многое узнала за это время, но мне не терпелось поскорей очутиться дома.
8
Возвращение домой
За время моего отсутствия наша группа шимпанзе увеличилась до восьми обезьян. В ее состав входили теперь Уильям, Энн, Читах, Альберт, Тина, Хэппи и два новичка - Пух и Флинт. Флинт жил на огороженной территории, его опекала Энн. Пуха выпустили на волю в резерват, где он, как и Хэппи, обрел приемную мать в лице Тины. Все шимпанзе заметно выросли, гораздо больше, чем я ожидала. И, как это ни странно, сильнее всех радовался моему возвращению Читах, а не Энн. Он был вне себя от возбуждения, уселся ко мне на колени и принялся с бешеным энтузиазмом обыскивать мое лицо и волосы.
Флинта я увидела впервые. Это был самостоятельный, независимый шимпанзе, примерно трехлетнего возраста, многим напоминавший мне Уильяма, когда тот был помоложе. Энн держалась в сторонке. Правда, она обняла меня, но, как мне показалось, так и не вспомнила, кто я. Теперь, когда у нее появился постоянный товарищ - Флинт, она выглядела вполне довольной и независимой. Уильям был, пожалуй, более самоуверенным и озорным, чем прежде. Тем не менее он оскалил зубы и обнял меня, показывая свою прежнюю привязанность. Тину и Альберта я едва узнала. Они сидели на нижней ветви дерева, растущего возле самой ограды. Увидев Абдули, который нес в руках поднос с фруктами, они спустились, похрюкивая, на землю, но держались на некотором расстоянии, пока Абдули раскладывал еду на столике, где они кормились. Ни Тина, ни Альберт не обращали внимания на Хэппи и Пуха, которых в этот момент поили молоком. Очевидно, Хэппи очень зависел от Тины - выпив молоко, он тотчас направился к ней и сел рядом. Поведение Пуха было странным. Покончив с молоком, он сгреб под себя кучу листьев и песка и стал изо всех сил раскачиваться из стороны в сторону. Мама рассказала мне, что, как только Пуха передали в резерват, она сразу же выбросила все его пеленки и брючки с оборками, которые к тому времени стали для него, вероятно, такой же необходимой частью тела, как пальцы рук или ног. В отличие от Уильяма и других шимпанзе он подозрительно тихо вел себя в доме. Большую часть дня сидел и раскачивался как маятник. Заметив, что он собирается напустить лужицу, мама несколько раз пыталась вынести его на поляну, но тельце его при этом напрягалось и каменело, а лицо оставалось совершенно безучастным.
Хотя супруги-французы, приемные родители Пуха, обожали его, они воспитывали его так, словно хотев вырастить человеческое, а не обезьянье дитя. Ему запрещалось лазить на деревья и делать все, что должны делать маленькие шимпанзе. И Пух рос нервозным и обездоленным. Физически он был совершенно здоров и тем не менее явно отставал в развитии. Решив, что состояние Пуха улучшится от общения с другими шимпанзе, его за несколько недель до моего возвращения выпустили на огороженную территорию обезьяннике.
Но он сразу же стал отверженным. Уильям и особенно Читах все время обижали его: волочили по земле, кусали, не подпускали к столу для кормежки. В ответ на подобное обращение Пух начинал раскачиваться или впадал в оцепенение. Тогда решили использовать последнее средство: показать его Тине. Она отнеслась к нему очень хорошо, но Пух, казалось, возненавидел всех шимпанзе и не хотел общаться с ними. Мы понимали, что, если не проявить некоторой твердости, Пух никогда не сможет нормально общаться со своими сородичами. Поэтому, пусть и против его воли, мы оставили его с Тиной. И хотя у нее хватало забот с одним Хэппи, в обращении с Пухом Тина проявляла необыкновенное терпение. Однажды, устраиваясь с Альбертом и Хэппи на ночь в гнезде, Тина заметила, что Пух остался внизу и раскачивается, сидя в траве возле дерева. Она тотчас спустилась и попыталась успокоить его - безрезультатно. Тогда она крепко схватила его за руку и поволокла за собой на дерево. Но стоило ей выпустить руку Пуха, как он вознаградил ее усилия тем, что, скатившись с дерева, снова уселся в траве и начал исступленно раскачиваться.
На другой же день после возвращения я по привычке взяла на себя заботу о шимпанзе. Мне стало жаль Пуха: он был таким одиноким и несчастным. Почувствовав мою слабость, Пух стал постоянно пользоваться этим. Первое время я носила его на руках и разрешала сидеть у себя на коленях, крепко прижавшись. Я интуитивно чувствовала, что забота и внимание - лучшее средство против невроза Пуха.
Между тем Пух все больше привязывался ко мне. Если мы совершали прогулки, он ни на шаг не отходил от меня. Разборчивый в еде, он всегда оставался худым и костлявым, но постепенно с моей помощью стал набирать вес. У него появился интерес к тому, что происходит вокруг. Иногда во время игры он вознаграждал меня приглушенным смешком или типичной для шимпанзе гримасой "игрового лица" с широко открытым ртом. Больше всего ему нравилась игра в "маленьких свинок". Даже после того, как я в двадцатый раз говорила ему, что "последняя свинка ушла домой", он продолжал совать мне в лицо свои розовые пальчики, требуя продолжения игры. Я уставала от этих забав раньше Пуха и старалась чередовать игру с более спокойным занятием - обыскиванием. Едва я начинала перебирать и чистить его мягкую шерстку, как тут же чувствовала, что тельце его расслабляется. Если обыскивание продолжалось достаточно долго, Пух погружался в легкий сон.