- Я умираю с голоду, - сказал он. - Надеюсь, ты нас хорошо угостишь, Генри?
Милорд обернулся к нему все с той же жесткой улыбкой.
- Лорд Дэррисдир… - поправил он.
- Ну, не в семейном же кругу! - воскликнул Баллантрэ.
- Все в этом доме называют меня так, - сказал милорд. - Если ты хочешь быть исключением, подумай, как поймут это посторонние, и не покажется ли это им признаком бессильной зависти?
Я чуть было не захлопал в ладоши от удовольствия, тем более что милорд, не давая времени для ответа, сделал мне знак следовать за ним и тотчас вышел из залы.
- Скорее, - сказал он, - надо очистить дом от заразы. - И он так быстро зашагал по коридорам, что я едва поспевал за ним. Подойдя к двери Джона Поля, он открыл ее и вошел в комнату. Джон делал вид, что крепко спит, но милорд и не пытался будить его.
- Джон Поль, - сказал он как нельзя более спокойно, - ты много лет служил моему отцу, не то я вышвырнул бы тебя, как собаку. Если через полчаса ты оставишь дом, то будешь по-прежнему получать жалованье в Эдинбурге. Если же я узнаю, что ты торчишь тут или в Сент-Брайде, то хоть ты старик, старый слуга и все прочее, но я найду способ жестоко наказать тебя за измену. Вставай и убирайся. Через ту же дверь, в которую ты впустил их. Я не желаю, чтобы ты попадался на глаза моему сыну.
- Меня радует, что вы это приняли так спокойно, - сказал я, когда мы опять остались вдвоем.
- Спокойно? - воскликнул он и приложил мою руку к своему сердцу, которое молотом колотилось у него в груди.
Это поразило и испугало меня. Самая могучая натура не вынесла бы такого бешеного напряжения; каково же было ему, силы которого были уже подточены. Я решил, что этому чудовищному положению надо как можно скорее положить конец.
- Я думаю, что мне надо предупредить миледи, - сказал я.
Ему бы следовало, конечно, пойти к ней самому, но я имел в виду его равнодушие к ней - и не ошибся.
- Ну что ж, - сказал он. - Предупредите. А я потороплю завтрак. За столом мы все должны быть в сборе, даже Александер; не надо подавать виду, что мы встревожены.
Я побежал к миледи и без излишней жестокости всяких предуведомлений сообщил ей новости.
- Я давно уже к этому готова, - сказала она. - Сегодня же надо тайно собраться и в ночь уехать. Слава создателю, что у нас есть другой дом. С первым же кораблем мы отплывем в Нью-Йорк.
- А как же с ним? - спросил я.
- Ему мы оставим Дэррисдир! - воскликнула она. - Пусть его радуется!
- Ну нет, с вашего позволения, будет не так, - сказал я. - При доме есть цепной пес, и зубов он еще не лишился. Мы обеспечим мистеру Джемсу кров и стол, а если будет смирен, то и лошадь для прогулок; но ключи - подумайте об этом, миледи, - ключи должны остаться в руках Маккеллара. А он уж их сбережет, в этом не сомневайтесь!
- Мистер Маккеллар! - воскликнула она. - Спасибо вам за эту мысль. Все будет оставлено на ваше попечение. Если уж нам суждено спасаться к дикарям, то вам я завещаю отомстить за нас. Пошлите Макконнэхи в Сент-Брайд, чтобы без огласки нанять лошадей и пригласить мистера Карлайля. Милорд должен оставить доверенность.
В это время в дверях появился сам милорд, и мы поделились с ним нашими планами.
- Я и слышать об этом не хочу! - вскричал он. - Он подумает, что я его испугался. С божьей помощью я останусь в своем доме, в нем и умру. Не родился еще человек, который может выжить меня. Что бы ни было, здесь я жил и здесь останусь, и наплевать мне на всех дьяволов и самого сатану!
Я не могу передать здесь всей горячности его тона, но мы с миледи были поражены, особенно я - свидетель его недавней сдержанности.
Миледи посмотрела на меня; взгляд ее дошел до самого моего сердца и вернул мне самообладание. Я сделал ей незаметно знак уйти и, оставшись наедине с милордом, который с полубезумным видом метался по комнате, твердо положил ему руку на плечо.
- Милорд, - сказал я. - Мне придется говорить начистоту еще раз, и если в последний, тем лучше, потому что я устал от этой роли.
- Ничто не изменит моего решения. Я не отказываюсь выслушать вас, но ничто не изменит моего решения.
Он говорил твердо, без тени прежней ярости, и это оживило во мне надежды.
- Ну что же, - сказал я. - Я могу позволить себе и напрасные разговоры. - Я указал рукой на кресло, он уселся и посмотрел на меня. - Мне помнятся времена, когда миледи не оказывала вам должного внимания.
- Я никогда не говорил об этом, пока это было так, - весь вспыхнув, возразил милорд. - Но теперь все изменилось.
- И если бы вы знали, насколько! - заметил я. - Если бы вы знали, как все изменилось! Теперь все наоборот. Теперь миледи ищет вашего взгляда, вашего слова, - да, и напрасно. Знаете ли вы, с кем она коротает время, пока вы разгуливаете по окрестностям? Она рада коротать свой досуг с неким старым скучным управляющим по имени Эфраим Маккеллар. И мне кажется, что вы на собственном опыте испытали, что это значит, потому что, если я не ошибаюсь, вы некогда и сами вынуждены были проводить время в той же компании.
- Маккеллар! - воскликнул милорд, порывисто вскакивая. - Боже мой, Маккеллар!
- Ни мое, ни божье имя ничего не изменят в том, что я вам говорю, - сказал я. - Это истинная правда. Вам ли, так много страдавшему, причинять те же страдания другому? Таков ли долг христианина? Но вы так поглощены новым другом, что все старые друзья забыты. Все они начисто изгладились из вашей памяти. И все же они были с вами в самую мрачную пору, и первая из них - миледи. А приходит ли вам на ум миледи? Приходит ли вам на ум, что пережила она в ту ночь? И какой женой она с тех пор стала для вас? Нет! Для вас вопрос чести - остаться и встретить его лицом к лицу, и она обязана будет остаться с вами. Конечно! Честь милорда - великое дело. Но вы-то мужчина, а она только женщина. Женщина, которую вы поклялись защищать, и более того, - мать вашего сына.
- В том, что вы говорите, Маккеллар, много горечи, - сказал он, - но, видит бог, боюсь, что это горькая правда. Я оказался недостоин своего счастья. Позовите сюда миледи.
Миледи была поблизости, ожидая конца разговора. Когда я привел ее обратно, милорд взял наши руки и прижал их к своему сердцу.
- У меня в жизни было двое друзей, - сказал он. - Все хорошее исходило от них. И раз вы единодушны в своем решении, я был бы неблагодарной скотиной, если бы… - он замолчал, и глаза его наполнились слезами. - Делайте со мной что хотите, - продол жал он, - но только не думайте… - он снова приостановился. - Делайте со мной что хотите. Видит бог, я люблю и уважаю вас!
И, выпустив наши руки, он повернулся и отошел к окну.
Но миледи побежала за ним, повторяя:
- Генри! Генри! - и с рыданиями обняла его.
Я вышел, прикрыл за собою дверь и от всего сердца возблагодарил господа.
За завтраком мы по желанию милорда все собрались к столу. Баллантрэ успел к этому времени стянуть с себя свои латаные ботфорты и оделся в более подходящий к случаю костюм; Секундра Дасс уже не был закутан в свои покрывала, он облачился в приличный черный камзол, который только подчеркивал его необычность, и оба они стояли, глядя в большое окно, когда милорд с семейством вошел в залу. Они обернулись; черный человек (как его уже успели прозвать в доме) склонился в земном поклоне, тогда как Баллантрэ поспешил вперед, чтобы по-семейному приветствовать вошедших. Однако миледи остановила его, церемонно сделав ему реверанс из дальнего угла залы и удерживая при себе детей. Милорд несколько выдвинулся вперед; и вот все трое Дэррисдиров стояли лицом к лицу. Рука времени коснулась всех троих: на их изменившихся лицах я, казалось, читал memento mori и особенно меня поразило то, что меньше всего пострадал от времени самый порочный из них. Миледи уже совсем превратилась в матрону, которой пристало почетное место за столом во главе сонма детей и домочадцев. Милорд стал слаб на ноги и сутулился; походка у него сделалась какая-то подпрыгивающая, словно он перенял ее у мистера Александера. Лицо осунулось и как-то вытянулось; временами на нем мелькала странная, как мне казалось, не то горькая, не то беспомощная усмешка. А Баллантрэ держался прямо, хотя и с видимым усилием; лоб его пересекала между бровями глубокая складка, губы были сжаты повелительно и строго. В нем была суровость и отблеск величия Сатаны из "Потерянного рая". Глядя на него, я не мог подавить восхищения и только дивился, что он больше не внушает мне страха.
И в самом деле (по крайней мере, за столом), он, казалось, утратил свою былую власть, и ядовитые клыки его затупились. Мы знавали его чародеем, повелевавшим стихиями, а сейчас это был самый заурядный джентльмен, болтавший с соседями за обеденным столом. Теперь, когда отец умер, а миледи примирилась с мужем, в чье ухо было ему нашептывать свою клевету? Наконец-то мне открылось, насколько я переоценивал возможности врага. Да, коварство его было при нем, он был по-прежнему двуличен, но изменились обстоятельства, придававшие ему силу, и он сидел обезоруженный. Да, это по-прежнему была гадюка, но яд ее остался на напильнике, сточившем зубы. И еще вот о чем я думал, сидя за столом: первое, что он был растерян, я бы сказал, удручен тем, что злая сила его перестала действовать; и второе, что, пожалуй, милорд был прав и мы совершали ошибку, обращаясь в бегство. Но мне вспомнилось бешено колотившееся сердце бедного моего патрона, а ведь как раз заботясь о его жизни, мы и собирались сдавать свои позиции.
Когда трапеза окончилась, Баллантрэ последовал за мной в мою комнату и, усевшись в кресло (хотя я ему вовсе этого не предлагал), спросил меня, каковы наши намерения в отношении его.
- Что ж, мистер Балли, - сказал я, - на время двери этого дома будут для вас открыты.
- То есть как это "на время"? - спросил он. - Я вас не совсем понимаю.
- Это как будто ясно, - сказал я. - Мы дадим вам пристанище во избежание огласки, но как только вы привлечете к себе внимание какой-нибудь из ваших пакостей, мы попросим вас удалиться.
- А вы, как я вижу, обнаглели. - И при этих словах Баллантрэ угрожающе насупил брови.
- Я прошел хорошую школу, - возразил я. - А вы, может быть, сами заметили, что со смертью старого лорда от вашего прежнего могущества ровно ничего не осталось. Я больше не боюсь вас, мистер Балли; более того - да простит мне это бог! - я нахожу некоторую приятность в вашем обществе!
Он расхохотался, но это было явное притворство.
- Я прибыл с пустым кошельком, - сказал он, помолчав.
- Не думаю, чтобы тут нашлись для вас деньги, - ответил я. - Не советую строить на этом ваши расчеты.
- Ну, об этом мы еще поговорим, - возразил он.
- Вот как? - заметил я. - А о чем же именно?
- Уверенность ваша неуместна, - сказал Баллантрэ. - У меня остался хороший козырь: вы тут все боитесь огласки, а я нет.
- Прошу прощения, мистер Балли, - сказал я. - Но только мы вовсе не боимся огласки ваших похождений.
Он снова захохотал.
- Да, вы научились отражать удары. На словах все это очень легко, но иногда и обманчиво. Предупреждаю вас: я буду напастью для этого дома. Было бы разумнее с вашей стороны дать мне денег и отделаться от меня. - И, махнув мне рукой, он вышел из комнаты.
Немного погодя вошел милорд, сопровождаемый стряпчим - мистером Карлайлем. Нам подали бутылку старого вина, и мы выпили по стакану, прежде чем приняться за дело. Затем были подготовлены и подписаны все необходимые документы и все шотландские поместья переданы под мое и мистера Карлайля управление.
- Есть один вопрос, мистер Карлайль, - сказал милорд, когда с этим делом было покончено, - в котором я жду от вас большой услуги. Мой внезапный отъезд, совпадающий с возвращением брата, несомненно, вызовет толки. Я хотел бы, чтобы вы опровергали всякие подобные сопоставления.
- Приму все меры, милорд, - сказал мистер Карлайль. - Так, значит. Балл… мистер Балли не будет сопровождать вас?
- Как раз об этом я и хотел сказать, - продолжал милорд. - Мистер Балли остается в Дэррисдире на попечении мистера Матокеллара, и я не хочу, чтобы он даже подозревал, куда мы уехали.
- Но пойдут всякие толки… - начал было стряпчий.
- В том-то и дело, что все это должно остаться достоянием нас двоих, - прервал его милорд. - Никто, кроме вас и Маккеллара, не должен знать о моих переездах.
- Так, значит, мистер Балли останется здесь? Ага… Понимаю, - сказал мистер Карлайль. - И полномочия вы оставляете… - тут он снова запнулся. - Трудная задача предстоит нам с вами, мистер Маккеллар.
- Без сомнения, сэр, - сказал я.
- Вот именно, - сказал он. - Так, значит, у мистера Балли не будет никаких прав?
- Никаких прав, - сказал милорд, - и, надеюсь, никакого влияния. Мистер Балли плохой советчик.
- Само собой, - сказал стряпчий. - А кстати, есть у мистера Балли какие-нибудь средства?
- По моим сведениям, никаких, - ответил милорд. - Я предоставляю ему в этом доме стол, очаг и свечу.
- Ну, а как насчет денег? - спросил стряпчий. - Поскольку мне предстоит разделить ответственность, вы сами понимаете, что я должен правильно понять ваши на этот счет распоряжения. Так вот, как относительно денег?
- Никаких денег, - сказал милорд. - Я хочу, чтобы мистер Балли жил замкнуто. Его поведение в обществе не всегда делало честь семье.
- Да, и что касается денег, - добавил я, - он показал себя мотом и вымогателем. Взгляните на этот реестр, мистер Карлайль, в него я внес те суммы, которые, он высосал из имения за последние пятнадцать - двадцать лет. Хорошенький итог, не правда ли?
Мистер Карлайль беззвучно свистнул.
- Я и не подозревал ничего подобного, - сказал он. - Еще раз простите, милорд, если я покажусь навязчивым, но мне в высшей степени важно понять ваши намерения. Мистер Маккеллар может умереть, и я тогда окажусь единственным исполнителем вашей воли. Может быть, ваша милость предпочтет, чтобы… гм… чтобы мистер Балли покинул страну?
Милорд посмотрел на мистера Карлайля.
- Почему вы меня об этом спрашиваете?
- Мне кажется, милорд, что мистер Балли вовсе не утешение для семьи, - сказал стряпчий с улыбкой.
Вдруг лицо милорда исказилось.
- А ну его к черту! - воскликнул он и налил себе вина, но рука его при этом так дрожала, что половину он пролил. Уже второй раз его спокойное и разумное поведение нарушалось подобным взрывом враждебности. Это поразило мистера Карлайля, и он стал украдкой с любопытством наблюдать за милордом; а для меня это было подтверждением, что мы поступали правильно, оберегая здоровье и разум моего патрона.
За исключением этой вспышки, разговор наш был весьма плодотворен. Не было сомнений, что мистер Карлайль кое-что разгласит - не сразу, а, как подобает юристу, мало-помалу. И сейчас уже истинное положение вещей отчасти прояснилось, а собственное злонравие Баллантрэ неизбежно довершит то, что мы начали. Перед своим отъездом стряпчий дал нам понять, что на этот счет уже произошел известный перелом в общественном мнении.
- Мне, может быть, следует признать, милорд, - сказал он, уже со шляпой в руках, - что распоряжения вашей милости касательно мистера Балли не были для меня полной неожиданностью. Кое-что на этот счет просочилось еще в пору его последнего приезда в Дэррисдир. Поговаривали о какой-то женщине в Сент-Брайде, к которой вы отнеслись весьма великодушно, а мистер Балли с изрядной долей жестокости. Шли разные толки и о майорате. Короче говоря, пересудов было хоть отбавляй, и кое-какие наши умники пришли к твердому на этот счет мнению. Мне, конечно, было бы не к лицу торопиться с выводами, но теперь подсчеты мистера Маккеллара наконец открыли мне глаза. Я не думаю, мистер Маккеллар, что мы с вами хоть в чем-нибудь будем потакать этому господину.
Остаток этого памятного дня прошел благополучно. Мы решили держать врага под постоянным наблюдением, и я, как и все прочие, взял на себя обязанность надсмотрщика. Мне казалось, что, замечая нашу настороженность, он только приободрялся, тогда как я невольно призадумывался. Меня больше всего пугала изумительная способность этого человека проникать в самую сердцевину наших забот и опасений. Вам, может быть, приходилось (ну, хоть упав с лошади) испытать на себе руку костоправа, которая искусно перебирает и ощупывает мускулы, с тем чтобы точно определить поврежденное место? Вот так же было с Баллантрэ, чей язык умел так ловко выспрашивать, а глаз так зорко наблюдать. Казалось, я не сказал ничего, а между тем все выдал. Прежде чем я успел опомниться, он уже сожалел со мною вместе о том, что милорд пренебрегает миледи и мною, и об его пагубной приверженности к сыну. Я с ужасом заметил, что к последнему вопросу он возвращался трижды. До сих пор мальчик боязливо сторонился дяди, и я видел, что отец имел неосторожность внушать ему этот страх, что было плохим началом. Теперь, когда я вглядывался в этого человека, все еще такого красивого, такого хорошего рассказчика, которому было о чем рассказать, я убеждался, что он, как никто, способен завладеть воображением ребенка. Джон Поль уехал только утром, и едва ли он хранил молчание о том, кто был его кумиром. Словом, мистер Александер был подобен Дидоне с ее распаленным любопытством, тогда как Баллантрэ мог стать новым Энеем и отравить его душу, повествуя обо всем, что так любезно юношескому слуху: о битвах, кораблекрушениях, побегах, о лесах Америки и древних городах Индии. Мне было ясно, как искусно он мог пустить в ход все эти приманки и какую власть они мало-помалу принесли бы ему над мальчиком. Пока этот человек находился под одной с ним кровлей, не было силы, которая могла бы их разъединить; ведь если трудно приручать змей, то никакого труда не представляет очаровать доверчивого мальчугана.
Я вспоминаю одного старого моряка, который жил на отшибе в своей лачуге, куда каждую субботу стекались мальчишки из Лейта и, облепив его со всех сторон, как вороны падаль, слушали нечестивые рассказы; еще молодым студентом я часто наблюдал это на каникулах во время своих одиноких прогулок. Многие из мальчуганов приходили, конечно, несмотря на строгий запрет, многие боялись и даже ненавидели опустившегося старика, которого возвели в герои. Мне случалось наблюдать, как они убегали от него, когда он был под хмельком, и швыряли в него камни, когда он был пьян. И все-таки каждую субботу они были тут! Насколько же легче такой мальчик, как мистер Александер, мог подпасть под влияние этого пышноперого, сладкогласного джентльмена-авантюриста, если бы тот затеял прельстить его; а завоевав такое влияние, как легко было злоупотреблять им для совращения ребенка!
Еще трижды не произнес он имени мистера Александера, как я уже понял его козни - воспоминания и предчувствия вихрем пронеслись в моем мозгу, - и я отшатнулся, словно передо мною разверзлась пропасть. Мистер Александер - вот в чем было наше уязвимое место. Ева нашего непорочного рая; и змей уже шипел меж его деревьев.