- Быстрее, лентяй! - шептал он, подгоняя себя. - Быстрее, черт тебя возьми!
Ветки и стебли растений хлестали его по лицу, но он находился в таком состоянии, когда боль уже не чувствуется. Сердце билось в груди в сумасшедшем ритме. Казалось, еще немного - и оно выскочит наружу. Несколько раз он падал, однако снова вставал и, несмотря ни на что, бежал дальше.
Лес начал редеть. Неожиданно среди деревьев замелькали какие-то пятна, тени, расплывчатые силуэты. Они неслись навстречу Энрике, наполняя воздух пронзительными криками.
"Демоны!" - почему-то решил он, ныряя в густую траву и поспешно отползая от тропы как можно дальше.
Он ошибся. Это были не демоны, а всего лишь негры-невольники с асьенды "Райское яблоко". Сколько их было, он не успел сосчитать; наверно, десятка полтора. Они орущей толпой пронеслись мимо того места, где спрятался Беррео, и их перекошенные лица красноречиво указывали на то, что в доме Бенавидесов случилось нечто ужасное.
Убедившись, что рабов никто не преследует, дон Энрике покинул свое укрытие и снова вернулся на тропу. Он решил дойти до опушки леса и посмотреть, насколько оправданы его подозрения. "Если пираты где-то поблизости, - подумал он, - лучше спрятать деньги, а потом попытаться пробраться на асьенду".
То, что он увидел спустя несколько минут, повергло его в состояние, близкое к шоку. Там, где раньше стоял дом Бенавидесов, теперь плясали красно-оранжевые языки пламени. Густой черный дым, клубясь, поднимался к небу, стремясь заслонить солнце. В окрестностях асьенды, на зеленых склонах холма, бродил вырвавшийся из корраля скот.
- Боже праведный, - прошептал дон Энрике, всматриваясь в открывшуюся перед ним картину.
Стиснув зубы, он бросил мешки с деньгами на землю.
Беррео опоздал.
Скользнув затуманенным взглядом по дымящимся развалинам, он не заметил среди них ни одного человеческого существа - ни обитателей "Райского яблока", ни разбойников.
В состоянии полной прострации, с трудом передвигаясь на налившихся свинцовой тяжестью ногах, дон Энрике направился к пожарищу. Коровы, попадавшиеся ему на пути, беспокойно размахивали хвостами и жалобно мычали, а один из телят, черный, как смола, вдруг перестал жевать, затряс головой и испуганно шарахнулся от него в сторону.
Обуглившиеся ворота асьенды встретили Беррео тихим потрескиванием и запахом дыма. За воротами лежали окровавленные трупы управляющего, конюха и двух надсмотрщиков. Судя по многочисленным рубящим ранам, они погибли сражаясь.
Возле развалин дома на толстой кривой ветке абелькосового дерева раскачивалось тело повешенного. Дон Энрике застыл на месте. Как ни готовил он себя к самому худшему, вынести это страшное зрелище было не в его силах.
- Дон Антонио! - жалость сдавила ему горло.
Он упал на колени и закрыл лицо трясущимися ладонями. Голова горела, словно в нее залили расплавленный свинец.
Спустя минуту, решительно смахнув рукавом слёзы с немытого, заросшего щетиной лица, дон Энрике устремил тревожный взгляд на покрытые пеплом развалины дома.
"Где же она?"
Он встал с колен и, преодолевая головокружение, двинулся вокруг пепелища. Дорогу ему преградил еще один мертвец. "Кузнец", - тупо отметил про себя Беррео.
Возле сгоревшей конюшни он нашел двух застреленных собак и обуглившийся труп мужчины. Это мог быть кто-то из слуг или рабов.
Дон Энрике на минуту прикрыл глаза и попытался собраться с мыслями. Ему не верилось, что пираты могли убить всех обитателей "Райского яблока". Подобная жестокость казалась неправдоподобной. Он вспомнил негров, бежавших в лес, и предположил, что они были не единственными, кому посчастливилось спастись.
Словно в подтверждение данного предположения со стороны корраля до слуха Беррео долетел едва уловимый стон. Открыв глаза, он прислушался, потом, озираясь по сторонам, двинулся в направлении поломанной изгороди корраля.
На земле, прислонившись спиной к жердям, сидел Себастьян. Голова его, рассеченная ударом абордажной сабли, тяжело свешивалась на грудь.
- Что, мулат, и тебя не пощадили? - дон Энрике опустился перед раненым на корточки.
Себастьян уставился на него широко открытыми мутными глазами и прохрипел:
- Иисусе, что за наваждение!
- Что, не узнаешь меня? - горестно скривил губы Беррео. - Погоди, я попытаюсь тебе помочь.
Он поднялся, отыскал ведро, набрал в колодце воды и, вернувшись к раненому, смыл с его лица запекшуюся кровь. Затем, оторвав от рубашки мулата один из рукавов, перевязал ему голову.
- Извини, - проворчал он, - я не доктор и не в состоянии оказать тебе более квалифицированную помощь.
- Пить, - умоляющим тоном попросил раненый.
Дон Энрике вынул из кармана платок, смочил его водой и поднес к пересохшим губам Себастьяна,
- Тебе легче? Ты в состоянии шевелить языком?
- Кто вы? - простонал мулат.
- Я - дон Энрике. Ты что, так и не узнал меня?
- Вы? Не может быть, сеньор! Дон Энрике погиб… Он был моложе вас, сеньор. Лет на двадцать моложе…
- Перестань нести вздор, - оборвал мулата Беррео. - Я проделал долгий путь через болота и, возможно, имею весьма неприглядный вид. Но, черт возьми, не настолько же я изменился, чтобы меня невозможно было узнать!
- Да, да, это вы, дон Энрике. Теперь я узнал вас… по голосу. Когда вы сердитесь, ваш голос ни за что не спутать с голосом другого сеньора.
- Расскажи, что здесь произошло.
Себастьян наморщил потный лоб и, сделав над собой отчаянное усилие, выдохнул:
- На рассвете на асьенду напали пираты. Они убили почти всех, а меня оставили здесь, под палящими лучами солнца, подыхать мучительной смертью.
- Ты сказал - "почти всех". Значит, кто-то еще уцелел? Кто? Что стало с сеньорой Бенавидес, ее дочерью и братом?
- Дон Энрике, - голос мулата дрогнул, - мужайтесь… Их больше нет.
- Их убили?! - в ужасе вскричал Беррео, хватаясь за голову. - Убили?! Боже, за что ты покарал эту семью? Чем она провинилась перед тобой? Себастьян, я должен знать, как это случилось! Себастьян!
Мулат что-то невнятно пробормотал в ответ и закрыл глаза. Было видно, что силы покидают его.
- Воды, - еле слышно прошептал он.
Дон Энрике поспешно дал умирающему напиться.
- Сеньор, - промолвил мулат. - Когда прошло шесть дней и пираты не получили выкуп, они обезглавили пушкаря Хереса и… и велели мне отнести его голову дону Антонио. На следующий день, не дождавшись выкупа, они убили пилота Родриго… Родриго Хименеса. Его голову я тоже отнес дону Антонио. А сегодня на рассвете… Сегодня они казнили дона Мигеля и сказали, что сами вручат его голову дону Антонио. Главарь этих мерзавцев, капитан Рок, отобрал пятнадцать человек и заставил меня провести их кратчайшим путем к асьенде… Царица небесная! Зачем я это сделал?
Себастьян замолчал, но губы его продолжали беззвучно шевелиться. "Он умирает, - подумал Беррео, глядя на вытянувшееся лицо черного слуги. - Если он сейчас отдаст богу душу, я так не узнаю, что же случилось с Глорией…"
- Они подкрались к дому со стороны корраля, - снова открыл рот Себастьян. - Дон Антонио был захвачен врасплох…
- Что стало с доньей Исабель и Глорией? - грубо перебил мулата дон Энрике. - Где они?!
Но раненый, казалось, не слышал, о чем спросил его Беррео. Он продолжал рассказывать о том, как пираты перебили всех защитников "Райского яблока", а затем приступили к грабежу.
- Они перевернули все вверх дном, однако добыча показалась им недостаточно большой, и тогда… Боже, почему я не завел их в болото?
Себастьян снова умолк.
- Продолжай! - заорал дон Энрике, теряя терпение. - Не молчи, слышишь?
- И тогда, - сказал мулат, - капитан Рок начал пытать дона Антонио, требуя, чтобы тот показал, где спрятаны драгоценности. Я не могу передать словами то, что довелось увидеть моим глазам, сеньор. Это выше моих сил…
- Что стало с доньей Исабель и Глорией?
- Они находилась в доме… Было слышно, как они кричали, но что с ними сделали эти канальи, я не знаю. Когда дом загорелся, разбойники выбежали во двор, а донья Исабель осталась там.
Дон Энрике скрипнул зубами, почувствовав тупую боль в груди; слезы вновь навернулись ему на глаза, и, не в силах сдержать рыдания, он закрыл лицо руками. Горе, казалось, помутило его рассудок. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять нервную дрожь в теле и преодолеть приступ отчаянья.
- Дон Энрике, - послышался сдавленней голос мулата, - сеньор… Отец небесный зовет меня к себе… Я должен испросить у него прощение за ту греховную жизнь, которую вел…
Беррео окончательно пришел в себя.
- Погоди, Себастьян! Ты не сказал, что стало с сеньоритой Глорией!
- Она… жива, - выдохнул умирающий.
- Благодарю тебя, господи! - Дон Энрике возвел руки к небу.
- Да, она жива, - повторил мулат. - Но двое пиратов стрелялись из-за нее.
- Стрелялись? Почему?
- Один из них хотел ее… обесчестить. Другой сказал, что сеньорита - общая добыча. Они повздорили, и тот, который посягал на честь вашей невесты, получил пулю в лоб. Потом, когда всё вокруг начало гореть и пламя перекинулось на конюшню и бараки, наши негры выломали дверь и бросились бежать. Пираты смеялись и стреляли в воздух… Я тоже… хотел убежать… Но… но…
В глазах Себастьяна застыло дикое выражение. Он лишился дара речи и начал в беспокойстве шарить вокруг себя руками. По всему было видно, что ему приходит конец - у него началась агония. Спустя несколько минут дыхание раненого участилось. Потом он замер, дернулся всем телом и, сделав последний долгий вздох, повалился на бок.
- Мир праху твоему, - прошептал дон Энрике.
Обернувшись, он обвел пепелище взглядом, исполненным невыразимой боли. Неужели все случившееся здесь - не наваждение, не кошмарный сон, а явь? Неужели он, дон Энрике де Беррео, никогда больше не сможет переступить порог ставшего ему родным дома Бенавидесов, приветствовать дона Антонио и донью Исабель, обнять Мигеля и Глорию?
К горлу подступил комок. Сглотнув, он вдруг почувствовал, что едва держится на ногах. Голова трещала, нервы были на пределе. Покой и сон - пожалуй, это единственное, в чем он сейчас нуждался. Однако сначала он должен был похоронить отца своей невесты и других погибших, а потом…
Он еще не знал, что сделает потом.
Глава 10
Сколько стоит сеньорита
Добыча, захваченная на асьенде "Райское яблоко", включала в себя несколько откормленных свиней, пять тысяч песо в звонкой монете, столовое серебро, какао, табак, одежду, шелк, хлопок, усыпанное жемчугом золотое распятие, холодное и огнестрельное оружие и женские украшения.
Известную ценность представляла также Глория Бенавидес. Ее можно было использовать в качестве прислуги, а позже продать на Ямайке какому-нибудь состоятельному плантатору или трактирщику.
Доставив добычу на борт баркалоны, которую они переименовали в "Плутовку", флибустьеры переночевали в устье Санта-Марты, а в шесть часов утра снялись с якоря и при ветре от норд-оста вышли под парусами в открытое море, ведя за кормой каноэ. Спустя час они привели южную оконечность мыса Кабана на норд и, придерживаясь западного курса, пошли к Москитовому острову. Там решено было выгрузить все добро на берег и разделить в соответствии с обычаем.
Подсчет денег не потребовал от пиратов чрезмерного напряжения мозговых извилин: на "Санта Барбаре" они захватили двенадцать с половиной тысяч песо, на асьенде - пять тысяч, итого - семнадцать с половиной тысяч. Столовое серебро они взвешивали и приравнивали один фунт к десяти песо, а, кроме того, каждый должен был получить более чем на сотню песо табака, шелка и предметов туалета.
Вся вышеназванная добыча была разделена по правилам шасс-парти, причем капитан Рок, получая свою долю, первым поклялся на Библии, что не возьмет ничего лишнего. Так жe поступили все остальные разбойники.
Та часть добычи, которую невозможно было разделить на всех - оружие, хлопок, какао, женские украшения и золотое распятие, - пошла в общую казну. Любой пират, который претендовал на ту или иную вещь из общего сундука, мог заплатить за нее наличными и стать ее полноправным владельцем. Если на одну вещь претендовали не менее двух разбойников, устраивали аукцион. Нераспроданные товары позже можно было сбыть на рынках Ямайки или Тортуги, а выручку поделить поровну между участниками похода.
Когда деньги и товары были разделены, пираты неожиданно затеяли спор по поводу того, во сколько монет им следует оценить испанскую пленницу. Ее благородное происхождение, молодость и красота делали ее весьма лакомым кусочком, за обладание которым люди с тугими кошельками могли заплатить хорошие деньги.
- Я думаю, - сказал Фрэнсис Тью, - эта девчонка стоит не меньше пятисот песо.
- Пятьсот песо? - удавился бомбардир. - Господь с тобой, Фрэнсис! Я еще не встречал девок, которые стоили бы больше трехсот.
- Бразилец! - окликнул вожака Пузатый Якоб. - А не позабавиться ли нам со столь дорогой игрушкой?
Обращаясь к капитану, Якоб в то же время искоса поглядывал на Джона Боулза. Последний сидел на своем сундучке, с мрачным видом попыхивая трубкой.
Рок Бразилец оторвался от бутылки вина и, облизнувшись, процедил:
- Если с ней переваляется вся команда, она упадет в цене. На кой черт тогда везти ее в Порт-Ройял?
- А ежели я выложу за девчонку триста монет, ты отдашь ее мне? - осклабился Пузатый Якоб.
- Я торгами не заведую, - буркнул капитан. - Обращайся к Железнобокому, он у нас квартирмейстер.
- С Железнобоким опасно иметь дело, - покачал головой Якоб.
- Почему же? - поинтересовался Джон Боулз.
- Так ведь ты уже спровадил одного претендента на тот свет.
- Он хотел взять сеньориту, не заплатив братству ни шиллинга. А сколько ты, Пузатый, готов дать за нее?
- Я же сказал - триста.
Боулз обвел разбойников пристальным взглядом и, сплюнув себе под ноги, спросил:
- Джентльмены, кто из вас согласен поучаствовать в торгах и дать за девчонку больше?
- Ищи дураков! - захохотал Ян Кун. - Кто захочет отдать за какую-то тощую бабенку несколько сот монет? На Ямайке за сто монет можно купить себе дюжину таких же.
- Это твое дело, - сказал Боулз, вытряхивая пепел из трубки. - Повторяю свой вопрос, джентльмены. Кто из вас желает потягаться с Пузатым Якобом и, добавив к тремстам еще одну сотню песо, купить сеньориту?
Вопрос квартирмейстера остался без ответа.
- Ну что ж…
И вдруг случилось то, во что взрослым мужчинам трудно было поверить. Юнга Робин несмело поднял руку и срывающимся голосом воскликнул:
- Я! Я дам за сеньориту четыреста монет.
Все взоры обратились в сторону четырнадцатилетнего флибустьера. Послышался чей-то грубый смех.
- Кто бы мог подумать, что наш метис окажется таким бабником, - игриво промолвил лекарь Питер Грааф. - Браво!
Черты лица Робина исказились, а уши и щеки сделались пунцовыми.
- Я сказал: даю за пленницу четыреста песо! - Голос его дрожал от ярости. - Кто даст больше?
- А что ты с ней будешь делать? - полюбопытствовал Бэзил Блейк.
- Заставит ее стирать свои дырявые штаны, - прыснул со смеху Длинный Пьер.
Робин проворно выхватил из-за пояса пистолет и навел его на нормандца.
- Сначала я заставлю тебя извиниться! - заорал он, брызжа слюной. - Или, даю слово, продырявлю твою шкуру.
Длинный Пьер не ожидал от мальчишки подобной прыти и замер с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова.
- Ну! - нетерпеливо топнул ногой Робин. - Попробуй вытащить свою пушку и доказать всем, что ты крутой. Попробуй, если успеешь!
Нормандец побледнел и стоял, не зная как поступить. С одной стороны, ему не хотелось унижаться и просить у юнги прощения; с другой стороны, он понимал, что стоит ему сделать неосторожное движение, и юнга не замедлит всадить в него пулю. Попасть с десяти шагов в такого здоровенного увальня, каким был Пьер, способен был даже косоглазый.
- Ладно, приятель, - нормандец попробовал улыбнуться, - я пошутил. Приношу свои извинения.
- Принимается, - ответил Робин.
В ту же секунду в руке Длинного Пьера появился нож. Пригнувшись, он метнул его в юнгу.
Робин, не успевший еще опустить пистолет, ахнул и непроизвольно нажал на спусковой крючок. Эхо выстрела глухо отозвалось в соседнем лесу.
Пуля пробила нормандцу грудь. Пошатнувшись, он выпучил глаза, сделал два нетвердых шага в сторону стрелявшего и, словно подкошенный, рухнул на землю.
- Я не хотел его убивать, - прошептал Робин, испуганно озираясь по сторонам. - Он вынудил меня…
- Не оправдывайся, - оборвал юнгу Рок. - Ты отправил его к праотцам честно… Эй, Обри! Убитый был твоим компаньоном, не так ли?
- Да.
- Так оттащи его труп подальше отсюда и закопай.
Оливье Обри хмуро кивнул.
Весельчак Томми ленивой походкой подошел к квартирмейстеру и, покусывая ноготь на мизинце, процедил:
- Джон, отдай девчонку метису. Больше, чем он, за нее все равно никто не даст.
- На Ямайке или Тортуге за нее можно получить пятьсот, а может, и больше, - возразил Боулз.
- Робин готов уплатить за нее наличными сейчас, - напомнил Флетчер.
Железнобокий поднялся с сундучка, расправил могучие плечи и задумчиво произнес:
- У меня в Порт-Ройяле есть тетка. Она уже стара и нуждается в служанке, которая могла бы присматривать за ней. Пожалуй, я куплю эту девчонку для нее.
- За сколько? - сощурился Рок, обмахиваясь шляпой.
- За пятьсот.
Кто-то из пиратов удивленно присвистнул.
- Отдаю за нее всю свою долю, - не пожелал сдаваться Робин. - Кладу на бочку шестьсот!
Разбойники, столпившиеся полукругом возле участников аукциона, отказывались верить своим ушам. Поведение юнги сначала казалось им игрой, детской забавой, но теперь у многих возникли сомнения по поводу того, все ли в порядке у него с головой.
- Малыш, ты, случайно, не перегрелся на солнце? - спросил у Робина капитан. - Или, может, поединок с Длинным Пьером настолько потрясла тебя, что ты утратил способность трезво смотреть на вещи?
- Я вправе распорядиться своей долей так, как сам того желаю, - упрямо стоял на своем Робин.
- Конечно, - кивнул Бразилец. - Но позволь тебе заметить, что за такие деньги ты мог бы купить себе на Ямайке целый гарем.
- Капитан, мне не нужен гарем. Я хочу купить пленную сеньориту.
- Поступай, как знаешь.
- Постой, Робин, - мягко сказал квартирмейстер. - Не спеши. Ты, кажется, забыл, что моя доля добычи несколько больше твоей.
- Неужели вы…
- Да, сынок, я дам за Глорию Бенавидес семьсот песо - и закончим на этом! - Железнобокий обвел пиратов взглядом, в котором читался вызов. - Вы слышали, джентльмены? Я сказал, что покупаю испанскую пленницу за семьсот монет. Кто может дать за нее больше? Никто? Тогда прекратим торги.
Через четверть часа Боулз зашел в букан, в котором держали в заточении Глорию, и объявил, что отныне она находится в его власти и под его защитой.
- Если кто-либо обидит тебя словом или попытается совершить над тобой насилие, - сказал он напоследок, - дай знать об этом мне и, клянусь, обидчик пожалеет о том, что родился на свет.