В соответствии с Международной биологической программой было проведено сравнение энергетического баланса домовых воробьев, проживающих в Горьком и в более северном городе - Перми, где в декабре на 4° холоднее. Когда горьковских воробьев отвезли в Пермь, они быстро похудели. Причиной тому была несколько, более высокая температура их тела, чем у собратьев-аборигенов: высокую температуру поддерживать труднее. А пермские воробьи, переехав в Горький, чувствовали себя великолепно: их организм приспособлен и к более суровому климату. Оказалось, что у пермских птах больше вес надпочечников, больше гликогена в печени, больше кишечник и пищевод. В результате они быстрее переваривают пищу и могут больше съесть: через три часа после пробуждения они успевали проглотить на два грамма больше, чем горьковские воробьи. А два грамма горючего для такой крохи - не шутка. Выяснилось также, что щитовидная железа пермских воробьев усиленно выделяет тироксин, который стимулирует окисление, ускоряет переработку белков и жира. У горьковских воробьев все эти процессы не так ярко выражены, и бедняги, чтобы не окоченеть от пермских морозов, стали меньше двигаться - пытались сберечь энергию.
Конечно, у пермских и всех прочих воробьев жизнь несладкая. Впрочем, это выражение к воробьиным птицам неприменимо: полагают, будто они не знают чувства горечи. Воробьи не поморщившись глотают кусочки хлеба, вымоченные в хине или пикриновой кислоте. А ведь их вкусовые окончания, размещенные на нёбе, хорошо различают сладкое и соленое. (Кстати, воробьи иногда едят хлористый натрий, куры же от соленой еды прямо из курятника отправляются на тот свет.) А может, воробьи просто притерпелись к горькому? Ибо их главная еда - семена растений - испокон веков содержала горькие вещества.
Воробьи смотрят на мир через розовые очки. Окончания светочувствительных нервов в их сетчатке (так называемые колбочки) несут в себе маслянистые желто-красные капельки. Эти крошечные капельки действуют как светофильтры, ослабляющие синие и зеленые лучи, так что воробей и впрямь видит мир в розовом свете. И не поэтому ли он чирикает, даже если жить ему осталось до завтра? А может, дело в том, что у него широкий взгляд на вещи? Поле зрения каждого его глаза 150°, на 50° больше, чем у нас; однако площадь, которую он видит двумя глазами, только 30°, а у нас - 150°. И все-таки кругозор воробья шире. Не потому ли старого воробья на мякине не проведешь?
Лишь в наш автомобильный век стало известно, что, переходя в нападение, воробей не чирикает, а рычит, как миниатюрный мотоцикл. (Воробьи не монополисты чириканья: на приоритет передачи информации таким способом претендует и селедка - ее косяки чирикают вполне отчетливо.) Когда воробей чирикает или поворачивает голову, у него "шевелятся уши" - меняется форма слухового прохода. Проход этот окаймлен всамделишной ушной раковиной, только сделана она из перьев и плохо видна.
Воробьи - лихие ребята. Они не прочь покататься на вращающейся антенне аэродромного радара, от которого шарахаются другие пернатые, и преспокойно обедают в клетке льва. Однажды в Московском зоопарке какой-то безалаберный воробей пролетал возле самой львиной морды. Вдруг царь зверей шамкнул ртом - и воробей исчез. Однако добыча пришлась льву не по вкусу: он тотчас сморщил нос и высунул язык, в который судорожно вцепились воробьиные лапки. Мокрый взъерошенный воробей отряхнулся и был таков.
Но в осторожности воробьям не откажешь: они мигом сообразят, хотите вы их поймать или смотрите просто так. Иногда их осторожность выглядит прямо-таки анекдотично. В парке Тимирязевской академии их всю зиму пугала метла, которую нарочно поставили рядом с кормушкой. Чтобы подхлестнуть воробьиные нервы, метлу то переворачивали, то заменяли лопатой. И эти перестраховщики в голодное зимнее время боялись подойти к кормушке, а смелые синицы обедали тут каждодневно. Редко едят воробьи и из качающихся, подвешенных кормушек.
И все-таки предприимчивости в них больше, чем страха. Как-то в Керчи воробей, не найдя крыши над головой, забрался в ласточкино гнездо. Хозяева уговаривали его так и сяк, но воробей категорически отказался покинуть захваченную территорию. И был наказан. Ласточки призывно закричали, и на помощь прилетела стая собратьев. После короткого совещания часть ласточек осталась у гнезда и не давала упрямцу никакой возможности высунуть нос. Другие ласточки торопливо улетали и возвращались со строительным материалом. Не прошло и десяти минут, как воробей был заживо замурован. А другой воробей, проживавший в Киеве, наоборот, проявил верх рассудительности. Он долго мучился с чьим-то перышком, которое было так легковесно, что его не удавалось пристроить в гнезде. Стоило выпустить перо из клюва, как его уносило ветром. И тогда воробья осенило: он подлетел к луже, обмакнул в нее драгоценное перо и приложил его куда следует.
Благоустраивая жилье, воробьи вряд ли думают об агрессорах. А те тут как тут. Это стрижи. В научных работах бесстрастно изложены кровавые баталии: стрижи вышвыривают вон беспомощных воробьиных птенчиков или бьют яйца. Защищая дом и семью, самцы домового воробья порой сражаются до последнего вздоха.
При всей своей любви к родному месту домовые воробьи иногда пускаются в длинные путешествия. Так, пернатый вояжер, окольцованный в Москве, неизвестно почему отправился в Африку, где и был пойман. Еще большая смелость нужна, чтобы лететь к берегам Ледовитого океана: воробьи зимовали на самых настоящих зимовках. Полярники их подкармливали в столовой. Но из этого не следует, что воробей готов жить где попало. Однажды на грузовом теплоходе в Магадан из Находки привезли несколько воробьев. Когда теплоход причалил, пернатый груз выпустили на волю. Полетав немного над Магаданом, воробьи не нашли там для себя ничего интересного и вернулись на знакомое судно. Они терпеливо ждали отплытия и прилично вели себя в пути. Когда же теплоход подошел к Находке, стремглав скрылись из виду.
Почти повсюду воробей - оседлая птица, но из самых северных районов иногда откочевывает на тысячу километров к югу. Например, в Якутске домовые воробьи стали перелетными, а из Средней Азии некоторые виды воробьев улетают зимовать в Индию. Крейсерская скорость воробья - 35 километров в час, такая же, как у вороны. Но ворона летит как-то лениво, делает 3-4 взмаха в секунду, а воробей успевает 13 раз бодро взмахнуть крылышками. Тринадцать... число какое-то несчастливое. Не поэтому ли воробьи не перелетели Атлантику? Конечно, нет - они просто не могут долго быть в воздухе.
Аркадий Фидлер писал, что, когда в 1850 году из Европы в Америку привезли первую пару воробьев, американцы слегка ошалели от радости. Еще бы - теперь у них стало совсем как в доброй старой Англии. В "Нью-Йорк геральд" появилась пламенная приветственная статья. Пернатых так холили и лелеяли, что через шесть месяцев они умерли от переедания. "Общество друзей воробья" послало гонцов в Европу, и те доставили несколько десятков новых воробьиных пар. Окруженные заботой, птицы стали плодиться молниеносно. Плотники зарабатывали бешеные деньги - порой на одном дереве висело по нескольку деревянных Домиков для воробьев. Пернатых кормили на средства мэрий, и рвение мэров на этом поприще во многом определяло число голосов на выборах.
Всякая крайность до добра не доводит: на десятом году своего триумфального шествия по Америке многомиллионная армия воробьев обрушилась на поля, сады и огороды. Американцы от восторга сразу же перешли к ненависти. Химические яды, сети, ружья - все пошло в дело. По воробьям чуть ли не палили из пушек. Янки удивлялись - и за что они прежде так обожали этих нахалов, которые к тому же и петь не умеют? Но вот в окрестностях Бостона вдруг необычайно размножились вредные насекомые, они пожирали все подряд. Голод казался неминуемым. И тогда на выручку пришли воробьи. Прожорливые гусеницы отступили. Обрадованные бостонцы снова полюбили воробьев и поставили им памятник в городском парке. Однако чрезмерного размножения этих пернатых в Америке теперь не допускают.
На другом краю земли тоже хотели истребить всех воробьев. Зоолог В. Б. Чекалин, работавший в 1960 году в Китае, рассказывал, что в Пекине и приморских провинциях, где воробьев убивали особенно усердно, попутно били и вообще всех мелких птиц. Птичьи трупики вывозили колонны грузовиков. Публика ликовала. И что же? Стебельки риса даже не успели дать зерно: уничтожение воробьев сняло естественный гнет с насекомых, и те быстро размножились. Особенно много стало каких-то большущих кузнечиков. Их челюсти перемалывали все зеленое. Деревья и газоны облысели. А во внутренних провинциях, где воробьев начисто истребить еще не успели, урожай был приличным.
Правда, немалая часть урожая исчезает и в воробьиных желудках. Но это случается там, где они слишком расплодились. Однажды подсчитали, что в совхозе "Георгиевский" в Казахстане воробьи за лето съели 400 тонн пшеницы. Некоторые колхозы не сеют проса - воробьи могут склевать весь урожай. Вредят они и полям подсолнечника, и виноградникам. Но еще хуже получается, когда поголовно всех воробьев объявляют вне закона. И не потому ли в Австрии, где они наносят чувствительный урон виноградникам, птиц не травят ядами, не убивают из ружей. Воробьев там отпугивают небольшими самолетами, звук мотора которых обращает птиц в паническое бегство. Удовольствие, конечно, не из дешевых. Но вероятно, овчинка стоит выделки - воробьи должны быть под рукой на предмет неожиданного нашествия вредителей. Отстояли же они московские парки, когда лет двадцать пять назад город наводнили бабочки непарного шелкопряда - страшно прожорливого вредителя. Бабочки толпились в воздухе, залетали в окна троллейбусов, садились на балконы. Воробьи не дрогнули - шелкопряды были похоронены в их клювах...
Если бы у меня был сад, я не губил бы воробьев зерном, вымоченным в отраве, не поливал бы ягоды химикатами - эти неприхотливые птицы вернут сторицей свою спасенную жизнь. И уж если от них действительно невмоготу, соорудите пугало. Нарядите его в синее тряпье: воробьи, как и некоторые другие животные, почему-то не любят синий цвет. А на обычном пугале они могут и отдохнуть, и клювик почистить. Наводят ужас на воробьев и светло-синие флажки, развешанные на деревьях. Пишут, что еще больше они боятся блестящих, сверкающих полосок. В сельскохозяйственных изданиях говорится, что небольшие кусочки жести, нанизанные на веревку (три-четыре кусочка на метр шпагата), будто бы ограждают сад от воробьиных визитов. Боятся воробьи и сетей, развешанных на деревьях.
Полагают, что на Земле живет около миллиарда воробьев. Вопреки распространенному мнению некоторые из этого миллиарда соглашаются жить с внутренней стороны квартирных стен. Правда, пребывание в клетке делает птах индивидуалистами - они не хотят пускать в свое проволочное жилье другого воробья. Когда же птицы спокойно летают по комнате, то возможно нечто вроде дрессировки: молодой воробей, живший у московского зоолога П. П. Смолина, подавал ему крохотную лапу.
Воробей - птица презанятная. О нем можно писать и писать... И вот что странно - в школьном учебнике зоологии о воробьях нет ни слова, в университетском курсе - несколько строк. За что же такая немилость?
Слово о голубе
В XI-XIII веках почтовый голубь в Европе стоил столько же, сколько чистокровный арабский жеребец. И не мудрено: телефона еще не было и рыцари с помощью пернатых курьеров поддерживали связь между замками или посылали с голубями записки дамам сердца. А еще раньше голуби служили предметом культа и тотемными животными - покровителями людей. Занятный тотем был у австралийских племен. Голубь там покровительствовал только женщинам. И мужчины, если хотели довести своих подруг до белого каления, дразнили их тушкой дохлого голубя.
Голубям посвящали даже величественные города. Например, древний Вавилон, где мифическая царица Семирамида устраивала висячие сады, был городом голубей. Легенда рассказывает, как в конце царствования Семирамида превратилась в голубку и улетела на небо. Христианская религия тоже считает этих пернатых божьими птицами. Как символ воскресения, голубей клали в могилы мучеников. На Руси охота на этих птиц была превеликим грехом, ибо в них переселялась душа умерших людей.
В древнем Египте приносили голубей в жертву, их чучелами украшали дома, они работали почтальонами в храмах. И все это не мешало египтянам лакомиться голубиным мясом. В Азии голубей не ели. Там ценили не их мясо, а помет, который считался отменным удобрением под хлеб. Во Франции и Италии преобладала другая точка зрения - гуано годится лишь для сада и огорода. (Голубь за год дает три килограмма помета, который по содержанию азота вчетверо, а по содержанию фосфора - втрое богаче конского навоза. Разведя помет в десяти объемах воды, им хорошо поливать комнатные цветы, но не чаще, чем раз в месяц.)
В прошлом веке голубями бойко торговали на рынках Западной Европы, а в некоторых селах голуби, разводимые в вольерах, были чуть ли не единственным мясным кушаньем. Но самый неуемный аппетит на голубиное мясо оказался у американцев. Они дочиста съели диких странствующих голубей, стаи которых были столь огромны, что, пролетая, закрывали солнце. В такой живой туче махало крыльями около миллиарда птиц. Туда, где кочевали стаи, пригоняли свиней, чтобы откормить их даровым мясом пернатых. Птиц солили и отгружали бочками. Птенцов длинными палками выковыривали из гнезд. Конец варварства был грустным: последняя представительница странствующего пернатого племени - голубка по кличке Марта умерла в зоопарке первого сентября 1914 года. Зоологи до самой ее кончины надеялись спасти вид: объявили огромную по тем временам награду в 1500 долларов тому, кто увидит хотя бы одного голубя. Но найти кавалера не удалось...
Больше никто не узнает вкуса странствующего голубя, который мог бы стать домашней птицей. Зато блюда из голубей нынешних мясных пород во многих странах вовсе не экзотика. В курице средней упитанности 70,8% воды. И если курица прямо-таки по горло налита водой, то голубь лишь наполовину мокрый - в тушке сорокадневного мясного голубя воды 49 %. А вот по жиру голубь далеко обогнал обитателей курятника - он вшестеро жирнее. Голуби мясной породы тянут по 650-700 граммов. Им дают зерно и около 10 граммов минеральных и сочных кормов в день. Иногда устраивают принудительную диету - несколько раз в день шприцем с резиновой трубочкой до отвала пичкают голубя гороховой кашей с примесью мела и костной муки. За три дня перед подачей птицы на стол ей скармливают семена аниса, укропа и ягоды можжевельника, что придает мясу особый аромат.
Молодой голубь - это диетическое, мелковолокнистое мясо с легкоусвояемыми белками. В меню зарубежных ресторанов жареные и пареные голуби - обычная вещь. И совсем недаром, например, в Чехословакии и Франции в механизированных вольерах держат по сто тысяч голубей. Такие хозяйства дают десятки тысяч тонн мяса в год. Ибо пара голубей за год приносит 10-14 птенцов.
Человек вывел великое множество пород - декоративных, спортивных, мясных. Они и выглядят, и летают по-разному. Например, николаевские голуби (тучерезы) порхают, как бабочки. Но если их унесет ветром, они не найдут дороги домой. И уж конечно, декоративные голуби совсем никудышные проводники. Зато среди них столько красавцев...
Мясной голубь тяжеловат, грузен, но и обычный сизарь, хотя выглядит изящным, окутан солидной жировой тканью. Жировое депо утепляет птицу; расходуется оно строго дозировано. Советский орнитолог В. Р. Дольник полагает, что интенсивность поступления в кровь свободных жирных кислот обусловлена сезоном года и даже временем суток.
Жировые запасы, или, говоря по-человечески, дефекты голубиной фигуры, скрыты под пышной одеждой: оперение в объеме птицы занимает более половины, а весит лишь десятую часть голубя. Самые нужные перья - маховые на крыльях и рулевые на хвосте. Но голубям плохо бы пришлось и без порошковых перышек, кончики которых все время крошатся и припудривают тело. Поэтому даже у пестрых голубей оттенки не кричащие, а мягкие. Однако назначение порошковых перьев вовсе не в том, чтобы голубь не выглядел легкомысленной канарейкой; пудра заменяет копчиковую железу и как бы смазывает перья. Если бы голуби не пудрились с утра до ночи, они промокали бы даже под небольшим дождем. И другая любопытная черта - кажущееся невесомым оперение тяжелее скелета, тяжелее всех голубиных костей!
Голуби не могут быстро бегать, не могут взять что-нибудь своей розовой лапой. Хотя на лапах, как и на клюве, есть чувствительные нервные окончания. Зато крылья у голубей замечательные - на них можно обогнать стрижа (рекорд наших спортивных голубей - 1,58 км в минуту).
А заметили ли вы, как уличные сизари хватают корм? У обитателей карнизов очень удобный зоб. Это два мешка для складывания пищи, когда желудок уже полон. Сначала раскрывается левый мешок, а правый открывается после его заполнения. Благодаря мешкам голубь не умрет даже холодной зимой, если хотя бы раз в день набьет мешки.
Зоб хорош и тем, что заменяет вымя: во время выкармливания птенцов стенки зоба самца и самки выделяют всамделишное птичье молоко. По химическому составу оно напоминает молоко кролика, а по вкусу сходно с прогорклым сливочным маслом.
Чтобы откушать молока, птенец прислоняет клювик к углу папиного или маминого носа и слизывает молочко, которое скорее похоже не на молоко, а на желтую сметану. На этой сметане птенец растет не по дням, а по часам - уже на следующий день после выхода из яйца тяжелеет вдвое. Спустя неделю родители начинают примешивать к молочку размягченные в зобу зерна. На десятый день голубка перестает кормить отпрысков молочком, но папаша еще несколько дней не решается оторвать их от "груди".
Эта физиологическая перестройка как-то влияет и на психику птиц. И не потому ли спортивные голуби показывают лучшие результаты в соревнованиях, когда их птенцам исполнится десять дней?
Птенчики тоже придерживаются некоего графика - предпочитают выклевываться из яиц с 10 до 12 часов дня. И у голубок есть свое магическое время - они откладывают первое яйцо всегда после трех часов пополудни.