Темный частокол леса перерезала блестящая голубая стрела - это летел вниз по реке зимородок. Канюки уплыли к югу на тающих в золотом ореоле крыльях и утонули в солнечных лучах.
"Пиит!" - раздался короткий, резкий крик там, где серебряное острие прочертило по илу ржавую дорожку. С рыбой в клюве зимородок мчался к птенцам, ждущим его в песчаной норе над Мышиной заводью. Вдоль берега вились, щебеча, воронки, повисали над головами волов, склевывали хрусткокрылых мух с их губ и между рогами. Тарка зевнул и опять задремал.
Из-за гребня дубняка поднялась темная тучка, и зелень молодых листьев поблекла. Застучал по касатику дождь. Река миллионами брызг устремилась навстречу принесенным с Атлантики каплям. Но вот тучка ушла, и снова луг заструился жаром и блеском. Ласточки летели вверх по течению и, покидая у излучин сверкающую рябь и желтые чашечки калужницы, стремительно пересекали луговину и садились на дорогу у моста. Здесь, в ухабах и рытвинах, скапливалась после дождя сероватая грязь, которая застывала крепче, чем просоленный морем коричневый ил. Найти ее можно было только здесь, потому что с обеих сторон дорога круто спускалась к мосту, и, опасаясь повредить ноги лошадей, ее не покрывали гудроном. Воздушные каменщики готовились строить гнезда на стропилах коровников и амбаров; они летали попарно, вознося хвалу солнцу.
Неподалеку от моста росла бузина, прямая и крепкая, как дубок в парке, одно из немногих деревьев этого семейства с мягкой древесиной, не искалеченное ветрами в долине Двух Рек. Его крона частично прикрывала автомобиль, в закрытом кузове которого, спрятавшись от ветра, сидели несколько мужчин и женщин. Они ожидали гончих, Чтобы выйти к парапету моста, а возможно - если будет надежда быстро и без хлопот убить свою жертву - и на луг за низкой деревянной оградой. Другие автомобили остановились на самом мосту. Увидев коричневые клубы выхлопных газов, застилавшие солнце, ласточки вновь взмывали в небо и уносились вдаль. Вдруг рев собак за мостом стал громче - выдра проскочила сквозь заслон и приближалась сюда.
Это была Белохвостка. Ее гнали уже три часа. Крики охотников, голоса собак, топот ног преследовали ее, когда она металась то вверх, то вниз по реке, от убежища на глубину, из глубины на мелководье.
- Ату его!
Белохвостка увидела лица и размахивающие руки над парапетом моста, но не повернула обратно.
Напоенные светом капли скатывались по зеленым листьям касатика, его острия, казалось, впивались концами в небо. Тарка лежал неподвижно, насторожив уши. Капли шелестели, падали на землю с мягким, сочным звуком. Белохвостка пробиралась сквозь крепь, пасть ее была широко раскрыта. Тарка, уже с полчаса прислушивавшийся к отдаленным крикам людей и голосам собак, заметил ее приближение. Внезапно до них донесся громкий заливистый рев - это Капкан нашел глубокие отпечатки лап Белохвостки там, где она выходила на берег.
Выдры пробежали меж стеблей касатика, спустились в реку. Тарка распластался на мелководье и поплыл, лишь слегка отталкиваясь лапами от каменистого дна. Он двигался медленно, как угорь, плавно, как вода, свободным волнообразным движением. Время от времени вылезал у самой кромки ила, пробегал несколько шагов и вновь бесшумно нырял. Гончие топтались вокруг того места, где он отдыхал, взлаивали, напав на горячий след.
Длинную заводь Тарка одолел самым быстрым своим аллюром; каждые пятьдесят ярдов он высовывал нос, чтобы вдохнуть воздух, и сразу же уходил вниз. Он уже оставил позади дубняк и поравнялся с узкой канавой; сюда стекали воды небольшой лощинки, где паслись волы. С одной ее стороны был высокий, поросший деревьями берег, с другой - топкая грязь. С корней деревьев в шести футах над головой Тарки свисали морские водоросли. Тарка пошел вдоль русла, укрывшись под широкими, заостренными листьями осоки. Дойдя до трясины, он выбрался наверх и побежал по протоптанной стадом тропе, за которой опять начиналась топь, отделенная от противоположного берега дамбой.
На реке раздался голос Капкана, и Тарка скользнул в другую канаву, заканчивающуюся трубой. Бурая грязь сменилась черной, липкой тиной, и его коротенькие ножки переступали с большим трудом. Труба выходила к "горке" на берегу. Путь вел в темноту, свет прорывался только сквозь щели в круглом деревянном люке, который не пропускал на поля прилив. Тарка ткнулся носом в щель, втянул воздух и притаился.
Два часа он неподвижно лежал позади люка, пока гон не замер вдали. Постепенно бег реки замедлился, песня ее примолкла, наступило затишье. Но вот послышалось журчанье тонких струек, плеск наката, шелест медленно идущих вспять веточек и пены за каймой ила - море снова наступало на сушу. Села на берег цапля и, прошествовав по грязи, вошла по колено в воду. С илистого дна поднималась в поисках пищи камбала. Цапля наклонила голову, всмотрелась, сделала шаг и стремительно опустила клюв. Настороженно прислушалась. С реки тянулась тонкая ниточка звука, за нее зацепилась петлей еще одна, еще и еще; они летели по воздуху, словно осенние паутинки. Это сзывали обратно гончих. Опять настала тишина, и цапля вернулась к ловле. Ленивые темные волны омывали ее тонкие зеленые голени. Всплеск, мерцающий трепет, брызги воды - цапля, шагая, глотала рыбу за рыбой. Ярдах в двадцати от деревянного люка птица вдруг выпрямила длинную шею, приподнялась на пальцах, выскочила на песок и тяжело взлетела в воздух, поджав ноги и втянув голову в плечи. Цапля увидела людей.
Запахи, принесенные приливом с низовья, перекрыли слабый выдриный дух, и стаю уводили обратно в псарню. Через щели в разбухшем ясеневом люке до Тарки донесся, словно охотничий рог, голос старшего егеря, который разговаривал с собаками, радостно валившими следом за ним по берегу реки. Впереди бежал старый Менестрель - он всех их выучил находить и "показывать" выдр. Морда к морде с ним трюхал Капкан, у правила - рано состарившаяся от бесконечного плаванья Дева. За ними следовала усердная Бедолага, которая часто работала в одиночку; где только можно было ошибиться, она ошибалась; стоило стае оказаться у высохшей старицы То, она и никто другой наводила на след Лохмача; если от стаи отбивалась собака, это опять же была Бедолага. Рядом с ней бежал Капитан, черный, в рыжих подпалинах жесткошерстный пес, похожий на помесь борзой с шотландской овчаркой. Обычно егерь не брал его на важные охотничьи сборы, потому что голос Капитана резал ухо, как обоюдоострый нож. Когда он натекал на след, он не ревел - верещал, а на гону захлебывался визгом, разбрызгивая слюну. Среди гончих, то и дело принюхиваясь к траве в поисках крысиной норы, сновал терьер Кусай, а за ним, как добродушный, ленивый и сильный парень на поводу у остроглазого продувного мальчишки, трусил Руфус, которому полевые мыши казались куда вкусней, чем подтухшая выдра. За Руфусом следовала Росинка; ее длинная желтовато-коричневая шерсть завилась от сырости кольцами, уши свисали почти до земли.
Часто, когда охотники делили между собой трофеи, эти уши хлопали среди обтянутых синими гетрами ног и зубы покусывали шерстяную ткань, словно это была бурая шерсть их добычи. Рядом с уорфдейлской сукой - Росинка была единственной чистопородной выдриной гончей в стае - бежали Повеса и Актер, грязно-белые псы, настолько похожие друг на друга, что никто, кроме егеря, не мог их различить. За ними следовали Данник и Прыгун, которые вечно грызли корневища дерева, в которых укрывалась выдра; Болиголов, слепой на один глаз, некогда проткнутый терновой колючкой, и покрытый серой нитью шрама; Ураган, престарелая ирландская оленегонная со сточенными клыками; Грач, Звонарь, Горлан, Певун, Кэролайн, Морячка, Русалка и Браслет, который всегда стоял в стороне от стаи, когда собаки "показывали" убежище выдры, и заунывно ревел, как сирена маяка. Последними бежали Весельчак, вступающий в драку с другими собаками, когда те набрасывались на выдру, Зубач и Плевел - гончие, ходившие раньше на лис. Собаки валили по верху дамбы между низеньким, семенящим старшим егерем и длинноногим выжлятником, привыкшим к ходьбе еще в те времена, когда мальчишкой он пересекал поле за полем по пути в школу.
В двадцати шагах позади стаи шел ловчий с двумя членами охотничьего клуба. Он говорил о том, что день прошел прекрасно, хотя, конечно, жаль, что им не удалось взять выдру. Вдруг старый Менестрель остановился и поднял морду. В холодном воздухе, тянущем с реки, явственно чуялся выдриный запах. Вот воздушная струя достигла Капкана; он вскинул голову, взлаял и кинулся по травянистому берегу к разрытому дерну над "горкой". Заколыхались плюмажами собачьи правила. Капкан прыгнул в воду, за ним - половина стаи. Бедолага принялась терпеливо обнюхивать илистую прибрежную полосу. Капитан захлебнулся визгом.
До дна было три фута. Гончие полезли вверх по "горке", некоторые скатились обратно, оставляя на затвердевшей глине под жидкой грязью глубокие следы когтей. Они заливались и царапали землю перед круглой деревянной крышкой люка, а сверху дирижировал хором Браслет. Терьер Кусай, тявкая и подвывая, нетерпеливо протискивался вперед под их лапами и между боками. Охотники перешли речку вброд, нащупывая путь окованными металлом кольями. Думая, что в дренажной трубе скрывается выдра, которую они гнали пять часов, и что в прилив усталым собакам вряд ли удастся убить даже измученную выдру, если она уйдет в воду, ловчий не отозвал стаю от люка, когда повел Кусая к открытому концу трубы, возле которого, словно огромные раздавленные ягоды ежевики, чернели глубокие следы Таркиных лап. Кусая легонько потрепали по спине и подтолкнули в темную дыру. Он быстро пополз вперед, дрожа от возбуждения.
Тарка повернул от исполосованной светом крышки, зачмокала липкая типа. Его сердце билось так быстро, как стучат капли иссякающей струи. "Бум-бум-бум!" - гудело под собачьими лапами набухшее дерево у него за спиной. Тарка осматривался по сторонам в поисках пути к спасению. Он пополз назад, прочь от оглушающего грохота, и увидел приближающегося врага до того, как смог унюхать его. "Ис-ис-ис!"
Они встретились и сплелись в скользкий от тины клубок. Терьер мертвой хваткой вцепился в хвост выдры. Тарка кусал его, стремительно, как жалит гадюка, за щеку, плечо, бок, ухо, нос. Звуки глухих ударов, чмоканье грязи, рычание и шипение стали еще слышнее, когда подняли крышку и свет упал на два - рыжее и черное - ходящие ходуном пятна. В отверстие протянулась рука и схватила выдру за хвост; другая рука взяла за загривок пса. Из трубы вытащили длинного черного скользкого зверя с повисшим на нем терьером. Кругом с заливистым ревом прыгали гончие. Рука поймала Кусая за обрубок хвоста, другая - сдавила морду с боков, стараясь раздвинуть челюсти. Тарка, болтавшийся вниз головой, извивался и корчился всем телом; вот спина его выгнулась дугой, и, внезапным движением вскинув голову, он вонзил зубы в сжимавшую его руку. Рука дернулась, выпустила хвост. Тарка упал, змеей заскользил между сапог и собачьих лап и съехал по илистому склону, увлекая за собой Кусая.
Старый егерь, Кусай и Тарка.
Гончие топтали его, старались "замять". Вот Тарка скрылся под ними, вот его схватили, отбросили в сторону, снова подняли, затрясли. В какой-то момент его держали одновременно восемь пастей. Собаки глухо и злобно рычали. Мелькали, заслоняя его, белые, коричневые, черные бока и спины. Тарка прокусил Капкану брылы, подкинутый кверху - цапнул за нос. Кусай все так же висел у него на хвосте, у самого основания. Клубок собак с терзаемой выдрой докатился до кромки воды и распался. Собачьи головы снова задрались вверх, послышался рев. Гончие опустили носы, кое-кто нырнул следом за Капитаном, чей острый, как нож голос резал воздух.
Но Тарка исчез, а с ним и Кусай. Минуту спустя терьер показался ярдах в сорока от места драки и поплыл к берегу, отфыркиваясь и пыхтя; в зубах он все еще стискивал волоски из хвоста выдры.
13
На стрежне прилив стремительно шел вперед. Он нес с собой сучья; порой на поверхности мелькал кончик ветки и вновь скрывался. Тарка огибал их, двигаясь к ленте воды, бегущей под неровным гранитным отвесом левого берега наперерез приливу. Узкая лента струилась к морю. По пути она задевала корни дубов и увлекала водоросли, висящие на них после утреннего отлива. Выдра подплыла к одному из корней, с трудом схватилась за него когтями, дыша открытой пастью. Две розовые точки над носом тут же сделались красными; кровоточили лапы, спина, шея, плечо, бок и хвост. Пока Тарка был среди гончих, он не ощущал ни страха, ни боли, все его чувства, все силы претворялись в движенье с единственной целью - спастись. Теперь, в соленой воде, раны засаднили. Он лежал с четверть часа неподвижно, со страхом прислушиваясь, не раздастся ли голос Капкана.
Но гончих не было слышно. Вода поднялась еще выше, сняла Тарку с корня и помчала дальше. Он миновал Мышиный карьер и дубняк и теперь плыл меж лугов, вдоль глубокого излучистого русла. По берегам густо рос боярышник, на его нижних ветвях висели сухие водоросли с застрявшими в них веточками, травинками, а иногда - скелетом кролика или птицы. Зацепившись за боярышник, колыхалась в воде ветка куманики, причесывала колючками накипь прилива. Выше рос горицвет - его нежные бледные венчики поднимались на высоких стеблях с мертвых пней, некоторые уже поломанные и поникшие, втоптанные в грязь и погрузившиеся в сон.
Река кружила, неуверенно петляла по мягким пастбищам. Тускло поблескивала приливная волна, серо-коричневая, в желтых крапинах, как тюленья шкура. В иле, по сторонам, лопались пузырьки. Волна вынесла Тарку к середине последней доступной морю излучины и застыла, как мертвый тюлень. Начинался отлив. Тарка вылез на мелководье, где по камням журчала пресная вода, и подошел к двум скалам, покрытым зеленым водяным мхом. Там он сел и, попив, чтобы выполоскать из пасти соль, принялся зализывать раны. На траву легли длинные тени, высоко над долиной разносился еле слышный визг стрижей, с нетерпением ожидающих захода солнца, когда они начнут свои таинственные звездные игры.
За тем местом, куда достигал прилив, круто уходили в воду голые земляные откосы, лишь наверху бахромой нависала трава. Выглядывали из земли проростки недотроги. Качались под вечерним ветром зеленые ивы. Тарка шел под берегом по сухой гальке и чистым песчаным промоинам, пока не добрался до корней высокого дерева в дальнем конце рябившей водоворотами заводи. Он заполз в темноту, на сухой выступ корня, и заснул.
Когда Тарка, вялый, голодный, с онемевшим телом, вышел из своего убежища, на высоком майском небе сквозь ветви уже посверкивали звезды. У зеленых скал вода низвергалась десятками прозрачных струек. Тарка пробежал верхом до следующей излучины, спустился к реке, пересек мель и поднялся на противоположный берег. Он сделал петлю, которая вывела его к железнодорожной насыпи, пролез сквозь низкую живую изгородь из кустов боярышника, взобрался по откосу к рельсам и пошел по деревянным шпалам, чтобы вонь машинного масла, гудрона и гари перебила его запах, если гончие нападут на след.
У следующего моста, под которым было гнездо сычика, Тарка сошел с колеи к воде и двинулся вниз по течению; он выискивал рыбу под камнями и в омутах. Оставил позади дамбы с травянистыми уклонами, проплыл мимо лодок, вытащенных на галечный мыс перед длинным автодорожным мостом. Поймав камбалу, Тарка направился к берегу, но берега не было. Вода с плеском лизала каменную стену. Тарка подплыл под пролет моста и съел рыбу на песчаном наносе у старой брошенной ванны из оцинкованного железа. За автомобильным мостом на двух круглых железных, глубоко ушедших в гравий быках стоял железнодорожный. В то время как Тарка огибал правый бык в надежде найти прилепившихся там мидий, о подножие быка плеснула волна. Море снова шло в наступление. Оно затопляло ребристые песчаные мели, переговаривалось с камушками и ракушками, бурлило на перекатах и нетерпеливо спешило дальше. "Хью-и-ик!" Тарка схватил зубами пену, не обращая внимания на то, как защипало раны. "Хью-и-ик!" Соленая волна пришла с моря, а море - друг выдрам.
Плывя дальше по взбаламученной заводи, Тарка увидел метнувшуюся в сторону большую рыбу и бросился вслед. Задние лапы поджались под брюхо и с силой толкнули его вперед, спина изогнулась дугой, открыв глубокую, чуть не до позвоночника рану, нанесенную зубами Капкана. Пошла кровь, но Тарка не чувствовал боли в радостном азарте погони за рыбой. Кефаль - одна из многих, поднявшихся от эстуария вместе с приливом в поисках пищи, - от страха чуть не врезалась в набережную. Спас ее только прыжок: взлетев на ярд в воздух, она шлепнулась обратно и помчалась вниз по реке. В том месте, где выпрыгнула рыба, Тарка выглянул наружу и снова нырнул. Подплыл к основанию стенки и, повернув у железнодорожного моста, сделал три толчка направо, затем - три налево, высматривая, не блеснет ли чешуя. Он двигался под набережной, пока не встретился с приливом. Вот еще одна рыба мелькнула перед ним в мутной круговерти и устремилась в узкий приток; Тарка - за ней, но ничего не увидел и вернулся на простор реки. Переплыл на другую сторону, к верфи, затем пошел обратно, вдоль моста, отыскивая рыбу у каменных волнорезов.
Когда он добрался до набережной, вода с шумом неслась между быками. Проплыв под стеной, Тарка свернул в рукав - речушку Иоу - и отдал себя на волю прилива. Слегка ударяя лапами, он пересек русло зигзагом от края к краю, выискивая рыбу. Всякий раз, приближаясь к скользкому откосу берега, он высовывал плечи и голову, чтобы набрать воздуха и оглядеться, затем, оттолкнувшись задними ногами от гальки, плыл к другому. Тарка часто отклонялся, чтобы взглянуть на вещи, валявшиеся на дне: дырявые чайники, кастрюли и миски, ломаные канистры.
Он заметил неясные силуэты рыб сверху и позади и преградил им путь, когда они кинулись было к морю. Кефаль помчалась от него с быстротой, втрое превышавшей быстроту выдры, но Тарка уверенно следовал за ней. Прилив шел уже со скоростью шести узлов, увлекая за собой рыбу. Тарка погнал кефаль дальше. Вот они миновали еще один - Пилтонский - мост, за которым текла по трубе вода из мельничной протоки. Здесь каменная стена кончалась, и над глинистым берегом наклонялся частокол из увешанных водорослями деревянных свай. Тарка проплыл мимо склада пиленого леса, и через минуту речушка снова повернула на север, затем на восток. Она была похожа на большого, раздувшегося слизняка.
За следующим мостом рыба-вожак изогнулась - блеснула чешуя - и, ударив хвостом, бросилась назад на расстоянии какого-нибудь дюйма от пасти Тарки. Тарка схватил зубами пустоту. Кефаль ускользнула, а с ней еще шесть серых сестер, однако двум последним рыбам Тарка вновь загородил дорогу и погнал их по прямому, все сужающемуся руслу в мелкий затон с непривычной для кефали неподвижной и прозрачной водой.