- Отлично! Молю Пресвятую Деву, чтобы он явился поскорее, а то мне уже порядком надоел этот лесок, да и, к слову сказать, твоя компания тоже, amigo mio , - нет-нет, не стоит хвататься за рапиру, потому что в руках у меня, пистолет, а ссориться нам ни к чему! Лучше расскажи, как тебе удалось улизнуть из Портсмута и откуда у тебя эта прелестная игрушка и золото, которым ты хвастался?
- Я заработал помилование и кругленькую сумму за то, что выдал властям маленького дьявола, шотландского пирата, да только он в конце концов каким-то чудом выскользнул из петли, после чего я вполне мог бы занять его место на виселице, если бы не пришпорил как следует своих лошадок! - И он с довольным видом похлопал себя по бедрам.
- А как тебе удалось заполучить этого пирата?
- Он сам натолкнулся на меня, когда ухитрился бежать из тюрьмы, и по наивности поверил, будто я собираюсь помочь ему, что и позволило мне положить в карман приличный куш! - и негодяй осклабился, обнажив в ухмылке желтые корешки гнилых зубов.
Выражение брезгливости промелькнуло на лице "меченого" испанца, однако он ничего не сказал, а Гоблинс, достав из мешка хлеб и мясо, с жадностью принялся поглощать еду, точно хищное животное, каковым он, в сущности, и являлся.
- Я вижу, ты ничего не делаешь без пользы для себя, сеньор Гоблинс, - сказал испанец после долгой паузы, во время которой рыжий оборванец покончил с едой и теперь сидел, вытирая губы широкой ладонью, - но мне до сих пор непонятно, почему ты так ненавидишь нашего приятеля, который в последний раз совершает сегодня прогулку верхом?
- У меня имеются веские основания ненавидеть этого проклятого гордеца, вспыльчивого, точно камышовый кот! Последний раз у нас с ним была приятная встреча на борту "Паши" в семьдесят втором году, когда он приказал привязать меня к носовой пушке и высечь так, что я едва мог стоять, да еще пригрозил мне высадкой на необитаемый остров, разрази его гром! Ну да, слава Богу, сегодня он успокоится навеки!
- Ага! - сказал испанец. - Ив чем же состояла твоя вина?
- Да все вышло из-за одного дикаря-туземца, индейца племени москито, который вбил себе в башку, будто я должен уплатить ему за пойманную им рыбу. Он даже имел наглость вступить со мной в пререкания, и я свернул ему шею после того, как сделал из него чучело для битья, - отличное чучело получилось, ха-ха!
- Тише, дурак! - зашипел на него "меченый" испанец. - Я слышу топот копыт. Ты можешь все испортить!
Гоблинс опять поморщился, но промолчал, потому что и до меня донесся отдаленный цокот копыт, приближающийся с каждой минутой.
- Набрось плащи на головы лошадей и следуй за мной, - приказал испанец, и оба поползли к дороге; я последовал за ними, дожидаясь своего часа. Прошло пять минут, и на верхней точке спуска, который вел прямо к тому месту, где мы лежали, показался всадник. Он ехал быстро, и вскоре расстояние между нами сократилось настолько, что я уже мог разглядеть в нем мужчину средних лет с загорелым лицом и коротко подстриженной бородкой. Заметно было, что он не привык к верховой езде, так как дёргался в седле вверх и вниз, широко расставив локти; больше, однако, я ничего не успел рассмотреть, потому что испанец проговорил, обращаясь к своему товарищу:
- Это он! Я выстрелю, и затем мы оба набросимся на него. Ошибки быть не должно!
Всадник, казалось, ничего не подозревал, приближаясь быстрым галопом и представляя собой отличную цель для испанца, который уже поднял пистолет; но прежде, чем он успел спустить курок, я выстрелил в него и то ли попал, то ли нет, но пуля его прошла мимо цели.
Всадник осадил коня так, что животное осело на задние ноги, и выдернул шпагу из ножен, озираясь по сторонам; и тут, к моему удивлению, из кустов на противоположной стороне дороги выскочили двое мужчин и яростно набросились на него. Я увидел, как всадник склонился в седле и пронзил одного насквозь, тогда как второй схватил его лошадь под уздцы. Гоблинс и испанец немного замешкались, немало, видимо, озадаченные моим выстрелом, но затем тоже покинули свое укрытие и бросились к человеку в седле, громко крича и размахивая шпагами. Я последовал за ними.
- Ха! - воскликнул всадник. - Силы становятся немного неравными! - И он сделал выпад в сторону испанца, но промахнулся.
- Я с вами! - закричал я во весь голос и рукояткой пистолета что было силы ударил по затылку бандита, державшего лошадь; тот рухнул как подкошенный, и я повернулся к Гоблинсу.
- Клянусь святыми мощами! - ахнул рыжеволосый, хитро оскалясь. - Да ведь это маленький пират! - И он прыгнул в мою сторону со шпагой наголо; однако я увернулся, нырнув под клинок, и сшиб его с ног тем же приемом, которым свалил дебила у ворот тюрьмы. Мы вцепились друг в друга, катаясь в пыли, рыча и огрызаясь, словно дикие звери; силенкой его Бог не обидел, да и ловкости ему было не занимать; к тому же он был намного тяжелее меня. Вскоре силы мои начали иссякать, и я почувствовал, как его цепкие пальцы впились мне в горло. Я видел перед собой его выпученные, налитые кровью глаза, хищный оскал на его торжествующей физиономии, но ничего не мог поделать, тщетно пытаясь столкнуть с себя его грузное тело. И тут рука моя наткнулась на рукоятку ножа, торчавшего у него за поясом; не долго думая, я выхватил нож и вонзил его в грудь рыжеволосого бандита. Пальцы у меня на шее разжались, и тяжесть, давившая на меня, исчезла; кашляя и отдуваясь, я сел на землю, весь покрытый пылью и пятнами крови. Одного лишь взгляда было достаточно, чтобы убедиться: рыжий Билл Гоблинс никому больше не причинит хлопот в этом мире, разве что в аду Сатане придется от него порядком натерпеться!
Всадник тем временем спешился и, стоя рядом с конем, невозмутимо вытирал шпагу о куртку бандита, которому я проломил череп рукояткой пистолета.
- Клянусь королевой Бесс, - сказал он, внимательно приглядываясь ко мне, - чертовски ловкий удар! Затылок у парня стал совсем плоским, как доска!
- Нужда научила, - буркнул я в ответ.
- Вы шотландец, судя по выговору?
- Совершенно верно.
- Что ж, мастер шотландец, неплохо сработано, очень неплохо! Три мертвеца на королевской проезжей дороге, и ни единой царапины у нас!
- А где испанец? - спросил я, оглядываясь по сторонам.
- Эге! - присвистнул он. - Так вот из какой породы этот чернявый пес! Я бы его прикончил, да только он улепетнул в лес, точно заяц. Но откуда вы знаете его, сэр?
Я объяснил, каким образом натолкнулся на бандитов, и он внимательно меня выслушал, время от времени кивая головой.
- Так-так, - сказал он. - Тщательно подготовленный заговор, но благодаря вам, сэр, неудавшийся; а теперь попрошу вас не упоминать больше о случившемся и помочь мне похоронить этих несчастных забияк!
- Минутку, сэр, - возразил я, - но у того вон рыжего негодяя моя шпага и несколько крон, которые он заработал буквально за мой счет!
Незнакомец опять внимательно посмотрел на меня, недоумевая, как отнестись к моим словам, и мне пришлось рассказать ему часть моих приключений, пока мы с помощью ножа Билла Гоблинса и заостренного кола осуществляли траурный обряд погребения.
- Так-так, - снова проговорил незнакомец. - Я слышал, как тот рыжий парень назвал вас пиратом. Клянусь собственной головой, вы точно кошка - всегда падаете на четыре лапы! Вам просто на роду написано быть моряком. Куда вы направляетесь сейчас?
- Я еду в Плимут, - ответил я.
- Тогда будем придерживаться одного курса, - сказал он. - Вы с успехом замените моего доброго Генри Дедлайтса, который, готов побожиться, до сих пор проклинает на чем свет стоит свою захромавшую лошадь! Но как ваше имя?
- Джереми Клефан, - представился я, - но некоторые зовут меня просто Коротышкой.
Незнакомец от души расхохотался.
- Неплохое имя! - сказал он. - Тем более что маленький рост не мешает вам совершать большие дела. Ну что ж, как говорится, око за око - позвольте представиться и мне. Меня зовут Фрэнсис Дрейк, я солдат и моряк, а также верный слуга нашей славной королевы Елизаветы, да хранит Господь ее за это! Кстати, неплохая рифма получилась! - И он почтительно приподнял свою шляпу.
Я вздрогнул, услыхав, что человек, которому мне довелось оказать услугу, был не кем" иным, как знаменитым английским моряком, чье имя было известно даже в Керктауне, и я понял, почему испанец назвал его "Божьей карой" и почему эти люди, католики, подкупленные Испанией, устроили на него засаду. И тем не менее, глядя на него, я видел перед собой как раз такого человека, каким я представлял себе великого Дрейка. Он бы немного ниже среднего роста, но великолепно сложен, с широкой грудью и крепкими конечностями, с короткой и мощной шеей, с гордой осанкой и легкой походкой чуть-чуть вразвалку, свидетельствовавшей о долгих годах, проведенных на море. Каштановые волосы его и бородка были коротко подстрижены, и на живом, энергичном лице сверкали два серых глаза, зоркие и проницательные, точно у коршуна. Что касается остального, то у него была манера быстро разговаривать и поразительное умение расположить к себе человека с первого взгляда; во всяком случае, так произошло со мной, иначе я не стал бы с ним откровенничать о своих делах.
На нем был камзол красновато-коричневого цвета со шнуровкой на груди, гофрированное крахмальное жабо и золотая цепь на шее, а плащ его по причине знойного дня был туго свернут и приторочен сзади к седлу. Таким я увидел сэра Фрэнсиса Дрейка в последнюю неделю августа тысяча пятьсот восемьдесят пятого года.
Мы отправились в путь не мешкая, пустив лошадей быстрой рысью, ибо до Плимута оставалось еще добрых миль тридцать, а день уже клонился к вечеру. Мой новый знакомый пребывал в отличном расположении духа, успешно избежав предательской засады убийц: он смеялся, шутил и рассказывал мне истории о морских сражениях и героических делах в далеких незнакомых странах, пока я не поклялся себе, что никогда до сих пор не встречал еще лучшего попутчика. В конце концов я признался ему в этом, и он в ответ рассмеялся еще веселее.
- Ах, мастер Клефан, - сказал он, - я чувствую себя, как мальчишка-школьник на каникулах: ведь скоро меня ждут новые заботы и хлопоты, вот почему я наслаждаюсь каждой свободной минутой, пока могу!
- Опасаетесь новых покушений на вашу жизнь? - поинтересовался я.
- Нет-нет, речь вовсе не о том в городе Плимуте мне ничто не угрожает. Но через две недели я отправляюсь в плавание в Вест-Индию, а дел еще осталось невпроворот, потому что я рассчитываю на два десятка судов и надеюсь с Божьей помощью померяться силами в честной борьбе с кораблями-сокровищницами Его Святейшего Величества короля Испании.
- Аминь, - сказал я, и он снова рассмеялся.
- Что у вас за дела в Плимуте? - спросил он некоторое время спустя.
- Я должен встретить "Королевскую гончую" и Саймона Гризейла.
- А потом?
- А что потом, я не знаю.
- В таком случае, - сказал он, - почему бы вам не отправиться со мной? На одном из судов команда еще не укомплектована, и я могу обещать вам чудесное путешествие, а в конце его, возможно, и полный карман золота, если дела пойдут успешно. Храброе сердце и добрый клинок - вот что нам нужно, мастер Клефан, а у вас есть и то и другое; итак, что скажете?
Я немного подумал, прежде чем ответить; хоть я никогда и не мечтал о подобных вещах, но, с другой стороны, не видел и причины, почему бы мне не принять предложение.
В Англии у меня не было никаких перспектив, кроме возможности попасть в тюрьму, если наши пути с Недом Солткомбом снова скрестятся, а здесь меня ожидало приключение как раз в моем вкусе, с реальной надеждой разбогатеть в случае удачи; однако я, подобно только что оперившемуся птенцу, не решающемуся вылететь из гнезда, все еще колебался.
- Я должен посоветоваться с Саймоном Гризейлом, - смущенно проговорил я. - У него могут быть какие-нибудь другие планы.
- Послушайте-ка, мой хитрый шотландец, - сказал сэр Фрэнсис. - Этот ваш Гризейл - долговязый малый с постным лицом и косящим глазом?
- Верно. Вы его знаете?
- Знаю ли я Саймона? Да он самый отчаянный морской пес из всех, кто только ступал на палубный настил, хотя он и наполовину солдат; года два тому назад мы вместе с ним огибали мыс Горн. Можете не сомневаться, мастер Клефан, он клюнет на приманку, как девонская форель на мясную муху! Итак, повторяю: что вы скажете о моем предложении?
- Если Саймон отправится с вами, то я согласен, - ответил я.
- Браво! - воскликнул он. - Решение - достойное мужчины и шотландца, которому в драке нет равного под солнцем; а теперь давайте-ка прибавим парусов, иначе до утра не доберемся до Плимута!
Больше мы с ним почти ни о чем не разговаривали и, пришпорив лошадей, добрались до морского порта после наступления темноты; он даже слушать не захотел, когда я попытался распрощаться с ним, но заставил меня разделить с ним ужин - и весьма шикарный к тому же, ведь, как я вскоре убедился, имя сэра Фрэнсиса Дрейка творило буквально чудеса в Плимуте, и ничто здесь не было для него слишком хорошим. Тем не менее он при случае мог смириться и с неудобствами наподобие непривычной верховой езды и, более того, умел даже находить в этом удовольствие.
Если я считал Лейт оживленным местом, то теперь эта мысль вызывала во мне смех, ибо Плимут был настолько переполнен суетой и суматохой, как куриное яйцо - белком: с утра до ночи здесь не прекращалось движение между судами и берегом, не смолкали конское ржание, перестук молотков и громкие крики людей, грузивших на суда разнообразные припасы и порох. В воздухе носились дым и чад от костров и кузнечных горнов и резкий терпкий запах разогретой смолы. В заливе разместилась целая флотилия - дюжина больших военных кораблей и вдвое большее число мелких торговых судов и галер, а что касается лодок и ялов, то бесчисленное количество их бороздило гладкую водную поверхность уютной бухты, на берегу которой раскинулся старый приморский город, своеобразный и неповторимый, изумительно живописный и дружелюбный, чьи улицы постоянно были переполнены моряками - крепкими, загорелыми, веселыми парнями, шумными и задиристыми, целыми днями распевавшими свои матросские песни - да уж, если на то пошло, и по ночам тоже, - и я нисколько не сомневался, что любой из них готов был пройти сквозь огонь и воду, лишь бы услужить сэру Фрэнсису.
На следующий день в гавань вошла "Королевская гончая", и я снова встретился с Саймоном. Услышав подробный отчет о моих похождениях - а я специально испросил у Дрейка разрешение рассказать ему о них, - он молча сел на койку и затрясся от внутреннего хохота, поклявшись, что в жизни не слышал ничего подобного. Особенно его смешил мой вид со вновь обретенной рапирой, и весь этот день он то и дело бросал на меня изумленные взгляды" пока я наконец не поинтересовался, не стал ли я прозрачным и не обнаружил ли он внутри меня что-нибудь такое, чего бы не было у остальных людей.
- Ничего подобного у тебя внутри нет, - сказал он, - но твои подвиги могут заставить и крошку смеяться.
- Они способны даже на большее, - возразил я.
- Например?
- Они вынудили одного угрюмого старого морского пса по имени Саймон Гризейл потрясти своими боками.
- Верно, приятель, верно! Я не смеялся так с тех пор, как… но об этом в другой раз, - добавил он со внезапно помрачневшим лицом, и я понял, что за его странными манерами и необщительностью кроется какая-то тайна и что Саймон в свое время был совсем другим человеком; как показали дальнейшие события, я был недалек от истины.
Флотилия простояла в Плимуте целую неделю, оснащаясь и готовясь к выходу в море, и я редко видел сэра Фрэнсиса Дрейка, поскольку меня определили на борт "Морской феи"- прочного и хорошо экипированного барка в полтораста тонн водоизмещением, с шестью орудиями и командой в пятьсот человек, не считая благородных джентльменов, отправлявшихся в плавание в расчете на воинское счастье, - и ничто так не обрадовало Саймона, как мое предложение присоединиться к нам под видом моего слуги; по его словам, ему до смерти надоело играть роль шпиона и подсадной утки, и он мечтал об очередной схватке с "желтокожими", как он называл испанцев.
Хотя у меня не было никаких обязанностей на борту, так как я числился одним из охотников за удачей, авантюристов и любителей приключений, купивших себе право на участие в экспедиции сэра Фрэнсиса, но у меня хватало забот, поскольку надо было приобрести снаряжение и экипировку, в чем мне немалую помощь оказал Саймон. Вскоре я уже, на зависть многим, красовался в блестящем стальном шлеме, такой же кирасе, надетой поверх темно-красного колета превосходного покроя, стянутого желтым шелковым шнуром на груди, тогда как нижняя часть моего тела укрывалась в матросских сапогах, специально выбранных для меня Саймоном, шелковых рейтузах и прочных бриждах до колен; такое убранство, включая мою добрую шпагу, пистолет и кинжал из лучших, которые можно было приобрести на деньги Билла Гоблинса, придавало мне столь же бравый и элегантный вид, как и у любого из солдат нашей флотилии. Тем не менее, чтобы приобрести навыки в морском деле, я сбросил с себя все это пышное оперение и включился в работу вместе с судовой командой, таская на себе бочонки с порохом и солониной и распевая с матросами веселые куплеты.
Что касается Саймона, то он был здесь, там и повсюду, принимаясь за любую работу, подставляя свою жилистую спину везде, где это было нужнее всего, и хмуро улыбаясь, когда нестройный хор горланил что есть мочи:
Бездна моря глубока,
путь-дорога далека,
потому и жизнь матроса
очень, братцы, нелегка!
Эй, дружней, не ленись,
веселее навались, -
по морям и океанам
наши судьбы разбрелись!
По вечерам мы садились вдвоем и курили табак, так как я очень пристрастился к трубке, и немало удивительных историй о галеонах и кораблях с сокровищами, о диких людях и еще более диких зверях порассказал он мне под монотонный скрип рангоута и плеск воды за бортом.
Через неделю наконец все было готово, и мы вышли в море, направляясь в Портсмут, где ожидали нас часть нашей флотилии, а также многие недостающие члены экипажей судов, и среди них капитан "Морской феи". Команда наша неплохо повеселилась на берегу, оставив о себе память как в кошельках лавочников и трактирщиков, так и на физиономиях местных задир и забияк; я же приложил все старания, чтобы оставаться на судне и не высовываться, потому что достаточно уже насмотрелся на этот город, причем под довольно своеобразным углом зрения.
За день до отплытия на борт явился капитан Свэн - низенький суетливый ворчун с красным лицом и громким голосом; у него была нелепая привычка каждое предложение начинать словами "Фигли-мигли"- самая необычная манера разговаривать из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться. Что означали эти слова, я не знал, ибо они не служили для него ни ругательством, ни проклятиями, а смысл их оставался для меня загадкой. Благодаря такой забавной особенности его все за глаза звали то "старый Фигли", то "старый Мигли", а порой просто "старый Фигли-Мигли", из-за чего и произошла нелепая история, имевшая в дальнейшем более серьезные последствия, чем я мог предполагать.