В ближайшие часы мы мирно работали. Она удерживала лодку на месте, а я возился со снастями. Какая это была путаница! Гардели, шкоты, бурундук-тали, ниралы, ванты, штаги, запутываясь все больше и больше, раскачивались от ветра и волн. Я перерезал только там, где это было необходимо. Подводил длинные канаты под реи и мачты, вытягивал гардели и шкоты, складывая их на дне лодки. Работая, я скоро промок до костей.
Освободив и паруса, я разложил их на берегу для просушки. Мы с Мод страшно устали. Хотя мы сделали немало, результаты не казались значительными.
Когда на следующее утро мы приступили к работе, стук моего молотка привлек Ларсена.
- Кто там? - крикнул он.
При звуке его голоса Мод, словно ища защиты, придвинулась ко мне и положила руку мне на плечо.
- Добрый день, - ответил я.
- Что вы там делаете? - спросил Вольф Ларсен. - Собираетесь потопить мою шхуну?
- Наоборот, ремонтирую ее, - ответил я.
- Но, черт возьми, что вы там ремонтируете? - озадаченно спросил он.
- Готовлю все необходимое, чтобы поставить на место мачты, - небрежно ответил я, как будто это была самая простая вещь на свете.
- Вы положительно стали на ноги, Горб, - произнес Вольф Ларсен и на некоторое время умолк.
- А знаете ли, Горб, - снова окликнул он меня, - вам этого не сделать.
- Нет, сделаю, - возразил я, - я уже начал.
- Но это мой корабль, моя частная собственность. Что, если я вам не позволю?
- Вы забываете, что вы уже не прежний большой кусок жизненной закваски, - ответил я. - Когда-то вы были им и могли меня сожрать, как вы любили выражаться. Но обстоятельства переменились, и теперь я могу сожрать вас. Закваска перестояла.
Он рассмеялся отрывистым, неприятным смехом.
- Вы используете против меня мою же философию. Но смотрите не ошибитесь, недооценивая меня. Предупреждаю вас для вашего же блага.
- С каких это пор вы стали филантропом? - спросил я. - Согласитесь, что вы непоследовательны, предостерегая меня для моего блага.
Он пропустил мимо ушей мою насмешку и сказал:
- А если я сейчас захлопну люк? Вы не проведете меня, как тот раз в кладовой.
- Вольф Ларсен, - внушительно произнес я, - впервые называя его по имени, - я не способен застрелить беспомощного, безоружного человека. Вы доказали мне это, к моему и к вашему удовольствию. Но теперь я предупреждаю вас, и не столько для вашего, как для собственного блага, что при первой враждебной попытке с вашей стороны я вас застрелю.
- Тем не менее я запрещаю вам, категорически запрещаю хозяйничать на моем корабле.
- Что с вами? - воскликнул я. - Вы подчеркиваете, что судно это ваше, как будто это дает вам какие-то моральные права. Между тем вы сами никогда не считались с чужими моральными правами. Неужели же вы думаете, что я поступлю иначе по отношению к вам?
Я вышел из люка, чтобы лучше видеть капитана. Его лицо было лишено всякого выражения, остановившиеся, не моргающие глаза уставились в одну точку. Неприятно было смотреть на это лицо.
- Даже Горб отказывает мне в уважении! - насмешливо произнес он, но лицо его осталось неподвижным. - Здравствуйте, мисс Брюстер! - помолчав, неожиданно проговорил он.
Я вздрогнул. Она не произвела ни малейшего шума и даже не пошевелилась. Неужели у него сохранился слабый остаток зрения? Или, может быть, оно возвращается?
- Здравствуйте, капитан Ларсен, - ответила она. - Скажите, как вы узнали, что я здесь?
- Просто услыхал ваше дыхание. А Горб-то совершенствуется, как вы находите?
- Не знаю, - ответила она, с улыбкой взглянув на меня, - я никогда не знала его другим.
- Жаль, что вы не видели его раньше!
- За это время я принимал Вольфа Ларсена, и притом в больших дозах, - пробормотал я.
- Еще раз повторяю вам, Горб, лучше оставьте шхуну в покое, - с угрозой произнес он.
- Но разве вам не хочется спастись вместе с нами? - недоверчиво спросил я.
- Нет, - ответил он, - я хочу умереть здесь.
- Ну, а мы нет, - решительно произнес я и снова застучал молотком.
Глава XXXV
На следующий день, расчистив гнезда для мачт и приготовив все остальное, мы начали втаскивать на борт две стеньги. Грот-стеньга была длиной свыше тридцати футов, фок-стеньга почти такой же длины, и из них-то я и собирался соорудить стрелы. Это была не легкая работа. Прикрепив один конец тяжелых талей к вороту, а другой к основанию фок-стеньги, я начал тянуть. Мод придерживала сходящий с ворота конец каната и укладывала его в бухту.
Мы были поражены той легкостью, с какой поднимался груз. Ворот был усовершенствованной системы и развивал огромную силу. Конечно, выигрывая в силе, мы теряли в расстоянии. Веревка медленно ползла через борт, и по мере того как брус выходил из воды, вертеть рукоятку становилось все труднее. Когда же конец стеньги поравнялся с перилами, дело застопорилось.
- Я должен был предвидеть это, - нетерпеливо сказал я. - Теперь придется начинать все сначала.
- Почему бы не прикрепить веревку ближе к середине мачты? - спросила Мод.
- Вот это я и должен был сделать с самого начала, - ответил я, крайне недовольный собой.
Стравив один оборот веревки, я опустил стеньгу назад в воду и прикрепил к ней веревку на треть от толстого конца. Через час я снова поднял ее, но она опять уперлась, и я ничего не мог поделать. Конец стеньги возвышался на восемь футов над перилами, и окончательно поднять ее на борт я не мог. Присев, я стал думать над этой задачей. Вскоре я с торжеством вскочил на ноги.
- Придумал! - вскричал я. - Следует прикрепить веревку у центра тяжести. И так надо будет поступать со всеми предметами, которые нам придется поднимать на борт.
Снова пришлось спустить стеньгу в воду. Но я неверно рассчитал место центра тяжести, и когда я начал тянуть, то кверху на этот раз пошла верхушка стеньги. Мод пришла в отчаяние, но я только рассмеялся, заверив ее, что все-таки добьюсь своего.
Когда мы после невероятных усилий наконец втянули стеньгу на палубу, был уже полдень. Вольф Ларсен сидел неподалеку от нас и прислушивался к нашей работе. Я страшно устал, был голоден, и у меня болела спина. А результат целого утра работы - одна стеньга на палубе! Теперь только я понял масштабность взятой на себя задачи. Но я учился, приобретал сноровку и надеялся, что после обеда работа пойдет лучше. Так и вышло. К часу дня мы вернулись, отдохнув и подкрепившись сытным обедом.
Меньше чем в час я втащил на палубу грот-стеньгу и принялся сооружать стрелы. Связав верхушки обоих брусьев, я в точке пересечения прикрепил двойной блок. Присоединив к нему посредством веревок простой блок, я получил настоящий подъемный кран. Для того чтобы концы стеньги не скользили по палубе, я приколотил к ней толстые деревянные обрубки. Когда все было готово, я прикрепил к верхушке стрел веревку и провел ее на ворот. Я начинал верить в этот ворот, придававший мне такую чудовищную силу. Как всегда, Мод помогала мне, пока я вертел рукоятку. Стрелы поднялись над палубой.
Тут я вспомнил, что забыл оттяжки. Мне пришлось дважды взобраться на верхушку стрел, и в результате они были закреплены со всех сторон. Пока я возился с этим, спустились сумерки. Вольф Ларсен, весь день безмолвно просидевший на палубе, ушел в камбуз варить себе ужин. Я так устал, что не мог выпрямиться без боли в спине, но зато гордо взирал на свою работу. Как ребенок, получивший новую игрушку, я горел нетерпением поднять что-нибудь своими стрелами.
- Жаль, что так поздно, - сказал я. - Хотелось бы видеть, как они действуют.
- Не будьте таким жадным, Гэмфри, - пожурила меня Мод. - Завтра тоже будет день, а сейчас вы так устали, что еле держитесь на ногах.
- А вы? - с внезапной тревогой спросил я. - Вы, должно быть, совсем измучены? Вы честно трудились. Я горжусь вами, Мод.
- А я горжусь вами вдвойне и имею на это основание, - ответила она, и в глазах ее мелькнул какой-то трепетный огонек. Раньше я никогда не видел такого выражения в ее глазах, и оно доставило мне острое наслаждение, хотя я и не вполне понял его. Она потупилась и снова взглянула на меня, уже со смехом.
- Что, если бы наши друзья могли теперь видеть нас? - промолвила она. - Вы когда-нибудь задумывались над нашей внешностью?
- О вашей я думал часто, - ответил я, стараясь уяснить себе странный блеск в ее глазах и быструю перемену темы.
- Мерси! - вскричала она. - А на что же я похожа?
- Боюсь, что на воронье пугало, - ответил я. - Вы только взгляните на вашу обтрепанную юбку, на эти треугольные дыры. А блузка на вас какая! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что вы стряпали над костром и вытапливали котиковый жир. Но венец всего - эта шапка! И это женщина, написавшая "Вынужденный поцелуй"!
Сделав глубокий церемонный реверанс, она сказала:
- Что же касается вас, сэр…
Мы несколько минут весело болтали, но за шутливыми словами чувствовалось что-то серьезное, и я связывал это со странным неуловимым выражением, подмеченным мною в ее глазах. Что это было? Неужели наши глаза говорили помимо нашей воли? Я знал, что мои уже несколько раз выдавали меня. Но я каждый раз заставлял их молчать. Неужели она все-таки заметила и поняла? И неужели ее глаза ответили моим? Нет, это было бы невозможно! Эти мысли владели мной и тогда, когда мы сошли на берег и пора было думать о другом.
- Какое безобразие, что, проработав целый день, мы не можем спокойно проспать ночь! - жаловался я после ужина.
- Но неужели со стороны слепого нам угрожает опасность? - спросила она.
- Я никогда не смогу доверять ему, - возразил я, - и тем более теперь, когда он слеп. Его беспомощность озлобляет его еще больше. Я знаю, что завтра сделаю прежде всего: я выброшу легкий якорь подальше от берега и подтяну к нему шхуну. И каждый вечер, когда мы будем возвращаться в лодке на берег, Вольф Ларсен будет оставаться на борту пленником. Итак, мы последнюю ночь стоим на вахте.
Утром мы поднялись рано, и, когда заканчивали завтрак, уже рассвело.
- О Гэмфри! - воскликнула вдруг Мод и перестала есть.
Я взглянул на нее. Она смотрела на "Призрак". Посмотрел тогда и я, но не заметил ничего особенного.
Я вопросительно поглядел на Мод.
- Подъемные стрелы… - дрожащим голосом произнесла она.
О них я совсем забыл. Я посмотрел снова - стрел не было.
- Если он… - свирепо пробормотал я.
Она с сочувствием положила руку мне на плечо и сказала:
- Вам придется начать сначала.
- О, поверьте мне, мой гнев ничем не грозит. Я не мог бы обидеть и мухи, - с горечью улыбнулся я ей. - Хуже всего то, что он это знает. Вы правы. Если он уничтожил стрелы, мне больше ничего не остается, как начать сначала.
- Но теперь я буду стоять на вахте на борту, - сказал я минуту спустя, - и если он еще раз вмешается…
- Но я боюсь оставаться на берегу одна всю ночь, - заметила Мод, когда я несколько пришел в себя. - Насколько лучше было бы, если бы он примирился с нами и помог нам. Нам было бы так удобно жить всем на борту.
- Мы и будем жить там, - уверил я ее, все еще страдая от уничтожения моих драгоценных стрел. - Я хочу сказать, что вы и я будем жить на борту, независимо от того, как на это посмотрит Вольф Ларсен.
- Какое ребячество, - рассмеялся я вслед за тем, - с его стороны - делать такие вещи, а с моей - сердиться на него за это.
Но сердце у меня заныло, когда мы взобрались на борт и увидели учиненный Вольфом Ларсеном разгром. Стрелы исчезли бесследно. Оттяжки справа и слева были перерезаны. Протянутые мною веревки были разрезаны на куски. Он знал, что я не сумею сплеснить их. Внезапное подозрение вспыхнуло в моем мозгу. Я бросился к вороту. Он не действовал. Вольф Ларсен испортил его. Мы в отчаянии взглянули друг на друга. Потом я подбежал к борту. Распутанные мною мачты, реи и гафели исчезли. Он нащупал удерживавшие их веревки и пустил их в море.
Слезы стояли на глазах у Мод, и я уверен, что это была обида за меня. Я и сам готов был плакать. Во что обратилась наша мечта оснастить "Призрак"! Вольф Ларсен хорошо поработал! Я сел на комингсы люка и в отчаянии подпер голову руками.
- Он заслуживает смерти, - вскричал я, - но, да простит мне Бог, я не могу быть его палачом!
Мод подошла ко мне, провела рукой по моим волосам, словно успокаивая ребенка, и сказала:
- Ну, ну, все еще уладится.
Я прижался к ней головой, и это придало мне новую бодрость. Эта женщина была для меня неиссякаемым источником духовных сил. Что, в самом деле, произошло? Простая задержка, отсрочка. Отлив не мог далеко унести мачты в море, тем более что не было ветра. Нужно было только найти их и прибуксировать назад. А кроме того, это урок для нас. Теперь я знал, чего следовало ожидать от Вольфа Ларсена.
- Вон он идет, - шепнула мне Мод.
Я поднял глаза. Вольф Ларсен тихонько шел по левой стороне палубы.
- Не обращайте на него внимания, - шепнул я. - Он пришел посмотреть, как мы встретили эту неприятность. Делайте вид, что ничего не случилось. Мы можем лишить его удовольствия. Снимите башмаки - вот так, и возьмите их в руки.
И мы стали играть в жмурки со слепым человеком. Когда он шел к нам по левой стороне, мы проскальзывали мимо него по правой. Потом с юта мы смотрели, как он повернул и пошел за нами на корму.
Он, несомненно, знал, что мы на борту, так как дружелюбно сказал "здравствуйте" и ждал ответа на свое приветствие. Потом он ушел на корму, а мы перебрались на нос.
- Я ведь знаю, что вы на борту! - крикнул он нам, и я видел, как он напряженно прислушивался.
Он напоминал мне огромного филина, который, громко крикнув, прислушивается к движениям вспугнутой добычи. Но мы не шевелились и двигались только тогда, когда двигался он. Так мы бегали по палубе, словно двое детей, преследуемых свирепым людоедом, пока Вольфу Ларсену, очевидно, это наскучило и он ушел с палубы к себе в каюту.
Наши глаза весело блестели, и мы едва сдерживали смех, обуваясь и перелезая через борт в лодку. Заглянув в ясные карие глаза Мод, я забыл все причиненное нам зло и помнил только, что я ее люблю и что это придаст мне силы проложить ей и мне обратный путь в мир.
Глава XXXVI
Два дня мы с Мод искали в море и вдоль берегов наши пропавшие мачты. Только на третий день мы нашли их все и даже нашу стрелу в самом опасном месте, там, где волны разбивались о суровый юго-западный мыс. О, какая это была тяжелая работа! Когда уже смеркалось, мы вернулись, измученные, в нашу бухточку, таща за собой на буксире грот-мачту. Стоял мертвый штиль, и нам весь путь пришлось грести.
Еще день изнурительной и опасной работы, и к нашему имуществу прибавились обе стеньги. На третий день мы добыли фок-мачту, две реи и оба гафеля. Ветер был попутный, и я надеялся доставить наш груз под парусом. Но ветер обманул меня, стих, и мы черепашьим шагом подвигались вперед на веслах. Это требовало от нас страшного напряжения. Я всей тяжестью налегал на весла и чувствовал, как тяжелые бревна тормозят ход лодки.
Уже спускалась ночь, и в довершение всего поднялся сильный ветер. Мы не только не продвигались вперед, но нас даже начало сносить в открытое море. Я греб, пока хватало сил, но теперь мои распухшие пальцы уже не могли удержать весел. Бедная Мод в изнеможении откинулась на корму. Я испытывал невыносимую боль в суставах и мускулах рук и, хотя основательно поел в полдень, теперь, от усиленной работы, снова проголодался.
Я убрал весла и нагнулся над веревкой, к которой были привязаны мачты и реи. Но Мод схватила меня за руку.
- Что вы хотите сделать? - спросила она тревожным голосом.
- Отрезать веревку, - ответил я.
Но мой ответ не удовлетворил ее.
- Пожалуйста, не делайте этого! - попросила она.
- Вы напрасно просите, - ответил я. - Уже ночь, и ветер относит нас от берега.
- Но подумайте, Гэмфри, если мы не уедем на "Призраке", нам придется остаться на острове на годы, быть может, на всю жизнь! Если его не открыли до сих пор, он может остаться неоткрытым и впредь.
- Вы забываете о лодке, которую мы нашли на берегу, - напомнил я ей.
- Это была промысловая лодка, - ответила она, - и вы прекрасно понимаете, что, если бы ее экипаж спасся, он вернулся бы сюда за котиками, которых здесь такое множество. Вы знаете, что эти люди не спаслись.
Я молчал и колебался.
- А кроме того, - медленно добавила она, - это была ваша идея, и я хочу, чтобы вы успешно воплотили ее.
Теперь, когда она перевела вопрос на личную почву, мне легче было отказать ей.
- Лучше несколько лет жизни на острове, чем гибель в эту ночь или завтра в открытом море. Вы знаете, что мы не подготовлены к такому плаванию. У нас нет ни пищи, ни воды, ни одеял, ничего. Вы и одной ночи не пережили бы без одеял. Я знаю ваши силы. Вы уже дрожите.
- Это только нервы, - сказала она. - Я боюсь, что вы не послушаетесь меня и отрежете мачты.
- О, пожалуйста, пожалуйста, Гэмфри, не надо этого делать! - взмолилась она секунду спустя.
Эта фраза, имевшая надо мной такую власть, положила конец нашему спору. Мы мучительно мерзли всю ночь. Несколько раз меня охватывала дремота, но боль от холода каждый раз будила меня. Как Мод могла это вынести, было положительно выше моего понимания. Я так устал, что не мог даже похлопать руками, чтобы согреться. Но все же у меня хватало силы время от времени растирать ей руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение. А она умоляла меня не бросать мачт. К трем часам ночи она совсем окоченела. Я испугался. Вставив весла в уключины, я заставил ее грести, хотя она была так слаба, что, казалось, вот-вот потеряет сознание.
Забрезжило утро, и в его бледном свете мы долго разыскивали наш остров. Наконец, он показался черной точкой на горизонте, милях в пятнадцати от нас. Я осматривал море в бинокль. Далеко на юго-западе я заметил на воде темную линию, которая росла на моих глазах.
- Попутный ветер! - воскликнул я и сам не узнал своего охрипшего голоса.
Мод хотела ответить мне, но не могла вымолвить ни слова. Ее губы посинели от холода, глаза ввалились, но как мужественно глядели на меня эти карие глаза! Мужество, внушавшее сострадание.
Я снова принялся растирать ей руки и дергать их вверх и вниз, пока она не смогла действовать ими самостоятельно. Тогда я заставил ее встать, походить по лодке и, наконец, попрыгать.
- О, вы храбрая, храбрая женщина! - сказал я, когда краска начала возвращаться на ее щеки. - Знаете ли вы, что проявили большую храбрость?
- Я никогда не была храброй, - ответила она. - Пока не познакомилась с вами. Это вы сделали меня храброй.
- А я сам не был храбрым, пока не узнал вас, - ответил я.
Она одарила меня быстрым взглядом, и снова я уловил мерцающие огоньки и еще что-то, таившееся за ними в ее глазах. Но это длилось только мгновение. Потом она улыбнулась.
- Этому, вероятно, способствовала обстановка, - заметила она; но я знал, что она не права, и меня интересовало, знает ли она об этом сама.