VIII
День принес всем облегчение. Правда, ветер не прекращался, по-прежнему хлестали волны, но для баржи пока никакой опасности не было. Она продолжала нестись по прихоти ветра, заменявшего ей буксир. Это было бегство вслепую.
На средине палубы, как два огромнейших продолговатых ящика, возвышались два люка, через которые трюмы наполняются грузом. Оба люка были закрыты толстыми деревянными досками, так называемыми лючинами, и затянуты новыми брезентами. Все это основательно закреплялось задраечными бимсами и железными полосами.
Шкипер, осмотрев люки, нашел их в порядке.
Позади, в двух-трех милях, отставая, качалась другая баржа. Матрос Бабай, за неимением флажков взяв в каждую руку по фуражке, просемафорил ей, спрашивая, как дела. Вскоре получил ответ:
"Пересчитайте хорошенько, сколько у капитана Огрызкина ребер. Сообщите об этом нам".
- Следует, - проворчал Бабай, надевая одну фуражку на голову, а другую возвращая матросу по принадлежности.
Когда глянуло солнце, определили, что ветер уносит баржи дальше в море. Это отчасти огорчило всех.
Кто-то заметил на горизонте верхушку мачты. С надеждой смотрели на нее, ожидая приближения судна. Но она все удалялась, опускалась ниже, точно утопая в море. Никто на барже и не подозревал, что это был "Дельфин".
В кубрике, однако, не было уныния. Матросы не теряли надежды, что за день встретятся еще пароходы. Слышался говор и смех. Некоторые попеременно спали на нарах, сильно всхрапывая. Капитан, забившись в угол, дремал сидя. Иногда он неожиданно вскакивал и, очумело озираясь, спрашивал:
- Где это мы? Куда держим курс?
Матросы отвечали ему с хохотом:
- Об этом спросите у ветра. Он даст вам точный ответ.
Капитан удрученно опускался на свое место.
Елизавета Николаевна никогда в жизни не попадала в такую обстановку. В помещении много курили, отравляя легкие махорочным дымом. Всюду виднелась грязь. На чугунной круглой печке, прикрепленной к палубе, варилась похлебка со свиным салом. Было жарко. Пахло протухшим тряпьем, человеческим потом. На нарах, застланных соломенными матрацами, ползали паразиты. Все это вызывало чувство омерзения. Голова отупела, плохо соображала. Обессиленная от пережитых волнений, женщина пробовала заснуть и не могла. От непривычки все тело невероятно чесалось. Казалось, на ней столько насекомых, что через два-три дня она сделается ноздреватой, как греческая губка.
Капитанша выходила на верхнюю палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Обдавало брызгами. Она пряталась от них за будку, защищавшую вход в кубрик, и уныло смотрела на завихренное море, на занавешенный грязными тучами горизонт. Раздраженно завывал ветер, нагоняя едкую тоску. Вспоминались первые встречи с капитаном Огрызкиным. Это было год тому назад. Она тогда очень бедствовала, голодала. А он, несмотря на невзрачную внешность, казался в своей морской форме не совсем обычным человеком. Больше всего придавала ему вид лихого моряка его фуражка с большим светлым козырьком, с золотым вензелем. Что-то романтическое было в этом. И только теперь узнала, насколько она обманулась. Ничего в нем не оказалось, кроме гадливой трусости.
Продрогнув, она спускалась вниз. С мужем не могла разговаривать. При одном взгляде на него судорогой сводило лицо.
Обедали по очереди: сначала команда с баржи, потом дельфиновцы, так как имелось в наличности всего лишь четыре ложки. Похлебку черпали прямо из котелка. Только для капитанши шкипер сделал исключение, предложив ей свою эмалированную миску.
- Попробуйте нашей пищи, - сказал он с вежливой улыбкой.
Проголодавшаяся капитанша тоже улыбнулась и, принимая миску, ласково ответила:
- Спасибо.
- Пожалуйста. Вас, кажется, Елизаветой Николаевной зовут?
- Да.
- Меня - Федором Павловичем. Будем знакомы.
Капитанша поправила локоны, осмотрела свой костюм. Черные глаза ее впервые оживились.
Похлебку ела с аппетитом.
Матросы стали относиться к капитанше лучше, добрее. Первый заговорил с нею, вытирая рукавом куртки мокрые усы, Демьян Сухоруков, человек с солидной лысиной, за что прозвали его другие Босой Череп.
- Не думали поди, что попадете к нам на баржу?
- Да, для меня это случилось совершенно неожиданно. Что же будет с нами дальше?
- Без приключений не обойтись. Это уж как пить дать. Море это не суша. Даже на корабле сломайся в бурю один только руль вот и готово: начнутся такие события, что самому дьяволу в ноги поклонишься, копыта будешь лобызать, только бы спастись. На корабле хоть шлюпки есть. А на барже что? Ничего.
- Куда же все-таки мы приплывем? - снова спросила капитанша, почувствовав озноб в груди.
- Куда-нибудь причалим на своем дредноуте, - ответил на это другой матрос с баржи, швабробородый Гусаков.
- Скорее всего за границу попадем, - вставил дельфиновец.
Машинист, усмехаясь, добавил:
- Вот будет лафа, у кого деньги есть, - покупай для жен иностранные подарки. И сами гульнем.
Кочегар Втулкин мрачно бросил:
- Как бы в брюхо акулы не попасть.
На него рассердились.
- Зря каркаешь, грач! Не на дереве сидишь.
Васька Бабай, только что развалившийся на нарах, привстал и поглядел на всех.
- Нет, товарищи, наше путешествие окончится как нельзя лучше, - заговорил он, ощерив прокопченные зубы.
К нему повернулись матросы:
- С богом или с дьяволом беседовал?
- Сон видел, когда еще на берегу был.
- Излагай по пунктам, а мы послушаем и свою резолюцию вынесем.
Бабай, придвинувшись к краю нар, шумно высморкался и начал:
- Мы вышли в море в среду, а во вторник вечером я был у приятеля на крестинах. Грузчиком он работает в порту. Самогоном угостил. Сказывал: из каких-то трав настойку сделал. Выпил я стаканчик-другой, и у меня получился в голове такой кавардак, что я не мог бы яичницы от колокольни отличить. Насилу до своей хаты дополз. Лег спать. Вижу сон. Будто я плыву на большом пароходе по Атлантическому океану. Буря поднялась небывалая. Ночь, ничего не видно. Мотало, мотало, и вдруг пароход наш - кувырк вверх килем! Я вылетел за борт, как пушинка. Оглядываюсь в темноте. Вижу - маяк вспыхивает. Я к нему. И руками и ногами работаю что есть моченьки. А волны так и бьют в лицо. Прямо дышать нельзя. Маяк все ближе и ближе. А я совсем ослаб. Вот-вот на дно пойду. Маяк уже рядом. Собрал я последние силы и облапил его. Чувствую - мягкий он и вырывается. Я крепче стискиваю руки. И тут слышу знакомый голос: "Что ты делаешь? Пусти, старый черт!" Очнулся я - неловко стало. Подо мною все мокро. Жена ругается: "Пьянчуга ты этакий! Как тебе не стыдно? Под себя напустил, точно маленький".
Голос Бабая утонул в прорвавшемся хохоте матросов.
Смеялся и шкипер, сдержанно улыбалась капитанша.
Только один Огрызкин равнодушно относился ко всему, занятый своими мрачными думами. Он отказался даже от пищи.
- После этого я так и не мог заснуть, - продолжал Бабай с серьезным видом. - Все слушал проповедь своей старухи. А как говорится - волк собаки не боится, а лая не любит. На рассвете встал и прямо на баржу залился. Вот я теперь и смекаю - пусть хоть какая буря будет, а мы должны остаться живы.
- Да, такой сон должен быть на руку нам, - отозвался один из матросов.
- А ну-ка, Бабай, смени пластинку. Заведи что-нибудь из другой оперы.
Шутили и смеялись долго. В дальнейшем пришлось задуматься над своей судьбой. До вечера не видели ни одного судна, ни одного маяка, ни берега. А между тем ветер, усиливаясь, переходил в шторм. Волны чаще и шумнее захлестывали палубу. Чтобы лучше удержаться на ней, шкипер распорядился протянуть леер от носа до кормы. Качка становилась размашистее. Баржа дергалась, вздрагивала и скрипела.
В кубрике Демьян Сухоруков и кочегар с "Дельфина", Антон Миронов, сражались на картах в дурачки.
- Ходи, Босой Череп, - обращался кочегар к Сухорукову.
- Держи, господин с мыльного завода, - отвечал другой, выбрасывая на стол карты.
Проигравший подставлял нос, а тот, кто выходил победителем, свирепо хлестал по нем картами, отсчитывая вслух удары. Оба были сосредоточенные и серьезные, точно занятые важным делом.
Матрос Бабай, глядя на них, ворчал:
- Вы все карты мои истреплете.
- Если на том свете торгуют картами, мы тебе новую колоду купим, - хмуро отвечал Босой Череп.
- Насчет того света не болтай зря. А карты денег стоят.
- А ты все еще думаешь на берег попасть?
Отвернувшись от Бабая, он бросил на стол козырного валета.
- Крой, господин с мыльного завода.
Заперли вход в кубрик, чтобы не захлестывала вода. В помещении стало еще более душно. Капитанша в последний раз вышла на палубу. Смеркалось. Весь простор был полон гула. Волны вздымались выше бортов, по-кошачьи, круто выгибая пенные хребты. Встрепанными полотнищами, снижаясь и темнея, куда-то мчались тучи. Все вокруг было в напряженном движении. Это наступала вместе с мраком ночи лютая буря, заглядывая в душу косоглазием.
Елизавета Николаевна, густо окрапленная солеными брызгами, вздрогнула и спустилась обратно в кубрик.
В это время Босой Череп хлестал картами по носу своего партнера, считая:
- Двенадцать, тринадцать…
Один борт баржи вдруг взмахнулся вверх.
У кочегара цокнули челюсти.
- Ты кулаком? - вскочив, взбешенно заорал Миронов неестественным голосом.
- Я невзначай… - успел ответить Босой Череп.
В колеблющемся полумраке замелькали кулаки, обрушившись глухими ударами.
Все матросы поднялись, загалдели, выбрасывая отъявленную ругань.
Капитанша вскочила на нары, в ужасе прижалась спиною к переборке, замерла. Баржа качалась, под плоским днищем рокотала бездна, а здесь, в тесном и душном помещении, два человека бились смертным боем. Противники наносили удары один другому по чем попало. Потом схватились за горло, рухнули на палубу, катались по ней хрипящим клубком. Женщине казалось это кошмаром, порождением больного мозга. Но она определенно видела, как Васька Бабай прошмыгнул мимо матросов и бегом поднялся по трапу. Скоро он вернулся уже не один, а вместе со шкипером.
- Что за безобразие такое! Стойте! - заревел шкипер, заглушая крики других.
Он схватил обоих сцепившихся матросов, встряхнул их и, словно малых ребят, отшвырнул того и другого в разные стороны.
- Если еще раз посмеете затеять драку, сокрушу на месте!
Шкипер, взволнованно дыша, обвел всех взглядом кречета, уверенный в своих железных мускулах. Все притихли, словно прислушиваясь к рыкающим вздохам бури. Двое молча вытирали окровавленные лица. Он повернулся к капитанше.
- Вам, Елизавета Николаевна, тяжело находиться в такой обстановке. Не хотите ли переселиться в мою каюту?
Женщина сверкнула пугливой улыбкой и, не задумываясь, ответила:
- Спасибо. Я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью.
Шкипер взял ее под руку, помогая подняться по трапу.
До сих пор капитан мысленно проклинал жену, считая, что из-за нее он потерял свое судно. А теперь, когда увидел, что она пошла с чужим человеком в чужую каюту, испуганно поднял глаза. Он рванулся вперед, точно намереваясь догнать ее, вернуть обратно, но тут же, будто поняв свое бессилие, опять уселся в свой угол. А когда обе фигуры скрылись, он злобно плюнул и то место на палубе, куда попал плевок, долго растирал ногой, точно под подошвой у него находилось что-то живое и ядовитое.
IX
Когда шкипер и капитанша поднялись на палубу, наступила уже ночь. Ветер неистово заревел в уши. Ошалело шарахнулась тьма, скрывая небо и море. Только вокруг баржи, поднимаясь и мгновенно исчезая, смутно белели пенные гребни, взметывались снежными сугробами. Нужно было пробраться на корму. Баржа, по-видимому, неслась вперед носом. Шагая против ветра, шкипер держался за протянутый леер и в то же время поддерживал женщину, до боли сжимая руку выше локтя. Оба низко согнулись, сбиваемые бушующими потоками воздуха. Передвигались медленно, с усилием преодолевая каждый аршин расстояния, точно завоевывая неприятельскую территорию. Капитанша впервые испытывала такую бурю и, ожидая, что сейчас будет сброшена за борт, чувствовала себя подавленной.
Мрак, словно когтистыми лапами, колюче бил в лицо брызгами. Казалось, весь мир превратился в один кипящий котел, плотно закрытый чугунным куполом.
Наконец спустились в каюту, расположенную на дне баржи. После кромешной тьмы так радостно ударил свет в глаза. Рев бури сразу стал заглушеннее.
Оба уселись на табуретки за столик, приделанный к переборке.
Елизавета Николаевна вздрагивала, дышала взволнованно, бледная и растерянная. С юбки ее стекала вода. Широко открытые глаза, блуждая, осматривали помещение, чисто убранное, непохожее на матросский кубрик. Переборку против стола украшали дешевые картины. В одном углу была полка с книгами. Кровать, сделанная из простых досок, с небольшим бортом по краю, манила усталое тело чистым одеялом и белой подушкой.
Опомнившись, Елизавета Николаевна возбужденно заговорила:
- Как у вас здесь чисто и хорошо!
- Это от самого себя зависит, - ответил шкипер, пытливо взглянув на нее.
- А там, в матросском помещении, - ужас, ужас! И зачем они так дрались? Я думала, что кончится убийством.
- Другие ребята не допустили бы до этого. А мордобитие - это обычная история среди матросов. Но они зато скоро мирятся. Эти два врага, наверное, уже опять играют в карты.
- Я первый раз в жизни увидела драку так близко. Страшно показалось. И вообще там такая обстановка, что можно с ума сойти.
- Я давно хотел предложить вам переселиться в мою каюту.
- И что же?
- Думал - вы откажетесь.
- Наоборот. Я так благодарна вам.
Баржа качалась, валилась на бок.
Женщина дергалась, придерживаясь за край стола. Черные глаза то наливались жутью, испуганно вскидывая ресницы, то загорались ласкающим блеском, всматриваясь в здоровое лицо мужчины.
- Раньше я не представляла себе такую ужасную бурю. Это какой-то кошмар. Хорошо, что я не страдаю морской болезнью. Я бы давно умерла. Когда же это все кончится?
- Пока что буря только усиливается.
- Что же будет с нами дальше?
Шкипер нахмурился и ответил не сразу.
- Об этом ничего нельзя сказать. Может быть, баржа наша выбросится на мель, на ровную песчаную мель. Это будет хорошо. Но можем носиться в море несколько дней, пока не затихнет буря. Тогда какое-нибудь судно подберет нас. Это тоже будет неплохо. Но может и другое быть…
Капитанша смело взглянула ему в глаза.
- Не бойтесь меня испугать. Говорите откровенно.
- В море есть рифы, есть утесы, каменные берега. Это все враги наши. Да и без того нашей посудине трудно будет выдержать такую встряску.
Женщина храбрилась, но то, что она услышала, свинцовой тяжестью сдавило грудь. Несмолкаемый шум бури рождал безнадежность.
Шкипер добавил с озлоблением:
- Это все ваш муж натворил! Благодаря его глупости мы повисли над бездной.
Елизавета Николаевна вскочила, точно уколотая иглой. Шатаясь, она одной рукой держалась за стол, а другой ухватилась за лоб. Лицо побледнело, исказилось.
- Я прошу, умоляю вас - не говорите мне больше о муже.
- Почему? - недоумевая, сурово спросил шкипер.
Она раздраженно выкрикивала:
- Я не могу слышать о нем! Он мне противен! Я только теперь поняла, какое это безвольное, глупое и трусливое существо. Кончено! Если только останусь жива, он меня больше не увидит.
Тяжело опустилась на табуретку.
Оба долго молчали, слушая дикий рев беспредельных просторов.
Баржа металась как сумасшедшая, взлетая на гребни, проваливаясь в пустоту. На палубу будто обрушивались горы. Борта вздрагивали от толчков. При каждом взмахе большой волны крепкая дверь, закрывавшая вход в каюту, трещала и готова была сорваться с петель. Сквозь щели ее внутрь помещения просачивалась вода, разливаясь по палубе.
- Ложитесь на мою кровать и отдохните, - предложил шкипер.
- Да, я так устала. А как же вы?
- Я посижу. А потом, когда вы выспитесь, я поваляюсь.
- Хорошо.
Она направилась к кровати, но в этот момент получился сильный крен. Капитанша, словно с крутой и скользкой горы, полетела в противоположную сторону, нелепо размахивая руками. Шкипер подхватил ее, подвел к постели и остановился, балансируя на крепких ногах. Сильная рука, обхватившая ее талию, вздрагивала. Женщина испуганно взглянула на него. Он дышал порывисто, точно ему не хватало воздуха. Лицо с тяжелыми челюстями налилось кровью, глаза помутились. Скорее инстинктом, чем разумом, она поняла его намерения.
- Вы что хотите?
Он ответил глухо:
- Все равно нам умирать…
Капитанша отшатнулась от него, но вырваться не могла. В момент обескровившееся лицо оскалилось, показывая белые, как фарфор, зубы. Заговорила металлически-холодным голосом:
- Я - женщина. Я слабее вас. Вам, такому здоровому мужчине, ничего не стоит изнасиловать меня. Кстати, здесь никто не услышит, никто не придет на помощь ко мне. Вы ведь только за этим пригласили меня в каюту? Говорите правду…
Елизавета Николаевна, не сводя со шкипера сверлящего взгляда, оторвала от своего жакета пуговицу и зачем-то положила ее в карман. Потом принялась за другую. Проделывала она это с таким ожесточением, точно в пуговицах заключалось главное зло.
Он сразу остыл и, отпуская женщину, прохрипел:
- Нет, не за этим. Вас никто пальцем не тронет. Можете быть спокойны.
На жакете не осталось ни одной пуговицы.
Он отошел, остановился у стола, растерянный, с каменным лицом.
Капитанша, не сознавая, что делает, полезла на кровать, точно на свою собственную, уткнулась в подушку и, не обращая внимания на присутствие мужчины, громко и мучительно застонала.
Шкипер надел плащ, убавил зачем-то свет в лампе и пошел в матросский кубрик.