Но при всем этом скорость "Русалки" увеличилась всего на каких-то жалких пять узлов. Массивное судно, построенное для того, чтобы перевозить грузы, которыми обычно набивали его до отказа, просто не было рассчитано на большую скорость. А хуже всего было то, что все его вооружение состояло из четырех древних каронад, способных выбросить ядра в лучшем случае чуть дальше кабельтова. Эти пушки могли пригодиться, если бы противник вздумал пойти на абордаж. Заряженные картечью и легко управляемые, они помогли бы очистить палубу от неприятеля. "Если к тому времени кто-нибудь останется на борту в живых, – подумал Сэм мрачно, – любой мало-мальски вооруженный неприятель легко разнесет "Русалку" в щепки, не получив ни единого ядра в ответ".
– Это судно янки! – крикнул впередсмотрящий с топа мачты. – На флаге звезды и полосы! По виду капер!
В душе у Сэма шевельнулась надежда. Капер не потопит их. Они слишком заинтересованы в денежном вознаграждении и товарах, что на борту судна. А если команде придется драться с ними, то у матросов "Русалки" хорошие шансы в рукопашной схватке на палубе. Большинство каперов невелики, и их абордажная команда вряд ли превысит по численности команду "Русалки".
– Раздать оружие! – скомандовал капитан Дженкинс. Затем, подняв рупор, прокричал впередсмотрящему: – Ты можешь разглядеть его получше?
– Да, сэр. Малый корвет, оснащенный как шхуна. Двенадцать орудий.
Все заняли свои места, ожидая исхода погони. Впрочем, Фолксы и полковник Тарлетон спустились вниз только после прямого приказа капитана Дженкинса.
– Я отвечаю за вашу безопасность, господа, – сказал капитан. – Если с вами что-нибудь случится, Адмиралтейство шкуру с меня спустит. Немедленно вниз!
Янки гнались за ними почти целый день. Поздним вечером капер подошел достаточно близко для того, чтобы дать предупредительный выстрел из носовой пушки – приказ остановиться и сдаться на милость победителя.
– Ответим им огнем, мистер Мартин, – сказал капитан Дженкинс. – Мы не попадем в них отсюда, но дадим им знать, что они имеют дело с британскими моряками. Может, тогда эти трусливые псы призадумаются…
Старый военный моряк был виден в капитане Дженкинсе невооруженным глазом. Сэм недоумевал, почему он командует тихоходным торговым судном.
Между тем матросы давно уже выкатили четыре маленькие жалкие допотопные пушки, посыпали палубу песком и заняли места у пожарных насосов. Один из моряков поднес дымящийся фитиль к запальному отверстию орудия. Короткая массивная каронада дернулась и громыхнула, откатившись назад к вантам. Для такого маленького орудия звук был внушительный. Вдалеке в небо поднялся столб воды, затем несколько всплесков там, где круглое ядро промчалось по водной поверхности. Затем оно нырнуло и скрылось в воде, не долетев нескольких сот ярдов до капера.
Корабль янки отклонился влево от курса и сделал пристрелочный выстрел. Столб воды дорической колонной поднялся в кабельтове от носа по правому борту. Второе ядро упало в воду на том же расстоянии слева. Сэм взглянул на брата. Даже самый скверный артиллерист мог теперь скорректировать угол прицела.
Капер полностью исчез за завесой огня и дыма, когда с него раздался первый бортовой залп. Он разнес все шлюпки левого борта "Русалки". Обломки древесины с пронзительным жужжанием разлетелись во все стороны. Сэм видел, как один моряк упал, пронзенный, как копьем, доской в ярд длиной.
– Глупцы! – взревел Дженкинс. – Они пытаются потопить нас. Неужели у них не хватает ума сначала снести наши мачты?
– Как видно, нет, – сказал Мартин, первый помощник. – Смотрите, капитан, – надвигается шторм. Это нам на руку – мы сможем уйти от них: встречную волну мы выдержим лучше, чем они.
– Верно, – ответил капитан. – Дайте курс рулевому, мистер Мартин…
Мартин бросился к корме. Он не успел добежать до штурвала, когда второй бортовой залп с капера пришелся как раз на середину судна. Люди со стонами падали на палубу. Из расщепленной обшивки показалось пламя.
– Боже правый! – выдохнул Сэм. – Они хорошо пристрелялись!
– Все к помпам! – крикнул боцман.
– Чертовски странно ведет себя этот капер, – сказал Сэм, с трудом переводя дыхание. – Можно подумать, добыча им ни к чему!
Джейк не ответил брату. Лицо его стало мертвенно-бледным: он плохо переносил опасность.
Огонь был быстро потушен, но три шлюпки правого борта успели сгореть на своих шлюпбалках. Их пришлось выбросить в море. Сэм даже представить себе не мог, что они будут делать, если возникнет сильный пожар и придется покинуть судно: на всю команду и пассажиров оставалось всего две шлюпки. Кроме того, море начинало волноваться не на шутку.
Корабль янки теперь пытался пробить корпус "Русалки" и заметно преуспел в этом. Внизу моряки отчаянно работали у помп по колено в воде. На выручку пришел шторм – море так разбушевалось, что ни один артиллерист не мог бы толком прицелиться. Снаряды с капера, не нанося особого вреда, со свистом пролетали над палубой раскачивавшейся на волнах "Русалки" или падали в море, не долетая нескольких ярдов. Но вот выпущенный наугад снаряд расщепил фок-мачту. "Русалка" опасно накренилась на левый борт.
Вся команда бросилась к мачте. Матросы, вооруженные топорами и абордажными саблями, стали рубить спутанный такелаж. Через несколько минут фокмачта была высвобождена и выброшена за борт, и "Русалка" вновь выпрямилась. Корабль янки окончательно скрылся из виду, но это было слабым утешением. Теперь стало совершенно ясно, что они захвачены краем настоящего шторма.
– Взять рифы! – приказал капитан, но ветер унес его слова. Да и не было необходимости в этой команде: моряки знали, что надо делать. Ветер порвал верхние паруса на грот-мачте еще до того, как матросы добрались до рей. Затем начала трещать сама грот-мачта, поврежденная огнем янки. Она рухнула – и с ней пять матросов. Когда ее рубили, Сэм мрачно подумал: "Если так и дальше дело пойдет, то двух шлюпок, пожалуй, и хватит".
Но места всем не хватило. Когда стемнело, "Русалка" начала медленно тонуть, и любой матрос на борту знал это. Ветер несколько стих, но волны вздымались, как горы. Хотя берег Каролины слабо виднелся с подветренной стороны, добраться до суши и не быть разбитым вдребезги гигантскими волнами казалось совершенно невозможным.
Именно в этот момент капитан Дженкинс проявил свой характер. Он приказал приготовить обе шлюпки и предложил команде тянуть жребий, чтобы решить, кому достанутся места. Ни Сэму, ни Джейку не повезло. Затем капитан послал матроса вниз, к сэру Персивалю Фолксу с семейством, с просьбой подняться на палубу. Как только все собрались наверху, он сказал им правду: есть один шанс из тысячи, что корабельные шлюпки достигнут берега, но у тех, кто останется на борту "Русалки", шансов не было вовсе.
Стоя неподалеку от них, Сэмюель Мили получил незабываемый урок – вот когда он понял, что значит быть настоящим джентльменом. Сэр Перси повернулся к жене и, хотя ему приходилось кричать, чтобы она услышала сквозь рев моря, сумел задать вопрос так, что он прозвучал удивительно мягко:
– Что скажешь, Мэри, моя дорогая?
– Мы прошли с тобой вместе такой большой путь, Перси! – прокричала она в ответ. – Одолеем и это расстояние. Умирать не так трудно, когда ты не один…
Сэр Перси повернулся к сыновьям.
– Мы с вами, губернатор! – послышались сквозь бурю их голоса.
Сэр Милтон Тарлетон вел себя не столь достойно.
– Я должен добраться до берега! – пронзительно закричал он. – У меня депеши чрезвычайной важности. Капитан, я должен…
Короткое затишье между порывами ветра позволило капитану Дженкинсу ответить с надлежащим спокойствием:
– Место для вас оставлено, сэр.
– Отлично! – прокричал сэр Милтон. – Тогда скорее! Не будем терять времени.
– Я остаюсь на борту, сэр, – сказал капитан Дженкинс. – Места на всех не хватит.
Они изумленно посмотрели на него.
– Черт побери, сэр! – пролепетал сэр Милтон. – Я…
– Шлюпки на воду! – скомандовал капитан Дженкинс матросам.
Они прошли пятьдесят ярдов в подветренную сторону, когда их настигла волна. Сэм видел, как она поднялась до самых небес, нависнув над двумя лодками подобно длани Господней. Затем волна обрушилась вниз густым клубом пены и серо-черной воды, и лодки исчезли. Какое-то время можно было видеть лишь черные пятнышки, мечущиеся за кормой на фоне серебряно-серого океана.
Так оборвалась история этой ветви семьи Фолксов. Вернее, так она должна была оборваться.
Братья слышали, как трещат шпангоуты "Русалки" по мере того, как она погружалась. К капитану подошел боцман: лицо его от страха стало серым.
– Послушайте, сэр! – закричал он. – Если сейчас же взяться за дело, мы смогли бы сделать плот из обломков. В таком море плот куда надежнее, чем шлюпка! Нужно только привязать себя к бревнам. Может, нам повезет! Ради Бога, капитан, дайте нам шанс!
– Хорошо, хорошо, – устало сказал капитан Дженкинс. – Приступайте к работе.
И они взялись за работу с отчаянной решимостью. Плот был сделан неправдоподобно быстро. Они спустили его за борт и прикрепили прочными канатами, затем полезли сами. Сэм уже перебросил одну ногу через планшир, когда что-то словно толкнуло его, и он обернулся. Его брат бежал прочь, в сторону люка. Сэм соскочил назад на палубу и бросился вслед за ним.
Вот так они и уцелели, благодаря трусости Джекоба Мили. Когда Сэм наконец вытащил своего царапающегося, рыдающего, отчаянно сопротивляющегося братца назад на палубу, плот исчез. Далеко за кормой мелькнули разметанные волнами бревна. И больше ничего – ни капитана, ни команды. Братья остались совсем одни на борту тонущего судна. По крайней мере, так они сами думали. Но судьба распорядилась иначе…
Во время боя и после него просто не было времени промерить лотом глубину со стороны бушприта, поэтому братья не знали, что "Русалка" уже затонула – насколько это позволяла глубина. И корабль, который обычно имел осадку двадцать футов, коснулся дна на глубине всего десяти футов, поскольку его выбросило на мель.
Всю ночь они лежали, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись брезентом, и ожидали смерти. Вскоре после полуночи ветер стих, но волны высоко вздымались до самого утра. Когда взошло солнце и море успокоилось, братья изумленно посмотрели друг на друга.
– Ты знаешь, – сказал Сэм, – по-моему, мы сели на мель. Теперь мы точно не утонем, Джейк, слышишь?
– Благодарю тебя, Господи! – прорыдал Джейк, чувствуя, что страшная тяжесть свалилась у него с плеч. Затем, увидев, что брат направляется к люку, он закричал: – Сэм, куда же ты?
– Мне надо кое-что сделать, – загадочно сказал Сэм и исчез внизу. Когда он вернулся, Джейк изумленно уставился на него. Сэм был одет в алый вельвет, под треуголкой – напудренный парик, стройная талия затянута ремнем, на ремне – шпага. Ни дать ни взять – юный лорд.
– Чтоб мне провалиться! – воскликнул Джейк. – Какого дьявола…
– Успокойся, мой друг, – сказал Сэм твердо. – Видишь паруса на горизонте? Вероятно, к нам спешат на помощь. Полагаю, мы не слишком далеко от Саванны. А уж если нам придется сойти там на берег, я хочу выглядеть прилично. А теперь иди, переоденься в одежду Брайтона. И запомни: это отныне твое имя, заруби себе на носу.
– Брайтон… Фолкс! – прошептал Джейк. – Бога ради, Сэмюель!..
– Не Сэмюель, а Эштон. Сэр Эштон Фолкс, с вашего позволения!
– Но как же можно! – завопил Джейк. – А вдруг кто-нибудь узнает? И вообще, грабить мертвых и само-то по себе скверно, а уж если в придачу присвоить их имена, то мне кажется…
– Не теряй времени, Брайт! – оборвал его новоявленный Эштон Фолкс. – Ступай и поторапливайся!
Следующие два часа они провели, перетаскивая имущество Фолксов на палубу. Некоторая его часть, конечно, была испорчена морской водой, но большинство вещей не пострадало. Сэр Эштон Фолкс (поскольку теперь в своем воображении он был им целиком и полностью) сидел, вцепившись в сумку, набитую банкнотами и драгоценностями, и с восхищением разглядывал картины, наполовину выпавшие из разбившихся от качки ящиков. Внимание его привлек завитой по тогдашней моде, в лентах, кавалер эпохи Реставрации с мрачным лицом.
– Приветствую вас, сэр, – сказал он очень вежливо, – мой достопочтенный предок, не так ли? Не беспокойтесь, старина, я о вас как следует позабочусь…
– Ты сошел с ума, – сердито набросился на него брат. – На что тебе этот ящик с картинами? Они не стоят и пенни и…
– Они стоят чертовски дорого, – сказал Сэм невозмутимо. – Человеку нельзя без предков, особенно в чужом краю. Пойдем, Брайтон, мой мальчик, корабль уже близко. Надо приготовиться и достойно встретить спасителей – так, как это подобает людям нашего круга. Саванна по-прежнему верна нам. И я совершенно убежден, что верноподданные британской короны проявят к лордам подобающее им уважение…
Ланс откинулся на спинку стула и громко рассмеялся:
– Каков нахал! Какое неслыханное нахальство!
Затем он посерьезнел. "Интересно, знал ли старик, – подумал он. – Нет, не может быть. Он так гордился тем, что носит это имя – Фолкс, его религия, вся его жизнь заключалась в этом. Вера, такая истовая вера, что ее можно было назвать святой. И не так уж важно, не правда ли, Гай, старина, что весь этот маскарад построен на обмане? Ты стал таким, каким хотел тебя видеть тот самонадеянный нищий кокни, – джентльменом до мозга костей. Благослови тебя Бог, куда бы ты ни попал после смерти. Ты был достойным человеком и воспитал мою Джуди под стать себе…"
Он сидел нахмурившись: "Единственное, что меня волнует теперь: как, черт возьми, поступить с этими проклятыми бумагами? Сжечь их все-таки было бы неправильно…"
Он еще долго сидел, пока не принял решение. С задумчивой улыбкой он засунул письмо и тетрадь в карман пальто и поднял сломанную шкатулку. Оседлав лошадь, Ланс поскакал к баварскому поселку и подождал, пока кузнец припаял сломанные петли и приладил новый замок. Положив письмо и тетрадь назад в шкатулку, он запер ее и поехал к реке. Там, размахнувшись изо всех сил, он швырнул ключ в мутную воду.
На кладбище Ланс приехал как раз тогда, когда негры поднимали с помощью рычага ангела на прежнее место.
– Стойте! – крикнул он им и, проскакав галопом до железной ограды, на ходу соскочил с лошади. Ланс пробежал через калитку, нагнулся и, закрыв шкатулку своим телом, чтобы негры не видели, аккуратно положил ее назад, на место ее вечного хранения.
– Давайте! – сказал он, выпрямившись.
И негры установили на пьедестал ангела, чтобы он вечно оплакивал давно ушедшие, невозвратные времена.
Глава 1
День, когда все это началось, наполненный солнцем день весны 1832 года, ничем не отличался от всех других дней, которые уже были в жизни юного Гая Фолкса. Сосны, промытые солнцем, высь холмов, вой ветра в лощинах – все это было привычно и знакомо.
Даже сегодняшняя драка с Мертом Толливером не была чем-то из ряда вон выходящим: они с Мертом дрались всякий раз при встрече, сами не зная почему. Мальчики относились к своей многолетней вражде как к чему-то совершенно естественному, вроде неприязни между кошкой и собакой, и никогда об этом не задумывались. Единственное, что выделяло нынешнюю баталию, – ее ожесточенность.
Шагнув назад, Гай пристально и угрожающе воззрился на Мерта Толливера. Этот взгляд едва ли мог достичь желаемого эффекта, поскольку один глаз Гая был подбит: он почти закрылся. Синяк стремительно багровел, из носа струилась кровь, но Гай не обращал внимания на подобные пустяки. Его целиком охватило единственное, простейшее, первобытное стремление – уничтожить своего врага.
Именно тогда Мерт сделал неверный ход. Он был старше, крупнее и массивнее Гая и до сих пор с успехом этим пользовался. И теперь он решил добавить к побоям еще и оскорбление.
– Чертов оборванец! – сказал он, ухмыляясь. – Хочешь знать, как появился здесь твой дурацкий папаша? Он бежал, как дворняжка, у которой хвост болтается между ног! А как он правильно говорит, какая в нем ученость! Произносит слова важно, как классная дама! Мой отец говорит…
– Мерт! – прошептал Гай.
Но Мерта понесло, и он потерял всякую осторожность:
– …что он, видно, был конокрадом или городским мошенником. Чтение, скажи пожалуйста! Занятие для женщин. У мужчин есть дела поважнее. А как он себя держит, как смотрит на всех сверху вниз, называет нас "горной швалью". А кого он сам взял в жены? Только поглядеть! Твоя матушка! Ну она…
Больше он ничего не успел сказать: терпение Гая лопнуло. Каждой клеточкой его худого мускулистого тела, которое уже теперь, в четырнадцать лет, было крупнокостным и большим и почти достигало той легкой силы, что была присуща его отцу, двигала ярость. Его левый кулак по самое запястье погрузился в жирный живот Мерта, и, когда тот как бы сломался пополам, Гай нанес удар правой в подбородок – такого апперкота не постыдился бы и профессиональный боксер.
Мерт весь обмяк и стал оседать, но еще до того, как он коснулся земли, Гай уже сидел на нем верхом, молотя его большую голову обеими руками. Через две минуты лицо Мерта было все в крови, но Гай продолжал колотить его, выдыхая в ритм ударам:
– Никогда – не произноси имя – моего отца – своим грязным – ртом! Не вздумай – даже думать – о моей маме, тем более – говорить о ней! Слышишь меня, Мерт? Ты большая – жирная – горная шваль – ублюдок! Слышишь меня?
– Сдаюсь, – прошептал Мерт. – Сдаюсь, Гай, ради Бога остановись! Ты что, меня убить собираешься?
Гай медленно поднялся с земли и теперь стоял рядом, глядя на Мерта сверху вниз.
– Поднимайся! – приказал он. – Будем считать, что я дал тебе урок. Но никогда не забывай: я – Фолкс. Помни, Мерт, что мы никому не позволяем шутить с нами. А теперь вставай и убирайся!
Мерт встал, превозмогая боль. Он постоял минуту, глядя на Гая, а потом повернулся и медленно побрел прочь; впрочем, Гай поторопил его, дав напоследок Мерту хороший пинок в зад.
Глядя вслед своему недругу, Гай улыбнулся. Зубы его были ровными и белыми, и улыбка сверкнула на угрюмом лице подобно летней молнии. У Гая было хорошее лицо, но его бы очень смутило, если бы кто-то сказал об этом. Люди, живущие среди холмов, скупы на комплименты. Если о нем и говорили, то так:
– Похож на отца. А Вэс Фолкс – мужчина что надо…
Впрочем, улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. Он прикоснулся пальцем к распухшему глазу и нахмурился: "С этим что-то надо делать, а не то мама шкуру с меня спустит за драку. Попрошу-ка я кусочек сырой говядины у старого Дэна Райли и приложу к синяку. Говорят, это помогает…"
Он стремглав сбежал вниз с холма, направляясь к кучке некрашеных лачуг, составлявших поселок, пересек пыльную площадь и распахнул дверь лавки Райли. Старый Дэн Райли сидел в центре цветистого, усеянного мухами беспорядка, взгромоздившись на коробку из-под крекеров, и говорил нескольким мужчинам:
– Это его родня из той части нашего штата, где равнина. Они и выглядят как Фолксы. И говорят так же: гладко и правильно. Сразу поняли, что я их рассматриваю. Я себе и говорю: глянь-ка, Дэниел, никак это родичи Вэса Фолкса…
Наконец он заметил какую-то напряженность в выражении лиц своих слушателей и обернулся. Мальчишка, стоявший в дверях, пристально глядел на него. Однако Дэн вовсе не был смущен оттого, что его подслушал сын Вэса Фолкса.