– Ко дню рождения Джо Энн. Самое важное событие года в этих краях. Уж ради своей дочки Джерри в лепешку расшибется.
Гай все еще пытался отрешиться от охватившей его душевной смуты.
– Все же я не могу понять, – сказал он, – к чему эти хлопоты, что особенного в дне рождения.
– Это не простой праздник, а день рождения Джо Энн. Он длится с утра до позднего вечера. Тут и скачки на лошадях с награждением победителя, и стрельба по индюшкам, и охота на лису, и состязания по метанию кольца. Тот, кто в результате наберет больше очков, провозглашается королем и сидит на троне рядом с Джо Энн. Последние два года королем был я, – самодовольно добавил Килрейн. Внезапно почувствовав замешательство, он взглянул на Гая.
– Странно, что тебя там не было, – сказал он. – Ты ведь уже года два как сюда приехал.
Гай медленно покачал головой:
– В этом мире есть очень большие расстояния, Кил, но, наверно, самая длинная дистанция разделяет усадьбу плантатора и дом надсмотрщика, побольше даже, пожалуй, чем расстояние от нашего дома до негритянских хижин, хотя среди черных есть и такие, как Фиби…
– Но ты же всегда там, в Фэроуксе. Ты с Джо Энн учишься и…
– Только потому, что она сама попросила об этом родителей. Жалость к бедному родственнику, что ли. А день рождения – совсем другая штука. Пригласить на него – значит громко заявить о признании…
– Но я же этого не знал!
– …родства, – невозмутимо продолжал Гай. – В прошлый день рождения я как раз охотился неподалеку и слышал все это гиканье и крики, видел всех этих господ в красных камзолах, которые гонялись как сумасшедшие за одной маленькой лисицей. Интересно, сколько бы их потребовалось, чтобы загнать пуму или медведя?
– Ты не понимаешь, – сказал Килрейн. – Это такой же спорт, как и любой другой.
– Ну уж нет. Спорт – это когда у животного есть хоть какой-то шанс. Но когда двадцать пять всадников и сотня гончих преследуют одну маленькую лисичку, это все что угодно, но только не спорт!
– Может быть, ты и прав. Извини, что затронул эту тему, Гай. Я не знал. Я думал, раз вы родня, то не имеет никакого значения, что твой отец – надсмотрщик на плантации твоего дяди. Кроме того, Фэроукс по праву должен принадлежать вам. Я много раз слышал, как мой отец говорил: если человек не круглый дурак, он сразу смекнет, что Джерри каким-то образом повлиял на твоего дедушку, когда тот был очень болен и безразличен ко всему, ведь как раз тогда, умерла креолка…
– Креолка? – переспросил Гай.
– Его вторая жена. А ты что, не знал? Старый Эш Фолкс женился вновь в 1815 году, как раз после битвы под Новым Орлеаном, на девушке-креолке, которую он встретил во время службы под началом у Энди Джексона. Ее звали Ивонна или как-то там еще, остальную часть имени не помню, потому что люди всегда звали ее la belle Creole, прекрасная креолка. Все старики до сих пор сходят с ума, вспоминая, как она была красива. Странно, что ты не знал…
– Я не знал. Отчего она умерла?
– Во время родов. И ребенок родился мертвым. Наверно, здоровье у нее было слишком слабое. А старому Эшу, твоему дедушке, уже шестьдесят стукнуло, когда это случилось. Он строил Фэроукс для нее. У него лет пять ушло на это. А прежде тот дом, где вы сейчас живете, назывался Фэроукс. Он и его построил…
– Так ты сказал, что, по словам твоего отца, Джерри…
– Украл Фэроукс у Вэса. Конечно, твой отец был необуздан и совершал безумные поступки, но назови мне молодого человека из хорошей семьи в здешних местах, про которого нельзя было бы сказать подобное! Бог ты мой, да хотя бы мы, Мэллори, мы и дьявола бы покраснеть заставили!.. Этого никак не докажешь, но в словах моего отца определенно есть смысл. Он даже не верит, что Джерри просто переубедил старого Эша. Видишь ли, Гай, редко какого отца слишком уж беспокоят грешки сына. Он скорее будет даже втайне гордиться им. А вот дочь – другое дело. И уж тем более если взять такого, как старый Эш, который и сам-то святым не был… Человек, который в пятьдесят пять лет женится на девушке, которая годится ему в дочери, а в шестьдесят делает ей ребенка, мог бы уж понять зуд, который обуял его сына, когда девчонка распустила хвост перед ним, верно?
– Да, – сказал Гай. – Продолжай, Кил…
– Вот почему мой отец и думает, что, пока Вэс был в отъезде – а он уехал отсюда за год перед битвой, – твой дедушка счел себя не вправе остаться в стороне от этой драки, и это еще одно доказательство того, каким бесшабашным стариком он был. В пятьдесят пять лет, когда, Бог тому свидетель, он мог бы и не ввязываться в эту заваруху, он не только участвовал в битве, но отличился в ней настолько, что его наградил сам Энди Джексон, поставив в пример более молодым мужчинам…
– Боже милосердный, Кил, – прервал его Гай, – ну и любишь же ты ходить вокруг да около. Недаром и в лесу тогда заблудился. Говори по существу!
– Сейчас скажу, погоди немного. Такой человек, как твой дедушка, никогда бы не отрекся от сына всего лишь из-за того, что тот бегает по бабам или принимает вызов на дуэль. Поэтому мой отец думает, что Джерри сам изменил завещание или, может быть, подделал подпись старика под новым, которое сам составил. И это похоже на правду, Гай Фолкс!
Гай покачал головой:
– Не вполне. Зачем тогда Джерри было приезжать за нами туда, на холмы? Мне кажется, что, если бы у него был такой грех на душе, он никогда бы не захотел, чтоб отец жил поблизости…
– А угрызения совести? Да и какой из Джерри плантатор! Если бы не Речел, Фэроукс пришел бы уже в полное запустение. Он решил, наверно, что, если Вэс будет управлять имением, он сможет поставить это себе в заслугу и Речел перестанет его пилить. А кроме того, это был очень ловкий ход. Хорошо зная Вэса, он понимал, что твой отец будет рассуждать как раз так, как ты сейчас: "Он не может быть виновен, иначе зачем было звать меня назад?" Вспомни: Джерри и Вэс росли вместе, и он еще с детских лет знает, что за человек Вэс. Видно, сразу понял, что Вэс не из тех, кто пойдет в окружной суд требовать, чтобы ему показали утвержденную копию завещания. Даже если бы Вэс пошел туда, что бы он доказал? Он жил вместе с твоим дедом и никогда не получал писем от старика, а после их разрыва они не писали друг другу, потому что оба были чертовски горды, да старый Эш и не знал, где Вэс. Значит, твоему отцу скорее всего едва ли приходилось видеть почерк старого Эша, разве что в бухгалтерских книгах, которые надсмотрщики таких плантаций, как Фэроукс, обычно ведут, а стало быть, могли отдавать твоему деду на проверку. Так что он не мог быть уверен, подделал Джерри завещание или нет. Да ведь Эш был болен, и Джерри всегда мог сказать, что у старика тряслись руки.
Гай молча сидел, глядя на Килрейна. Да, конечно, у дядюшки всего этого вроде бы было вдоволь: и желаний, и возможностей, и даже черт характера, которые могли бы толкнуть его на подделку, хитрость, воровство. Но где доказательства?
И он подумал в ярости: а мне и не нужны доказательства! Я верну имение отца и заставлю этого слюнтяя проглотить обиду.
А потом внезапно он понял: пригласят его или нет, он пойдет на этот день рождения, пойдет и покажет им, чего стоит, раз и навсегда. И тут вновь заговорил Килрейн:
– Слушай, Гай, я совсем забыл, зачем искал тебя. Прошлой ночью у свинарника появились новые следы. Так что этих собак, наверно, несколько. Бог ты мой, ты только подумай: эта пятнистая сука могла наплодить еще дюжину щенят. А если так, ну и задала же она нам работенки!
– Я не хотел бы больше их убивать, – сказал Гай. – Это, наверно, плохо – стрелять в собаку…
– Боже правый, но если в них не стрелять, они же перегрызут все стадо. Там были следы трех размеров вокруг свинарника, уж никак не меньше.
– Мы не должны убивать их, Кил. Можем, правда, попытаться поймать в капкан. Ты только подумай: это же лучшие собаки в штате для охоты на медведя и пуму.
– Если бы мы могли их приручить… – засомневался Килрейн. – Знаешь, я иногда просыпаюсь по ночам, потому что вижу во сне, как на меня из темноты надвигаются эти желтые глаза. Уж лучше их поубивать, Гай. Обещаю тебе: я не буду стрелять, пока не увижу наверняка, что это собака, а не какая-то другая тварь. Кроме того, я принесу по паре пистолетов для каждого из нас, чтобы у нас было по три выстрела на брата, не меньше…
– Ладно, – сказал Гай. – Мы поубавим их в числе. Но я хочу все-таки оставить парочку на развод. Сделаю западню с петлей и оленьей тушей для приманки, и уж одна-то из них попадется. А потом и вторую добудем, правда, еще не знаю как. Это такая умная порода, что один и тот же трюк вряд ли дважды сработает. Согласен?
Охота прошла неудачно. Они убили трех буль-мастиффов, но двое, кобель и сука, ускользнули из ловушки и от ружейного огня. Мальчики преследовали животных до реки и видели, как уже далеко от берега две собачьи головы, черные в серебристом лунном свете на фоне темных вод, быстро продвигаются в сторону Луизианы. Угроза для скота миновала, но Гай был разочарован. "С такими собаками, – думал он, – я бы мог…"
А потом он перевел взгляд немного ниже по течению и увидел лодку-хижину. Она была как новая и сверкала под луной молочно-белой краской.
– Ты езжай домой, Кил, – сказал он, – а мне надо проведать людей в лодке. Они меня выходили, когда с моей рукой было плохо, так что нужно их навестить.
– Вот это лодочка! – восхищенно воскликнул Кил. – Я тоже могу пойти с тобой.
– Нет. Это люди не твоего круга, Кил. Увидимся позже…
Убедившись, что Кил действительно уехал, он прыгнул на борт плавучего дома. На палубе, как обычно, храпел Тэд Ричардсон, баюкая в руках кувшинчик с виски.
– Кэти! – ласково позвал Гай. – Эй, Кэти!
Она стремительно выскочила из хижины в одной мятой ночной рубашке. Ее блестевшие волосы были перевязаны сзади синей ленточкой. Кэти была безупречно чиста и завораживающе красива при свете луны. Гай неподвижно стоял, разглядывая ее.
– Гай! – прошептала она. – О Гай, я так рада тебя видеть! Входи же!
– Нет, – сказал он, пытаясь унять волнение в крови. – Надень платье и пойдем погуляем. Ночь слишком хороша, чтобы сидеть в тесной хижине.
– Ладно. Подожди немного, Гай.
Вернувшаяся Кэти являла собой непривычное для Гая зрелище. На ней было белое платье, на ногах – белые туфельки. Девушка подошла к нему вплотную и взяла за руку. При этом его обдал аромат духов, так что голова закружилась.
"Боже правый, – екнуло его сердце, – о милосердный Боже!"
– Давай уйдем далеко отсюда, – сказала она. – Далеко-далеко. Дедушка проснется только завтра к полудню, а луна так красива. От этого все тело ощущает такое… такое…
– Такое что, Кэти? – спросил он.
– Не знаю, – засмеялась она. – Никогда так себя не чувствовала раньше: мурашки бегут по спине, будто гусиной кожей покрылась в морозное утро. Слушай, Гай, покатай меня на своей красивой лошади.
– Хорошо, – пробормотал он, а сам думал: "Не надо мне этого делать, я не должен, я…"
Но при этом знал, что сделает это. Теперь уже не было надежды, что дело обернется иначе. "Это все Фиби виновата, – мрачно подумал он. – Если бы она не была такой недотрогой…"
Они ехали молча, пока не добрались до поляны. Кэти в восторге вскрикнула, когда увидела ее:
– О Гай! Она такая красивая!
"Красивая, – подумал с раздражением Гай, – этим словом она все на свете называет". Он спешился, потом приподнял ее и поставил на землю. Она тотчас выскользнула из его объятий, побежала к ручью и села на берегу, сбросив туфли. Затем поболтала ногами в воде весело, как ребенок.
Гай нахмурился. Начало было плохое. "А может, – подумал он угрюмо, – оно было хорошим". Дитя было так прелестно и невинно, что было грехом, если не преступлением, даже думать об этом. Однако он не перестал об этом думать. Просто не мог ничего с собой поделать.
От мелькания ее ног, плескавшихся в воде, он почувствовал головокружение и отвернулся. Стояла полная луна, и ночь была такой светлой, что можно было читать газету, поэтому Кэти заметила его движение.
– Гай, – спросила она жалобно, – разве ты не счастлив?
– Нет, – произнес он ворчливо.
– Но почему, Гай? – пролепетала она. – Я что-то не так сделала?
– Нет. Наверно, я просто чувствую себя одиноким. Я уже стал взрослым теперь, Кэти, и мне… мне просто нужна девушка…
– Но у тебя есть девушка, если она нужна тебе, Гай. У тебя… у тебя есть… я.
Он повернулся к ней, хмурый как грозовое облако.
– Ты это серьезно, Кэти? – спросил он хриплым голосом.
– Да, Гай. Я тебя поцелую, чтобы ты поверил. Вот…
– Ты это называешь поцелуем? – насмешливо спросил Гай.
Она уставилась на него в полнейшем замешательстве.
– А разве это не поцелуй? – спросила она.
– Иди сюда, Кэти, – сказал он и заключил ее в объятия.
Когда он разжал руки, она все еще прижималась к нему.
– Гай! – выдохнула она. – О Гай, милый, поцелуй меня так еще раз… я не знала… я ведь даже не догадывалась… О Господи, Гай!..
Кэти лежала в его объятиях.
– Пожалуйста, не надо! – пролепетала она. – Подожди минутку. Я чувствую… Я сама не знаю, что я чувствую…
Он аккуратно опустил ее на зеленый дерн, не переставая целовать, а его пальцы расстегивали пуговицы ее платья, впуская неожиданно холодный ночной воздух.
– Гай! – простонала она, но слова были заглушены, искажены его плотно прижатым ртом. – Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Прохлада больше не овевала тело Кэти, ее вытеснил жар ищущих рук Гая.
Она еще раз застонала, очень тихо, а потом смолкла. В ее больших глазах отражалась полная луна удивительного серебристого цвета. Кэти лежала, глядя на него, не пытаясь кричать или сопротивляться, когда он стаскивал с нее одежду…
Она пронзительно вскрикнула от резкой боли. Потом опять начала тихо стонать, это были приглушенные стоны боли и стыда, потом нотки боли исчезли, и наконец она издала громкий крик, победно метнувшийся вверх, к наблюдающей за ними луне.
– Гай! – прошептала она. – О Гай… о милый… я…
– Тише! – оборвал он ее, чувствуя, как в нем, где-то глубоко внутри, разгорается стыд за содеянное, как начинает точить его червячок раскаяния. – Тише, Кэти! Послушай. Прости меня. Я не хотел… о Кэти, милая, мне так стыдно и больно…
Ее пальцы, подобно серебряному гребню, погрузились в смоль его волос.
– Простить тебя? – спросила она, и голос ее был низким, хриплым, полным теплоты. – За что, Гай? Когда-нибудь это с любой девушкой случается, правда, любимый? Просто я теперь стала женщиной. А раз уж так случилось, я счастлива, что это был ты…
Он немного отодвинулся от нее, шаря по земле в поисках разбросанной одежды.
– Гай, – прошептала она, и в ее тоне пробивались нотки довольства собой, – лежи спокойно! Разве я тебе не сказала, что дедушка проснется не раньше чем завтра к полудню?..
Направив Пегаса в сторону имения Мэллори, Гай увидел стройную маленькую фигурку, приближающуюся к нему верхом на приземистом белом пони.
"Проклятие, – подумал он, – я не смогу видеть Кэти теперь, когда…" Но тут же вновь повеселел: скоро день рождения Джо Энн, меньше чем через месяц, и на этот раз он был готов забыть свою гордость ради того, чтобы показать Джеральду и особенно Речел, чего стоит мужчина из рода Фолксов. Он остановил серого и стал ждать.
– Гай, – сказала Джо Энн жалобно, – тебя так давно не было! Я знаю, конечно, что ты теперь взрослый, но мне кажется…
Он сидел в седле и улыбался, глядя на нее сверху вниз. В неполных десять лет Джо Энн еще не сформировалась и была тонка как березка, унаследовав от Фолксов длинные руки и ноги. Когда он вырастет, она будет казаться карлицей рядом с ним, как большинство других женщин, правда, у нее никогда не будет пропорций Юноны, как у ее матери, она будет выше – высокая, как ива, и очаровательная. Может, она и родилась для того, чтобы составить пару такому мужчине, каким будет Гай, да каким, пожалуй, он уже и стал. Правда, когда они познакомились, он еще этого не знал. В четырнадцать лет он был еще мечтательным ребенком, и расстояние между ним и восьмилетней бело-розовой богиней, которая словно спустилась с облаков в элегантном экипаже, каких он никогда в жизни еще не видел, было не так уж велико. Но теперь, когда ему шестнадцать, эти шесть лет пролегли непроходимой пропастью. Он ее по-прежнему любил, но это была теплая, хотя и не без нотки раздражения, неровная, горящая то ярче, то слабее, любовь старшего брата к младшей сестре. Он был не прочь изредка поездить с ней верхом, но книги и охота стояли у него на первом месте. Если бы ему пришлось выбирать, с кем провести день – с ней или с Килрейном, он, не задумываясь, предпочел бы общество юного Мэллори. И, если бы случилось так, что она помешала бы роману с его возлюбленной из сословия белых бедняков, он, точно так же не задумываясь, постарался бы избавиться от ее присутствия.
У него было то, чего недоставало ее отцу, – хватка, как у старого Эштона, – качество, позволившее старику построить Фэроукс, основать новую династию и через несколько лет стать тем, кем он никогда не был (прекрасно помня об этом, иначе не развесил бы напоказ на стенах Фэроукса всех своих краденых предков), – аристократом и джентльменом. И теперь Гай, встретив ее, не стал заводить речь о дне рождения, не говорил с ней об этом и в последующие дни. Он просто ездил верхом в ее компании целую неделю, так что Джо Энн была на седьмом небе от счастья, в то время как бедняжка Кэти все глаза выплакала. Только в ту субботу, когда все должно было решиться, он наконец коснулся этого предмета:
– Джерри давно следовало бы подарить тебе настоящего скакуна. На этом жирном бочонке, набитом потрохами, ты никогда не научишься ездить правильно. Тебе ведь скоро исполнится десять, и, если бы у тебя была одна из серых лошадей, мерин или кобыла, я мог бы научить тебя…
– О Гай, правда? – вскрикнула она.
– Конечно. Почему бы Джерри не подарить тебе хорошую лошадь на день рождения?
– Я попрошу! Обязательно попрошу! Тогда я смогла бы верхом охотиться на лису…
– Что за охота на лису? – спросил Гай как бы ненароком.
Она уставилась на него:
– А разве ты не знаешь? Каждый год в мой день рождения мы…
– Но ведь я никогда не бывал на твоем дне рождения, – сказал Гай резко. – Поедем, что ли?
– Гай, – жалобно протянула она, – я хотела, чтоб ты пришел. Очень хотела. Только боялась, что мама… А впрочем, что за чушь! В этот раз ты придешь! Я прямо сейчас поеду и скажу папе, чтобы он прислал тебе приглашение.
– Не надо! – сказал Гай. – Если твоя мама не хочет видеть меня, то и у меня нет никакого желания приходить.
– Она никогда этого не говорила, Гай, – поспешно сказала Джо Энн. – Она всегда твердит, что ты умный и мужественный, весь в своего отца. Но они с папой так ужасно ссорятся. Папа думает, что ей слишком нравится твой отец. А когда она выходит из себя, она всем говорит гадости. Поэтому я и не приглашала тебя в прошлый раз. Ну а в этом году все будет по-другому. Вот увидишь…
– Мне не нужно приходить, Джо, – медленно проговорил Гай. – Я не хочу быть причиной какой-нибудь…
– А ты и не будешь. В прошлом году я ужасно скучала по тебе. О, я так хочу, чтоб ты пришел, Гай. Ну скажи, что ты придешь, обещаешь?
Он хмуро посмотрел на нее. Потом смягчился.