- Понимаю, - сказал инженер. - Сам когда-то мечтал. Правда, летать. Даже в аэроклуб поступал, да вестибулярный аппарат подвел. А ты вот что, - загорелся вдруг инженер, - ты дуй-ка на Камчатку. Или даже на Курилы. Там проще. Это здесь придираются, а там работяг всегда не хватает. - Он вытащил из пиджака блокнот и полистал его. - Сегодня у нас двадцать девятое? Сейчас, сейчас… Ага, вот. Пароход будет послезавтра. Бери билет на него и дуй!
В предложении инженера была изрядная доля здравого смысла, и Кирилл тотчас оценил это. Тем более что терять ему было нечего - Камчатка так Камчатка.
- Думаете, стоит? - спросил он на всякий случай, уже твердо зная, что сегодня же побежит покупать билет.
- И думать нечего! Раз мечтаешь, надо добиваться, - ответил инженер.
Денег за обед он не взял.
- Побереги, - сказал он. - Мне эти полтора рубля погоду не сделают, а тебе пригодятся. Желаю удачи!..
В тот же вечер Кирилл купил билет на пароход и через день ранним ноябрьским утром отбыл на Камчатку.
Пароход назывался "Азией" и был таким же, как материк, громадным. Стояло время осенних штормов, но море ничего не могло поделать с пароходом: днем и ночью он без натуги утюжил волны, оставляя позади себя широкий, пузырящийся, как кипяток, след.
По утрам Кирилл обычно уходил на корму и часами простаивал там - смотрел, как пассажиры кормят всякой всячиной летящих за пароходом чаек.
Пронзительно крича, птицы пикировали на добычу, в момент расправлялись с ней, потом редкими, но сильными взмахами косых крыл легко догоняли пароход, подолгу парили вровень с палубой, и это свободное, мощное парение среди брызг и тяжкого грохота океана вызывало в душе Кирилла торжественное, похожее на религиозный экстаз чувство.
А однажды Кирилл увидел косаток. Их лучевидные твердые плавники вспороли воду поблизости от парохода. Затем, как по команде, косатки выпрыгнули из воды. Черные, лоснящиеся тела животных описали над сумятицей волн пологую дугу и с масленистым всплеском вновь погрузились в пучину. И вновь Кириллом овладело неведомое ему доселе чувство: он словно бы и сам в этот момент погрузился в бездонную глубь океана, ощутил ее холод и мрак, ее ничем не нарушаемую тишину, и ему на миг сделалось жутко и вслед за тем радостно - оттого, что страх был всего-навсего наваждением, а не реальностью.
Вечерами на пароходе зажигались огни и гремела музыка. Пассажиры собирались в теплых, уютных салонах и наслаждались покоем. И вряд ли кто-нибудь из них думал в эти минуты о том, что под ними не привычная земная твердь, а непроглядная толща черной воды, которая только и ждет малейшей оплошности, чтобы ворваться в пароход и поглотить всех. А если кто и вспоминал об этом, то старался отогнать прочь пугающие мысли, во всем полагаясь на тех людей на мостике, чьи опыт и мастерство помогали пароходу одолевать мрак и волны.
Не думал об этом и Кирилл; и когда под вечер шестых суток "Азия" пришла в Петропавловск, он сошел на берег не без сожаления.
Через пять минут поток пассажиров выплеснул Кирилла на улицы Петропавловска. Было уже темно, и это обстоятельство заставило Кирилла торопиться с отысканием ночлега. Вокзала, где бы можно было по привычке пересидеть ночь, в Петропавловске не было, явочных квартир тоже, и Кириллу волей-неволей приходилось опять идти в гостиницу. Печальный опыт подсказывал ему, что чудес на свете не бывает, но так уж устроен человек: Кирилл шел и втайне надеялся на удачу.
Вскоре, однако, иллюзии рассеялись: мест в гостинице не оказалось. Зато здесь можно было устроиться в коридоре, и Кирилл без лишних разговоров и домогательств абонировал два кресла. Приспособив под голову чемодан, он, как мог, улегся в креслах и стал составлять план дальнейших действий.
Петропавловск ему не нравился. В городе, где по улицам ходили вполне современные автобусы, а в гостинице не было мест, за здорово живешь наверняка ничего не делалось. Только на периферии можно было рассчитывать на снисхождение. Несомненно, таким местом были Курилы. Это была периферия из периферий. Правда, Кирилл не совсем ясно представлял, как она выглядит, но был твердо уверен, что, как и на всех островах, например, на Бермудских, люди на Курилах живут в бунгало или в тростниковых хижинах и исповедуют простоту нравов.
Размышляя таким манером, Кирилл задремал, и ему успели присниться бронзоволицые добрые аборигены, которые наперебой приглашали его в свои хижины.
Посреди ночи Кирилла разбудила дежурная и сказала, что освободилась койка в шестиместном номере, и, если молодой человек желает, она устроит его. Разумеется, Кирилл желал. Никто не гарантировал ему быстрого отъезда из Петропавловска, и иметь свой угол было просто необходимо.
Проспав остаток ночи в тепле и удобстве, Кирилл утром отправился в порт.
Запутанней его не мог быть даже лабиринт Минотавра. Кирилл, как слепой, ходил по бесконечным переходам, то и дело оказываясь в тупике или натыкаясь на глухую стену очередного пакгауза, пока один из портовых грузчиков не объяснил ему, как пройти к диспетчерской.
- На Курилы? - переспросил его там хмурый, невыспавшийся мужчина в форменном морском кителе. - Машенька! - крикнул он в другую комнату. - Что там у нас есть на Курилы?
- Оказия с четвертого причала, - тотчас откликнулась невидимая Машенька. - В одиннадцать ноль-ноль.
Мужчина посмотрел на часы и повернулся к Кириллу:
- Слыхал? Так что, пока, брат, не поздно, беги на четвертый причал, может, захватишь еще оказию.
Простота, с какой совершилось все дело, приятно поразила Кирилла. Его ожидания начинали сбываться. И это здесь, в Петропавловске! А что же будет на Курилах? Но думать об этом было некогда. У четвертого причала Кирилла дожидалась еще никогда не виданная им "оказия", которая должна была отвезти его в благословенный край, но которая, однако, могла уйти и без него, если он будет тут рассусоливать.
Забежав в гостиницу за чемоданом, Кирилл сломя голову кинулся обратно в порт. Побегав бодрой рысью среди гор из бочек, ящиков и мешков, он наконец, как бегун на финишную прямую, вырвался на четвертый причал.
"Оказия" в лице небольшого пароходика, слава богу, еще стояла у пирса и, как показалось Кириллу, никуда не торопилась, а рядом с ней на перевернутой бочке сидел громадный дядька, как две капли воды похожий на самого Оноре де Бальзака. Сходство было до того поразительным, что в первый момент Кирилл даже опешил. Казалось, дядька сейчас встанет, раскланяется и обратится к нему по-французски.
По природе Кирилл был человеком не слишком общительным, быстро сходиться с людьми не умел, но в этот раз в нем еще не угасла инерция разгона, и он воспользовался ею.
- Сидим? - спросил он у "Бальзака", как у старого знакомого.
- Угу, - прогудел тот, попыхивая здоровенной, под стать себе, самокруткой.
- Ну-ну, - сказал Кирилл многозначительно, будто намекая на что-то.
Поскольку ответа больше не последовало, Кириллу не оставалось ничего другого, как прошествовать дальше по пирсу. У конца пирса он понаблюдал за рыболовами, которые с помощью обыкновенной бечевки с пустым крючком поддевали из воды плоскую, похожую на бурый осенний лист камбалу, подивился глупости этой рыбы и вернулся назад.
"Бальзак" сидел в прежней позе и все еще курил, выпуская дым чуть ли не из ушей. Теперь, когда Кирилл подошел к нему вплотную, он в полной мере оценил габариты сидевшего перед ним человека: голова "Бальзака" находилась на уровне лица Кирилла. Бальзакоподобный дядька посмотрел на Кирилла, как цыган на лошадь.
- Так вот и в ботиночках?
Сам он был в необъятных валенках с галошами, в овчинном полушубке и в шапке-ушанке с кожаным верхом. Само собой разумелось, что в таких доспехах он чувствовал себя уверенно; и хотя было не очень холодно, но, что ни говори, начинался декабрь, и на фоне шуб, малиц, бекеш и прочей меховой рухляди Кирилл выглядел до неприличия легкомысленно.
- Так вот и в ботиночках, - подтвердил он.
- Понятно, - с нажимом сказал "Бальзак". - Денежки небось тю-тю, спустил?
Он явно принимал Кирилла за отпускника, возвращавшегося с материка, пропившегося и прогулявшегося в пух и прах.
Почему-то Кириллу захотелось поддержать в нем эту уверенность.
- А как же, - бахвалясь сказал он, - быть у воды и не замочиться? Столицы, сами знаете, валюты требуют. Карету взял - гони зелененькую. Шампанское тоже задаром не дают. Опять же нищета куртизанок. Сами же писали.
"Бальзак" нахмурился.
- Что я писал? Ты, парень, ври, да не завирайся. По ухватке вижу: рыбак небось иль китобой. А у них деньги бешеные, потому и не берегут. На берег вырвутся, зальют зенки, а потом без порток опять в море.
Кирилл понял, что сходство его нового знакомого с классиком французской литературы чисто внешнее: автор "Человеческой комедии" изъяснялся более изысканно.
- А вам кто не велит? - спросил он.
"Бальзак" искренне удивился:
- А мне зачем? Худо-бедно - две сотни с выслугой имею. Хватает.
- Мелкомасштабно мыслите, дядя, - с превосходством сказал Кирилл. - Две сотни по теперешним временам - тьфу, ничего! От аванса до получки.
- Скажите, какой миллионер… - протянул "Бальзак". - То-то я и гляжу: шея у тебя как у быка хвост.
И он захохотал, показывая крупные, здоровые зубы, уверенный, что сразил противника наповал.
Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы вдруг не затарахтела и не засвистела "оказия". Потом в рубке отворилась дверь, и чья-то голова в фуражке с "крабом" вежливо осведомилась:
- Эй, на пирсе! Пешочком потопаете или как?
- "Или как"! - передразнил голову "Бальзак" и слез с бочки. - Выдрыхлись, а теперь торопят, - ворчал он, направляясь к сходням, возле которых неизвестно когда появился чернявый, все время подтанцовывающий парень в тельняшке под распахнутым ватником.
Пропустив "Бальзака" и Кирилла, парень убрал сходни и, все так же подтанцовывая, пошел на нос пароходика, где другой парень, тоже в тельняшке и ватнике, возился с причальным канатом, укладывая его восьмеркой вокруг торчащих вдоль борта железных чушек.
- Сюда, - сказал "Бальзак", когда Кирилл в нерешительности замешкался на скользкой от солярки палубе, не зная, в какую сторону ему идти.
Они прошли на корму и по круто уходящему вниз трапу спустились в тесный коридор с рядами одинаковых дверей по обеим сторонам.
"Бальзак" плечом толкнул одну из них.
Каюта, в которой они очутились, была, как и коридор, тесна и, по всей вероятности, служила пристанищем транзитникам вроде Кирилла, Здесь были две похожие на обыкновенные топчаны койки, наглухо привинченный к полу стол и железная раскладная скамья. На койках лежали матрацы и подушки без наволочек. Единственный иллюминатор упирался в серый бетон пирса, покрытый жирными потеками солярки и зелеными, скользкими водорослями. Слышалось шипение вырывавшегося откуда-то пара, тяжелые всплески загустевшей зимней воды.
Кирилл засунул под койку чемодан, разделся и, не снимая ботинок, растянулся на матраце, прислушиваясь к дрожи тонкостенных перегородок, к выкрикам и топоту наверху. В иллюминатор было видно, как, отдаляясь, проплыла мимо стена пирса, как кончилась она, открыв серое низкое небо, пропоротое мачтами стоявших о порту судов.
- Поплыли, - сказал Кирилл, радуясь тому, что все так ловко устроилось, что впереди его ждут хотя и неизвестно какие, но все равно перемены. Было немного тревожно и грустно, и хотелось, чтобы кто-нибудь махнул сейчас рукой с пирса.
- Лопатку проскочим, а там, считай, дома, - сказал "Бальзак". Он покрепче закрутил барашки иллюминатора, потом выволок из-под койки битком набитый баул и стал что-то искать в нем.
- Какую Лопатку? - не понял Кирилл, занятый своими мыслями.
"Бальзак" посмотрел на него, как на больного.
- Тебя, парень, что - пыльным мешком по голове стукнули? Одна здесь Лопатка!
Кирилл, вспомнивший, с чего все началось, рассмеялся.
- Ты извини меня, дядя, - сказал он, - я ведь на Востоке впервые.
- Та-ак, - помолчав, сказал "Бальзак". И поинтересовался: - Вкалывать или, может, в гости?
- Вкалывать, дядя. Наниматься еду. Говорят, у вас тут работать некому.
И тут Кирилл почувствовал, что допустил какую-то оплошность, потому что маленькие глазки "Бальзака" вдруг хищно сверкнули, а ноздри раздулись. Бросив баул, он с неожиданным проворством пересел на койку к Кириллу.
- Слушай, мил-человек, - заторопился он, - а зачем тебе наниматься? Иди ко мне!
- Это куда же? - осторожно поинтересовался Кирилл, не ожидавший такого стремительного развития событий.
- На почту. Письма возить.
- Тогда не по адресу, - сказал Кирилл. - Ты что, дядя? Какие письма? Я в море уйду!
- Дурак, - просто сказал "Бальзак". - Утонешь, как пить дать утонешь! А мне человека во как надо! В кадрах, вишь ли, был нынче. Нету, говорят, человека. На месте, говорят, подбирай. А кого подбирать, ежели нету! Человек не бревно, на дороге не валяется.
Он перевел дух, но, заметив, что его слова не производят должного действия, усилил натиск.
- Да ты в положение войди! Шумный - раз, Курбатов - два, Почтарёво - три, - стал загибать он пальцы, и Кирилл заметил, что на левой руке у него недостает трех. - Все в разных концах, и всюду Кулаков мотается, ну прямо разрывается парень. А ты - наниматься. Некуда сейчас наниматься, зима на носу.
- Найду куда, - беспечно сказал Кирилл. Он был настроен оптимистически.
"Бальзак" усмехнулся со знанием дела.
- Найдешь, как же! Гальюны драить, факт!
- Знаешь, дядя… - сказал оскорбленный Кирилл, но "Бальзак" не дал ему договорить.
- Знаю, милый, знаю! Побережный, - тут он ткнул себя кулаком в грудь, - все знает! Четвертной скоро, как здесь. Спроси любую собаку на островах, она тебе скажет, кто такой Побережный. Так вот я и говорю: наниматься сейчас - дохлое дело. С весны надо.
Кириллу стало скучно. "Бальзак" оказался всего-навсего Побережным, и еще неизвестно было, подозревал ли вообще последний о существовании великого романиста.
- А подъемные дадите? - спросил он, желая перевести разговор на шутливую волну. Но он не на того напал.
- Дам! - твердо ответил почтмейстер. - Два месячных оклада.
В дверь просунулся подтанцовывающий матрос.
- Григорь Митрич, чайком побаловаться не желаете? - весело предложил он.
- Закрой дверь! - приказал окончательно разоблаченный "Бальзак". - Поговорить с человеком не дадут!
Парень обиделся.
- Как хотите, - сказал он. - Наше дело телячье, было бы предложено.
- А может, попьем? - сказал Кирилл, обрадовавшись возможности замять дело и вспомнивший, что у него с вечера не было во рту маковой росинки.
- Э-эй, Яшка! - закричал "Бальзак"-Побережный. - Стой! Скажи коку - придем сейчас. И не бычься, никто тебя не боится. Подумаешь, цаца, слова сказать нельзя!
Ничего не ответив, парень вышел из каюты, громко хлопнул дверью. Побережный осуждающе покачал головой.
- Видал? От горшка два вершка, а уже с характером.
В кают-компании никого не было. Хозяйничая, словно у себя дома, Побережный достал из шкафчика над столом стаканы, сахар и хлеб, а из холодильника - масло. Потом куда-то исчез и через минуту вернулся, неся в вытянутой перед собой руке клокочущий, как вулкан, чайник. Грохнув чайник на стол, он подул на обожженные пальцы и, подмигнув Кириллу, вытащил из-за пазухи пузатую алюминиевую флягу.
- Спиртишки у меня тут немного. Ты как, а? Для знакомства?
- Все ясно, - сказал Кирилл. - Думаете подписать контракт, дядя?
- Думала Манька выходить за Ваньку, а я ничего не думаю, - ответил Побережный.
Он налил себе и Кириллу по полстакана, завинтил флягу и убрал ее обратно за пазуху.
- Разведенный, - предупредил он.
Они выпили, и Побережный тут же налил в стаканы чай. Кирилл с наслаждением задохнулся терпкой, деготного цвета жидкостью, стараясь заглушить во рту кисловатый привкус спирта.
- Ты ешь, ешь, - потчевал его Побережный, наворачивая на хлеб шматы масла и подкладывая куски Кириллу.
К разговору он пока не возвращался, но Кирилл понимал, что это ненадолго, что так просто Побережный от него не отступится.
Желая раз и навсегда определить свою позицию, Кирилл сказал:
- Я понимаю вас, уважаемый почтмейстер, но и вы поймите меня. Мне нет никакого дела ни до ваших писем, ни до вашего Кулакова. Я несознательный. Это факт, хотя мне и грустно признаваться в этом.
Побережный вздохнул, словно всплывший на поверхность кит.
- Ну и черт с тобой! - сказал он. - Все вы нынешние одинаковые. Вам бы только урвать, а там хоть трава не расти.
Остаток трапезы прошел в молчании. Подождав, пока Кирилл насытится, помрачневший Побережный убрал со стола и ушел в каюту. Кириллу хотелось покурить на холодке, и он поднялся на палубу.
Пароходик резво бежал в виду берега. Он, как стена, нависал с правого борта, расчлененный рядами островерхих заснеженных гор. Горы клубились. Ветер, переваливая через горы, срывал с них снег.
Кирилл вспомнил физическую карту частей света, висевшую у них в классе. На ней Камчатка была похожа на древнюю окаменелую рыбу. А также - на каменное рубило первобытного человека, которое было нарисовано в учебнике истории для младших классов. Тогда он даже не мог подумать, что когда-нибудь побывает на этой таинственной земле. И вот сейчас он уплывает от нее еще дальше, к не менее таинственным островам, за которыми земля обрывается куда-то в тартарары.
Спрятавшись от ветра, Кирилл вытащил сигареты. Нужно было обдумать текущий момент.
Он не принял всерьез слова Побережного о трудоустройстве. Почтмейстер, конечно, заливал, стращал, хотел заполучить работника. А вот с деньгами действительно проблема. Эти переезды сожрали весь его бюджет. В который раз пересчитав замусоленные кредитки, Кирилл пришел к выводу, что, если экономить, недельку он еще протянет. А там…
Здесь Кирилл немного отвлекся, потому что прямо над ними вывалился из неба косокрылый Ту и, развернувшись, стал медленно снижаться, нацеливаясь на далекий, скрытый горами аэродром. Самолет опускался все ниже, как ноги выставив перед собой шасси, но у самой земли вдруг задрал нос и лег на новый разворот.
- Не приняли, - вслух сказал Кирилл. - А может, не рассчитал.
Самолет уходил все дальше, то растворяясь в белесой дымке хмурого камчатского дня, то, как на экране, проецируясь на снежных склонах далеких гор. Почти за пределами видимости, наверное, уже над Курилами, он снова развернулся и опять нацелился на аэродром, и опять его не приняли, и опять, задрав нос, он ушел в вышину, чтобы очертить очередное громадное кольцо. И еще девять раз с механическим упорством пробовала коснуться земли тяжелая летающая машина; и девять раз Кирилл загадывал про себя - сядет или нет? Когда же из долины, где скрылся и откуда больше не показывался самолет, донесся гром тормозящих двигателей, Кирилл облегченно перевел дух.
- Фу, черт! - сказал он и вытер вспотевший лоб. - Сел. Натерпелись небось летуны…