Затем ко мне в гости пожаловали восемь попугаев-ваза - этих обаятельных птиц с закругленными хвостами и бледными, цвета рога, клювами. Издавая весьма певучие для попугаев звуки и хлопая крыльями, они полетели к огромному дереву, отстоявшему от меня в пятидесяти ярдах. На этом дереве не было фруктов и вообще ничего съестного, так что у меня сложилось впечатление, будто здесь у птиц находился спортивный зал. Они перепархивали с ветки на ветку, свешивались головой вниз и затевали забавные схватки. Вся эта деятельность сопровождалась хриплыми, похожими на кудахтанье криками и мелодичным свистом. Весело наблюдать за птицами, столь восторженно проявляющими радость к жизни.
Когда галикты в конце концов загнали меня в душную кабину "тойоты", пожаловала еще одна примечательная гостья, которую я и не надеялся увидеть. Мой глаз выхватил что-то красно-коричневое, мелькнувшее в кустах всего в шести футах от машины, и вдруг как из-под земли, тише тени, явилась фосса, торжественно выступив на середину дороги и усевшись там. Ошибки не было - этим существом с ленивой, похожей на кошачью походкой могла быть только фосса. Мне доводилось наблюдать эту самую крупную на Мадагаскаре хищницу, очень похожую на молодую пуму и с походкой пумы. Выйдя на середину дороги, она уселась в каких-нибудь десяти футах от "тойоты", на которую не обращала никакого внимания, и сидела неподвижно минуты две. Животное расслабилось и, как видно, чувствовало себя вполне уютно - ни испуганных оглядок назад, ни подергиваний ушами, ни напряжения мускулов. Как будто она была здесь почетной гостьей. А что ж такого? Она в лесу у себя дома! Я тоже решил расслабиться и сесть поудобнее.
У фоссы длинное, атлетически сложенное тело и непропорционально длинный хвост. Маленькая по сравнению с туловищем и хвостом голова похожа на голову священной египетской кошки на древних рельефах. Ее густая лоснящаяся шкура напоминает цвет теплого, медового имбирного пряника. Одним словом, в этой кошке слились лев, тигр, ягуар и еще Бог знает какие красавцы хищники; и все же в этой компании она стоит несколько особняком.
Животное посидело неподвижно несколько минут, а затем принялось тщательно чиститься, как это свойственно кошке, поднимая передние лапы и вылизывая пухлые подушечки. Затем она вытянула вперед задние ноги, чтобы вылизать и их, а после усердно вычистила свой мощный хвост. Весь процесс занял минут пять-шесть, и я счастлив был понаблюдать за зверем, не замечавшим моего присутствия, а если и замечавшим, то игнорировавшим, примерно как аристократ игнорирует находящегося рядом мужлана.
Вылизав мельчайшие пятна грязи на и без того блиставшей чистотой шкуре, кошка села на прежнее место, вздохнула и зевнула, блеснув белыми зубами; затем она принюхалась к ветру, медленно и грациозно перешла дорогу и исчезла в лесу, только огромный хвост болтался из стороны в сторону, словно веревка колокола. Я чувствовал глубокое удовлетворение: мало кому выпадет такая удача - провести десять минут один на один со столь редкостным по красоте хищником. Впрочем, сами мальгаши недолюбливают это животное и боятся его за то, что, по их заверениям, оно безбоязненно нападает на стада зебу, а то и на человека, если он это спровоцирует. Может, так оно и есть, но моя фосса отличалась такой мягкостью и таким благородством, что казалось, стоит подойти с лаской - и она уютно свернется у твоего камина. А что, неплохо иметь у своего очага такое большое, доброе украшение золотисто-медового цвета.
Всего увиденного за день с лихвой хватило бы для полного счастья, но, как оказалось, сюрпризы еще не кончились. На пути к лагерю нам попалось стадо из восьми сифака, отдыхавших в каких-нибудь двадцати футах от дороги в тени деревьев, сквозь которую пробивались лучи солнца. Зверьки сидели такой чудесной группой в самых разных позах, что можно было подумать, будто они заключили выгодный контракт с телекомпанией Би-би-си и теперь у них в самом разгаре репетиция, а один даже растянулся во всю длину на ветке, бессильно свесив все четыре лапы. Время от времени он открывал глаза и безучастно смотрел на нас. Однажды он предпринял летаргическую попытку схватить крупную голубую бабочку, беспечно летавшую вокруг, но это ему не удалось. Два других животных сцепились в смертельной схватке, обняв друг друга за плечи и нещадно кусаясь, а затем ускакали прочь. Четыре других члена стаи, сидя на ветках повыше, наслаждались солнцем, откинув головы и раскинув руки. В этих смешных позах они чем-то напоминали оперную труппу на гастролях, исполняющую одну из самых трудных партий "Кольца Нибелунгов". В тени сидела самка с мохнатым детенышем на коленях и тщательно исследовала его шкурку, нет ли заноз или других повреждений. Но детенышу больше всего хотелось забраться матери на голову и поскакать вслед за двумя дерущимися взрослыми. Мы провели некоторое время в обществе этой очаровательной группы, фотографируя и наблюдая их ужимки и прыжки. Лемуры не обращали на нас внимания, как если бы мы были стадом зебу. В конце концов мы с неохотой расстались с ними, и когда отъезжали, зверьки без любопытства смотрели на нас золотистыми глазами. Хорошо, что они интересовались нами куда меньше, чем мы ими.
На следующий день мы покинули Мурундаву с ее мушиным царством и тихим шумом леса. Мы возвращались домой с триумфом, отловив почти все, что хотели. Теперь предстояла нелегкая задача - доставить все это в целости и сохранности на Джерси. Я очень сожалею, что перед нашим приездом не прошел ливень, который позеленил бы деревья. Милый, дружелюбный лес, полный самых необыкновенных животных, - но без зелени это было все-таки не то. Правда, через голые ветви и увидеть можно было больше, но листва защищала бы нас от солнца. Пока мы катили по бурой пыльной дороге посреди вековых баобабов, над нашими головами летела стая попугаев-ваза, посылая с бледно-голубого неба прощальные крики.
Глава пятая. ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ
Наши поиски Зверя с Магическим Пальцем начались с пари, которое я имел несчастье выиграть. Мы сидели в баре отеля "Кольбер" и в ожидании киногруппы из "Джерси чэннел телевижн", которая собиралась нас снимать, склонились над картами и обсуждали путь к месту назначения, примерно в трехстах пятидесяти милях от Антананариву. Сначала наш путь лежал на восток в направлении Таматаве. Мы знали, что эта дорога хорошая: Таматаве - важный малагасийский порт, и уж дорога к нему должна быть в относительном порядке. Кошмар начнется, когда повернем на север: дорога тут пойдет хуже, а главное, предстоит переправа через множество речек, а сколь аккуратно ходят паромы, шут его знает. Поскольку дорога бежит по краю моря, то успех переправы будет зависеть не только от течения данной реки, но и от приливов и отливов. Словом, в дороге скучать не придется.
- Тебе следовало бы проявить благоразумие и полететь самолетом, - сказала Ли. - Мы бы заехали за тобой в Мананару и отвезли туда, где Джон и Кью разобьют базовый лагерь. Не надо на машине - ты окончательно искалечишь себе бедра.
Мои бедра, безотказно служившие шестьдесят лет, недавно сыграли со мной злую шутку. Из-за развившегося артрита их следовало бы вынуть и заменить на стальные и пластмассовые. На рентгеновском снимке, сделанном после операции, бедра походили на проволочные заграждения времен первой мировой войны. Они подвели меня во время съемок серии телепередач в России и окончательно приказали долго жить, когда мы находились в тундре, в каких-нибудь девятистах милях от Северного полюса. Наш руководитель нашел чудесную лужайку с миниатюрными цветами ярдах в пятистах от лагеря, и нам, естественно, захотелось заснять этот волшебный цветной ковер. По поверхности тундры, состоящей из вечной мерзлоты, покрытой мхом и карликовым кустарником, идти не более безопасно, чем по поверхности льда. Я сообщил нашему руководителю, что из-за страшных болей просто не смогу пройти такое расстояние; он ушел удрученный и долго беседовал о чем-то с русскими. И тогда они подогнали к лагерю вертолет и бережно отвезли меня за пятьсот ярдов, а там столь же бережно вынесли из вертолета и уложили среди цветов. Когда я отснял все, что хотел, они опять же бережно усадили меня в вертолет и отвезли в лагерь. Это был единственный в моей жизни случай, когда я чувствовал себя как Элизабет Тейлор.
С новыми бедрами я мог ходить без опаски, но не должен был слишком перенапрягать их, иначе и они могли отказать. Постоянное напоминание, что ты далеко не молод и не можешь, как прежде, пускаться в рискованные предприятия без оглядки на самочувствие.
- Значит, так, - заявил я. - Все в один голос твердят, что дорога хорошая. Коль скоро она бежит по берегу моря, ей сам Бог велел быть ровной.
- Значит, так, - упрямо сказала Ли. - Все в один голос твердят, что дорога скверная. Боюсь, покалечишь бедра.
Джон и Кью, трусоватые от природы, опасаясь быть втянутыми в спор, сделали вид, что их больше волнуют опустевшие стаканы.
- Ну, что скажешь, Джон? - спросила Ли.
Джон глубоко вздохнул и выдал один из тех мастерских ответов, которые наверняка обеспечили бы ему место в палате общин, если бы он заинтересовался политикой.
- Значит, так. Одни говорят - хорошая, другие - плохая. Пока мы не проедем по ней, мы не узнаем, на чьей стороне правда. С другой стороны, если Джерри хочет лететь, это будет комфортнее. Но если хочет рискнуть и ехать… м-ммм… Пусть сам решает! - неуверенно заключил он.
Ли бросила на него испепеляющий взгляд.
- Ну, словом, решено. По этому случаю нальем по второму кругу, - одобрительно кивнул я.
- Ты еще пожалеешь об этом, - сказала Ли.
К своему огорчению, мне довелось убедиться в том, что она была права.
На другой день явилась телевизионная команда. Пока выцарапывали застрявшее на таможне разнообразное и весьма необычное оборудование, пока затаскивали и распихивали его по углам, в гостинице царил полный хаос. Но после того, как каждая деталь была распакована и тщательно обследована на предмет поломок по пути с Джерси, мы собрались в баре, чтобы дать команде подкрепиться и обсудить наши планы. Нужно было проделать тысячу вещей: побывать в соответствующих министерствах; докупить на рынке зума самое необходимое, чего хватились в последнюю минуту; и наконец, выпить с товарищами на посошок, - чем кошмарнее были их рассказы о местных дорогах (и в особенности той, по которой нам предстояло ехать), тем неправдоподобнее они казались, да к тому же алкоголь туманил мозг.
Многие из членов команды были нашими старыми друзьями: как только у нас в зоопарке рождался детеныш или к нам поступало редкостное приобретение, они были тут как тут. Наша работа послужила для них материалом для великолепной серии учебных фильмов. Продюсером был Боб Эванс - маленький, опрятный, с блестящими карими глазами, бойкий, как малиновка весной. Оператором - Тим Рингсдор, изящный, с густыми вьющимися волосами и элегантными, тщательно ухоженными усами, похожими на редкую бабочку, случайно присевшую на его верхнюю губу. Ему бы еще соломенную шляпу-канотье, отутюженный белый фланелевый костюм и полосатый жилет - и вот вам великолепный щеголь времен короля Эдварда, катающий даму своего сердца на маленьком ялике по Темзе и который, отыскав уединенное тенистое местечко, поет ей серенаду, аккомпанируя себе на гавайской гитаре.
Наш звукооператор Микки Тоствин был столь мускулистым, что рядом с ним Кью выглядел пациентом санатория для чахоточных. Его темно-рыжие волосы дерзко росли в семнадцати различных направлениях, а с такими, как у него, усищами можно было бы неплохо зарабатывать в старые времена в мюзик-холлах. Еще с нами был Грэм Тайди - добрый малый, мастер на все руки, который в любую минуту мог устранить любую неполадку; да так оно и происходило каждый раз, когда что-то ломалось. Грэм выглядел моложе своих лет; у него было круглое лицо херувима, и всем своим обликом он напоминал пай-мальчика-отличника, которому в конце каждой четверти вручают награду вроде "Старых и новых гимнов" в переплете из телячьей кожи.
Наконец, наш директор Фрэнк Цвитанович напоминал мне - сам не знаю почему - мускусного быка. Сильный и флегматичный, он редко подавал голос. Не то чтобы Фрэнк вообще был молчалив - просто он, в отличие от всей остальной нашей братии, не любил разговоров ради самого процесса говорения, так что вся его речь сводилась к вопрошающему ворчанью, странным вздохам да двум случайным "о'кей". Но когда он наконец решился взять слово, то позабавил меня рассказами о днях своей юности в Голливуде, где начал карьеру с руководства "поющим ковбоем" Джином Отри. А когда я расспросил его, что собой представляет Джин Отри, Фрэнк подумал с минуту и так описал его в биологических терминах, что у меня не осталось ни капли сомнения, - он явно не в восторге от пережитого в Голливуде. Фрэнк был коренастым мужчиной, а его зачесанные назад волосы оставили на лбу единственный локон, подобно тому как волна при отливе оставляет на песке морскую раковину. Задумчивые глаза имели голубоватый оттенок, какой бывает у незабудок в пору цветения. Он перенес три операции на сердце, курил как паровоз и недавно женился в пятый раз. В общем, мы поняли, что имеем дело с человеком прожженным, уверенным, строгого характера и при всем при том вечно исполненным надежды.
Оборудование экспедиции - не говоря уже о численности личного состава - возросло в таких пропорциях, что нам пришлось принанять еще двух водителей с машинами. Старшему из них, Бруно, с его внешностью хорошо бы стоять за прилавком магазина по продаже женских юбок, а на досуге показывать фокусы с тремя картами; в своих шортах, раскрашенных во все цвета радуги, и потрепанной шляпе, сдвинутой на блестящие, как у сороки, глаза, он был готовый мистер Фиксит. Другой водитель, по имени Тиана, был худощавым славным малым, и с первого же взгляда было ясно, что он готов всем сердцем пробивать нам путь в неведомое и что наше слово для него закон. В качестве поощрения мы прикрепили к их машинам "тойотовские" эмблемы с изображением ископаемой птицы додо на алом фоне.
- Автоколонна машин "Утенок щипаный",-молвил Джон. - Впечатляет.
- Слушай, ты, не очень-то! - возмутился я.
- А почему ты обозвал ее "щипаным Утенком"? - полюбопытствовал Боб Эванс.
- Да видишь ли, один из молодых ученых, который работал с нами в Бразилии, ничего не слыхал о додо и спросил, почему у нас щипаная утка на эмблеме, - объяснил Джон.
- Стало быть, теперь у нас четыре "щипаные утки", - медленно и с расстановкой произнес я.
- Намек понят, - подумав, заявил Боб. - Если кто в этой компании еще раз так скажет, от того пух и перья полетят.
Но настал день, с лихвой вознаградивший наше нетерпение. Все подготовительные работы в малагасийской столице завершились, и был назначен день отправления. Колонна машин "Утенок щипаный" загрузилась, все обменялись поцелуями, и мы тронулись в путь, пробивая себе дорогу через толпы попрошаек, пытающихся совать руки за милостыней прямо в кабины.
Начало нашего путешествия было волнующим, но вдвойне волнующим казалось то, что нам предстояло посетить те районы Мадагаскара, где мы никогда прежде не бывали, да к тому же ехали мы за одним из самых странных животных на планете. Чего же еще?
Некоторое время колонна двигалась по центральному плато, среди окружавших столицу разрушенных эрозией холмов. Единственным растением здесь была пальма равенала да рисовые плантации, окружавшие деревни. Ни с той, ни с другой стороны дороги не было видно леса. Покрытые сухой желтой травой холмы прорезали, словно раны от сабельных ударов, красные овраги. Впрочем, я с радостью отметил, что крестьяне обрабатывали рисовые плантации с помощью деревянных плугов, в которые впрягались зебу, - таким образом, плуг не только переворачивал плодородный слой почвы, но и тягловые животные удобряли ее своим навозом. Я был бы просто счастлив, если бы большее число крестьян обрабатывало почву деревянным плугом, в который впрягается животное, вместо современного плуга, который несет почве только смерть.
Наконец мы проехали плато, и дорога запетляла в сторону моря. Трасса, недавно отремонтированная китайцами, оказалась превосходной. Но, как это ни курьезно и ни грустно, китайские дорожные рабочие научили местных жителей есть змей - прежде эта кулинарная тонкость не приходила им на ум. Уменьшение числа безвредных удавов приведет не к чему иному, как к вспышке численности грызунов, а в результате пострадает урожай риса. Впрочем, людям не свойственно заглядывать далеко, особенно в том, что касается биологии. В этом одна из причин, почему жизнь человечества - сплошной бардак.
Вообще же это была одна из самых грустных поездок по Мадагаскару. Дорога петляла среди протянувшихся на многие мили холмов, на которых теперь не было ничего, кроме травы да рубцов от эрозии. В окружавших деревни долинах мы видели пальмы равенала, кокосовые пальмы да порою деревья манго и личи; изредка на вершинах холмов красовался крошечный участок изначального леса, точно остатки бороды на скверно выбритом подбородке. Все же по этим остаткам можно было судить о том, как красивы были холмы до сведения лесов. Теперь же почве, лишенной растительной защиты, не оставалось ничего другого, как оказаться смытой вниз, оставив после себя незаживающие язвы.
Конечно, с точки зрения непосвященного, и травяной покров делал холмы приятными глазу; но мы-то знали, что через каких-нибудь двадцать лет эти холмы принесут несчастье обитающим у их подножия людям, которые в отчаянии стараются вырвать пропитание у постоянно разрушающейся почвы. С исчезновением лесов, являвшихся легкими здешних холмов и корнями удерживавших почву, последней ничего не остается, как сойти в долину, подобно песку в песочных часах. Как разъяснить этим милым, но задыхающимся от нищеты людям, что этот способ ведения сельского хозяйства - выжигание все новых участков под посевы - только подталкивает их детей и внуков к смерти от голода? Даже если бы удалось найти миллионы долларов, фунтов, марок и иен, борьба с оврагами и восстановление лесов заняли бы сотни лет. Проблема представляется чудовищной и неразрешимой.
По мере приближения к Таматаве все чаще попадались огромные роскошные плантации кокосовых пальм. Это стройные деревья высотой примерно в сорок футов, с мощным солидным стволом и нежными листьями, похожими на фонтан, бьющий из верхушки. Каждый ствол надежно защищен толстым слоем тканей, а некоторые из них стали родным домом для бесчисленных папоротников, эпифитов и орхидей, создающих впечатление, будто пальма одета в плотную шубу из зеленого меха. Это "одеяние" представляет собой своеобразные мини-джунгли, в которых приютилось множество гекконов, сороконожек, пауков и прочей живности. Я высказал пожелание как-нибудь сделать остановку и исследовать, кто же обитает на такой пальме. Помню, как-то раз в Гайане мне довелось исследовать один эпифит размером с небольшой куст; к своему удивлению, я открыл там не менее десятка позвоночных - от древесных лягушек до древесной змеи, - не говоря уже о целой массе беспозвоночных. Этот эпифит оказался целым городком, в котором ключом била жизнь. А поскольку таких эпифитов множество, нетрудно догадаться, что спилить хотя бы одну пальму означает погубить множество живых существ.