У шотландца возникло ощущение, будто он сидит на уроке географии, наглядном и увлекательном, особенно для человека, который никогда и представить не мог, что однажды влезет в рычащий летательный аппарат.
В тот день, когда Джон МакКрэкен и Эл Вильямс впервые забрались в глубь эквадорской сельвы, братья Райт еще даже не помышляли о том, чтобы совершить свой знаменитый полет, в течение которого они продержались в воздухе чуть больше сорока метров.
В тот день, когда Джон МакКрэкен покинул венесуэльскую сельву и оказался в Сьюдад-Боливаре, он был потрясен, узнав о том, что некий Луи Блерио пересек на самолете сорокакилометровый канал Ла-Манш, отделяющий Францию от Англии.
А сейчас он сам находился на борту первого биплана, летевшего над Льянос.
"Элу это бы понравилось, - вновь подумалось ему. - Я просто уверен, что ему бы понравилось".
Не вовремя он умер: погиб, так и не узнав, что можно летать.
Уж чего-чего, а храбрости Элу Вильямсу было не занимать, из него вполне мог получиться такой же отважный летчик, как сам Король Неба.
Ему бы страшно понравилось сидеть в этом кресле: о такой смотровой площадке можно только мечтать - и наблюдать, как взлетают в небо тысячи птиц, как бегут испуганные олени или как всадник придерживает коня и, разинув рот, провожает взглядом железную птицу, пролетающую над его головой.
Если б Аделита ушла к другому,
Я б ее преследовал везде…
В небесах - на боевом аэроплане,
Ну а в море - на военном корабле…
Через два часа они пошли на снижение; американец внимательно изучал местность, чтобы приземлиться на поляне, расположенной на левом берегу реки, где у самолета была возможность катиться до полной остановки в тени пальм мориче.
Они спрыгнули на землю, размяли ноги и помочились, направив струю в ствол ближайшей пальмы. По завершении пилот вытащил из-под своего сиденья старое ружье и вручил его пассажиру.
- Постарайтесь добыть что-нибудь на обед, пока я буду заправляться, - сказал он. - Следует быть готовым: вдруг нам придется спешно взлетать?… - И, когда шотландец уже отошел, крикнул ему вдогонку: - Далеко не заходите! Мне говорили, что здесь полно бандитов!
- А где их нет? - услышал он в ответ.
Вскоре Джон МакКрэкен вернулся и притащил что-то вроде огромного грызуна с рыжеватой шерстью, с которого начал сдирать шкуру, орудуя острым охотничьим ножом.
Летчик следил за ним, наморщив нос.
- Что за отвратительное существо! - сказал он. - Похоже на гигантскую крысу.
- Это чигуире, - пояснил шотландец. - Он действительно из семейства грызунов, однако питается лишь травой, а если испечь его на углях да посолить, будет просто объедение.
Обед и впрямь получился на славу, хотя пиво нагрелось, и, завершив трапезу, Джимми Эйнджел закурил свою старую трубку, привалился спиной к пальме и внимательно оглядел бескрайнюю равнину, над которой стояло марево, размывшее горизонт.
- Вот это жизнь! - воскликнул он, громко рыгнув. - Летать повсюду, приземляться, где вздумается, и знать, что мир принадлежит тебе, пока у тебя хватает на топливо.
- И это единственное, что вас волнует, не так ли? Чтобы было на что купить бензин?
- Ну конечно! - кивнул тот. - Я начал летать, когда мне исполнилось пятнадцать, и, как только сел на самолет, понял, что уже его не оставлю, пока мы вместе не рухнем вниз. Летать - это моя жизнь, и мне прекрасно известно, что это будет моя смерть, но не думаю, что существует смерть приятнее.
- Откуда вы родом?
- Из одного городишки в Миссури. Его даже нет на картах, но как-то раз в него завернул бродячий цирк, и я ушел с ним.
- И домой больше уже не возвращались?
- Зачем? Моя мать умерла, когда я был в Европе, а больше там нет ничего такого, ради чего стоило бы вернуться.
- В Нью-Йорке уверяли, будто во время войны вы сбили кучу немецких самолетов.
Американец кивнул, показывая всем своим видом, что не придает этому особого значения.
- Ну, это сильно сказано, хотя некоторые действительно упали, - сказал он.
- А что вы чувствовали, видя, как кто-то летит к земле, объятый пламенем?
- Облегчение… - ответил Король Неба с почти неуловимой улыбкой. - Облегчение при мысли о том, что, по крайней мере, на этот раз пронесло.
- И что же, в вас ни разу не попали?
- Было дело, только мне повезло, я смог приземлиться, хотя от самолета остались, считай, рожки да ножки. Это был новенький "Солнье", на котором был установлен пулемет: это Ролан Гаррос первым придумал хитроумную систему, когда пули вылетали в такт с вращением винта. - Он выпустил изо рта дым. - Великий человек был Гаррос! Толковый, храбрый, головастый!
- Я много о нем читал, - кивнул шотландец.
- Он был сам черт, когда изобретал разные штуки, чтобы сбивать немецкие самолеты, а летал, как ангел. У меня сердце кровью обливалось, когда я увидел, как его самолет развалился в воздухе, но мы не могли даже сесть, чтобы забрать тело.
- Почему?
- На земле шел ожесточенный бой, и в тот день "Фоккеров" было вдвое больше, чем нас. Ох и задали они нам жару! Сволочи!
- Скучаете по тем временам?
- По войне? Да нет! Нисколько! Мне нравится летать, а не быть мишенью.
- А почему же тогда вы завербовались?
Американец пожал плечами:
- Это был мой долг; у меня не было ни цента, а я испытывал потребность летать. - Он вновь улыбнулся, но на этот раз будто скорчил гримасу. - Летать - это вроде наркотика, а война как раз дает тебе столько наркотика, сколько захочешь. Представляете, что значит летать, не заботясь о том, во что тебе обойдется каждый оборот винта?
Джон МакКрэкен не ответил, поскольку его внимание было приковано к точке на горизонте: из нее выросли два всадника, которые рысцой приближались к ним.
Американец проследил направление его взгляда и тут же вскочил на ноги и кинулся к самолету. Он вернулся с револьвером и показал на ружье.
- На всякий случай!.. - пояснил он.
Они дождались, когда двое незнакомцев, чьи низкорослые, нервные лошадки притягивали к себе внимание, остановились в ста метрах, в явной растерянности таращась на странную машину, отдыхавшую в тени пальм.
- Добрый день! - наконец крикнул один из них. - Для чего служит эта кастрюля?
- Чтобы летать, - ответил американец на своем ломаном испанском.
- Чтобы летать?… - удивился приехавший. - Нечего пудрить мне мозги! Чертов гринго! Хотите, чтобы я поверил, будто этот котелок может летать? Здесь у нас летают одни москиты. А бывает, и пули!
- Ну так эта штука все-таки летает, брат! - вмешался МакКрэкен, который говорил по-испански гораздо свободнее, чем Джимми Эйнджел. - Если вы оставите там оружие, можете рассмотреть ее вблизи. А еще давайте закиньте-ка себе в брюхо ребрышко чигуире и пивко.
- Пиво? - недоверчиво проговорил второй всадник. - Вы говорите о настоящем пиве?…
- Оно, правда, горячее, но пиво.
Оба всадника немедленно спешились, привесили свои тяжелые револьверы к седлу (лошади даже не сдвинулись с места), подошли к биплану и с любопытством стали его осматривать, потягивая пиво из предложенных им бутылок.
- Ни хрена себе, кум!.. - наконец воскликнул тот, что помоложе. - Летающая кастрюля! Не увидел бы - не поверил… И настоящее пиво! Уже два года не пил.
- Вы что, никогда не слышали о самолетах? - поинтересовался "чертов гринго".
- Слышали? От кого? В здешних краях не встретишь никого, кроме угонщиков скота и индейцев-людоедов. Мой двоюродный брат Устакио, который побывал в Сан-Фернандо-де-Апуре, клянется, что видел повозку, которая пускала дым и двигалась без помощи лошадей… Но это!.. Обалдеть можно!
- А нас уверяли, что в Пуэрто-Аякучо можно разжиться бензином, - сказал Джимми Эйнджел. - Что вы об этом знаете?
- До Пуэрто-Аякучо очень далеко, - был суровый ответ. - Очень, очень далеко! Это в Венесуэле. А в Венесуэле заправляет старый козел Хуан Висенте Гомес, про которого говорят, будто он каждый день на завтрак съедает пару яиц колумбийца. Мы туда не суемся.
Эти двое простых пастухов, опаленных солнцем, в самом деле никогда не покидали пределов обширного ранчо, в котором жили, понимая, что стоит только оставить его без присмотра, как "угонщики скота" и "индейцы-людоеды" уведут у них скот, а это все, что у них было.
Просто не верилось, что в середине 1921 года еще встречались "цивилизованные" люди, которые не имели никакого представления о том, что можно путешествовать на самолете или в "повозке", не запряженной лошадьми. Однако сейчас, судя по всему, их занесло в самый дальний угол обширной равнины, протянувшейся от Анд до гвианского массива, и здешние обитатели словно увязли в застывшем прошлом.
Льянеро были как бы отдельной расой, кем-то вроде легендарных кентавров. Они жили, ели, справляли нужду и даже спали на своих низкорослых лошадках, которые никогда бы не выиграли в скачках, но могли часами бежать подпрыгивающей походкой, характерной для лошадей льянос; это настоящая пытка для любого всадника, если только тот не вырос в седле.
В ожесточенной войне за независимость это было грозное войско самоубийц, вооруженных копьями. Они словно застряли во временах Паэса и Симона Боливара и, вернувшись домой, постарались отгородиться от мира, с которым не желали иметь ничего общего.
Венесуэльцы или колумбийцы - не имело значения, потому что даже если они и враждовали, это была вражда между братьями, так как они считали себя не столько гражданами той или другой страны, сколько "чистокровными льянеро".
Тем не менее до них все-таки доходили какие-то известия о Великой войне, разразившейся в далекой Европе, поэтому они несказанно удивились, узнав, что она уже три года как закончилась.
- И вы в ней участвовали? - поинтересовались они.
- К несчастью.
- На этой кастрюле?
- На ней самой. Если приглядеться, сзади, в хвостовой части, еще можно увидеть пять следов от пуль.
- Вот это да, чувствовать себя уткой, когда от тебя вот-вот полетят пух и перья! - воскликнул льянеро, тот, что помоложе, и, помявшись, робко добавил: - Послушайте, гринго! Можно мне полетать на этой штуковине? Я бы заплатил три песо.
- Естественно! - тут же согласился Король Неба с самой обаятельной из своих улыбок. - А вы женаты? - И когда тот ответил утвердительно, с сомнением покачал головой. - В таком случае, даже не знаю, стоит ли… - добавил он тоном, приводящим собеседника в замешательство.
- Это еще почему? - вскинулся льянеро.
- Видите ли… - с самым серьезным видом начал американец, - когда кто-то в первый раз садится в самолет, яйца поднимаются у него к горлу под действием гидростатической декомпрессии, сопряженной с резким изменением давления и высоты, что ускоряет ретрокомпаративное действие, вследствие чего тестикулы примерно месяц не могут вернуться на место и функционировать должным образом. - Он с сокрушенным видом прищелкнул языком. - А некоторым женщинам не нравится, когда их мужья целый месяц бездельничают.
Бедный парень выпучил глаза.
- Вы что, хотите сказать, что, если я поднимусь в этой штуке, я месяц не смогу "прыскать"? - возмутился он.
- Ну, может, не месяц, но…
- Ни за что, гринго! - решительно сказал парень. - Если я целый месяц не буду трогать свою бабу, ее попользует Устакио… Оставим это!
- К сожалению, наука несет с собой подобные проблемы, - еще глубже забил гвоздь собеседник. - Мыто люди привычные, и у нас это длится пару дней, но у того, кто летит впервые…
Джон МакКрэкен, которому пришлось отвернуться, чтобы не расхохотаться, слушая наглое вранье пилота, постарался перевести разговор на другую тему, и они еще долго обсуждали с простодушными льянеро, как мало для тех значило окончание войны и разгром немцев.
Неожиданно одна из лошадей громко заржала и начала нервно бить в землю правым передним копытом, поворачивая голову в сторону реки.
Ее хозяин рывком вскочил на ноги, поднес руку к поясу и с тревогой обнаружил, что оружия при нем нет.
- Ах ты, дьявол его забодай! - воскликнул он, обернувшись и внимательно оглядывая густые заросли на другом берегу темной реки. - Вайка!
- Что это значит?
- Дикари! Вайка значит: "Те, кто убивают". То, что я уже вам говорил, брат, индейцы-людоеды.
- Я ничего не вижу! - сказал Джимми Эйнджел.
- Вайка нельзя увидеть. Их можно учуять. И если Грустная Мордаха ржет и бьет копытом, предупреждая, что чует вайка, значит, вайка тут, сеньор, могу поклясться. А когда воняет ягуаром, она брыкается, - добавил льянеро, вместе с товарищем вскакивая на своих лошадей. - И советую вам отсюда убраться, пока они не воткнули вам в зад стрелу.
Через несколько мгновений всадники превратились в столб пыли, исчезающий из вида в восточном направлении, и тогда пилот растерянно обернулся к пассажиру.
- Что вы думаете? - спросил он.
- Что там, в кустах, притаились люди, - невозмутимо ответил шотландец. - В этом нет сомнения. Другой вопрос - нападут они или нет?
- Ах ты, дьявол его забодай!.. - с лукавой улыбкой воскликнул американец, подражая льянеро. - Вы мне не говорили об индейцах-людоедах. Придется поднять цену! - добавил он, указывая на нос аппарата. - Раскручивайте винт!
Пришлось сделать несколько попыток, прежде чем мотор заработал, рыча и изрыгая дым.
Через несколько минут они величественно воспарили над бескрайней равниной и, описав круг на небольшой высоте, перелетели через реку и убедились в том, что на противоположном берегу действительно появилось несколько обнаженных индейцев, которые с изумлением наблюдали за полетом гигантской механической птицы.
Вскоре они уже летели по своему прежнему маршруту и быстро нагнали обоих всадников, которые остановили лошадей и, привстав в стременах, замахали руками в знак прощания.
Джимми Эйнджел вновь замурлыкал свою навязчивую, надоедливую песенку:
Если б Аделита ушла к другому,
Я б ее преследовал везде…
В небесах - на боевом аэроплане,
Ну а в море - на военном корабле.
Что касается Джона МакКрэкена, то он чувствовал себя совершенно счастливым. Ведь совсем скоро они доберутся до широкой реки, а дальше начнется таинственный мир Великой Саванны, высоких тепуев, густой сельвы и речушек, богатых золотом и алмазами, - мир, который он исходил вдоль и поперек в компании Эла Вильямса.
Там его ждало лучшее, что было в прошлом: годы голода, тоски и отчаяния, но и годы незабываемых приключений и мечтаний, разделяемых с единственным человеком, с которым он действительно чувствовал родство душ.
Его молодость навеки осталась там, рядом с телом лучшего друга, и сознание того, что он возвращается в эту молодость, пусть даже на борту "кастрюли", которая каким-то чудом удерживается в воздухе, дарило ему приятное ощущение душевного равновесия, какого он не испытывал уже давно.
На самом деле вовсе не золото или алмазы притягивали его, словно магнит, к сердцу Гвианы. И не насущная необходимость пополнить свои порядком истощенные финансы.
Это было "возвращение домой", ведь для него самые дремучие и опасные джунгли по-прежнему оставались родным домом.
Он прикрыл глаза, чтобы отдаться нахлынувшим воспоминаниям, и задремал в дорогой его сердцу компании Эла Вильямса, пока хриплый голос американца не вернул его к действительности.
- А вот и она! - услышал он крик пилота. - Ориноко!
Ориноко!
Звучное имя для звучной реки.
Река с загадочными истоками; говорили, будто в определенные периоды года, во время большого паводка, она соединяется с гигантской Амазонкой через общий приток - Касикьяре, - и на несколько месяцев они превращают большую северо-западную часть континента в своего рода остров, на который можно попасть только по пояс в воде.
Там, вдали, скорее угадывались, чем виднелись, первые отроги гвианского массива, но они едва ли успели это заметить, потому что почти тут же начали спускаться, чтобы приземлиться рядом с группой глинобитных домишек, крытых соломой, расположившихся прямо в месте слияния Ориноко и Меты.
В Пуэрто-Карреньо не было никакого порта и не проживало ни одного человека по фамилии Карреньо.