- Дон Эрнан да и я тоже полагаем, что ему нельзя доверять, потому-то я и послан сюда, чтобы кое-что о нем разведать. Больше я ничего не могу рассказать вам без разрешения на то губернатора, но если наши подозрения подтвердятся, то может оказаться, что Тристан замешан в тяжких преступлениях, и любые сведения, сообщенные ему, могут серьезно повредить губернатору, который старается честно служить на благо императора и Новой Испании. Что еще вы рассказали ему о вашей будущей поездке за океан? - спросил Сандоваль у Киньонеса, который был поражен услышанным.
- Немногое, - задумчиво отвечал тот, пытаясь восстановить в памяти свою встречу с Тристаном и беспокоясь, не позабыл ли он каких-нибудь важных подробностей, касающихся вопросов управления новой провинцией, - только то, что мы собираемся оправляться после Рождества.
- Более чем достаточно, чтобы повредить нам, если он все же окажется не тем, за кого себя выдает, - тяжело вздохнул Сандоваль.
Глава XI,
в которой рассказывается о том, как Тристан узнал о прибытии Антонио де Киньонеса на Кубу и решил навестить его на постоялом дворе, чтобы выведать у него какие-нибудь секреты
Как известно, Тристан и Хуан Суарес сговорились всеми способами вредить дону Эрнану и постараться добиться его осуждения и казни. Смерть доньи Каталины еще более возбудила ненависть свояка Кортеса, который обвинял в этом прискорбном событии губернатора Новой Испании. Для дона Хуана это означало не только потерю сестры, но и провал их тайного пакта с Тристаном: рухнули все надежды разузнать от жены Кортеса что-либо о злоупотреблениях ее мужа, наносящих урон интересам испанской короны, чем так хотели очернить его заговорщики и из чего надеялись извлечь для себя выгоду.
Сразу же по прибытии из Веракруса на Кубу Тристан отправился к Хуану Суаресу, чтобы принести ему свои соболезнования в связи с кончиной доньи Каталины и высказать сожаления, что рухнул их план поживиться самим и повредить Кортесу.
- Безусловно, я нанес бы вам тяжкое оскорбление, дон Хуан, если бы осмелился сравнить ваше горе с моим, но поверьте, и мое сердце разбито этой тяжкой утратой: красота вашей сестры, ее изящество и изысканные манеры навсегда сделали меня ее верным рабом, который тщетно пытался заслужить расположение своей госпожи.
Суарес поблагодарил Тристана за сочувствие, которое тот выказал в это тяжелое для него время, и рассказал, что дон Эрнан направил сюда одного из своих капитанов, чтобы тот сопроводил их с матерью в Койоакан, где состоятся похороны доньи Каталины и свадьба доньи Франсиски с Сандовалем. Тристана очень заинтересовали эти новости, и он расспросил Суареса о сроках отплытия, о том, кого именно послал Кортес с этим поручением, и о прочих подробностях предстоящего путешествия.
Суарес рассказал, что на Кубу прислан Киньонес, командир личной гвардии Кортеса, и что отъезд состоится, как только в Сантьяго из Тринидада прибудет огромный багаж его матери, которая, находясь в преклонных летах, желает непременно взять с собой всю свою утварь, украшения, драгоценности и к тому же роскошную спальную мебель, и что все это должно быть уже завтра доставлено в Сантьяго.
Тристан, несмотря на то что их союз уже утратил силу, все же попросил Хуана Суареса подождать с отъездом:
- Под любым предлогом отложите еще на пару дней свое путешествие, а я воспользуюсь случаем и постараюсь выведать у Киньонеса какие-нибудь сведения, компрометирующие Кортеса. Поверьте, это для меня куда более легкая задача, нежели та, которую вы поручили мне, когда еще была жива ваша сестра.
Хуан с радостью принял его предложение, потому что он и впрямь отдал бы все, что угодно, лишь бы как следует насолить своему родичу.
Итак, встреча Тристана с капитаном гвардии Кортеса на постоялом дворе отнюдь не была случайной. Суарес отправил Киньонесу очередную просьбу еще немного отложить отъезд, поскольку у его матери в Тринидаде возникла непредвиденная задержка, а Тристан вечером отправился на постоялый двор, где квартировал Киньонес. Они познакомились еще в Новой Испании, и теперь Тристану без труда удалось разговорить капитана за стаканчиком вина, а чтобы поднять ему настроение, он оставил Киньонесу под видом проигрыша изрядную сумму золотом.
- Ах, друг мой Киньонес, если бы вы знали, как тоскую я здесь по родине и по моим близким! - притворно вздыхал хитрец. - Клянусь, если бы меня не держали здесь неотложные дела, я бы немедленно возвратился в Испанию. Вот уже несколько месяцев я не получаю никаких известий о моей милой матушке и о сестре, и это очень меня беспокоит.
- В таком случае, - отвечал Киньонес, проникшийся сочувствием к Тристану, - судьба не зря вас свела со мной. Я ведь в самом скором времени отправляюсь в Испанию. У меня там будут кое-какие дела, и к тому же я должен доставить туда несколько писем. Если хотите, я с радостью поработаю почтальоном и для вас.
Тристан рассыпался в благодарностях, назвал Киньонеса своим благодетелем и счел необходимым проиграть ему еще несколько золотых, а капитан меж тем сообщил ему, что если все пойдет по плану, то его отъезд в Испанию состоится в первых числах следующего, 1523 года.
Киньонес вступил в откровенную беседу с каталонцем, не зная, что Сандоваль разыскивает его по подозрению в серьезных преступлениях. Не знал ничего об этом и Хуан Суарес, меж тем как подозрение это касалось и возможного участия Тристана в убийстве его сестры, хотя, разумеется, в тот момент никто не мог с уверенностью сказать, был ли каталонец действительно повинен в каком-либо злодеянии.
На следующее утро, в то самое время, когда Киньонес неожиданно встретил прибывшего на Кубу Сандоваля, Тристан, придя к Суаресу, сетовал на фиаско, которое он потерпел, пытаясь разговорить Киньонеса:
- Этот капитан держался очень настороженно, и мне не удалось вытянуть из него никаких сведений, которые бы бросали тень на его господина, хотя я старался как мог: подливал вина, всячески льстил ему. Теперь, дорогой друг, вы можете ехать, когда сочтете нужным, а что касается нашего договора, то давайте и впредь действовать вместе.
- Я также сожалею об этой неудаче, - отозвался Хуан Суарес, - но, несмотря на то что ваши разыскания не увенчались успехом, примите это вознаграждение за труды от губернатора Кубы Диего Веласкеса, который желает отблагодарить вас за вашу любезную помощь.
Тристан принял дар - весьма щедрый, судя по размерам врученного ему кошелька, и двое заговорщиков обнялись и пожали друг другу руки, так что со стороны можно было принять их за добрых старых друзей.
Глава XII,
в которой рассказывается об отъезде Антонио де Киньонеса в Новую Испанию в сопровождении Хуана Суареса и его матери, Марии Маркаиды, о встрече Гонсало де Сандоваля с Тристаном и о том, что из этого вышло
Киньонес получил известие от Хуана Суареса и его матери о том, что они готовы немедленно отправиться в путь. Нужно было торопиться, поскольку бригантина уходила этим вечером, а следующее судно ожидалось только через три дня. Хотя еще накануне Киньонес томился долгим ожиданием, именно теперь поспешность была для него крайне некстати: появление Сандоваля и его рассказ о Тристане воспламенили мужественный дух капитана, и он уже готов был в свой черед задержать отъезд. Однако Сандоваль велел ему немедленно отправляться в путь, поскольку доставить Хуана Суареса в Новую Испанию было задачей столь же важной, как и изловить Тристана. Киньонес и так подозревал, что, поручая ему задание, Кортес что-то утаивал, однако расспрашивать самого губернатора капитан не решился. Теперь, раздраженный тем, что от него скрывают какую-то тайну, он приступил с вопросами к Сандовалю, но тот лишь пожал плечами.
- Мое задание связано с вашим, ведь Суарес, кажется, водит дружбу с Тристаном, и потому Кортес хочет учинить допрос обоим и постараться выяснить, не замышляют ли они против него предательства, в чем он их подозревает. Больше я ничего не могу вам сказать.
И, видя, что Киньонесу очень хотелось бы знать, что скрывается за этим неопределенным пожатием плечами, прибавил:
- Полагаю, что губернатор не сообщил никаких подробностей, чтобы вам легче было выполнять задание и чтобы вы, не зная всей правды, вели себя решительней и не опасались злобы Суареса.
Объяснение, призванное успокоить Киньонеса, окончательно вывело его из себя: он никак не мог понять причин недоверия к нему Кортеса, чью гвардию он возглавлял, и уклончивости Сандоваля, от которого он тоже никак не мог добиться откровенности и узнать, что за каша заваривалась за его спиной.
- Выходит, для губернатора я просто мальчик на побегушках? Простой посыльный, которого отряжают передать приглашение на похороны… и на свадьбу!
Сандоваль снова извинился за свое вынужденное молчание и еще раз постарался успокоить своего товарища:
- Весьма сожалею, что у вас сложилось такое впечатление, но примите во внимание, что Кортес прекрасно знает, как надо вести войну и управлять провинцией, и у него наверняка были свои основания не посвящать вас во все обстоятельства дела. Так или иначе, я думаю, что именно губернатору вам следует адресовать все свои недоумения и упреки. - И, увидев нетерпеливое движение Киньонеса, явно неудовлетворенного этими объяснениями, он прибавил: - Я со своей стороны только могу предупредить вас о том, что оба они - и Тристан, и Суарес - могут оказаться замешанными в тяжком преступлении, и не только против отдельных людей, но и против испанской короны. Больше я не вправе сказать ничего, и вам не удастся вытянуть из меня никаких сведений, - заключил Сандоваль.
Киньонесу ничего не оставалось, как удовольствоваться этим объяснением. В свою очередь он хотел выразить сожаление, что по причине поспешного отъезда придется отменить назначенную на этот вечер встречу с Тристаном, который собирался принести свои письма. Однако Сандоваль заверил его, что об этом нечего беспокоиться, поскольку каталонец наверняка обо всем знает от своего приятеля Суареса и сам позаботится поскорей передать свою корреспонденцию.
- Если он действительно заинтересован в том, чтобы вы отвезли его письма в Испанию, то, без сомнения, он сегодня же будет у вас, - уверил он Киньонеса.
В конце концов Гонсало де Сандовалю удалось смягчить гнев своего товарища и убедить его сегодня же отправиться в путь, забыв о Тристане. В гавань они пошли порознь, чтобы не привлекать лишнего внимания. Первый помощник Кортеса шел, стараясь держаться поближе к деревьям, так как хотел сохранить свое пребывание на Кубе инкогнито.
Сандовалю нетрудно было укрыться от посторонних глаз в огромной гавани Сантьяго, которая простирается почти на две мили с востока на запад и уходит на целую милю в глубь сильно вдающейся в берег бухты. Она хорошо защищена со всех сторон и так велика, что в ней мог бы свободно разместиться весь испанский флот. Сандоваль занял место у входа в гавань, возле самого причала: скрывшись за деревьями, он наблюдал за всем происходящим, и Киньонес, в свою очередь, тоже постоянно держал своего товарища в поле зрения.
Им пришлось изрядное время подождать, прежде чем Тристан дал о себе знать. Корабль снарядили к отплытию, в трюмы загрузили провиант, и наконец, когда Хуан Суарес и его мать вслед за остальными пассажирами поднялись на борт, к причалу подошел черный раб-посыльный и спросил Киньонеса, который еще стоял внизу, у трапа. Он передал письма от Тристана и задержался на пристани, чтобы посмотреть на отплытие бригантины.
С большими предосторожностями Киньонес сумел подойти к укрытию Сандоваля и показать ему письма, аккуратно сложенные и запечатанные красным сургучом. Печати не смутили Сандоваля, который в два счета вскрыл послания. И тут капитаны с изумлением обнаружили, что четыре письма представляли собой просто чистые листы бумаги, на которых ничего не было написано. Увидев это, Сандоваль убедился, что Тристан не мог быть человеком чести и отпрыском знатного рода герцогов Медины Сидонии, хотя одно из этих "писем" и было адресовано самому герцогу. Другое якобы предназначалось Франсиско де лос Кобосу, первому королевскому секретарю и командору Леона. Все это немало удивило Киньонеса и Сандоваля, учитывая то высокомерие, с которым обычно держался Тристан. Наконец, пятое было написано по-каталански, так что его прочесть они не смогли, и предназначалось оно некой Мариане Лопес де Инчаусти, жительнице Толедо.
- Негр передал мне, что Тристан не смог прийти и просит меня оказать ему услугу и вручить эти письма лично донье Мариане в Толедо, а она передаст их всем адресатам, - сообщил Киньонес.
Сандоваль посоветовал ему везти все письма с собой как ни в чем не бывало, а то единственное, которое и впрямь было написано, беречь как зеницу ока и хранить за пазухой. На прощание он еще раз заверил Киньонеса, что сам займется делом Тристана.
Корабль отчалил, и провожающие, среди которых были в основном родственники и слуги путешественников, начали расходиться. Гонсало де Сандоваль отправился вслед за негром-посыльным, надеясь, что тот приведет его прямо к Тристану.
Капитану было нелегко следовать за рабом по улицам, оставаясь незамеченным. Он опасался также, как бы его не узнал кто-нибудь из недоброжелателей Кортеса, каковые имелись в Сантьяго, и не донес на него.
Наконец, проделав немалый путь, слуга вошел в старенькую хижину, которая находилась уже за городом. Сандоваль не рискнул проследовать вслед за рабом, не зная, кто живет в этом доме. Он некоторое время подождал на улице, чтобы убедиться, что его никто не выслеживает, но в конце концов нетерпение, которое обычно бывает плохим помощником, на этот раз сослужило ему хорошую службу, побудив войти в хижину без дальнейшего промедления.
Сандоваль постучал в дверь, поскольку не любил применять силу, даже когда дело касалось самого презренного люда, - а убогое это жилище наверняка принадлежало рабам. Ждать ответа пришлось недолго. Дверь капитану открыла негритянка, которую ничуть не удивило, что в дверь стучит знатный сеньор. Напротив, женщина пригласила его войти и позвала своего мужа - чернокожего посыльного, за которым следовал Сандоваль.
- Хинес, пришел тот самый сеньор! - крикнула женщина, словно Сандоваль уже не в первый раз был в этом доме. Это озадачило капитана, но он, подавив раздражение, не спешил положить конец явному недоразумению. Негр осторожно высунул голову из спальни и, увидев Сандоваля, переменился в лице. Он, впрочем, сразу же попытался сделать вид, что ничего не произошло, но ему не удалось провести испанца.
- Без сомнения, я не тот, кого вы ждали, - произнес Сандоваль.
- Я никого не ждал, сеньор, - почтительно отвечал ему негр, которого называли Хинесом.
- Может, и так, но здесь меня явно приняли за кого-то другого.
- Не понимаю, - пробормотал раб.
- Твоя жена обращалась со мной как со знакомым сеньором, и ясно, что она спутала меня с кем-то другим, - разъяснил Сандоваль.
- Ваша милость ошибается, я просто-напросто жалкий раб, и никакой знатный сеньор, такой как вы, никогда не ступал за порог моего дома, - поспешил уверить его раб, но его униженный тон показался Сандовалю неискренним.
- Ну ладно, - нетерпеливо произнес он, решительно направляясь к негру, - хватит играть в прятки. Ты только что передал письма некоему человеку в гавани. Говори, кто их тебе дал.
- Это был кабальеро, которого я никогда прежде не видел, - сказал раб, лицо которого от страха сделалось пепельным. Поистине, казалось невероятным, что негр может побледнеть от страха, но тем не менее именно так и было, и это еще одна из тех диковин, которыми изобилуют здешние земли.
Его испуг, бледность, дрожь в голосе и обильный пот, заструившийся по лицу, возбудили подозрения Сандоваля, который решил, что за всем этим что-то кроется - ведь если бы дело действительно обстояло так, как негр пытался это представить, то ему нечего было так пугаться; напротив, он мог бы с легкостью отвечать на вопросы, которые ему задавал знатный сеньор. Сандоваль приставил свою шпагу к горлу негра и произнес:
- Послушай-ка, если ты сейчас же не скажешь мне то, что я желаю услышать, то, боюсь, эта негритянка в два счета окажется вдовой.
Хинес, новообращенный христианин, который совсем недавно был привезен на Кубу с берегов Африки, был так напуган, что, задрожав, бросился на колени перед Сандовалем и стал умолять о пощаде:
- Ради Пресвятой Девы, ради ее Сына Иисуса, Господа нашего, ради всех святых, пожалейте меня, сеньор, я, право же, ни в чем не провинился! - И с испугу он с такой силой обхватил испанца за ноги, что тот чуть не упал.
Сандоваль, которого отнюдь не смягчила эта мольба ко всем силам небесным, из которых не были упомянуты разве что ангелы и архангелы, счел и это спектаклем, разыгрываемым перед ним хитрым негром, и потому, дернув Хинеса за воротник, велел ему прекратить вопли и повторил свой вопрос:
- Сейчас же говори, где тот человек, который передал тебе письма, и тогда не только спасешь себе жизнь, но и получишь пригоршню золотых. - Произнеся это, Сандоваль для вящей убедительности похлопал рукой по своей сумке.
При упоминании о золоте настроение раба заметно изменилось: хотя он стал христианином совсем недавно, но уже успел пропитаться алчностью и всеми пороками, которые влечет за собой эта постыдная страсть и которые, словно плевелы среди пшеницы, прорастают на каждом поле, засеянном божественным Сеятелем. Как известно, отделить эти плевелы от добрых злаков весьма нелегко, но, по счастью, святые братья Франсисканцы и доминиканцы без устали трудятся на ниве Господней, не ища ничего для себя и не ожидая наград. Печально, но сребролюбие пускает корни в душах тех индейцев и негров, что приняли святое крещение, и бесы овладевают их душой, заставляя их поклоняться ложным и кровожадным идолам, как это было и до признания ими власти истинного Бога и государя императора.
Однако прошу у благосклонного читателя прощения за это отступление и возвращаюсь к моему повествованию. Итак, Хинес, услышав посулы испанца, повел себя совсем по-другому и враз сделался весьма дружелюбным и смышленым собеседником.
- Я сказал вам правду - действительно неизвестный господин дал мне письма, чтобы я передал их некоему сеньору Киньонесу, и я выполнил его поручение, которое было совсем нетрудным и за которое он мне щедро заплатил.
- Как звали этого кабальеро?
- Он не назвал своего имени, но по его внешности и манерам было ясно, что он из знатных господ.
Сандоваль, учинив рабу подробный допрос, выяснил, что упомянутый кабальеро договаривался с Хинесом возле песчаной отмели в окрестностях Сантьяго, где негр занимался сбором хвороста.
- И у него была с собой котомка, - припомнил негр, - хотя он не был похож на путешественника, который направляется в город или в селение, при нем не было лошади, он просто прогуливался по отмели. Я смотрел ему вслед и заметил, что из-за деревьев навстречу ему вышел какой-то человек, которому он передал свою сумку. Дальше они пошли вместе, а потом я потерял их из виду.
Сандоваль дал рабу пару золотых монет и, не дослушав его велеречивых благодарностей, почти бегом устремился к тому месту, которое указал ему Хинес.