На печати по-прежнему, как и два с лишним года назад, темнела знакомая надпись: "Пресветлейший и непобедимейший монарх Димитрий Иоаннович, Божиею милостию Император и Великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих государств Московской монархии подвластных государь и царь".
Марина не могла отвести глаз от печати, которая была для неё не просто куском металла, а свидетельством того, что скоро воеводенка Сандомирская и старостенка Львовская вновь ощутит на голове своей тяжесть русской короны и увидит согнутые боярские спины в Большой золотой кремлёвской палате, где со временем среди портретов великих князей и царей русских появится и её изображение: "Марина Юрьевна, Божиею милостию Императрица и Великая княгиня всея России и всех татарских царств и иных многих государств Московской монархии подвластных государыня и царица"…
Одноглазый шляхтич с изумлением смотрел на преобразившееся лицо дочери сандомирского воеводы. Матка боска! Не глаза - звёзды! Бледные щёки вспыхнули румянцем, горят огнём…
Женщины, женщины, кто вас может понять?!
Он покосился на воеводу, подкрутил усы и, подбоченясь, опёрся на саблю. Но Марина не видела его и не слышала, что он говорит. Марина в эту минуту вслушивалась в звон московских колоколов и восторженные крики народа, приветствующего возвращение своей любимой царицы.
Трещали барабаны, цокали по тесаным брёвнам копыта сотен коней, нежно звучали флейты, и щебетали птицы…
Будь здрава, Марина Юрьевна!
Она видела, как небесной молнией сверкнул над головой Шуйского топор палача - и покатилась, застучала по ступеням эшафота бородатая голова проклятого князя. Тук-тук-тук…
А вот и построенный в её честь дворец с видом на Москву-реку, стены покоев, обитые парчой и рытым бархатом. Позолоченные гвозди, крюки, цепи и дверные петли. Зелёные печи, обведённые серебряными решётками, алые шторы на слюдяных окнах…
- Если пани Марина позволит… - сказал одноглазый шляхтич и тут же поправился: - Если ваше императорское величество позволит, я пойду спать. Надо отдохнуть. Завтра опять в дорогу.
Марина кивком головы отпустила шляхтича. Она положила печать на стол и нежно погладила её ладонью.
Увы, Марина тогда ещё не знала, что нельзя доверять свидетельству печати, вырезанной Прокопом Колченогим из Стрелецкой слободы, если эта печать уже побывала в ловких руках князя Шаховского, атамана Заруцкого, польского авантюриста Сапеги и человека, подлинного имени которого никто и никогда не узнает…
Вскоре Мнишеков доставили в Москву. А оттуда, опасаясь разосланных по всем дорогам отрядов самозванца, повезли не прямо к границе, а окружным путем: сначала в Углич, который положил начало истории с печатью, а затем в Тверь. Но эта хитрость ни к чему не привела. 16 августа у деревни Любеницы Мнишеки были перехвачены всадниками Яна Сапеги, который встретил Марину как законную русскую царицу. Тут же её приветствовал спешивший к самозванцу русский князь Масальский.
Не следовало бы Масальскому излишне откровенничать, а не удержался…
Князь влил первую ложку дёгтя в бочку меда. Большую ложку…
- Вы, Марина Юрьевна, радуетесь предстоящей встрече, веселитесь, - не без ехидства сказал Масальский. - Оно бы и кстати. Да только в Тушине, Марина Юрьевна, не ваш муж. Димитрий Иоаннович, да не тот, что в Москве. Другой в Тушине Димитрий Иоаннович…
Марина побелела.
- Говорите, князь, да не заговаривайтесь!
Высказанное Масальским могло стоить ему головы. И, испытывая злорадное удовлетворение, князь в ту же ночь тайно покинул лагерь Сапеги.
То, что сказал Масальский, было ошеломляющей неожиданностью для Марины, но не для сандомирского воеводы, которого Сапега уже посвятил в летопись царствования в Путивле похищенной князем Григорием Шаховским большой государственной печати и в то, как атаман Заруцкий с помощью панов отыскал для России нового Димитрия Иоанновича.
- Как это ни печально, но ваш зять действительно убит москалями 17 мая 1606 года, - говорил Сапега Юрию Мнишеку. - Но поверьте вашему старому и искреннему другу, пан воевода, его гибель отнюдь не означает гибели ваших надежд. Отнюдь. Во Франции, когда умирает король, говорят: "Король умер. Да здравствует король!" В этом великая мудрость. Люди в коронах, как и все мы, смертны. Но сама корона, возвышающая человека над своими соплеменниками, вечна. Каждому, кто её надел, она дарит власть, права, могущество. И король вечен так же, как и его корона, пока она, разумеется, находится на его голове… Ваш зять убит, но русский царь Димитрий Иоаннович жив. Пусть он в ином обличье, но кто посмеет разглядывать лицо под короной? Смельчак тут же станет добычей палача… Следовательно, ваша очаровательная дочь не вдова, а жена русского царя Димитрия Иоанновича, коронованная царица. Она по-прежнему имеет законное право на русский престол и на все привилегии, вытекающие из этого права. Единственное, что от неё требуется, - "узнать" Димитрия Иоанновича. Но разве так уж трудно узнать своего супруга, даже если за два прошедших года он несколько изменился лицом? Ведь корона на нём будет та же самая, русская царская корона…
Мнишек и князь Сапега проговорили всю ночь. Разговор двух вельмож был предельно откровенен.
О Лжедмитрии Втором Сапега был невысокого мнения.
Новому Димитрию Иоанновичу не хватало остроты ума и соответствующего его высокому сану воспитания. Пан Меховицкий, пытавшийся обучить его манерам, к сожалению, не преуспел. Чёрная кость!
Смущало Сапегу и отсутствие вкуса. Разве человек с тонким вкусом будет именовать себя: "Димитрий Иоаннович, царь и государь всея Русии, Богом избранный и дарованный, Богом хранимый и чтимый, Богом помазанный и возвышенный над всеми прочими царями"?
- "Богом чтимый"! - смеялся Сапега. - Уж не зачисляет ли он всевышнего в число своих верноподданных бояр?!
Но Сапега ни в чём не винил князя Шаховского, атамана Заруцкого и польских панов. Упаси бог! Как говорят москали, на безрыбье и рак рыба. И если польская шляхта сумеет прибрать его к рукам, оттеснив русскую чернь и казачью вольницу, то польза от того будет великая. А пан воевода уже сейчас может извлечь немалую для себя выгоду. Ведь самозванец крайне заинтересован в том, чтобы русская царица Марина Юрьевна признала его подлинным Димитрием Иоанновичем. Счастье сандомирского воеводы в его собственных руках: от него зависит, остаться ему или нет тестем русского царя. Ведь Шуйский популярностью не пользуется, а русская чернь ждёт не дождётся нового Болотникова и точит топоры на бояр.
На кого возлагает надежды чернь? На Димитрия Иоанновича. А кто может защитить бояр от крестьян и холопов? Шуйский? Нет, тот же Димитрий Иоаннович. Потому-то к нему и те и другие тянутся. Одни волю у него ищут, другие - управу на своё быдло. В Тушинском лагере и холопов с кольями увидишь, и знатных русских князей, и казаков, и польских панов.
Большая сила собирается в Тушине, а число сторонников Шуйского всё уменьшается да уменьшается. Недолго ждать, когда "богом чтимый" Димитрий Иоаннович на престол взойдёт. Тогда Димитрию Иоанновичу уже не понадобятся ни Марина, ни воевода Сандомирский. А покуда они ему нужны. Ох, как нужны! Так что пусть Марина Юрьевна не упустит своего счастья. Или сейчас, или никогда. Решать ей, конечно, и пану воеводе. Но и добрый совет князя Сапеги чего-нибудь да стоит. Князь Сапега не зря прибыл в Тушино из Польши со своими храбрыми воинами. Князь будет до последнего биться за Димитрия Иоанновича и… за себя. Он не сомневается в победе. Князь ещё украсит алмазами и самоцветами сбрую своего коня, а его дворцу в Москве позавидует сам польский король. Богата Русь и щедр на русское добро "богом чтимый" Димитрий Иоаннович!
Ночной разговор с Сапегой, который, был пересказан воеводой дочери, произвёл на неё сильное впечатление. Правда, сразу решиться на такой шаг Марина не могла. Но уж слишком многое сулила волшебная печать, вырезанная Колченогим Прокопом из Стрелецкой слободы…
И всё-таки по просьбе Марины и Юрия Мнишека отряд Сапеги не сразу въехал в Тушино, а разбил свои шатры в версте от лагеря.
Начались пятидневные переговоры между Лжедмитрием Вторым и Юрием Мнишеком, в которых, разумеется, принял участие и князь Сапега.
Переговоры напоминали базарный торг. Воевода очень боялся продешевить. Но сделка была для него выгодной. Лжедмитрий Второй оказался ещё более щедрым, чем Лжедмитрий Первый. Он обещал воеводе за Марину триста тысяч рублей и Северскую землю с четырнадцатью городами. А когда Шуйский будет свергнут с престола, то на голову Марины всероссийский патриарх вновь наденет корону. Разве плохая цена за признание?
Плата приличная, ничего не скажешь…
- Согласна? - спросил воевода дочь.
Марина молчала.
- Решай. Самозва… Димитрий Иоаннович ждёт ответа.
Это была единственная возможность вернуть прекрасное прошлое. Но как Марине был омерзителен человек, выдававший себя за Димитрия Иоанновича! Лицо, походка, манера говорить - всё в нём вызывало отвращение. Нет, ни за что!
- Да или нет? - вновь спросил воевода, который уже начинал терять терпение.
- Да, - коротко и твердо сказала Марина.
Так в Тушине появилась царица.
Когда карета Марины въехала в укреплённый лагерь самозванца, с земляных валов ударили пушки - вторично спасшийся от смерти Димитрий Иоаннович приветствовал возвращение своей любимой жены.
Царь и царица, как это и было предусмотрено договором - триста тысяч рублей и Северская земля с четырнадцатью городами! - нежно обнялись на глазах у ликующего народа и не менее нежно расцеловались. Как-никак, а они не виделись более двух лет. Стосковались друг по другу…
- Здрав будь, наш отец Димитрий Иоаннович!
- Будь здрава, наша матушка-царица Марина Юрьевна!
Юрий Мнишек, закончив свои деловые отношения с самозванцем, пробыл в лагере недолго. Новый Димитрий Иоаннович не вызывал симпатий. Кроме того, воевода слишком устал от приключений в России. Не по возрасту!
Налюбовавшись подарками от зятя (они были получены сверх обговоренного) и проследив за их упаковкой, Юрий Мнишек отбыл в родной Сандомир. Марина осталась в Тушине.
Князь Сапега, как выяснилось, проявил необоснованный оптимизм. Дела Лжедмитрия Второго не так уж долго шли в гору.
Силы самозванца, несмотря на вливающиеся в его армию отряды польских искателей приключений, не увеличивались, а уменьшались, вначале незаметно, а потом всё более явственно. Заигрывания с боярами, грабежи шляхтичами сёл и деревень заставили одуматься многих русских крестьян и холопов, которые стали понимать, что им не по пути с Димитрием Иоанновичем. Нет, на русскую "чернь", на тех, кого Сапега именовал "быдлом", Лжедмитрий не мог положиться.
Сильно пошатнули его положение и неудачные сражения под Псковом и Тверью. А когда Сигизмунд решил посадить на русский престол своего сына и объявил Шуйскому войну, то Тушино стали покидать и польские паны, предпочитавшие сражаться не под знаменами самозванца, а под знаменами своего собственного короля.
Теперь уже Марина не печалилась по поводу отсутствия в Тушине деликатесов (в марте 1609 года она писала отцу: "Помню, милостивый государь батюшка, как Вы с нами кушали лучших лососей и старые вина пить изволили. Этого здесь нет. Если имеете, покорно прошу прислать").
Обстановка в лагере самозванца настолько накалилась, что Лжедмитрий, опасаясь заговора польской шляхты, для которой он стал теперь досадной помехой ("Да здравствует русский царь Владислав Сигизмундович!"), бежал ночью в Калугу. Вскоре туда же уехали ненавистник Шуйского князь Шаховской и атаман Заруцкий.
Оставаться в Тушине, где началась резня между поляками и казаками, было опасно. Марина покинула лагерь и отправилась в Дмитровск к князю Сапеге.
Сапега принял её гостеприимно, но сдержанно. От прежнего оптимизма у князя не осталось и следа. Настроен он был мрачно. По его мнению, Марину не ждало ничего хорошего. Без поддержки шляхты Димитрию Иоанновичу придется туго. А на поддержку рассчитывать больше не приходится. Какая уж тут поддержка! Сейчас война между Сигизмундом и Шуйским, а Димитрий Иоаннович не нужен ни тому, ни другому. Воевать ему против обоих противников? Пустое дело. Ждать у моря погоды? Тоже не выход. Плохи дела Димитрия Иоанновича. Не видать ему престола. Сидеть на русском престоле сыну польского короля Владиславу. Ничего уж тут не поделаешь. Судьба!
Сапега убедительно советовал Марине, пока ещё не поздно, вернуться в Польшу. Этим она спасёт не только себя, но и окажет услугу польскому королю. Ведь тому тогда легче будет справиться с Димитрием Иоанновичем. А король не забывает услуг. Марину в Польше ждёт почёт. Здесь же, в России, ей больше не на что рассчитывать. Князь не хочет её запугивать, но она должна готовиться к самому худшему. Дни Димитрия Иоанновича сочтены, он всего лишь зерно между двумя жерновами. Увы, но это так. Польша, только Польша. Ежели ясновельможная пани согласна вернуться домой, князь готов ей в этом помочь.
Сапега говорил убедительно, ещё более убедительно, чем тогда, когда сопровождал Марину в Тушинский лагерь. Но уж слишком много наобещала Марине печать Колченогого Прокопа, которая, как залог прекрасного будущего, хранилась в её походном сундучке.
Нет, никогда она не откажется добровольно от престола. Никогда!
- Мне ли, царице всероссийской, в таком презренном виде явиться к родным моим?! - гневно сказала Марина. - Я готова разделить с царем всё, что бог ни пошлёт ему.
Сапега лишь пожал плечами. В конце концов, это её дело. Уговаривая пана воеводу и Марину признать Лжедмитрия, он рассчитывал на выгоду для себя, теперь же… Дальнейшая судьба надменной красавицы его не очень занимала. У князя были свои заботы.
- Итак, вы уезжаете к Димитрию Иоанновичу?
- Да.
- Польские гусары будут счастливы сопровождать вас.
В ту же ночь в мужском кафтане красного бархата, в высоких сапогах со шпорами, с пистолетами и саблей Марина в сопровождении выделенного ей Сапегой конвоя ускакала в Калугу.
А в декабре 1610 года Лжедмитрий Второй был убит из мести своими же приспешниками.
Но мечта Марины о троне вместе с ним не умерла. Почему бы не провозгласить царём всея Руси новорождённого Иоанна Димитриевича, правительницей при котором будет всё та же Марина Мнишек? Неизвестно, кто подсказал ей эту мысль - печать Прокопа или атаман Заруцкий. Во всяком случае, Заруцкий обещал Марине свою поддержку. Но выполнить своё обещание он не смог…
В 1611 году на всю Россию прозвучали слова, сказанные в Нижнем Новгороде народу Козьмой Мининым: "Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, ни жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником".
Начальником ополчения, призванного освободить Москву от интервентов, был выбран по совету Минина князь Димитрий Михайлович Пожарский.
Благодаря кипучей деятельности Козьмы Минина, который, по словам летописца, "жаждущия сердца ратных утолял и наготу их прикрывал и во всём их покоил и сими делами собрал не малое воинство", ополчение вскоре стало мощной силой.
Что может противостоять этой силе?! Явившиеся в Россию за лёгкой поживой войска польского короля? Казачьи атаманы, желающие посадить на трон сына Марины Мнишек, новорожденного Иоанна? Шведы, к чьей помощи прибёг, пытаясь усидеть на троне, Василий Шуйский?
"Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего…"
Нижегородское народное ополчение Минина и Пожарского, в которое влились ратники из других русских городов, выступает в поход.
Атаман Заруцкий прекрасно понимает: это страшная угроза не только для короля Сигизмунда, но и для честолюбивых планов Марины.
Заруцкий готов на всё. Он не боится крови.
Но разве пигмей может справиться с великаном?
И всё же что-то надо предпринимать.
Казаки Заруцкого пытаются остановить войска князя Пожарского на дороге из Переяславля в Москву.
Тщетно.
Марина по совету Заруцкого отправляет посла в Персию. Она предлагает союз шаху, не скупясь ни на какие обещания. Почему бы шаху не помочь русской царице?
Тщетно.
Посол перехвачен ратниками народного ополчения. Шах не получит грамоты пани Марины и не пришлет в Россию своих войск.
Что же ещё?
Марина и Заруцкий подкупают убийц. На Пожарского совершается покушение.
Тщетно.
Казак, пытавшийся зарубить князя, схвачен и закован в цепи.
Наступает октябрь 1612 года.
Древняя столица России Москва полностью очищена от войск Сигизмунда. Один из тяжелейших периодов в истории России, получивший название "Смутного времени", завершён. Россия ликует.
Заруцкий и Марина обречены. Но атаман не отступил от своего обещания, которое теперь заведомо невыполнимо. Заруцкий не сложил оружия.
Отправленный против него воевода князь Одоевский в конце 1613 года нагнал мятежного атамана под Воронежем. Ожесточенная битва продолжалась два дня и закончилась поражением Заруцкого. С остатками своего отряда Заруцкий и Марина уходят в Астрахань. Здесь Марина вновь пытается заручиться поддержкой персидского шаха. Одновременно она отправляет посла и в Турцию.
Опасаясь новой смуты, царь Михаил Романов шлёт атаману в Астрахань грамоту. "Вспомни Бога и душу свою и нашу православную христианскую веру… - пишет он. - Отстань от своих непригожих дел, не учиняй кровопролитий в наших государствах, не губи души и тела своего, побей челом и принеси вину свою нам, великому государю, а мы, государь, по своему царскому милостивому нраву тебя пожалуем, вины твои все тебе простим и покроем нашим царским милосердием; и вперёд вины твои никогда помянуты не будут; а вот тебе и наша царская опасная грамота!"
Семнадцатилетний Михаил Романов, который был не только "млад" и "неопытен", но и "скорбен умом" (Шереметев писал князю Голицыну в Польшу, что "Миша Романов молод, разумом ещё не дошёл и нам будет поваден"), верил, видно, в силу царского слова и царских грамот. Но его опытные советники немало повидали в Смутное время. Они были очевидцами того, как Шуйский, тут же забыв про "крестное целование", казнил Ивана Исаевича Болотникова, как царица Мария Федоровна своим царским словом заверила народ, что Лжедмитрий её сын…
Нет, не поверит Заруцкий! Да и нет ему хода в обрат, не одной верёвочкой связан он с ворухой Мариной и воренком Ивашкой. Заруцкого не царским словом, а пищалью да саблей брать надо!
Потому-то вслед за грамотой царя Михаила в Астрахань с большим войском были посланы все тот же князь Иван Одоевский и окольничий Семен Головин.
Но когда стрельцы подошли к городу, выяснилось, что ни Марины, ни мятежного атамана там уже нет. Пока шло войско, в Астрахани произошло восстание. Восставшие побили много казаков мятежного атамана и осадили Кремль, в котором заперлись Марина и Заруцкий. Кремль подожгли, да только без пользы… Ночью осаждённым удалось прорваться к Волге, где они захватили струги. На тех стругах и ушли вниз по течению к морю. Искать их искали, а не нашли. То ли в Персию убежали, то ли на Яик…
"На Яик ушли", - сказал под пыткой схваченный в степи казак Заруцкого.
Одоевский отправил на розыски беглецов несколько стрелецких отрядов.