- Ты хочешь преуспеть в том, в чем я потерпел поражение? - спросил Анна, изучающе глядя на зятя.
- С твоей помощью - да.
- Ты так веришь в свои способности?
- Да, но не только в них. Я верую в Хашема и в Того, Кто грядет.
- Но ты не Он, - ответил Анна, усмехаясь.
- Да, - согласился Каиафа. - Но я первосвященник. И когда в Израиле будет восстановлена добродетель, Он приидет.
- И как ты собираешься этого добиться?
- Постепенно. Но добиваться начну сразу, как только буду посвящен в сан первосвященника и помазан перед Синедрионом.
- Помазан? - недоверчиво переспросил Анна.
Каиафа медленно кивнул.
Казалось, Анна был потрясен. Поворачивая чашу, он подбирал слова.
- Ты… назначенный первосвященник. Помазанного первосвященника не было… со времен до Пленения! Ты же знаешь, многие считают, что слово "помазанник" должно относиться лишь к Грядущему, к Мессии.
- Но сейчас должно быть именно так, - ответил Каиафа, подчеркивая каждое слово. - Только так может быть восстановлена добродетель.
Анна открыл рот и снова закрыл, не издав ни звука. Поставил чашу на стол и покачал головой.
- Совет не пойдет на это! Это безумие.
- Я уже говорил с большинством членов Синедриона. Они не станут возражать.
- Уж Шимон и Гамалиил наверняка…
- Они были первыми, с кем я говорил.
- А другие?
- Разногласий не будет, уверяю тебя. Голоса уже посчитаны.
- Но… кто же совершит обряд миропомазания? Не Ирод же! Ведь он идумей!
- Нет, не Ирод.
- Тогда кто же?
- Ты, - улыбнулся Каиафа.
8
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд припарковался рядом с забрызганным грязью самосвалом и вышел из машины, прикидывая, что с того момента, как "скорая" увезла мальчика, прошло около часа. Потрогал лоб - кровь засохла.
"Одно к одному, - подумал Рэнд, - ну и денек".
Сделав несколько шагов, он увидел девушку в военной форме - шортах и рубашке цвета хаки. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на громыхающий гусеницами бульдозер на вершине холма. На ней был широкий армейский ремень с кобурой.
- Я прошу прощения, - обратился к ней Рэнд.
Девушка обернулась и пристально посмотрела на него.
"Ей лет двадцать шесть - двадцать семь", - прикинул Рэнд.
Порывшись в кармане рубашки, достал измятый листок бумаги.
- Я ищу старшего сержанта Шарона, - сказал он, старательно выговаривая "Шарон" вместо привычного английского "Шэроун". - Не подскажете, как мне его найти?
- Думаю, я смогу вам помочь, - ответила девушка по-английски с еле заметным акцентом. - Какое у вас дело к сержанту Шарону?
- Я профессор Рэндал Баллок, приехал, чтобы руководить раскопками. Если вы скажете, где найти сержанта, я не буду отнимать у вас время.
- Мы вас ждали. - Девушка сняла руки с груди и положила их на талию. - Думали, вы раньше появитесь.
- Мне жаль, но меня едва не убили. Недалеко отсюда уличные беспорядки, и я застрял в толпе.
Девушка направилась к вершине холма. Рэнд последовал за ней.
- Да, вам не повезло.
- Боюсь, вы просто не представляете, что там происходило. Я думал, мне уже не выбраться.
- Как вы сейчас?
Рэнд посмотрел на нее внимательнее. Никакой косметики. Черные волосы заколоты гребнем. Глаза темно-карие, лицо загорелое, но не чересчур, тонкие черты. У него появилось ощущение, что в душе она посмеивается над ним. Рэнд отвел глаза.
- Кому это нужно? - спросил он.
- Что именно?
- Насилие. Они разбили окно в моей машине и едва не раздавили мальчишку.
- Они протестуют.
- Вижу. Но против чего?
Девушка пожала плечами с явным безразличием.
- Видно, не могут без этого.
Место, где бульдозерист обнаружил подземную полость, было обозначено столбиками и желтыми лентами.
- Идем.
Девушка приподняла ленту и прошла за ограждение. Рэнд последовал за ней, чувствуя, как его охватывает волнение. Он внутренне собрался и, присев на корточки у края пролома, посмотрел вниз. Солнце стояло высоко, ярко освещая гробницу.
Четыре оссуария, костницы, вытесанные из известняка. Два расколоты, на несколько крупных фрагментов каждый, и два совершенно целые, только присыпанные пылью.
- Сами понимаете, - сказала девушка, - условия для работы тут не самые лучшие. Департамент древностей требует сделать все как можно скорее.
- В какие сроки?
Девушка пожала плечами.
- Учитывая ситуацию, их надо понимать в буквальном смысле: как можно скорее.
Рэнд вытер пот со лба.
- Мне нужно точно знать сроки. От этого зависят все дальнейшие действия. Несколько недель? Или месяцев?
- Несколько дней.
- Это несерьезно.
Рэнд почувствовал, как кровь бросилась в голову, и совсем не от жары.
- Судя по всему, это иудейская усыпальница времен Второго Храма. Именно об этом говорят оссуарии.
Он имел в виду вытесанные из камня костницы, ящики для костей умерших, которые были в ходу у иудеев с I века до Р. X. и до 70 года н. э., когда Храм разрушили римляне. Когда тело истлевало, кости очищали и складывали в такой ящик, обычно вытесанный из известняка. Помимо надписей со сведениями об усопшем и его семье на стенках оссуария вырезали орнамент.
- Здесь их по крайней мере четыре, - продолжал Рэнд. - Возможно, и больше, но мы этого не узнаем, пока не спустимся вниз.
Девушка снова скрестила руки на груди.
- Боюсь, вас никто не будет слушать. В Израиле все не так просто. Как вы понимаете, тут у нас стоит только воткнуть лопату в землю, и сразу обнаружатся какие-нибудь древности. В этом районе Иерусалима, например, сплошные гробницы, и в них уже были найдены тысячи таких ящиков. Я знаю, что археологи каждый раз хотят аккуратно, не торопясь, извлечь каждый осколок кости, камень или черепок. Я вас понимаю, но нужно учитывать, что в Израиле то и дело находят что-то, вызывающее интерес у археологов, и такое случается сотни раз каждый год. Но нельзя игнорировать политические, религиозные и экономические реалии.
- Мне понадобятся люди, - сказал Рэнд.
- Все люди на этих раскопках - это вы, - ответила девушка с лучезарной улыбкой.
- Вы шутите? - спросил Рэнд, уже понимая, что она не шутит.
Девушка покачала головой.
- Это невозможно. У меня не хватит ни времени, ни сил.
Она уже не улыбалась, и во взгляде сквозило сочувствие.
Баллок потряс головой.
- Так что насчет старшего сержанта Шарона? Когда он здесь появится?
- Он здесь. - Она протянула руку. - Старший сержант Шарон, полиция Израиля.
Рэнд только теперь разглядел нашивку на ее рукаве. Шеврон с тремя полосками и дубовые листья.
- Вы?.. Это вы - старший сержант Шарон? - пробормотал он, краснея. - Я… прошу прощения. Сами понимаете, я не…
- Не ожидали увидеть женщину?
- Нет, просто…
Рэнд вздохнул.
- Бросьте. Не вы первый. Не поверите, но у израильтян предрассудков не меньше, а то и больше, чем у американцев.
Рэнд хотел было возразить, но только улыбнулся.
- Что ж, рад познакомиться, старший сержант Шарон. Меня зовут Рэнд.
- Профессор Баллок. - Она старательно выговорила его имя, не улыбнувшись в ответ. - Старший сержант Мириам Шарон.
9
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд не стал мешкать. Он спустился в гробницу сквозь дыру в куполе, проделанную бульдозером. Старший сержант Шарон осталась наверху.
После полуденной жары было даже приятно оказаться в прохладном склепе. Он был высечен в основании скалы из мягкого известняка, типичного для восточной части Иудейской пустыни. Более низкая часть пола, так называемый приямок, находилась в восточной части склепа, там, где когда-то был вход. Она была нужна для того, чтобы оплакивающие усопшего могли выпрямиться в полный рост.
- Локулы, - произнес Рэнд, увидев три горизонтальные ниши в западной стене гробницы. - Еще одно доказательство, что это иудейское погребение.
Во времена Иисуса евреи хоронили покойников, умастив тело благовониями и завернув в ткань. Его укладывали в локулу - нишу в стене глубиной около двух метров и полметра высотой. Локулу закрывали камнем, а другим камнем, побольше, заваливали вход в гробницу. Спустя год, когда тело истлевало, родственники умершего открывали гробницу, доставали кости из локулы, очищали их и складывали в оссуарии. Эта традиция, появившаяся неизвестно откуда, перестала существовать после разрушения Иерусалима в 70 году от P. X., когда большинство жителей города были убиты или изгнаны. Да и придерживались ее лишь в Иерусалиме и его окрестностях. В результате большая часть оссуариев была найдена в Иерусалиме и лишь несколько - в Галилее, куда бежали жители Иерусалима после разрушения города, но там оссуарии изготавливали из глины, а не из известняка.
Локулы в западной стене оказались пустыми, но была еще четвертая, в южной. И в ней - два оссуария. Посмотрев вверх, Рэнд увидел, что потолок гробницы богато украшен резным цветочным орнаментом.
- Замечательно.
- Вы звали? - окликнула его Шарон, появившаяся в отверстии.
- Нет. Это я сам с собой разговариваю. Со мной такое часто бывает. Я сказал…
Рэнд умолк - Шарон уже не было видно.
- Похоже, это знак богатства и высокого положения, наряду с большими размерами гробницы, - закончил он фразу, многозначительно кивая самому себе. - Ты что-то нашел, Рэндал. Это действительно может оказаться важным.
Он перевел дух. Что сказал Игаль Хавнер всего несколько часов назад? "Что бы ты ни нашел в Иерусалиме, для тебя это шанс снова обрести хотя бы часть того… что потерял".
- Что ж, хорошо. Делать разметку времени нет. Придется все пометить и сделать замеры, а потом сфотографировать, причем фотографии должны быть хорошего качества. После этого можно начинать счищать пыль и извлекать предметы.
Рэнд лихорадочно принялся за работу. Шесть часов непрерывно фотографировал и делал заметки, стараясь не упустить малейших деталей. Помимо фотографирования гробницы во всех возможных ракурсах описывал все попадавшиеся предметы, вплоть до мельчайших осколков камня, нумеруя и фотографируя рядом с линейкой, чтобы были понятны их размеры. Рэнд делал по несколько снимков каждого предмета, записывая в блокнот его местоположение в гробнице. Керамические масляные светильники, глиняную чашку и маленький флакон, который, по всей видимости, использовался для хранения благовоний или мазей, а также множество осколков посуды и известняка он сложил в бумажные мешки вроде тех, в которые упаковывают ланч. Рэнд работал быстро, но аккуратно.
Пока руки были заняты, мысли уводили далеко отсюда. То на раскопки Игаля Хавнера в Тель-Мареша, то в Цинциннати, где похоронена жена, то в Чикаго, где учится в колледже Трейси. Рэнд был так далеко от единственной дочери и не мог ни понять ее, ни стать ближе. Он вспомнил, какое у Трейси было лицо, когда он сделал ей сюрприз - неожиданно прилетел домой и пришел на рождественское представление в церкви, где она играла Деву Марию. В глазах одиннадцатилетней девочки светилось обожание, почти такое же, с каким все смотрели на Брэда Уорнера - в тот год его выбрали на роль Иосифа.
"Не хочется в это верить, - подумал Рэнд, - но, наверное, это был последний раз, когда Трейси смотрела на меня такими глазами".
Дочь взрослела, а Рэнд, вероятно, выглядел в ее глазах человеком совершенно никчемным. Каждый раз, оставаясь дома, он пытался - правда, без особого успеха - искупить вину за свое постоянное отсутствие. И всегда, отправляясь на раскопки, знал, что вина растет и он не сможет загладить ее в следующий приезд. Тогда он и начал пить.
"Мне надо было найти работу преподавателя. Чтобы быть рядом с Трейси. Давно надо было это сделать. Если бы я был рядом, когда ей было двенадцать, тринадцать, то, возможно, оказался бы рядом с ней и… когда умерла Джой".
Работая, Рэнд размышлял о том, что гробница - подходящая метафора для его жизни и отношений с людьми. Закончив описание, он вылез наружу. Шарон стояла у патрульной машины, привалившись к ней спиной и скрестив руки.
- Думаю, завтра я начну расчищать предметы в пещере, - доложил Рэнд.
Она кивнула.
- Если не случится ничего непредвиденного, все будет закончено меньше чем за неделю.
- Раньше, - сказала она.
Рэнд покачал головой.
- Не думаю, что это возможно. Дело ведь непростое. Все находки нужно извлекать с особой осторожностью. Кроме того, мне потребуется чья-то помощь, чтобы поднять наверх крупные предметы.
- Какая именно помощь?
- Самая элементарная - брать и нести.
- Я бы вам помогла, но мне нельзя оставлять пост.
Она кивнула в сторону дороги.
Рэнд вытащил мобильный телефон и набрал номер Игаля Хавнера.
- Шалом, - сказал он, услышав его голос. - Мне приходится просить тебя об одолжении.
И тут старший сержант Шарон встала прямо перед ним, жестом показывая, чтобы он прервал разговор.
- У нас неприятности.
10
Тель-Авив
Трейси сошла с трапа самолета в международном аэропорту Бен-Гурион в окрестностях Тель-Авива и окунулась в шумную толпу. Вокруг обнимались, что-то кричали. Ее внимание привлекла группа женщин - их лица закрывала вуаль, а говорили они на незнакомом языке, высокими, будто птичьими голосами. Трейси с удивлением обнаружила, что терминалы аэропорта выглядят куда современнее, чем дома, в Чикаго. Надписи на указателях были на нескольких языках - еврейском, арабском, английском и, по-видимому, французском.
В самолете Трейси стало дурно, но не от высоты. С того самого момента, как лайнер оторвался от взлетной полосы международного аэропорта О'Хара в Чикаго, она сжималась от страха. В голову приходили разные мысли, и Трейси уже начала сомневаться, не была ли это плохая идея с самого начала. Она никого не знает в Израиле, кроме отца. А он не знает, что Трейси отправилась к нему. Она не умеет ни говорить, ни читать на иврите. Что, если она потеряется? Или у нее украдут деньги? Как тогда быть?
"Все, ты уже здесь", - строго сказала Трейси самой себе.
Разглядывая указатели, она прошла к терминалу выдачи багажа и таможне.
"Ты сделала это. Ты уже здесь, цела и невредима".
Настроение стало подниматься, и Трейси ловко, но вежливо лавировала между более медлительными пассажирами, чем она.
"Ты сделала это! Ты в Израиле, а это очень далеко от колледжа "Ротан"".
Правда, Трейси до сих пор было не по себе.
"Тебе просто нужно подышать свежим воздухом".
Но перед багажным терминалом сердце у Трейси дрогнуло. Сотни людей столпились у транспортеров, еще больше народу стояло в длинных извивающихся очередях к пунктам паспортного и таможенного контроля. Со свежим воздухом придется подождать.
11
18 год от P. X.
Кесария Палестинская
Путешествие было долгое и изнурительное, стояла жара. Вновь назначенный первосвященник в сопровождении двадцати всадников и нескольких чиновников выехал из Иерусалима два дня назад. Миновав Бет-Хорон и двигаясь по главному тракту, который шел с востока на запад, к морю, они преодолевали по двадцать миль в день. Первый раз переночевали в Лидде, второй - в Аполлонии, двигаясь к столице римской колонии на восточном побережье Средиземного моря.
Город стоял на месте Стратоновой Башни, построенной для сидонского царя. Восемьдесят один год назад эти земли были завоеваны римским военачальником Помпеем, но не вошли в состав Иудеи. Сорок восемь лет назад император Август подарил их Ироду Великому, который и построил здесь город, назвав его Кесарией в честь Цезаря. Это строительство стало одним из великих деяний Ирода Великого. Работы в иерусалимском Храме продолжались и после его смерти, но Кесария Палестинская сразу заблистала, словно бриллиант среди прочих драгоценных камней - с ними можно было сравнить портовые города Птолемаис на севере и Иоппу на юге.
Сложно было не заметить контраст между многолюдными улицами Иерусалима, на которых остро пахло потом, и просторными, продуваемыми морскими ветрами роскошными кварталами Кесарии.
Кортеж Каиафы подъехал к городу с юга. Вдали виднелось Великое море, а впереди раскинулся великий город. Когда они въехали на Кардо Максимус, широкую улицу, ведущую на восток от морского побережья, копыта лошадей зацокали по гранитным плитам. Украшенные мозаиками тротуары окаймляли ряды мраморных колонн, уходящие вдаль.
Мимо мелькали бесчисленные лавки, дворцы и храмы, и вот наконец показались грандиозные сооружения. Ипподром, амфитеатр и, как это ни унизительно, огромный храм, посвященный Риму и Августу и возведенный по приказу Ирода Великого. Обрамленный большими портиками, он возвышался над бухтой… Если у кого-то из спутников Каиафы и были сомнения в богатстве языческой Кесарии, то перед дворцом префекта они развеялись как дым.
Для Каиафы все великолепие Кесарии было подобно роскошному савану. Сколько ни украшай, запах смерти и разложения все равно не скроешь. На него не производила впечатления красота этого города, построенного на крови и преступлениях, - он знал, что придет день, когда в земле Израиля исполнится слово пророка и она "наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море". А еще Каиафа надеялся, что это произойдет, когда он станет первосвященником. И на сегодняшней аудиенции у префекта будет заложен краеугольный камень того, что он должен совершить.
Каиафа понимал, что желает невозможного. Он знал, что все, к чему прикасается Рим, гниет изнутри. Он видел это в Анне, своем тесте. И знал, что ему придется сотрудничать с Римом, идти на уступки, и не был уверен, что избежит этой порчи, в отличие от первосвященников, что были до него. И все-таки Каиафа был настроен решительно. Он знал, что если во всем Израиле будет восстановлена добродетель, Мессия приидет. А до тех пор пусть Рим спит, а Каиафа будет петь ему колыбельные.