― Начальству из управления хаджжа, для того, чтобы получить разрешение на путешествие. Каждый божий день туда ходили наш казначей и переводчик вместе с одним из сеидов. Однако в упомянутом управлении какое-то из колесиков машины, которая ставит печати на разрешение, начало скрипеть. Чтобы смазать это колесико, объясняли наши ходоки, нужно поднести бакшиш какому-то администратору - по десять риалов от каждого паломника. Поскольку казна у нас общая, нам сообщали об этом для сведения, чтобы потом, увидев ведомость расходов, мы не спрашивали, куда ушли деньги. Демократия, понимаешь?
― Да понимаю, раз демократия, то понятно.
― На следующий день опять говорили, что денег на смазку не хватило, надо еще дать бакшиш, на этот раз, слава Аллаху, по семь риалов с души. Что поделаешь, коли тут такие обычаи? Если помнишь, я говорил, что в почтенной Джидде нашу группу разделили на ташкентцев и казанцев. Мы, ташкентцы, в течение двух дней четыре раза давали бакшиш и благополучно получили разрешение на продолжение путешествия, но шестерым казанцам пришлось и на третий день платить дань.
― С чем связана такая привилегия? С природой казанцев или же должностных лиц управления хаджжа, которые ведали ими?
― По-моему, это одна из тех тайн, время раскрытия которой еще не пришло.
― Возможно. Ну да ладно. Скажи мне, хаджи, ты больше не забывал, что находишься на чужбине?
― Забывал, черт побери, дважды забывал! От этого чуть не произошла катастрофа. Вернувшись из святого Таифа, наше начальство поспешило на конгресс мусульманского мира, а остальные отправились побродить по рынкам.
Твой покорный слуга вышел покурить на лестничную площадку. Стою я, курю и вдруг слышу чьи-то шаги. Глянул наверх, вижу по лестнице спускается молодая женщина. Помнишь, как наши классики восхваляли в своих стихах луноликих красавиц с глазами серны, с кипарисовым станом, белым, словно серебро, лицом?.. Вот именно такая красавица спускалась по лестнице. А я в эту минуту задумался о своем крае, о семье, друзьях, забыл, где я нахожусь, и спокойно посмотрел на молодую женщину. Ведь у нас, если увидишь красивую девушку, смотришь на нее, как на произведение искусства или картину природы, за это тебя никто не станет ругать.
― Кроме жены, конечно, хочешь ты сказать.
― Разумеется, жена исключение. Так вот, в рассеянности я невольно поздоровался с ней. Она слегка кивнула в ответ на мое приветствие. Кивнула и, встрепенувшись, вдруг быстро закрыла лицо чадрой, воскликнула: "Киф!" и гневно топнула ногой. Только тогда я опомнился, торопливо сунул окурок в карман и быстро нырнул к себе в комнату. На крик молодой женщины сверху и снизу сбежались другие. Некоторое время они с жаром швыряли кирпичи на могилы моих предков, а потом разошлись.
― Но ведь ничего не произошло?
― Ничего?! А появись в это время кто-нибудь из столпов шариата? Твоего друга быстренько выволокли бы на площадь и осыпали градом камней. Или в лучшем случае бросили бы в зиндан своей справедливости, где, по уверениям моего знакомого кондитера, самый сильный, самый выносливый человек не протянет больше года.
― Тогда по случаю избавления ты должен пожертвовать семь лепешек или же бутылку коньяку!
На другой день в Каабе во время полуденного намаза мулла Нариман, совершив суджуд, не мог подняться. Тебе известно, что полуденный намаз состоит из десяти элементом. А состояние нашего муллы Наримана ты сам мог видеть в Шереметьеве… Поскольку я головой отвечаю за здоровье каждого хаджи, я был вынужден нарушить благолепие молитвы, взвалить на себя почтенного старика и оттащить его в сторонку. Как только кончился намаз, столпы шариата окружили нас тесным кольцом и принялись поносить меня.
Мулла Нариман сидел, бессильно прислонившись к колонне, не в состоянии произнести ни слова. Твой покорный слуга, мешая таджикские, узбекские, русские и арабские слова, пытался объяснить, что, дескать, я доктор, а этот почтенный старец, хоть и из непорочного рода ходжей, но сердце у него слабое, он болен, и прочее и прочее. Но все было безрезультатно. Окружавшие продолжали ругаться, а один старый араб с куцей бороденкой, угрожающе размахивал тяжелым чугунным кувшином, иногда как бы нечаянно касаясь моего плеча. А истинного ходжу он даже пнул ногой. К счастью, откуда-то появился один из моих земляков, навещавший нас в доме Сайфи Ишана, и, вмешавшись, объяснил в чем дело нашим разгневанным братьям по вере…
Поддерживая заболевшего муллу Наримана, я отвел его домой, вспоминая по дороге твои рассказы о весенних горных потоках. Помнишь, ты рассказывал, что, когда был маленьким, на твой кишлак каждую весну обрушивался горный поток и смывал на своем пути сады и огороды. Как и ты в свое время, я будто видел деревянные колыбели, медные самовары и доски от разрушенных домов, которые неслись в грязной пене бурлящего потока…
― Тогда ты должен пожертвовать еще семь лепешек. Таков обычай, мой хаджи, не мне тебя учить.
Аль-Мадинат-уль-Мунаввара или лучезарная Медина
В этом сорокатысячном городке, наверное, больше мечетей, чем во всех городах мира вместе взятых. Кажется, что здесь больше минаретов и куполов мечетей, чем дымоходов.
Один из слуг Ахмада Султана Самаркандского, встретив нас у остановки автобуса, погрузил наш скарб на арбу, в которую был впряжен ишак, и сам зашагал впереди. Мы будем жить в доме его хозяина. Еще в благословенной Мекке Ахмад Султан Самаркандский, зайдя к Сайфи Ишану, договорился с Кори-ака о здешнем нашем местожительстве.
Ахмад Султан оказался сыном одного из богатейших духовных лиц Самарканда, знаменитого ишана Султан-хана, накануне революции отдавшего богу душу.
Неглупый и предусмотрительный сынок, почуяв куда и откуда дует ветер, "добровольно" отдал новой власти стада скота, недвижимую собственность и самое громоздкое из имущества - около двадцати тысяч десятин пахотных земель своего папаши, расположенных по дороге к Пенджикенту, а сам вскоре пустился наутек. После двухгодичных скитаний, кажется, в Азербайджане, он, наконец, перешел границу и через Иран и Турцию добрался до Аравии.
У себя на родине я иногда встречал людей, о которых говорили, что они "сбежали из-под виселицы". Выражение это воспринималось метафорически. Теперь я видел человека, который действительно бежал из-под виселицы.
Ахмад Султан был низенький, но плотно сбитый и довольно подвижный словоохотливый человек лет семидесяти. В те дни он разместил восемьсот паломников из Ирана и Афганистана в своих домах, обеспечив их пищей, ночлегом и транспортом. День и ночь его зычный голос доносился то с улицы, то с внутреннего или наружного двора. Ахмад Султан не давал передышки своим четырем женам, трем сыновьям и многочисленным слугам, поминутно выкрикивая всякие распоряжения и не позволяя ни минуты посидеть на месте.
Мы заняли три маленькие комнатенки с отдельными выходами на внешний двор. В остальных кельях первого этажа и в помещениях второго жили паломники из Афганистана и Ирана. Не дав перевести дух после пятисоткилометрового переезда, нас повели в мечеть пророка, где находилось место его вечного упокоения.
На улицах - паломники трех континентов. Шум и гвалт, давка и толчея, крики и суматоха не хуже, чем в благословенной Мекке.
Мечеть пророка оказалась довольно большой и в ней, а также на прилегающих площадках, молились одновременно свыше трех тысяч верующих. Здание было построено из жженого кирпича по лучшим образцам архитектурного искусства Востока. Пол мечети и его суфы из чистого мрамора устланы дорогими коврами. Нас проводили в юго-восточный придел мечети. Здесь расположена усыпальница пророка, внешние стены и двери которой выложены изразцами, раскрашенными во все цвета радуги. Теперь нашим муршидом был Ахмад Султан. Обратившись лицом к первой двери усыпальницы и воздев руки к потолку, он громким голосом возвестил:
― Ассалам вас-салат, о чистый свет!
Все повторили за ним:
― Ассалам вас-салат, о чистый свет!
― Ассалам вас-салат, о любимец Аллаха!
― Ассалам вас-салат, о великий провидец!
― Ассалам вас-салат, о раис всех ученых мужей!
И так далее и тому подобное.
Затем Ахмад Султан прочитал молитву и все произнесли "аминь". Паломники, пришедшие чуть раньше нас, продвинулись к следующей двери, а мы заняли их места. Напротив каждой двери повторялось "Ассалам вас-салат", молитвы, благословение и "аминь".
Найдя для нас место возле святой суфы, на которой в свое время совершал молитвы вестник Аллаха со своими сподвижниками, одним движением усов решая судьбы племен, принявших или раздумывающих, как бы не принять мусульманство, муршид удалился к святому месту с другими группами пилигримов, чтобы совершить обряд причащения. В ожидании вечерней молитвы наши кори, бормоча под нос молитвы, погрузились в самосозерцание. Ваш покорный слуга разглядывал богатое убранство мечети.
В одной книге, между прочим, говорилось, что христианская вера за свою двухтысячелетнюю историю принесла человечеству и кое-какую пользу, а именно ― вдохновила Рафаэля, Джорджоне, Микельанджело и прочих великих мастеров эпохи Ренессанса, так же, как и Андрея Рублева и многих других, на создание немеркнущих произведений искусства на религиозные темы. Посетив огромную мечеть хазрата Аббаса в Таифе, мечеть Каабы и эту мечеть пророка, я пришел к мысли, что искусство, вдохновленное религией, в свою очередь, принесло религии еще большую пользу. Если тот, кто хоть капельку верит преданиям о воскресении хазрата Исы (Иисуса), кто верит в обетованную землю хазрата Муссы (Моисея) и преданиям о том, что творец создал всю вселенную за шесть дней, побывает в величественных соборах Парижа, Москвы, Рима, Киева или Лондона и посмотрит шедевры изобразительного искусства, тот еще больше укрепится в своих религиозных убеждениях.
Верящий в то, что хазрат Али, лев Аллаха, одним взмахом сабли отрубал голову сразу двумстам неверным, еще больше укрепится в своей вере при виде внушительности этих гигантских мечетей.
Раньше таджикские и узбекские певцы распевали мелодию муноджот на стихи, посвященные богу и его вестнику, а также мукам, которые ждут смертных на том свете. В волшебных мелодиях муноджот, как и в произведениях Иоганна Себастьяна Баха, было столько глубокого и эмоционального содержания, что переворачивало душу; если бы их услышал человек с поколебленной верой, то он криком закричал бы: "О, прости, Аллах!" ― и бросился бы к подножию кафедры проповедника.
Спросите любого, кто не может слышать эти рассказы без снисходительной улыбки, был ли он в знаменитых мечетях или церквах? И что он там почувствовал? Если он человек правдивый, он ответит, что это здорово, что это впечатляюще, что он пришел в умиление. Да, удивительно тонкое архитектурное искусство, с которым создавались крупные мечети и церкви, таинственные мелодии церковной музыки и песнопений, торжественное чтение святых книг, проникающий в душу голос проповедника, тяжелый, степенный ритм религиозных ритуалов - ведь все это плоды искусства, все это плоды разума тех самых земных чудотворцев - людей, которые, не подозревая о своих безграничных способностях и силах, поклонялись чему-то неизвестному, неведомому…
Возня и женские голоса нарушили дрему правоверных. Выйдя из состояния самосозерцания, пилигримы обернулись к высокой, украшенной орнаментами кафедре проповедника, где затеяли возню две женщины в чадрах, незаметно проникшие в мечеть и почти достигшие усыпальницы пророка. Обе, очевидно, имели намерение оплакать и ублажить дух пророка и совершить здесь вечернюю молитву. Однако бдительные служки мечети вовремя открыли опасный заговор и принялись изгонять нахалок. Женщины сопротивлялись, что-то доказывали, говорили о милосердии и жалости, но четверо молодцов, конечно, одержали победу над двумя представительницами слабого пола.
Необыкновенными качествами обладал все же наш почтенный пророк. У него было не больше, но и не меньше двадцати двух жен, и до конца дней своих наш хазрат довольствовался как их услугами, так и услугами бесчисленных рабынь.
В своде законов и правил, которые пророк повелел соблюдать всем, он не счел уместным поставить женщину выше обыкновенного домашнего скота. Сам хазрат тоже, конечно, родился от матери, но тем не менее, в священном Коране наказал записать золотыми буквами, что "женщина происходит от низшего существа и не имеет цены в глазах Аллаха".
Или мы, последователи мудрости хазрата, ошибаемся? Может быть, и обиды и огорчения, которые достались нашему многострадальному пророку от женского пола, были нисколько не меньше полученных наслаждений и радостей? В самом деле, если внимательно прочитать прославленный Коран и познакомиться со священными преданиями, то увидишь, что жены пророка и даже его невесты доставляли хазрату немало хлопот и беспокойства.
Как-то раз пророк в пыщных одеждах жениха направлялся в один из своих многочисленных покоев, довольно почесывая бороду. В то время борода хазрата имела уже не цвет маша с рисом, как говорится у таджиков, а цвет риса с небольшой добавкой маша. Итак, направляясь в свои покои, хазрат предвкушал, какими нежными ласками встретит его новая невеста, дочь одного из приближенных.
Он вошел в покои невесты и увидел перед собой красавицу. Но ни поклонов, ни приветствий с ее стороны. Пленительные очи невесты источали не свет преданности и любви, а пламя ненависти и презрения. Девушка была далеко не покорным созданьицем, как того ожидал высокочтимый жених, а рычащей львицей.
― Явился все-таки? А ну убирайся побыстрее, чтобы я не видела твою пакостную рожу! ― были первые слова, которые услышал хазрат от своей нареченной.
Наш пророк, привыкший за последние годы к бесконечным победам, обомлел.
― Тебе не приходилось видеть свою седую бороду? Ты уже забыл, сколько лет назад ты стал дедушкой? ― так же грозно вопрошала непокорная. ― О небо, до каких пор будешь ты терпеть эти мерзости и подлости?!
Хазрат поспешно вышел из покоев и с рассеянным видом направился к своим сподвижникам, которые сидели вот здесь, на этой самой святой суфе.
― Наш высокочтимый, горячо любимый хазрат чем-то обеспокоен? ― осторожно высказался один из сподвижников. ― Или невеста не приглянулась?
― Нет, невеста недурна, ― ответствовал хазрат, усаживаясь на свое почетное место. ― Она весьма приветливо встретила нас и клятвенно заверила в глубокой любви и уважении. Но архангел Джабраил принес нам с неба повеление всемогущего Аллаха. Владыка изрек, чтобы его вестник не разделял ложа с этой девушкой, хотя она несомненно достойна его и происходит из благородного дома. Повеление творца обязательно даже для его любимца.
― Воистину повеление Аллаха обязательно для всех.
― Аллах велик, Аллах велик! ― раздались возгласы.
― Наш дорогой Абу-Бекр, ― обратился пророк к своему приближенному, который после его смерти стал первым халифом мусульманского мира, ― выполните наше желание, верните эту девушку в дом ее отца.
Как говорится, можно запереть городские ворота, но закрыть рот сплетникам значительно труднее. Спустя несколько дней происшествие в опочивальне пророка стало известно всей лучезарной Медине, и люди наградили девушку кличкой Непокорная Невеста, под которой она и вошла в святые предания, дошедшие до наших дней.
Да, такие казусы в дражайшей для правоверных жизни нашего пророка приключались не раз. Разве случай с матушкой Айшой не похож на эту историю?
Матушка Айша, дочь Абу-Бекра, то есть одного из четырех вернейших друзей пророка, и законная жена самого вестника бога, представьте себе, втрескалась в молодого раба по имени Сафван, своего ровесника. Любовь матушки Айши и Сафвана сперва была скрыта от людских глаз, но однажды влюбленные отстали от каравана верблюдов в пустыне к югу от лучезарной Медины и исчезли на целые сутки. Множество воинов было послало на поиски. История эта не избежала людских уст. Ноги не на шутку рассерженного пророка не будет больше в покоях Айши! Все думали, что любимец Аллаха выгонит матушку Айшу, а хазрат Абу-Бекр будет ходить с низко опущенной головой. Черта с два. Матушка Айша была хороша собой. Через две недели после разразившегося скандала люди увидели, как на рассвете пророк вышел из ее покоев. Это известие быстро распространилось по всему городу. В тот день любимец Аллаха, заметив во время полуденной беседы вопросительные взгляды и выражение недовольства на лицах сподвижников и учеников, изволил объяснить:
― Вчера к нам пожаловал предводитель ангелов. Всемогущий Аллах передал нам через архангела Джабраила: "Мы простили проступок Айши и больше нет надобности, чтобы наш посланец продолжал избегать ее".
Услышав разъяснения пророка, все стали издавать радостные возгласы:
― Нескончаемая хвала великому Аллаху!
― Слава всемилостивому владыке!
― Воистину повеления творца священны! Пророк разъяснил этот случай двенадцатью аятами, повелев ввести их в прославленный Коран, чтобы заткнуть рты недоброжелательным сплетникам и сослужить службу последующим поколениям в том смысле, чтобы впредь мужья строго-настрого наказывали своим женам закрывать лицо от всех посторонних мужчин. Чадра, паранджа, парда, чапонча, чачван и другие тому подобные штуки появились именно по повелению этих аятов и сперва успокоили нашего пророка, а затем и других мужчин тем, что пресекли ухаживания разных сафванов и возможность возникновения у женщин-мусульманок всяких там чувств, именуемых любовью.
Совершив молитву возле усыпальницы пророка, мы вернулись в дом Ахмада Султана. Хаджи Ибрагим Ходжентский и Хаджи Исмаил Казанский пришли навестить нас. Хаджи Исмаил, тощий, чернявый, пожилой человек с козлиной бородкой, одет, как все арабы, и кожа под воздействием горячего солнца и жарких ветров Аравии у него темная, как у арабов. Хаджи Исмаил служит инспектором в управлении колодцами лучезарной Медины. Он выспрашивал наших татар и башкир о Татарии, о Казани, о том, как живут там его соотечественники.
А Хаджи Ибрагим сказал только, что рад нас видеть, и умолк. Я спросил, каким образом он очутился здесь. Старик ответил, что покинул родину в 1932 году, шесть лет жил в Афганистане. Вот уже больше двадцати лет, как он в лучезарной Медине. Мысль жениться вторично никогда не приходила ему в голову, его никогда не покидали воспоминания о покинутой семье и родных. Двадцать два года прослужил он в мануфактурной лавке, в торговом ряду лучезарной Медины, а три года назад ушел от всех дел и целиком посвятил себя молитвам.
Устав с дороги, я рано уснул.