Накануне нашего отъезда в Улан-Батор Намнандорж с Иваном Михайловичем отправились закупить в ближайших юртах баранов - для лагеря и нам в дорогу. Возвращаясь, они проезжали мимо того места, где лежал убитый нами кулан, так и не доставленный еще в лагерь. Теперь на нем сидел гриф, которого они решили подстрелить, чтобы использовать затем в качестве экспоната для Улан-Баторского музея. После первого же выстрела гриф упал, но, когда они подбежали к нему, он был еще жив и оказывал отчаянное сопротивление, несмотря на то что пуля попала ему в бок и из открытой раны лилась кровь. Охотники связали грифа и бросили на заднее сиденье, где лежали два барана. Но, по-видимому, гриф был связан плохо, так как через несколько минут, собрав все свои силы, он прыгнул на спину Александрову. Перепуганный шофер на ходу выскочил из машины. К счастью, гриф не нанес ему никаких повреждений. После этого грифа уже связали крепко-накрепко. Когда его привезли в лагерь, то привязали веревкой к вбитому колышку.
Сначала он лежал, почти не поднимая головы, затем стал подниматься на ноги, угрюмо озираясь кругом. Кровь текла еще, но не так сильно. Гриф был черный, с головой, лишенной перьев. В его взгляде была тоска по отнятой воле и непримиримая ненависть к тем, кто это сделал. Несмотря на большую слабость, он предпринимал попытки взлететь, но веревка не пускала его. От предлагаемой пищи и воды он отказывался. Ему нужна была свобода.
К вечеру о нем уже забыли, и это чуть не привело к беде. Лукьянова, погнавшаяся за щенком Гобиком, который, играя, стащил ее тапочек, оказалась жертвой грифа. Не успела она увернуться, как бросившийся на нее гриф сшиб ее с ног. Он метил клюнуть в глаз, но слишком короткая веревка не пустила его, и он промахнулся, снеся своим страшным клювом лишь родинку на щеке Лукьяновой. На ее крик все выскочили из палаток. По щеке Лукьяновой струилась кровь. Опасность была велика, так как гриф совсем недавно сидел на кулане и, несомненно, на его клюве был трупный яд. Я постарался поскорее промыть Марии Федоровне рану всеми имевшимися у нас антисептиками. Иван Антонович, пришедший вскоре с раскопок и узнавший о происшествии, приказал немедленно убрать грифа за пределы лагеря и уничтожить. К счастью, у Лукьяновой все обошлось благополучно.
Загрузивши коллекциями "Дракона", "Кулана" и "Волка", мы выехали в Улан-Батор. У Петрунина - водителя "Кулана", разболелся отмороженный зимой палец на ноге, и он ехал лечиться, В случае затяжки болезни экспедиция рисковала остаться без водителя. Его машину вел шофер "Тарбагана" Лихачев. Петрунин тяжело переживал свою нетрудоспособность и пытался сесть за руль. Пришлось категорически запретить ему это.
Едва мы сделали 15 километров, как у "Дракона" расплавился подшипник. Пришлось серьезно подумать, не вернуть ли машину в лагерь, с тем чтобы перегрузить коллекцию на "Тарбагана" или "Дзерена", оставшихся в лагере. Но шоферы проявили истинный героизм, отремонтировав "Дракона" за четыре часа!
В первый день мы смогли сделать всего лишь 75 километров за 9 ходовых часов. Такова была нэмэгэтинская дорожка! Много раз машины "садились" в песках и сухих руслах. На ночлег остановились, когда стало уже темно. Водитель "Дракона" Безбородов принялся за стряпню - варить суп из баранины. Но баран, должно быть, имел почтенный возраст и никак не желал вариться. В ожидании ужина Тимофей Гаврилович рассказал нам смешную историю, которая произошла с ним недавно.
Появившиеся за последнее время в лагере скорпионы и фаланги заползали всюду, доставляя немало хлопот и беспокойства. Как-то утром Тимофей Гаврилович начал обуваться, надевая сапог на босую ногу, и вдруг ощутил там нечто живое. Поспешно выдернув ногу, он швырнул сапог в сторону. Однако необходимо было обуться. Немного успокоившись, он принялся осторожно вытряхивать сапог, полагая таким образом изгнать оттуда своего врага. И действительно враг выскочил, вернее вывалился, ибо это были… собственные очки Тимофея Гавриловича, которые ночью свалились с табуретки в сапог. Рассказ всех развеселил, и как раз сварился ужин.
На следующий день попутный ветер стал настолько сильным, что скорость его превышала скорость машин. Мы начали задыхаться от зноя и пыли, вода в радиаторах кипела через каждые пять минут. Особенно скверно было перед Цаган-Дэрисуни-Хуралом, где дорогу размыло множество сухих русел и машины шли медленно, вздымая клубы пыли, похожей на золу.
Совершенно одуревшие, в половине третьего мы дотащились, наконец, до станка, где имелась прохладная юрта и в ней чай (о, блаженство!). Шоферы так устали, что следовало бы устроить здесь ночлег. Однако, превозмогая утомление, они согласились ехать до Далан-Дзадагада, где было решено сделать полдневный отдых. У Петрунина в довершение всех бед разболелись зубы. В 7 часов вечера, когда немного спала дневная жара, мы двинулись на Далан-Дзадагад, до которого оставалось 120 километров, но, правда, уже по сносной дороге. В половине двенадцатого ночи перед нами замелькали приветливые огоньки аймачного центра. Спали все, как убитые, одиннадцать часов.
В Далан-Дзадагаде машины догрузили коллекциями. Особенно много пришлось повозиться с баин-дзаковским монолитом, в котором был заключен панцирный динозавр. Монолит весил не менее трех тонн. В среднем на каждую машину приходилось около четырех тонн коллекций, и шоферы потихоньку ворчали, но коллекций было много и их надо было спешно вывозить. Выехали вечером, когда стала спадать дневная жара. Ветер тянул попутный. Все же до наступления темноты мы сделали около сотни километров.
Мне не хотелось ставить койку, и я улегся спать на ящик под самым потолком кузова. Ночью подул очень сильный ветер, и мне приснилось, что он, подхватив меня, с размаху ударил головой о мачту в палатке. Я проснулся от сильной боли в голове, так как в самом деле крепко стукнулся об один из металлических брусьев, на которых крепилась фанерчатая обшивка кузова. Уснув снова, я увидел, будто еду на "Козле" в маршрут и машина по наклонной плоскости попала вдруг в пещеру столь узкую, что из нее невозможно было никуда вылезти. Я начал задыхаться… и проснулся - голова моя была закрыта ватником, и мне действительно стало трудно дышать. Вероятно, дневная жара и сильное утомление порождали такие кошмарные сны.
Мы старались ехать в утренние и вечерние часы, устраивая длительные дневные привалы и кое-как спасаясь от жары в небольшой тени машины. Все же ехать было тяжело и для людей, и для машин.
Когда подъезжали к Мандал-Гоби - центру Средне-Гобийского аймака, ветер неожиданно переменился с попутного на встречный, потянув с севера. Сразу стало прохладно. И если десять минут назад мы задыхались от жары в кабинах, несмотря на наше минимальное одеяние - трусики, то теперь пришлось не только одеться, но и поднять стекла в кабинах. Через какой-нибудь час стало нестерпимо холодно даже в ватниках.
Такое резкое падение температуры - не редкий случай в Гоби - отмечено многими путешественниками. Приблизительно с конца марта и до конца октября стоит в общем почти одинаковая погода - жарко днем и холодно ночью. Днем не знаешь, куда деваться от жары, ночью холодно без ватника. В отдельные же дни, даже и в середине лета, температура падает до нуля. Быстрые колебания температуры - одно из типичных свойств резко континентального климата Гоби, лишний раз подчеркивающее суровость этой пустыни.
В Улан-Баторе мы прожили около недели, пополнив запасы горючего и продовольствия. От Юрия Александровича Орлова пришла из Москвы телеграмма, что он вылетает 14 июня, но я уже не имел возможности ждать и за два дня до его приезда выехал обратно в Нэмэгэту, оставив в Улан-Баторе "Кулана", который не успел отремонтироваться - у него поломался один из продольных брусьев и оказался еще ряд других повреждений. Я рассчитывал, что он выйдет через четыре дня вслед за нами. За это время должен был приехать Орлов.
Проехав Ноян-Сомон, мы оставили у первого колодца загруженного до отказа бензином "Волка" с его водителем Вылежаниным и переводчиком Намнандоржем, что бы не гнать машину лишний раз через пески Нэмэгэту. Здесь они должны были дождаться нашего возвращения из Нэмэгэту для совместного участия в западном маршруте. Таким образом, вся колонна распалась, и в Нэмэгэту пошел один "Дракон".
Как правило, на дальние расстояния или в труднопроходимую местность посылали не менее чем по две машины, и лишь впоследствии, когда накаталась дорога по Нэмэгэтинской котловине, машины иногда курсировали в одиночку, покрывая за четыре дня расстояние между Нэмэгэту и Улан-Батором.
Выехав в Нэмэгэтинскую котловину, мы с Безбородовым решили спрямить наш путь, взяв направление на хорошо знакомые нэмэгэтинские обрывы. Но, как известно, опрометчивость редко приводит к хорошим результатам. Так именно и получилось теперь: путь мы сократили, но пересекли множество промоин и лощин и в результате потеряли часа три.
В Нэмэгэту нас ждали с нетерпением, тем более что мы везли корреспонденцию, и почти всем были письма от родных и знакомых, которые особенно приятно получать в такой дали, за тысячи километров.
Работа здесь шла полным ходом, и уже новая партия монолитов была готова к отправке. Наибольшее затруднение вызывала их транспортировка в лагерь, так как машина в большинстве случаев могла подъехать к раскопке только снизу, по руслу. Поэтому приходилось спускать монолиты на веревках - с 15-20-метровой высоты, по отвесной стене.
Ефремов с Новожиловым закончили детальное изучение геологического строения местонахождения Нэмэгэту. Оно представляет собой древнее русло громадной реки (ее дельтовой части), врезанное в красноцветные озерные отложения - красные песчаные обрывы ниже костеносного слоя. Наибольшее число находок оказалось в центральной части местонахождения, соответствующей, вероятно, фарватеру этого русла, где течение концентрировало трупы динозавров. Течение древней реки должно было быть вообще достаточно сильным, так как в местонахождении перемешаны остатки зауропод, утконосых и хищных динозавров, обитавших в разных зонах. Вероятно, соседние местонахождения - Алтан-Ула и Цаган-Ула - также соответствуют руслам этой огромной позднемеловой реки, дельта которой имела ширину в несколько десятков километров.
Западный маршрут
Ожидание в Ноян-Сомоне. Цаган-Богдо-Ула. Ночной ливень. Поворот к северу. У родника Шара-Хулусуни-Булак. Заалтайская Гоби. Маршрут на Ачжиин-Богдо-Нуру. В поисках лэгин-гольской тропы. На волосок от смерти. Пещера с "индийским кладом". Гобийская жара. "Лукьян-Сомон". Открытие древних млекопитающих. Окончание работ в Нэмэгэтинской котловине
20 июня, так и не дождавшись приезда Орлова, мы с Ефремовым выехали в большой западный маршрут, намереваясь обследовать Заалтайскую Гоби и другие соседние, никем не изученные котловины. Кроме нас в состав отряда вошли: шофер Пронин, рабочие Брилев и Сидоров; под Ноян-Сомоном нас ждали Вылежанин и Намнандорж, оставленные с "Волком" у колодца. Второй машиной, участвовавшей в этом маршруте, был "Дзерен".
В Ноян-Сомоне мы просидели два дня, ожидая, что подъедет Орлов. Однако уже прошло четыре дня сверх срока, а его все не было. В довершение всех бед Пронин забыл взять из лагеря необходимый запас автола. Мы рассчитывали пополнить его в Ноян-Сомоне, куда "Кулан" должен был привезти целую бочку, но теперь все это срывалось. Иван Антонович метал громы и молнии - он всегда быстро терял спокойствие, когда что-нибудь получалось плохо, особенно если ему казалось, что это "плохо" могло бы и не быть. Больше всех доставалось Пронину и мне: первому за автол, а мне за задержку машины.
23 июня мы решили выезжать. Но едва сели в машины и моторы привычно заревели, как вдруг увидели бегущего директора школы, у которого мы гостили. Он что-то кричал нам и размахивал руками. Оказывается, он заметил, что к Ноян-Сомону подходит крытая машина. Это мог быть только "Кулан", ибо местных машин с крытым верхом не было. И действительно, не прошло 5 минут, как появился злосчастный "Кулан". Вел машину ее поправившийся водитель Павел Яковлевич Петрунин, а с ним в кабине сидел Юрий Александрович Орлов.
Все несказанно обрадовались. Орлов рассказал о новостях в Институте и в Москве. Вместе с ним из Улан-Батора приехал наш хозяйственник Шкилев, который привез свежих продуктов и даже бутыль красного вина.
Мы устроили небольшую встречу, раскупорив вино и наскоро приготовив закуску. К несчастью, Шкилев перед тем как поместить вино в стеклянную посуду, "догадался" продержать его несколько часов в оцинкованном бидоне, где оно подверглось окислению. Из опасения, что его отругают, он промолчал - и в результате не прошло и десяти минут, как у всех появились признаки отравления, правда не столь опасного, но пришлось все вино вылить.
В середине дня мы выехали из Ноян-Сомона. До колодца, где нас ожидал "Волк", ехали все вместе, а здесь, заправившись водой, поехали каждый своим путем: мы с Ефремовым на юг, начав западный маршрут, а Орлов и Шкилев - к Нэмэгэту.
Орлова решили не привлекать к участию в длительном западном маршруте, хотя ему, как и всякому исследователю, страстно хотелось попасть в этот интересный маршрут. Юрию Александровичу в его пожилые годы и после дороги такой маршрут, без отдыха, был бы очень тяжел физически. Поэтому Ивану Антоновичу удалось убедить его остаться в Нэмэгэту, где работа не требовала такого напряжения, как в маршруте.
Миновав Ноян-Богдо-Улу, мы вскоре выехали из мелкосопочника на широкую черную равнину, как будто вымощенную черным щебнем. Наши машины, почувствовав простор и твердую почву, полетели, как на крыльях. И не более чем через два часа мы прибыли в Оботу-Хурал, где взяли проводника и поехали далее в широтном направлении - на запад. Справа тянулась гора Хугшу-Ула, слева - низкие холмы.
Отъехав километров 20 от Оботу-Хурала, мы остановились на ночлег у одного из родников. Однако вода была солоноватая, и нам пришлось пользоваться своими запасами.
Гоби с мелким щебнистым покровом
В 8 утра мы продолжали наш путь. Дорога пошла меж крупных песчаных кочек, поросших саксаулом. На каждом шагу из кустов выскакивали зайцы, испуганные шумом машин. Мы их не стреляли, так как Ефремов и рабочие-сибиряки не ели зайчатины и даже боялись к ней прикасаться.
Справа, километрах в десяти, по-прежнему тянулись горы. Хугшу-Ула сменилась Хурху-Улой. Слева же шла цепь низких холмов, сложенных темными магматическими или метаморфическими породами.
Вскоре мы достигли огромного саксаульного поля, среди которого кое-где виднелись небольшие группы хайлясов - пустынных вязов. Машины ехали по краю поля, огибая его с севера.
На юг оно казалось бесконечным. Нам приходилось пересекать множество мелких промоин и сухих русел, вызывавших сильную тряску. Наконец, мы выбрались из этого неприятного места и увидели небольшую группу ив и тополей, под которыми оказался хороший родник. Невдалеке высился гигантский курган - старинная тибетская могила, таившая, вероятно, интересные археологические ценности.
После родника дорога продолжала идти по отвратительной местности: плато пересекалось множеством узких, но довольно глубоких промоин, сильно затруднявших передвижение; вскоре их сменил кочкарник, местами попадались участки пухлых глин, проходимых только в сухую погоду. Впереди на горизонте виднелся массив Цаган-Богдо-Улы, на которую мы и держали курс.
День выдался невероятно жаркий, с горячим попутным ветром. В кабине, где температура увеличивалась еще от раскаленного мотора, было как в паровозной топке. Черное плато, нагретое солнцем, дышало тяжким зноем. Это было ни с чем не сравнимое пекло - даже ящерицы, и те, бедняжки, забирались на кустики травы, чтобы не изжариться заживо на этой черной гигантской сковороде. Измучив машины и самих себя, мы в середине дня устроили привал. Выпив наскоро чаю, одуревшие от зноя, мы заползли под машины, где хоть и не жгло солнце, но дышать все равно было нечем. Так провалялись мы часа два-три и двинулись дальше, подвергая себя прежним мучениям.
К концу дня я почувствовал боль в пояснице и попросил Ефремова взглянуть на мою спину. В ответ он только ахнул: поясница была стерта до мяса - и это сидя в кабине! Оказывается, даже и мягким можно стереть спину, если ее тереть непрерывно (а при нашем пути это именно так и было), и мы невольно вспомнили древнюю казнь каплями воды, падавшими по одной на выбритую голову осужденного, который после нескольких тысяч капель погибал.
Перед ночлегом нам удалось, наконец, выбраться на более или менее приличное место, и мы уже хотели порадоваться, но, как говорил Гоголь, "неугомонен черт!" - ветер неожиданно переменился на 180°, все небо заволокло страшными тучами, и через каких-нибудь полчаса полил дождь, не давший нам даже поужинать. Я улегся на койку, решив не вставать до тех пор, пока не промокнет спальный мешок. Ефремов последовал моему примеру.
Часа в два ночи разразился ливень. Все побежали в машины, только мы с Иваном Антоновичем продолжали упрямо оставаться на своих местах. Кто-то накинул на наши койки, стоявшие рядом, брезент, и мы преспокойно проспали до утра.
Хорошо отдохнув после вчерашнего 175-километрового пути, мы чувствовали себя совершенно бодрыми, тем более что самое тяжелое - как нам казалось - осталось позади. Мы быстро добрались до первых отрогов Цаган-Богдо-Улы ("Белой святой горы"), где встретили первые выходы осадочных пород - зеленовато-серые пески с большим количеством гипса. Костей в них, однако, не оказалось, и, не задерживаясь, мы стали объезжать Цаган-Богдо-Улу с южной стороны. От склонов горы тянулись бесконечные узенькие плато, разделенные небольшими, но глубокими сухими руслами. Машины часто принимали чуть ли не отвесное положение, перебираясь через овражки, и от шоферов требовались громадная выдержка и большое искусство, чтобы ехать по такому пути. Мы не перевернулись только потому, что наши машины были не доверху загружены. Выбравшись из отрогов Цаган-Богдо-Улы, мы обнаружили родник с хорошей водой, которой пополнили свои запасы. Здесь же взяли нового проводника и повернули на северо-запад, начав подъем по какому-то гигантскому сухому руслу. Кругом были величественные темные скалы, вертикально обрывавшиеся внутрь ущелий. Ничто не нарушало молчаливого покоя этой дикой местности, казавшейся совершенно мертвой. Достигнув перевальчика, мы стали спускаться по такому же сухому руслу. Перевалы через горные гряды и хребты в Монголии обычно и совершаются по сухим руслам, образующим долины прорыва, т. е. когда два русла противоположных склонов, постепенно разрастаясь вверх, идут навстречу друг другу, пока не соединятся своими истоками. Получается как бы одно сквозное русло, перепилившее хребет.