Мамочка, кокетливо поправляя распахнувшийся ворот платья, встала и подала руку Теплову. Они закружились в вихре вальса. Полынь таврическая подействовала и на Юру. Поэтому он, быстро крутанув партнершу со страстью испанского танцора, так энергично мотнул при этом своей головой, что с него слетели очки. Но Юра даже с директрисой проявил себя как настоящий кавалер, а не интеллигентный хлюпик. Он не оставил даму, не прервал танец, не встал на колени и не стал шарить по полу в поисках очков, близоруко щурясь и хватая всех за ноги. Нет, он как будто ничего не случилось еще сильнее притиснулся к партнерше и пара продолжала вальсировать на похрустывающих очках малаколога.
Корнет принес из подвала сковородку с мясом падшего накануне в зоопарке козла и пиршество продолжалось.
Бутыль с полынью таврической совершила вокруг стола полный оборот и опустела наполовину. Пожилой консультант-орнитолог, тонко шутивший с директрисой и пивший тепловские напитки стаканами, сославшись на легкую усталость, слегка пошатываясь поднялся к себе в отдел и там, расслабившись в родных стенах, был наконец нокаутирован крымской травкой. Напитки Теплова раскрепостили не только этого закаленного консультанта. Подвыпивший Корнет, плотоядно улыбаясь и поблескивая хмельными и от этого совершенно неотразимыми карими глазами, тоже покинул пиршество. Антрополог Денис, позавчера вернувшийся из четырехмесячной монгольской экспедиции, в которой все застолья проходили только у костра, по неизжитой еще азиатской привычке, выплеснул из кружки остатки чая через плечо - как раз на портрет одного из отцов-основателей Кунсткамеры, чем вызвал одобрительные возгласы сидевших рядом полевиков.
Нетрезвого Покровского коварный Паша пытался усадить в директорское кресло, куда лаборант из звериного отдела предварительно положил тушку дикой кошки.
Олег рассказывал отцу Федору о чрезмерно больших дырках, которые проделывает в яичной скорлупе его коллега-оолог, а энтомолог - про поиски жужелицы в канализации.
В углу пожилая чопорная сухощавая дама - крупнейший специалист по блохам - рассказывала мечтательному Ване, как они в Кунсткамере забавлялись на святках еще до революции. Тогда было веселее. Танцевали под патефон у бегемота. Горячительные напитки стояли под брюхом у слона - там же и пили. Среди биогруппы "Животные африканской саванны" играли в жмурки, а парочки уединялись на котиковом лежбище. Иногда мужчины вспоминали, что они давненько не охотились в Индии, доставали карабины и крались к носорогу. А как-то раз, когда всем было особенно весело, решили поиграть в чехарду. Сначала прыгали друг через друга, потом - через чучела кабана, волка и льва. Игра закончилась, когда один чрезмерно ретивый молодой человек ("Сейчас он знаменитый профессор", - добавила шепотом рассказчица) попытался с разбега перепрыгнуть через индийского носорога, но неудачно, потому что не долетел, застрял на его роге, и у чучела отломилась голова. Горе-акробат протрезвел и убежал из Кунсткамеры. Через полчаса он возвратился с сапожником. Веселье (на этот раз без чехарды) продолжалось, а сапожник, под звуки патефона и периодически вместе со всеми наведываясь к слону, за пару часов, как мог пришил голову редкому экспонату.
* * *
А наш обоеполый праздник уже подходил к концу. Женщины отправились мыть посуду, а наиболее трезвые из мужчин начали расставлять по местам столы и скамейки.
Сама директриса уже собиралась домой. Но в это время снизу - с вахты - позвонили и доложили, что из Главного здания в Кунсткамеру прислали французскую научную делегацию и просили директрису лично провести иностранцев по залам.
- Я с ними быстро разделаюсь, - сказала директриса своему заместителю. - Четверть часа - обзор витрин, потом покажу хижину и всё! Хватит с них. Праздник - он и во Франции праздник. Теплов, Николаев и вы, - кивнула она мне. - Пойдете со мной, как самые трезвые. Про своих птичек, бабочек и моллюсков расскажете, но недолго - минут по 5 каждый и только самое интересное. А потом я сама расскажу про хижину.
Хижина была изюминкой Кунсткамеры. Во время своих скитаний по республике сотрудники Кунсткамеры в речном обрыве нашли настоящую стоянку древнего человека, совершенно не тронутую ни временем, ни враждебными племенами, ни жившими гораздо позднее грабителями захоронений. Вернее, не стоянку, а хижину с каркасом из слоновьих бивней, очагом, лежанкой и всей утварью.
Исследователи не только умело, без потерь откопали все это богатство, но и сняли подробный план первобытного жилища. Находки были тщательно запакованы и перевезены в родное учреждение.
Так, на втором этаже, в специально отведенном зале, был восстановлен этот доисторический огромный шалаш, юрта, чум, яранга - сейчас никто уже не скажет, как на неизвестном языке наших далеких предков называлось это логово первобытного человека.
Дизайнеры и реставраторы потрудились на славу, и жилище действительно стало украшением нашего учреждения. Благодаря их стараниям в отдельном отсеке Кунсткамеры возвышалась огромная полусфера. Ее каркасом служили исполинские, поставленные вертикально мамонтовые бивни и мастерски тонированные реставраторами, словно прокопченные дымом неугасающего очага, деревянные жерди.
Вся конструкция сверху была затянута антилопьими шкурами. Дверь, сделанная из шкуры зубра, была приоткрыта, и в полумраке первобытного жилища светилась красная лампочка, имитирующая тлеющие в очаге угли.
Казалось, что семья первобытного человека только что поужинала и мирно спала.
Стоило повернуть висевший у входа в хижину выключатель, как внутри загорался электрический свет, и посетители видели весь интерьер хижины.
Директриса, принимая высоких гостей, с помощью трех научных сотрудников, как и обещала, быстро провела французов по залам, ненадолго задержавшись на коллекциях моллюсков, бабочек, птиц и доставила гостей в заветный зал, к хижине.
Пресыщенные восхитительными коллекциями животных французы, замерев, в ожидании новых чудес рассматривали первобытную юрту снаружи.
- А сейчас, - произнесла директриса, подходя к выключателю, - вы увидите то, что никогда раньше не видели.
Вспыхнул свет, и хижина осветилась изнутри. У очага жилища охотника на мамонтов по личному распоряжению директрисы был создан образцовый порядок - ровным рядком стояли глиняные горшки и плошки, аккуратной кучкой лежали кости съеденного соседа и дрова.
А вот на первобытных нарах, на которых шкуры обычно были аккуратно, как в солдатской казарме заправлены, царил хаос. Сейчас же и французы и сотрудники Кунсткамеры обнаружили, что поверх скомканного голубоватого, в пятнах синтетического меха (очень хорошая имитация шкуры пещерного льва) лежала парочка. Директриса сразу же узнала Корнета. А вот что за лаборантка и из какого она отдела не могла понять. Зато нам с Тепловым очередная пассия Корнета была знакома. Это была не лаборантка. Это была балерина. Все-таки она вернулась. Наверное, за птичкой. Молодые люди были в самой что ни на есть первобытной одежде и занимались на антикварной лежанке тем же, чем когда-то на ней занимались их далекие предки. Мы с Тепловым поняли, что в этот момент на шкуре пещерного льва родилась еще одна легенда Кунсткамеры. Теперь Корнет был вне всякой конкуренции. Даже газовая плита померкла. К тому же были свидетели. И какие! Международные наблюдатели!
Сконфуженная и негодующая директриса торопливо выключила свет. А французы ничуть не смутились.
- Ну этого-то мы насмотрелись и дома, - сказал один из них. - В Париже целые кварталы с такими театрами есть. А кроме того, этим же занимаются клошары. Днем. Прямо на газонах. А вот хижина действительно уникальная!
- Уволю обоих, - шипела директриса, пока довольные французы не покинули Кунсткамеру. - Только откуда взялась эта девка? Ведь из отдела энтомологии я лаборантку на прошлой неделе уволила! Может новая библиотекарша? Уволю! И его, и ее!
Мы с Тепловым, молча завидуя Корнету, поднялись в опустевший актовый зал, забрали несъеденные бутерброды, последний штофик с полынью таврической и пошли продолжать праздник в отдел малакологии - в комнату, над которой висела картина "Морские улитки". По дороге заглянули в общемузейский сортир, расположенный рядом со скелетом мамонта.
Там мы обнаружили, что на стене, среди старых детских рисунков палеолитических Венер и надоевших подростковых матерных слов под самым потолком, на четырехметровой высоте, неизвестно как появилась свежая, четкая и вполне цензурная надпись: "Пили под мамонтом. ПТУ № 17. Люберцы. 1.03.1978".
И у них сегодня тоже был свой праздник.
ВЕКОВАЯ МЕЧТА РУССКОГО НАРОДА
В последний день июля я изо всех сил старался не опоздать на работу. Не потому, что, по моим расчетам, именно сегодня должна была проводиться очередная облава. Нет. Просто у Олега, моего непосредственного начальника сегодня был последний день перед отпуском и я искренне хотел сделать ему дорогой подарок - придти на работу вовремя. Но тщетно. Открывая дверь в Кунсткамеру, я думал о том, кого из своих сатрапов директриса поставила при входе - составлять черный список сотрудников, не успевших к началу рабочего дня.
К несчастью, сегодня она самолично встречала всех своих подопечных в вестибюле. Директриса поймала сначала меня, а затем и влетевшего следом обмотанного элегантным длиннющим белым шарфом Теплова. Разнос был неизбежен. Я подумал, что дело как всегда закончится выговором. Но все обошлось.
- Не торопитесь, молодые люди, - сказала директриса неожиданно беззлобным голосом. - Дело есть. Надо подвинуть слона.
Только сейчас я заметил в углу вестибюля стайку мужчин Кунсткамеры, уже отловленных начальницей и робко ожидающих дальнейших ее распоряжений.
- Нужно отодвинуть Молли, - приказала хозяйка Кунсткамеры, похлопав слона, вернее чучело слонихи, сохранившей свое имя и после смерти, по серому боку. - Вон туда, в тот угол.
Все опоздавшее мужское население Кунсткамеры, облепив чучело, словно муравьи майского жука, и упершись в различные части слонихи, покатили ее по красивому, еще дореволюционному кафельному полу в указанное место.
- Спасибо, все свободны, - произнесла начальница и запоздавшие научные сотрудники, загладив таким образом свою вину, стали расползаться по своим отделам.
Увитый белым шарфом Теплов подошел к двери своего отдела и обомлел. Над входом в отдел малакологии вместо мирной марины "Моллюски на дне моря" висело батальное полотно "Лось, загнанный волками".
- Черная метка, - пробормотал Теплов, бледнея и всматриваясь в затравленного зверя. - Пришел и мой черед.
Он обернулся и взглянул на все еще стоящую у Молли директрису. Она смотрела на малаколога и на ее тонких губах змеилась коварная улыбка.
Жизнь в Кунсткамере у рядовых научных сотрудников была непростая. Для того, чтобы всегда быть в форме, Генриетта Леопольдовна периодически находила себе очередную жертву из своих подчиненных, которую нещадно терроризировала. Начиналось все с мелких замечаний и придирок, потом следовали крупные выволочки на общекунсткамерских собраниях. Иногда несчастный работник не выдержав травли уходил по собственному желанию, иногда его со скандалом увольняли. Однако, если нервы у жертвы оказывались крепкими, то она, пережив критический период в жизни Генриетты Леопольдовны, оставалась на месте, ожидая когда у хозяйки Кунсткамеры сменится мотивация и она выберет из числа сотрудников новую мишень.
У Мамочки за долгое время борьбы со своим народом даже выработался определенный ритуал. В частности, над дверью объявленного врага появлялась картина известного анималиста Ватагина "Лось, загнанный волками" - черная метка нашего учреждения.
Я как мог утешил Теплова, посоветовав перетерпеть полгода и подумав, что у меня, по крайне мере, есть несколько месяцев относительно спокойной жизни, так как твердо знал, что директриса на этой охоте ведет себя благородно и травит лишь одну жертву за сезон.
Я оставил расстроенного Теплова и поднялся по крутым лестницам на четвертый этаж - в свой отдел. Там пришедший вовремя и поэтому не задействованный директрисой Олег уже вовсю рассматривал своих куличков. Начальник в последний день перед отпуском непременно решил дописать статью и уйти на отдых с чистой совестью.
Я объяснил Олегу причину своего опоздания, сказав, что двигал слона. Начальник, вероятно, решил, что это моя самая фантастическая отговорка из всех, которые он от меня слышал, но не стал устраивать скандал, а угрюмо погрузился в коробку с куличками. Я придвинул коробку с желтыми трясогузками - объектом моего научного исследования, но подумав, сначала покормил свою рыбу.
В нашей комнате я поставил аквариум. Оформлен он был мною по-спартански. Основным и единственным украшением этого водоема был насыпанный на дно слой грубого гравия. Над гравием плавала одинокая небольшая рыба-шар или тетрадон, - подарок знакомого аквариумиста. Рыбка, незаметно работая почти невидимыми прозрачными плавничками, словно маленькое облачко, летала над дном, ожидая, когда же ее покормят и рассматривала нашу с Олегом комнату своими подвижными глазками-жемчужинками.
Рыбка жила одна по причине своего несносного характера. Все растения она выдернула, всех улиток съела, раскусив их домики своими крепкими зубами, а у других рыб, которых я поселил вместе с ней, так ловко обгрызла плавники, что они стали похожи на почтовые марки.
Я достал из банки мучного червяка и бросил его в аквариум. Тетрадон мгновенно подскочил к медленно тонущему насекомому, схватил его и стал жевать. При этом из-под воды послышался такой хруст, что казалось будто здоровенный кролик грызет сухие макароны.
Я дождался пока тетрадон пообедает, а потом запустил руку в аквариум и не без труда поймал рыбку. Попав в плен животное сначала заскрипело челюстями, а потом с хорошо слышимыми звуками "куть-куть" принялось глотать воздух до тех пор, пока не стало по размерам, форме и упругости походить на теннисный мячик. Рыба при этом вяло шевелила плавниками и внимательно рассматривала меня.
Я погладил упругий животик тетрадона и положил его обратно в аквариум. Рыбка поплавала несколько секунд, как поплавок на поверхности, затем выпустила воздух и ушла в глубину. Я бросил ей еще одного мучного червя и открыл, наконец, коробку с трясогузками. Когда я взял в руки первую тушку, из аквариума послышался такой громкий звук ломающегося хвороста, что Олег вздрогнул.
Мы, не проронив не слова, проработали около часа. Потом у нас стали слезиться глаза и запершило в горле. А вскоре запахло дымом. Я по лестнице спустился на этаж ниже в канцелярию и там узнал, что горит распределительный электрический щит в подвале. Весь дым затягивался, как в печную трубу, на лестничную клетку, а собирался он на самом верху - в отделе орнитологии. Мой начальник принял решение отсидеться на своем рабочем месте. Упорный Олег затворился в комнате, и, несмотря на плотный едкий дым, склонился над статьей.
А я открыл дверь и, шагнув, на балкон стал смотреть с высоты вниз, на пожар. Окно подвала было открыто, и оттуда густой струей бил серый дым. Около подвала, крича суетилась Генриетта Леопольдовна и молча стояла та часть мужской популяции Кунсткамеры, которую ей удалось отловить. Перед сформированной таким образом пожарной командой виднелось и ведро с водой. Директриса пыталась заставить младших, старших и ведущих научных сотрудников, а также простых лаборантов и препараторов залить горящие на распределительном щите провода. И хотя головы ученых были заняты в основном пауками, моллюсками, мышами и мокрицами, тем не менее, когда дело касалось своей собственной жизни, они начинали соображать, к чему может привести тушение водой проводов под напряжением 380 вольт. Поэтому камикадзе среди ученой братии не оказалось. Раздосадованная этим директриса уже стала было зачитывать устный приказ на увольнения ослушников, но в это время подъехала красная машина. Оттуда вылезли пожарные, запакованные в черные резиновые робы, с серебристыми ранцами сжатого воздуха за спинами и кислородными масками. Они разогнали смертников, оттеснили директрису, вытащили из машины гофрированный рукав и углекислотой уняли разбушевавшийся распределительный щит.
Машина уехала. В безопасную Кунсткамеру поплелась под предводительством директрисы команда научных сотрудников. Самые наблюдательные, подняв головы, увидели меня, стоящего на балконе, словно генсек на мавзолее во время демонстрации. Из толпы раздались приветственные крики. Я сдержанно поднял руку, как и должно генсеку, приветствующему демонстрантов, а потом, повернувшись, шагнул в родной отделе. Там дым еще не рассеялся, но трудолюбивый Олег, отчаянно кашляя и чихая, работал над статьей. В это время зазвонил телефон. Олег поднял трубку, а потом кивнул и передал ее мне.
Звонил Василий Вениаминович. Мне было предложено спуститься вниз.