- Мсье, выслушайте меня! - сказал он. - Вы храбрый человек и человек чести. Я знаю, вы свято сохраните в своем сердце то, что я намерен сообщить вам, и никогда не обмолвитесь ни одним словом, - даже моей Жанне. Я не осуждаю вас за то, что вы любите ее. Non! Вы не виноваты в этом. Вы отчаянно боролись с самим собою, за что я и уважаю вас. Откуда я все это знаю? Mon dieu, она сама мне сказала. Сердце женщины чутко, у нее же и тонкий слух, мсье. Когда вы были больны, то все время твердили в бреду о своей любви, а после того как она вернула вас к жизни, ее глаза неоднократно видели ту правду, которую вам так хотелось скрыть. Скажу больше, мсье: однажды она почувствовала, как вы коснулись губами ее волос. Она знает все и обо всем рассказала мне, открыто и невинно, хотя ей и волнует сердце сознание того, что она любима. Мсье, если бы вы видели, как горели ее глаза, как пылали ее щеки, когда она поверяла мне все эти тайны! Но я не ревнив. Non! И говорю вам все только потому, что считаю вас мужественным человеком и человеком чести. Она умерла бы от стыда, если бы узнала, что я обманул ее доверие. И все же я счел необходимым об этом сказать вам, потому что Жанна не должна быть замешана в нашей игре. Вы меня понимаете, мсье? Мы с вами двое сильных мужчин, которые ведут друг с другом борьбу. Я, Пьер Булэн, неспособен к постыдной ревности, если сердце женщины чисто и невинно, а мужчина честно борется со своей любовью, как это делаете вы. А вы, мсье, вы также неспособны ранить своей грубой мужской рукой это нежное, похожее на цветок сердечко, которое в эту минуту бьется от страха за вас сильнее, чем это позволяет ему долг. Не правда ли, мсье? Да, мы будем с вами держать пари. Но если вы и уложите Бэтиза - чего не будет, боритесь вы хоть сто лет! - я все-таки не скажу вам, почему моя Жанна стреляла в вас за скалой. Non, никогда! Зато клянусь, что скажу вам о другом. Если вы выиграете, я скажу вам все, что знаю о Роджере Одемаре, а я знаю достаточно, мсье. Согласны?
Медленно протянул Дэвид свою руку. Сен-Пьер схватил ее. Пальцы обоих мужчин сжались, словно стальные тиски.
- Завтра вы будете биться, - сказал Сен-Пьер. - И вы будете так страшно избиты, что у вас, быть может, на всю жизнь останутся следы. Мне жаль вас. Такого человека, как вы, мне хотелось бы иметь братом, а не врагом. И она никогда не простит мне. Она всегда будет помнить об этом. В ней никогда не умрет мысль о том, что я бесчеловечно допустил вашу схватку с Бэтизом. Но так будет лучше для всех. А мои люди? О, diable, это будет для них великим спортивным днем, мсье!
Он опустил свою руку и повернулся к двери, которая через минуту за ним уже захлопнулась. Дэвид остался один. Он все время молчал. Он не произнес ни единого слова, слушая страшную истину, которую спокойно и без малейшего волнения открыл ему Сен-Пьер. В глубине своей души он был уничтожен, но его словно высеченное из камня лицо скрывало его стыд. И вдруг за стеной раздался звук, который словно обжег его. Это, был хохот, могучий оглушительный хохот Сен-Пьера! И хохотал он не так, как хохочет человек, у которого исходит сердце кровью. Нет, это был вольный, беззаботный хохот, напоенный радостью этого солнечного дня.
И, прислушиваясь к нему, Дэвид почувствовал нечто большее, чем удивление перед этим человеком. И бессознательно его губы повторили слова Сен-Пьера: "Завтра вы будете биться!"
Глава XVI
Долго простоял Дэвид у окна каюты, смотря, как возвращается обратно на плоты лодка с Сен-Пьером Булэном и калекой Андрэ. Она двигалась медленно, как будто бы Сен-Пьер нарочно мешкал, чтобы дать себе время поразмыслить обо всем, что произошло. Стиснув руки, с окаменевшим лицом, Карриган глядел на пылающий закат. Теперь, когда прошло нервное напряжение тяжелых минут, он не старался больше удерживать в себе то хладнокровие и решительность, с какими он встретил главу Булэнов. В глубине души он чувствовал себя раздавленным и униженным. В его теле ныл каждый нерв.
Карриган мог видеть из своей каюты, как Сен-Пьер сидел неподвижно, слегка сгорбив свои могучие плечи, с опущенной головой, а калека лениво работал кормовым веслом, не сводя глаз со своего хозяина. Теперь в Карригане проснулось негодование на себя. В своем эгоизме он восхищался той борьбой, которую он вел со своим любовным влечением к жене Сен-Пьера. Но что значила эта борьба в сравнении с той трагедией, с которой встретился теперь Сен-Пьер!
Он отвернулся от окна и снова оглядел каюту - комнату Сен-Пьера и его жены, - и лицо у него загорелось от стыда за самого себя. Словно живая, встала перед ним другая картина. Он поставил себя на место Сен-Пьера. Он - муж Мари-Анны и обожает ее так, как должен обожать ее Сен-Пьер; и вот он находит в своем доме постороннего, который спал на его постели, а его жена не отходила от незнакомца дни и ночи, спасая ему жизнь; затем этот незнакомец влюбляется в принадлежащую ему женщину, говорит ей о своей любви, целует ее, держит в своих объятиях, а его присутствие заставляет ее глаза и щеки загораться тем жарким огнем, который раньше, до прихода незнакомца, вспыхивал только для него. И он обязан выслушивать, подобно Сен-Пьеру, как она умоляет его не причинять этому человеку никакого вреда, как своим нежным голоском она рассказывает ему обо всем, что произошло между ними, и видеть в ее глазах…
Он чуть не закричал и принялся отгонять от себя эти мысли и стоявшую перед ним картину. Только представить себе все это казалось невероятным и чудовищным. И все же от этой правды некуда деваться. Так что же стал бы он делать на месте Сен-Пьера?
Он снова подошел к окну. Да, Сен-Пьер был выше его. Ведь этот человек подошел к нему просто и спокойно, дружески протянул ему руку, великодушный, улыбающийся, замкнувший в себе свое горе, тогда как он, Дэвид Карриган, не удержался бы от мысли об убийстве.
Его глаза перешли с лодки на громадные плоты, а с плотов в заречную даль, где на огромном расстоянии леса сливались в золотисто-зеленый туман. Он знал, что и по другую сторону, на север, на восток, на запад и на юг, тянутся такие же необозримые, пустынные пространства, такие же зеленые и золотые леса и равнины, множество равнин, рек и озер, миллионы заповедных тайников, где можно без помехи любить и страдать, и подумал о том, как легко было бы исчезнуть в этом мире! Это был почти его долг перед Сен-Пьером. Но голос Бэтиза, затянувшего какую-то дикую нестройную песню, вернул его к тяжелой действительности. В конечном итоге здесь было замешано правосудие и этот проклятый закон!
Немного времени спустя он заметил, что лодка начала двигаться быстрее, и Андрэ усерднее, крепче заработал веслом. Сен-Пьер не сидел уже сгорбившись на носу. Он поднял голову и замахал рукой по направлению к плоту. Какая-то фигура вышла из каюты, стоявшей на чудовищной массе плавучего леса. Дэвид смутно разглядел женское платье и что-то белое, развевавшееся над головой в ответ Сен-Пьеру. Это была Мари-Анна, и Дэвид быстро отошел от окна.
Он задумался над тем, что должно было произойти между Сен-Пьером и его женой. Судно плыло теперь рядом с плотом, оба двигались с одинаковой скоростью, и он дважды не мог удержаться от того, чтобы не навести на плот бинокль. Но Сен-Пьер и Мари-Анна не выходили из своей каюты, и до самого захода солнца он не увидел никого из них. Но и тогда Сен-Пьер вышел один.
Даже на таком расстоянии он расслышал разнесшийся над Широкой рекой оглушительный голос главы Булэнов. Жизнь так и забурлила тогда на погруженных в дремоту плотах. Дэвид понял команду Сен-Пьера. Огромные плоты с их шумным населением готовились к ночной стоянке. Он взглянул на часы. Был восьмой час. Загляделся на красное зарево догоравшего на западе солнца и на разложенные костры, пылавшие среди все сгущавшегося сумрака желтым пламенем. Бэтиз со своей командой готовили на судне пищу. В восемь часов и ему принес ужин какой-то гребец, которого он не видел раньше. Карриган поел, почти не чувствуя вкуса, и через полчаса гребец вернулся за посудой.
Дэвид снова подошел к окну и задумался над тем, что делала сейчас Мари-Анна. Вчера они в это время были вместе.
Он был уверен, что уже никогда больше не увидит ее такой, какой видел вчера, и какая-то горечь поднималась в нем при этой мысли. Если бы Сен-Пьер видел ее глаза и лицо, когда он сказал ей, что никогда не видел ничего прекраснее ее волос при лунном свете, то он задушил бы его голыми руками при этой встрече в каюте. Нет, она не сказала Сен-Пьеру всего, что могла сказать.
Серые тучи заволокли безоблачное небо, а звезды скрылись; когда Дэвид отошел от окна, в каюте не было видно ни зги. Он не стал зажигать лампы, а направился к постели Сен-Пьера и опустился на нее среди безмолвия и темноты.
Сквозь открытые окна до него доносились голоса реки и леса. Человеческие же голоса на берегу замолкли, слышался только легкий рокот волн, лизавших стенки судна, да из лесной чащи доносились до нею никогда не умолкающий шепот сосен и кедров и заглушенные голоса тех созданий, которые начинают жить только с заходом солнца.
Он долго сидел в темноте. И вдруг до его слуха дошли какие-то звуки, непохожие на другие, - тихий говор, удары весла, - и под самыми его окнами проплыла к берегу лодка. Сначала он обратил на это мало внимания, но немного спустя лодка повернула и гребцы ее высадились на судно. Но и это не заинтересовало бы его, если бы он не услышал голоса, удивительно похожего на женский.
Он выпрямил свои сгорбленные плечи и посмотрел сквозь темноту на дверь. Еще мгновение, и сомнений больше не осталось. Случилось невозможное. Там, за дверью, стояла Мари-Анна, тихо разговаривая с Бэтизом.
Раздался тяжелый стук в дверь, которая затем отворилась. В ней среди потемок ночи выделилась какая-то черная тень.
- Мсье! - позвал голос Бэтиза.
- Я здесь, - сказал Дэвид.
- Вы еще не в кровати, мсье?
- Нет.
Тень словно испарилась, и на ее месте показалась другая. У Дэвида забилось сердце, когда он разглядел знакомый стройный силуэт. С минуту длилось молчание.
- Вы не зажжете лампы, мсье Дэвид? - донесся до него нежный голос. - Я хочу войти, но боюсь этой ужасной темноты.
Он поднялся, ища в своем кармане спички.
Глава XVII
Зажегши первую из больших бронзовых ламп, висевших по стенам каюты, Карриган не обернулся к Мари-Анне. Он подошел ко второй лампе, еще раз чиркнул спичкой, и свет залил всю каюту.
Когда он взглянул на нее, она все еще стояла за дверью каюты, рисуясь в сумраке тонким силуэтом, и напряженно следила за ним с несколько побледневшим, как ему показалось, лицом. Тогда он улыбнулся и кивнул ей головой. Он не заметил в ней большой перемены - разве только немного ярче блестели ее глаза. Они пристально глядели на него, эти большие прекрасные глаза, в которых не было ни тени стыда или раскаяния, никакого следа затаенного горя. Дэвид молча смотрел на нее; его язык прилип к гортани.
- Почему вы сидите в темноте? - спросила она, входя в комнату и закрывая за собой дверь. - Разве вы не ждали, что я вернусь извиниться перед вами за то, что так внезапно бросила вас сегодня утром? Это было невежливо с моей стороны, и потом мне стало стыдно. Но я была так взволнована, мсье Дэвид. Я…
- Ну разумеется! - поспешил он прервать ее. - Я понимаю вас. Сен-Пьер - счастливец. Поздравляю как вас, так и его. Он великолепен, на него можно во всем положиться.
- Он бранил меня за то, что я так убежала от вас, мсье Дэвид. По его мнению, я должна была проявить больше любезности и внимания к тому, кто является нашим гостем. Поэтому я и вернулась, как послушное дитя, чтобы извиниться перед вами.
- В этом не было необходимости.
- Но вы сидели здесь в полном одиночестве и в темноте…
Он кивнул головой.
- Да.
- И кроме того, - прибавила она с поразившим его простым спокойствием, - вы знаете, что я сплю также здесь на судне. И Сен-Пьер взял с меня обещание, чтобы я пожелала вам доброй ночи.
- Но это насилие! - весь вспыхнув, воскликнул Дэвид. - Зачем вы уступили мне свою каюту? Почему вы не разрешите мне спать в той маленькой комнатке или на плотах, а вы и Сен-Пьер…
- Сен-Пьер не хочет уходить с плотов, - ответила Мари-Анна, отвернувшись от него к столу, на котором лежали книги с журналами и стояла ее рабочая корзинка. - А я люблю свою маленькую комнату…
- Но Сен-Пьер…
Он остановился, заметив, как густо покраснела жена Сен-Пьера, делая вид, что ищет что-то в корзинке. Он ясно почувствовал, что продолжать дальше было бы ошибкой. Ему стало неловко, так как он был уверен, что угадал истину. Разве не странно, что Мари-Анна возвращается на судно просто так в первую же ночь по приезде Сен-Пьера. "Что-нибудь да произошло в маленькой каюте на плоту", - думал он. Может быть, они поссорились или, по крайней мере, Сен-Пьер подшучивал над своей женой. И его симпатии были на стороне Сен-Пьера.
Неожиданно он подметил у Мари-Анны легкое дрожание уголков рта и нарочно встал у стола так, чтобы смотреть ей прямо в лицо. Но если на плоту и произошли какие-нибудь неприятности, то по жене Сен-Пьера этого заметить было невозможно. Правда, ее щеки так и пылали, но, по-видимому, не от смущения, ибо смущенный человек вряд ли мог быть веселым, когда же она взглянула на него, то ее глаза гак и смеялись, а губы дрожали от усилия сдержать этот смех.
Потом, отыскав начатое кружево с воткнутыми в него спицами, она села, и он опять залюбовался ее опущенными ресницами и блеском ее дивных волос.
- Меня привез Сен-Пьер, - спокойно заявила она как о чем-то само собой разумеющемся. - Он на берегу рассуждает о каких-то важных делах с Бэтизом. Я уверена, что и он зайдет сюда, чтобы пожелать вам доброй ночи. Он просил меня подождать его здесь.
Она подняла на него глаза, такие ясные и безмятежные, до такой степени далекие от всякого смущения, что он готов был поручиться жизнью, что она не подозревает о тех признаниях, которые сделал ему Сен-Пьер.
- Вы ничего не имеете против? Или, быть может, вам хотелось бы потушить огонь и лечь спать?
Он покачал головою.
- Нет, я рад вам! Я был чертовски одинок. И я подумал…
Он снова чуть не промахнулся. Ее близость волновала его еще сильнее, несмотря на приезд Сен-Пьера. Взгляд ее ясных и пристальных, но все же нежных, как бархат, глаз заставлял путаться его мысли и заплетаться язык.
- И что же вы думали, мсье Дэвид?
- Что вы не захотите меня больше видеть после моего разговора с Сен-Пьером. Он передал вам его?
- Он сказал мне, что вы держались хорошо, мсье Дэвид, и что вы понравились ему.
- А сказал он вам, что моя схватка с Бэтизом решена окончательно?
- Да.
Это одно слово было произнесено без всякого признака волнения и интереса, что совсем не совпадало с тем, что говорил ему Сен-Пьер. Глядя на нее сейчас, он с трудом мог поверить, что она умоляла своего мужа не допускать этой схватки и сильно волновалась.
- Я боялся, что вы будете возражать, - не удержался он. - Возможна что с моей стороны не очень любезно затевать такие вещи в присутствии женщины…
- Или женщин. - Она быстро взглянула на него и он заметил, как она прикусила свои хорошенькие губки, вновь склоняясь над своим вязанием. - Но, я не возражаю. Раз Сен-Пьер говорит, что это хорошо, значит, это хорошо.
Вся мягкость исчезла при этих словах с ее губ. Но только на мгновение. Когда же она поставила на стол свою корзинку и поднялась с места, то снова ему улыбнулась. Было что-то отчаянно смелое в ее глазах, что-то напомнившее ему то победное воодушевление, какое было на ее лице в ту ночь, когда они мчались через пороги.
- Завтра будет тяжелый день, мсье Дэвид! - сказала она тихо. - Бэтиз изобьет вас. Давайте же займемся сегодня чем-нибудь более приятным.
Никогда еще он не видел ее более сияющей, когда она подходила к пианино. Что все это значило, черт побери? Неужели Сен-Пьер просто дурачил его? Казалось, ее прямо радовала мысль, что Бэтиз наверняка победит его. Он стоял не трогаясь с места и ничего ей не отвечал. Она уже играла для него и раньше, как раз перед той волнующей прогулкой по лесу, которая кончилась тем, что он перенес ее на руках через ручей. Теперь из-под ее пальцев полились те же самые нежные звуки. Она тихонько что-то напевала про себя, и Дэвиду казалось, что она умышленно вызывает в нем воспоминания о том, что случилось до приезда Сен-Пьера. Он не зажег лампы над пианино, а ее темные глаза, улыбаясь, блестели ему в полумраке. Наконец она запела.
У нее был низкий и свободный голос, необработанный и слегка приглушенный, словно от страха за свою слабость, но такой восхитительно-нежный, что для Дэвида это явилось новым и еще более чудесным открытием. Много раз он слышал песню канадских гребцов, но никогда еще не производила она на него такого впечатления.
Гребите, братья, река быстра,
Впереди пороги, и ночь близка…
Когда она кончила, Дэвид не произнес ни слова, заглядевшись на ее головку. От тщетно пытался оторвать от нее свои глаза, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к ней в безумном порыве. Но вот из-под ее пальцев полились другие звуки, и опять - случайно или намеренно? - эта новая песня больно задела его, напомнив ему о слабости его плоти, о преступности его желания - схватить ее в свои объятия. Она не подняла своих глаз и не взглянула на него, когда запела "Ave Maria". Казалось, она совсем позабыла о нем. Медлительные нежные звуки, трепещущие восторгом и любовью, вырывались из самой глубины души.
Они не слышали, как позади них открылась дверь. Это вошел Сен-Пьер и остановился, глядя на них с насмешливым любопытством в блестящих глазах, как будто еще хранивших отблеск огромных береговых костров. Его голос заставил вздрогнуть Карригана.
- Peste, ну и мрачная вы парочка! - загремел он. - Почему нет света в углу и зачем это похоронное пение, словно вы отгоняете дьявола, которого и в помине нет?
Дэвид чувствовал себя виноватым, но Сен-Пьер вовсе не хотел уколоть его и смеялся, глядя на них, словно то, что он видел, было милой и забавной шуткой.
- Поздний час и уютный уголок! Следовало бы петь любовные романсы или что-нибудь веселенькое, - воскликнул он, закрывая за собой дверь и подходя к ним. - Почему не "En roulant ma boule", моя милая Жанна? Ты знаешь, что это моя любимая.
Он внезапно остановился и, потрясая каюту своим громовым голосом, затянул удалую песенку:
Свежий вольный ветер дует,
En roulant ma boule!
Быстро я домчусь до милой,
Rouli, roulant, ma boule roulant!
Жена Сен-Пьера, поднявшись с места, вышла из полумрака на свет, и Дэвид с удивлением увидел, что она отвечает мужу смехом, зажимая двумя пальцами свои уши, чтобы не слышать его оглушительного голоса. Она нисколько не была смущена его неожиданным появлением, а скорее даже разделяла его веселье, хотя Дэвиду и показалось, что он уловил в ее лице какую-то принужденность. Он решил, что она хочет скрыть свое страдание под маской внешнего спокойствия.
Сен-Пьер подошел и, небрежно потрепав ее по плечу своей огромной ручищей, обратился к Дэвиду.
- Разве у нее не самый очаровательный голосок во всем мире, мсье? Таким голосом можно прямо погубить человека. Прав ли я, мсье Карриган? Приходилось вам слышать что-нибудь подобное?
- Чудесный голос, - согласился Дэвид.
- Отлично! Я счастлив, что вы соглашаетесь со мной. А теперь, cherie, спокойной ночи! Я должен возвращаться на плоты.
Тень досады пробежала по лицу Мари-Анны.
- Ты так торопишься?
- Тысяча чертей! Ты угадала, милый голосок! Я спешу к своим заботам, а ты…