- Скажу. - Теперь мне показалось, что Калязин оправдывается. - Тот, кого тут расстреляли, предыдущий начальник, мужик был настоящий. Крепкий, бывший танкист. Под Прохоровкой в сорок третьем горел в танке, вытащил весь экипаж. Кто-то там и помер, на поле, кто-то потом, а его словно кто охранял… Для этого вот случая, выходит… Ненавижу, суки! - вырвалось у Калязина, он грохнул кулаком по столу, но так же быстро успокоился, снова налил, свое выпил сразу, приложил к носу рукав форменного кителя. - Думал, поруковожу милицией временно. Теперь вижу - надолго. Или сколько протяну. - Он криво усмехнулся. - Поэтому я тебя сюда, можно сказать, выписал. Опыт работы есть, надежные люди мне здесь нужны, а из местных особенно желающих идти в милицию нет, запугали. На кого мне опираться? На "штырьков"?
- А это еще кто? Какие "штырьки"?
- Помощники милиции. Отряды самообороны, если хочешь. На самом деле они себя называют "ястребками" - истребительные отряды или что-то такое. Только, - он снова криво усмехнулся, - это еще вопрос, кто кого тут истребляет. Пацаны там по пятнадцать-семнадцать лет. С ними МГБ легче работать, потому что они и нищету родителей при Польше немного помнят, и, что важнее, при немцах боялись. Недовоевали, рвутся в бой. А если ты "штырек" - оружие выдают. Опять же, глаза и уши МГБ по селам. Но надежды на них мало, ходят стайками. Я даже слышал, кое-где своих односельчан понемногу трясут.
- Это как?
- А вот так! Вот хоть на прошлой неделе приводят ко мне одного… лопоухого, рябого, волосы торчат в разные стороны. Зашел среди ночи в дом на краю хутора, водкой от него разит, винтовку на хозяина наставляет: давай, говорит, выноси сало, картошки мешок, а то просигнализирую уполномоченному, что Червоного кормишь.
- Кого?
- Есть тут один… Позже про него. Ну а в общих чертах ты вроде все понял. Или не все?
- Так точно, все, товарищ полковник! - ответил я по привычке.
- Ладно, подробнее положение поймешь на месте, сориентируешься. И вот наше с тобой, а по большому счету - твое первое задание.
Снова высунув ящик стола, Калязин достал оттуда бумажный прямоугольник, положил передо мной. Потом закурил "Казбек", провожая задумчивым взглядом после каждой затяжки клубы сизого дыма, которые поднимались к потолку под лампочку без абажура и обволакивали ее. Я же пододвинул к себе бумажку и понял - это листовка.
Ее напечатали на машинке. Видно - это печатная копия, даже остались следы типографской краски. С левой стороны было "СВОБОДУ НАРОДАМ!", по центру "СВОБОДУ ЧЕЛОВЕКУ!", в правом углу листа - "СМЕРТЬ ТИРАНИИ!". Немного ниже, по центру, большими буквами разместилось обращение: "ПЕРЕДАВАЙТЕ ИЗ РУК В РУКИ!" И уже потом - короткая статья:
УКРАИНЦЫ!
На протяжении 1943, 1944, 1946 и теперь, до осени 1947 года, выдержала УПА один на один в той неравной титанической борьбе против всех огромных сил совецкой армии, совецкой пропаганды и совецкого полицейско-государственного аппарата. И сегодня, когда большевицкая пропаганда снова готовит почву для празднования так называемого освобождения украинских земель, она рассчитывает на короткую историческую память. Потому что мы помним совместные визиты Молотова и Риббентропа к Сталину и Гитлеру, совместные совещания, совместные разбойничьи планы захватчиков, совместные приемы и обеды. А также общие фотографии тех разбойников в газетах, где они, улыбаясь и обнявшись под руки, чуть не целовались.
Еще больше помним, как у нашего бедного колхозника вырывали последнее зерно большевицкие комиссары в помощь Гитлеру. Как они отдавали Гитлеру всю нашу нефть и наш бензин, чтобы он мог лучше воевать и порабощать Европу. Того ихнего союза, той коалиции разбойников мы еще долго не забудем. Так что зря они пробуют всех прочих обвинять в сотрудничестве с немцами. Это же собственно они, Советы, - первые коллаборационисты и союзники Гитлера, первые разжигатели этой страшной войны.
Мы призываем Украинцев - не верьте большевицкой пропаганде! Не верьте, что союзники Гитлера могут освобождать народы. Они могут их только порабощать, как делают это с нами, Украинцами. Также не верьте тем, кто говорит, что УПА ненавидит всех, кто пришел к нам из России. Мы трактуем тех москалей, которые признают основы нашего национального права, как наших соседей и братьев. Но тех москалей, которые есть шовинисты и империалисты, трактуем как своих наибольших врагов, которые отобрали нашу свободу и хотят превратить нас в рабов.
Дальше стояло: "ФАКТЫ ТЕРРОРА НА ЗЕМЛЯХ УКРАИНЫ", но на этом печатный листок обрывался. Увидев, что страница пронумерована, перевернул, посмотрел с другой стороны - чисто. Вопросительно посмотрел на Калязина.
- Что?
- Это первая… А еще есть? Вторая, третья…
- А ты, я вижу, зачитался? - Калязин, подавшись вперед, выдернул листок у меня из рук, положил назад в папку. - Вообще-то, Михаил, их, этих страниц, тут двенадцать.
- И все в таком же духе? - Я замер, подбирая слова. - Я ведь уже не пацаном был девять лет назад…
- Ты о чем?
- Ну… фотографии в газетах… Товарищ Сталин и этот…
- А вот этого, Середа, я не слышал! И слушать не хочу, понял меня? Пропаганда, брат, она все искажает. Мы с тобой, - на слове "мы" Калязин сделал ударение, - не верим. Потому что знаем, где правда и что власть наша нас не обманывает. А тут люди не знают этого. И еще, Михаил, разберись, кто ты тут, а кто - я.
- То есть?
- Украинец ты для здешних бандеровцев. Брат! - Он развел руками. - А я - москаль-оккупант. Агитация… - Калязин на секунду замолчал, потом продолжил, понизив голос: - Говорил я тут с начальником политотдела областного МГБ. Он авторитетно доказал: вся эта пропаганда разрабатывается в Мюнхене, потому что у американцев вроде что-то там с ОУН… Кто у нас американцы?
- Империалисты. - Я почувствовал себя на политинформации.
- Молоток! Мы с тобой, выходит, для империалистов теперь - общий враг. Но об этом пусть себе в кабинетах и управах думают, на то они и государственная безопасность. Наше задание как представителей органа охраны правопорядка - выяснить, кто эти бумажки в округе распространяет. Потому что откуда они приходят, уже известно наверняка. Не иначе Червоный, без него тут такое не обходится.
Услышав это имя во второй раз, я спросил уже настойчивее:
- Кто он такой, этот Червоный? Это прозвище, или, по-нашему, кликуха, или настоящая фамилия, по паспорту?
Прежде чем ответить, Калязин разлил по стаканом водку, опустошив наконец флягу.
- Паспорта его, лейтенант, я не видел, - начал он, теперь тщательнее подбирая слова. - Но одно знаю точно: он не прячется за прозвищем, или, как тут говорят, нет у него псевдо. Зовут его Данила, фамилия - Червоный. По данным как польской дефензивы,так и НКВД-МГБ, раньше у него было даже несколько псевдо. Когда поляки его поймали в тридцать седьмом, называл себя Туром. До сорок четвертого проходил как Чайка и Дюжий. Теперь, как свидетельствует собранная МГБ оперативная информация, он взял себе псевдо Остап. Но мы и дальше будем его называть Червоным. Очень хорошо его фамилия ложится в оперативную разработку, я так себе думаю. Ты как, не против?
- Да чего ж, - пожал я плечами. - Так точно в его псевдах не запутаешься. Червоный - так Червоный.
Рука Калязина снова нырнула в ящик стола и показалась оттуда с тоненькой картонной папкой. Начальник освободил от остатков нашего ужина место на застеленном газетой столе и положил папку так, чтобы мне было удобно смотреть.
- Тут есть кое-что на Червоного, добытое нашими еще из архивов дефензивы. Захочешь - потом почитаешь, а я в двух словах тебе расскажу, с кем придется иметь дело.
Раскрыв папку, я сразу увидел серый конверт, приклеенный к какому-то протоколу, написанному по-польски. Прочитать написанное я не мог, но конверт открыл и достал оттуда фотокарточку, сделанную на плотной бумаге. В правом нижнем углу стояла дата: ноябрь 1937 года.
3
Со снимка на меня смотрел парень в пиджаке, надетом на светлую рубашку так, чтобы ее воротник лежал немного поверх пиджачного, - по моде десятилетней давности.
Даже по фотографии заметно, что он старательно брился и вообще следил за собой. Он не улыбался, тонкие губы плотно сжаты. В целом в нем угадывалось что-то неудержимое, бешеное, что-то такое мужественное - несмотря на сравнительно молодой возраст. Фото сделали по грудь, но даже так в осанке угадывалась сила, и не только физическая: он был худощавым, но несмотря на это - заметно крепким, сбитым; слегка прищуренные глаза, глядящие прямо на меня, подсказывали - в этот момент человек находится в состоянии сжатой пружины. И если она разожмется, лучше тому, на кого у этого человека зуб, рядом не стоять.
На фронте я встречал немало таких людей. Как правило, они служили во фронтовой разведке, ходили через линию фронта и делали вид или и в самом деле не боялись ни черта, ни грома, ни пули. Если такой тебе друг, то, как говорилось в войсках, с ним можно идти в разведку. Когда же он воюет против тебя… О последствиях не хотелось думать…
- Хочешь - почитаешь потом сам, - сказал Калязин. - Краткую справку могу дать. Родился здесь, на Волыни, причем знаешь когда? В ноябре семнадцатого года, в октябре по старому стилю. Буквально через день-два после того, как в Ленинграде… то есть в Петрограде тогда еще, большевики скинули буржуев и провозгласили нашу власть. В ОУН влился в возрасте восемнадцати лет. Сразу стал боевиком, устраивал теракты против польской власти на протяжении тридцать шестого - тридцать седьмого годов. Был объявлен в розыск как особо опасный террорист-националист. В тридцать седьмом, как видишь, его взяли, посадили в "Бригидки". Это тюрьма такая во Львове. Отсидел там с полгода, потом сбежал во время следственного эксперимента.
- Сбежал? - даже понимая, что полковник рассказывает мне про врага, я не удержался: побег из тюрьмы или плена всегда вызывал у меня уважение.
- Так точно, - кивнул Калязин. - До осени тридцать девятого был на нелегальном положении. По разным данным, скрывался в Чехии, Германии, даже некоторое время отсиживался у дальних родственников под Винницей.
- На советской территории?
- И я об этом. Но, говорю же тебе, сам я его не допрашивал, а информации о том периоде - нуль, разве что вот бумажки с донесениями агентуры. - Он кивнул на папку. - Потом, когда сюда пришли наши, Червоным заинтересовался НКВД.
- Снова терроризм?
- Подпольная подрывная деятельность. Антисоветская агитация и пропаганда. И чего им надо - польской кабале конец, Украину ихнюю, - тут полковник осекся, искоса глянул на меня, быстро поправился, - вашу Украину объединили, живите себе счастливо… Есть подозрения, что такие, как Данила Червоный, готовили грунт для вторжения немцев. Вон как фашистов тут встречали, хлебом-солью, говорил же…
Здесь я снова не выдержал - кашлянул:
- Я справки наводил, товарищ полковник. У нас, на Черниговщине, некоторые села тоже выносили немецким солдатам хлеб и соль на рушниках.
- Это, Михаил, означает одно: врагов советской власти всюду хватает! - отрезал Калягин. - Не делай общих выводов. У вас там, в твоем Чернигове, разве бандеровцы? Просто люди, и всё. У кого-то власть родню раскулачила, у кого-то - родственник врагом народа оказался; товарищ Сталин даже статью писал про перегибы на местах. Там отдельные случаи, товарищ лейтенант. Тут - общие настроения. Ладно, - он снова закурил, - закончим с Червоным. Так вот, осенью сорок первого его видели во Львове, там националисты пытались провозгласить свое государство, только Гитлер не дал. Потом, с сорок второго, Данила Червоный снова берется за оружие и с того времени из рук его не выпускает. Сведения о том периоде его деятельности получили только теперь, когда в НКВД раскололи его бывших сообщников - они еще называют себя побратимами. - Калязин откинулся на спинку стула и глубоко затянулся. - Националисты оказывали сопротивление немцам, с которыми вроде бы поссорились. Это было бы неплохо, но они точно так же вступали в вооруженные конфликты с нашими партизанскими группами, что действовали здесь в лесах и подчинялись тем же чекистам.
- Воевали на два фронта? - уточнил я.
- Можно и так сказать. А еще про поляков не забывай, с ними бандеровцы тоже в контрах. Так что фактически воевали они на три фронта. Если б я еще знал, какого черта они вот так воевали, фактически против всех… Ну а с осени сорок второго Червоный уже официально стал командиром так называемого отдела особого назначения УПА - Украинской повстанческой армии. Для простоты - те же бандеровцы. - Калязин прокашлялся. - Интересно, что летом сорок третьего для ликвидации банды Червоного отрядили специальный карательный полк СС. Командир, тогда он проходил под псевдо Дюжий, потерял почти всех людей. Сам попал в плен только потому, что его контузило, и он не успел застрелиться, как у них там заведено. Немцы отправили его в концлагерь, но по дороге Червоный сбежал.
- Опять сбежал?
Это мне, честно говоря, уже нравилось. Своим чувствам у меня было простое объяснение: когда хочешь победить врага, уважай его.
- Не сидится ему, - кивнул Калязин. - Нашел своих, и с осени сорок третьего не дает никому покоя. Гляди, никакая власть их, - желтый от табака палец полковника ткнул в листовку, - не устраивает. Специфика деятельности Червоного: у него летучая группа, по-ихнему говоря - боевка; количество зависит от обстоятельств… То есть может собрать вокруг себя до полусотни бойцов, а может обойтись десятком. На данный момент, по оперативным данным, именно боевка Остапа, то есть Данилы Червоного, контролирует территорию, прилегающую к Олыке, Киверцам, Луцку. Между прочим, еще такое обстоятельство: он не местный, тут его мало кто знает в лицо и может узнать. Тем не менее он для здешнего населения - герой. Так даже лучше: знаешь, будто есть некий человек из легенды… мать его так. - Он снова помолчал. - Ну, завтра, значит, покажу тебе все это на карте, с местностью ознакомишься в процессе. Потому что наше с тобой задание на ближайшие дни - вот эти прокламации.
Я отодвинул папку с материалами на Червоного, снова взял листовку.
- Что с ними нужно делать?
- Уже ничего. - Калязин развел руками. - Основная, я бы сказал, боевая задача бандеровцев и, в частности, Червоного: вооруженное сопротивление советской власти. Но столкновения происходят преимущественно между бандитами и частями НКВД, армейскими подразделениями, местными группами самообороны. Тут мы как милиция вряд ли сможем действовать эффективно, да и не нужно, это я тебе говорю - энкаведисты всегда наготове. Наше задание - выявлять возможные контакты местного населения с бандеровцами. Они ведь, кроме того что стреляют в наших, еще и ведут мощную агитационную работу. Запугивают тех, кто хочет вступать в колхозы, терроризируют руководство сельских и поселковых советов, фактически запрещают местным ехать работать на Донбасс, а там сейчас очень нужны рабочие руки, потому что промышленность восстанавливается. Угрожают специалистам, которых переводят на работу сюда. Особенно страдают агитаторы, но это понятно. И еще учителя.
- А учителя чем им не угодили?
- У них это называется советизацией, - произнес Калязин. - Понимаешь? Я тоже не очень. Как бы это точнее… Ну, внедрение в жизнь наших, советских ценностей, политики партии, правительства - такое все. А еще атеизм. В более широком смысле - антирелигиозное воспитание. Тут их, видишь ли, учили Богу молиться, а теперь учителя говорят: не будьте, мол, рабами Божьими. Конечно, уроки русского языка им не нравятся, вообще преподавание на русском. Где ж им других взять, если учителя - наши, из России? - он снова помолчал. - И еще один момент… Не знаю, как сказать, тебе это может в работе пригодиться…
- Что именно?
- Понимаешь… Не все учителя, некоторые… Даже не некоторые - многие… Но не все скопом… Словом, сотрудничают с органами, так это назовем. Милиция, чекисты, без разницы. Но без этого, извини, никак, все-таки учителя - интеллигенция.
- При чем тут…
- При том! Мыслящие люди, опора власти. Глаза и уши, наблюдают, слушают… Выводы делают… Так, все, хватит об этом. Пока что в общих чертах все понятно?
- Так точно, товарищ полковник.
- Ну, значит, молодца. Быстро разберешься в сути… если не убьют раньше…
Тогда я не уловил, шутил мой командир или говорил серьезно. Мы встретились после долгой разлуки, немного выпили, и все воспринималось как обычный разговор между старыми друзьями, несмотря на разницу в возрасте и разное количество звездочек на погонах. Я даже представить себе не мог, как близок он был к истине и что я вскоре попаду в ситуацию, где моя жизнь будет стоить меньше, чем на фронте, когда гонишь полуторку под пулями и минами.
- Итак, - подытожил Калязин. - Небольшую партию таких вот листовок, а конкретно - двадцать восемь штук, мы изъяли при обыске у одного местного жителя. Его потрясли в МГБ, и он сознался - получил эти листовки от жителя села Журавки, это километров восемь от Олыки. По его словам, тот подошел к нему на местном базаре, передал пакет и сказал раздать всем грамотным. О том, что дядька пришел из Журавки, узнал, опять же, по его словам, случайно. Говорит, патруль на базаре как раз проверял документы, тот мужик говорил с патрульными, а задержанный слышал. Но, во-первых, документы могли быть фальшивыми. А во-вторых, к Журавскому сельсовету приписаны еще несколько окрестных сел и хуторов, потому что там организована сельскохозяйственная артель имени товарища Кагановича. И наше с тобой задание - по возможности выяснить, кто распространяет листовки среди крестьян. Ведь на самом деле след из лесу ведет, то есть от того самого Червоного.
- Выяснить? Если у них круговая порука…
- А ты не думай об этом. Задание такое: вместе с участковым обойти дом за домом, двор за двором, везде показывать листовки, задавать стандартные вопросы. Что это даст в перспективе - пока не знаю. Но нужно дать понять бандитам и их пособникам: не они все контролируют из лесов, а мы - советская власть - на местах. Кто-нибудь обязательно выдаст себя. И тут уж агентура будет держать ухо востро: наши тоже работу с населением ведут будь здоров, майор Доброхотов Лев Наумович свое дело знает.
- Это кто такой?
- Начальник управления МГБ в Волынской области. Только навряд ли ты с ним встретишься, да и не нужно тебе, Михаил… Ну, по ходу пьесы завтра сам втянешься. Со мной поедешь, нам людей как раз для таких мероприятий не хватает. А пока идем спать.