- Хватит глаза пялить куда не надо! - раздавался злой шепот Жданова, и они опять переводили бинокли на мрачные камни, пустынные берега узких заливов и свинцовых озер.
Ночью было холодно, очень холодно. Над острыми скалами высоко горели звезды, Большая Медведица стояла прямо над головой…
Однажды видели северное сияние. Еще не красочное, разноцветными бликами охватывающее полнеба, как в декабре или январе, а белесое, рассеянное, будто свет далеких автомобильных фар.
Спали на животе, где-нибудь в гроте, но все равно караульный через каждые полчаса будил товарищей, чтобы хоть немного размялись и согрели застывшее на камнях тело. А потом снова спать, спать…
Они уже выбивались из сил.
Но всему бывает конец. И пришел час, когда разведчики повернули назад. Шли уже другой дорогой, чтобы продолжать разведку, и сразу же, у поселка Тофте, наткнулись на лагерь для военнопленных.
За колючей проволокой дробили, возили в тачках щебенку люди в рваных шинелях, а то и в одних гимнастерках. На вышках виднелись головы в касках. И ни звука не доносилось оттуда, кроме ударов по камням. Будто двигались не люди, а тени… На виселице перед бараками ветер раскачивал труп.
Долго стояли над лагерем разведчики. Пытались всмотреться в лица пленных, запомнить их. Ведь свои же, северные солдаты, были здесь. Свои, пропавшие без вести… Но кого различишь среди живых скелетов?
Эх, если бы можно было броситься с высоты на этот лагерь, ворваться в него, перебить охрану, вооружить своих!
Жданов видел, понимал: только пошевели он пальцем, и его бойцы рванутся в атаку. Они уже готовы к этому, их руки сжимают рукоятки автоматов, и кто-то уже щелкнул предохранителем. Белозеров, конечно, самый несдержанный.
- Отставить! Белозеров - головной дозор! - взорвался Жданов. И тихо сказал: - Пошли, друзья… Мы сюда еще вернемся.
И они снова тронулись своей дорогой. Цепочкой, один за одним, след в след, не разгибая ног в коленях, пружинистой и мягкой походкой разведчиков.
Шли десятые сутки их пребывания во вражьем тылу.
5
Где, в какой момент потерял ориентировку Туров? Забылся в головном дозоре… И сколько времени вслепую как потерянная продвигалась группа? Пять минут, десять, больше?
Туров был честным человеком. Очнувшись, сразу дал сигнал "стой". И доложил командиру:
- Сбился…
Жданов ни слова упрека не произнес. Что было толку ругать измученного солдата?
- Ничего, дело поправимое, - сказал он. - К дороге!
Разведчики знают: когда человек сбивается с пути, он начинает идти по кругу. Может даже вернуться туда, откуда вышел. Теперь, чтобы определить свое местонахождение, бойцам Жданова нужно было привязаться к какому-то надежному ориентиру. И они, строго по компасу на север, направились к единственному здесь шоссе, зная, что рано или поздно, но все же выйдут к нему.
И вскоре действительно вышли к узкой горной дороге. Она тускло светилась в ночи накатанным булыжником.
Но уж если не повезет, так не повезет! Осторожно пробираясь вдоль шоссе, обнаружили наконец километровый столбик. Кругом было тихо, и Захаров юркнул к нему, чтобы посмотреть цифры.
Тотчас перед ним, словно из-под земли, выросли две фигуры:
- Halt!
Откуда здесь взялись немецкие патрули? Может быть, идя дозором, случайно присели у километровой отметки. Может быть, здесь был секрет. Время от времени пленные бежали из лагерей и тоже выходили на редкие в этом краю ориентиры. Что тут гадать…
Два автомата уперлись в грудь Захарову. Нужно было мгновенное решение. И Жданов нашел его - оно отрабатывалось разведчиками не раз.
- Ноги!
Захаров, резко согнув колени, рухнул как подкошенный. В тот же миг над его головой прошли встречные автоматные очереди. Но Жданов заранее вынес точку прицела. Его пули легли точно. Куда надо.
- Вперед!
И разведчики бросились через дорогу. На бегу Жданов осветил фонариком табличку на столбе. Паньков подхватил друга.
- Живой?
- Ага!
Они снова скрылись в темных горах.
Погони не было. Но ходу всё прибавляли. В такие минуты неведомые силы пробуждаются в бывалых разведчиках, и вот ведь странно - в самую кромешную мглу они нигде не споткнутся, ни за что не зацепятся, если даже будут продираться через завалы и колючую проволоку. Только потом долго будут болеть глаза, а в сумерки наступит куриная слепота. Но это - потом, не скоро потом…
А сейчас, на беду, выяснилось: при падении Захаров не то сломал, не то вывихнул ногу. Его освободили от ноши, поддерживали, но идти он не мог. И это было страшнее всего.
Все с ужасом думали, что приближается минута, когда им придется расстаться. И выход у Захарова останется только один. Тот, о котором разведчики стараются забыть и не вспоминать, когда уходят в тыл врага…
Солдаты молча, яростно меняли вещмешки, снаряжение, по очереди тащили Захарова, боясь хоть вздохом выдать усталость. Жданов вышел в голову группы и гнал, гнал ее за собой дальше, дальше, насколько хватит сил.
- Товарищ командир, - в который раз просил Захаров, - невмоготу…
Жданов будто ничего не слышал. Шел все быстрей и быстрей. Он искал выхода.
- Ни черта! - вдруг зло выругался он. - Будешь жить, Ваня. Мы тебя одного не оставим. Не те времена, понял? Скоро наши навстречу пойдут.
По его знаку разведчики остановились.
Рассвет наступал хмурый, с моря наползал густой туман. Под его прикрытием Белозеров и Туров отправились искать какое-нибудь жилье. На берегах фьордов время от времени попадались разбросанные норвежские рыбачьи поселки, а то и отдельные домики. В одном из них и решили оставить Захарова.
Рискованно это было. И не полагается разведчикам обнаруживать себя… Свой план был у Жданова.
Когда домик отыскали - даже не домик, хибару какую-то, прилепившуюся к скале близ узкого протока, - у Захарова забрали оружие, оставив только наган, сняли с него ватную куртку, осмотрели.
Гимнастерка, хоть и не новая, была все-таки целая. Разодрали ее, у сапог оторвали резиновые головки, ноги обмотали куском грязного маскхалата.
- Ползи, Иван! - напутствовал солдата командир. - В кровь издерись, чтоб дух из тебя вон! Скажешь - пленный. Скажешь - бежал. И не бойся, мы посмотрим, что будет. Если попробуют выдать - кисель из них сделаем. Понял, Ваня? Давай!
Захаров полз километра два. Друзья следовали за ним, но не помогали. Чтобы получше измотался. Хотя, пожалуй, это было лишнее. Вид у Захарова был почти такой же, что и у тех, в лагере…
Как Захаров скрылся в доме, не видели. Перед домом была изгородь. Но разведчиков очень встревожило, когда из калитки вышла женщина и укатила на велосипеде по тропинке, скрывавшейся за выступом скалы.
"Что бы это значило?" - с тревогой думали солдаты.
Они как будто всё правильно рассчитали. Самый невзрачный домишко выбрали. Те, другие, что попадались еще, были вроде подобротнее, побогаче. Так неужели бедняки подведут? Не должны же! В них верили с детства.
И совсем уж не понравилось разведчикам, когда вслед за женщиной, вскоре вернувшейся, приехал еще какой-то велосипедист. Как тут было уйти, ничего не узнав, не проверив, как было бросить друга на произвол судьбы?
- Готовь рацию, - приказал Жданов Беляеву. - Если что, - он кивнул в сторону домика, - передадим сводку и…
- Кисель? - всунулся было Белозеров, но Жданов так глянул на него, что он мигом прикусил язык.
Долго не трогались с места. Туман рассеялся, и стало видно, как завился дымок над домом. Из него никто не выходил.
Прошел еще час.
Два.
У разведчиков отлегло от сердца. Значит, свои. Не подвели!
К ночи группа собралась выступать, как вдруг Беляев, слушавший радио, сорвал наушники и чуть ли не в голос закричал:
- Братцы! Наши наступают! Войска Карельского фронта перешли в наступление!
- Ну что ж. - Жданов разогнул усталые плечи, выпрямился во весь рост. - Значит, так. - Он с трудом перевел дыхание. - Значит… - И не выдержав, сорвался: - Стучи, Володька! И открытым текстом повторим. Пусть пеленгуют! Черта лысого они теперь запеленгуют! Давай! Лупи на всю катушку!
И еще он что-то такое говорил, и все говорили… Кроме Беляева. В эфир неслись позывные группы.
6
Нужно ли говорить, как ликовали разведчики? Впору в пляс было пуститься! После долгих, казавшихся бесконечными лет фронт перешел в наступление. Им даже казалось, что они слышат далекий грохот орудий.
Конечно, это было самообманом - то шумело море, - но все равно они могли бы поклясться, что слышат нарастающий гул приближающегося боя.
Теперь все намного упростилось для них самих. Разведданные передали. Переместились на несколько километров - и снова отстукали сводку. Потом еще раз связались со своими - на тот случай, если будет дано новое задание. И в ответ получили короткое поздравление и благодарность комдива. Можно было ставить точку - задача выполнена!
Теперь разведчики со спокойной душой могли расположиться на отдых и не трогаться с места. Беспокоиться, что немцы обнаружат группу в непролазных скалах, было нечего. И знали разведчики, наверняка знали, что скоро дождутся своих.
Да, на пути наступающих частей будут тяжелые бои, трудные преграды. Но войска пойдут напрямую, дивизии не станут огибать фиорды - они форсируют их, сокрушат оборонительные рубежи врага. Можно ждать! Не через день, так через два, три дня - но радостная встреча со своими близка.
Однако именно потому, что ликовала душа разведчиков, что пришел на их улицу праздник, они не могли ждать, не могли бездействовать. В иное время то, что стали делать они, показалось бы нагромождением тактических ошибок и безрассудным риском. Но сейчас весь многолетний боевой опыт, все знание законов войны убеждали их - так и только так следует поступать в сложившейся обстановке.
Первым делом отправились в домик, где оставили Захарова. Не только для того, чтобы навестить друга, - Жданову нужна была моторная лодка. Хватит кружить вдоль бухт и заливов! Они пойдут по воде фиордами ночью, и если захотят немцы, пусть бьют по одинокой моторке. Разведчики ни на минуту не сомневались, что как-нибудь да выкрутятся, но наверняка засекут новые огневые точки противника. Беспредельно бесстрашными стали они!
- Рожденный ползать летать не может, - сказал Белозеров, когда Жданов объяснил группе свой план, - зато наплаваемся!
Всего чего угодно ожидали разведчики, входя в норвежский домик, но не того, что увидели. Не где-нибудь в погребе или в сарае под рыбацкими сетями - на кровати, под белой периной спал на подушках Захаров.
Комната была маленькая, ее тускло освещал фитиль, плавающий в плошке. Но это было обычным. Зато Захаров… Белобрысый, умытый, какой-то даже розовый - не Захаров, а сплошное умиление!
Хозяином оказался крепкий старик в грубошерстном свитере. Едва разведчики появились на пороге, он молча показал им на лавку у стены и протянул кисет, словно только и ждал гостей.
Высокая, под стать ему, пожилая женщина отвесила солдатам степенный, но глубокий поклон. Еще одна женщина, молодая, та самая велосипедистка, в упор смотрела на разведчиков. Любопытство светилось в ее глазах.
Белозеров живо подмигнул ей. Она улыбнулась.
Больше никого не было.
- Четвертый? - спросил Жданов, подняв пальцы.
Старик кивнул, глухо, но с доброй улыбкой что-то гортанно прогудел в ответ, потом что-то громко сказал, подняв голову к люку в потолке.
Оттуда высунулся парень. Приставив руки к глазам, показал, что он наблюдатель.
- А тут дело не хуже нашего поставлено, - рассмеялся Жданов и сделал парню знак, чтобы он спустился.
Беляев и Туров остались в дозоре неподалеку от домика. Захарова разбудили. Еще не раскрыв глаз, он выхватил наган из-под подушки. Потом перевел дух:
- Фу-ты дьявол! А я было напугался…
- А если бы немцы?
- Нет немцы! - Норвежский парень решительно шагнул к Жданову, в котором безошибочно определил старшего. Задув светильник, он приоткрыл плотную штору окна. - Ингвар, Оке, - говорил он, взмахом руки показывая на убегающую тропинку и куда-то дальше, далеко дальше. - Халгейр, Сверре…
Очевидно, он называл имена людей, засевших в засаде на горных тропинках.
- А как же мы подошли? - спросил Жданов.
Парень восхищенно закрыл глаза и только плечами пожал.
- Ладно, хитрюга! Бабушке сказки рассказывай. Мы ж почти в открытую выходили, - рассмеялся Жданов, ткнул парня большим пальцем под ребро, и тот захохотал тоже, приложив пальцы к глазам и качая головой. Дескать: "Совсем ничего не видел, тени. А почему - сам удивляюсь".
- Партизан, - сказал молчаливый дед.
И все норвежцы опять закивали, показывая на себя:
- Партизан… Партизан…
Как знать, были ли они партизанами на самом деле? Может быть, только сегодня стали ими, придя на выручку советскому солдату? Но какое это сейчас имело значение! Удивительно тепло, радушно было в этом домике. А языка не понимали…
Когда-то, года два назад, Белозерова ранило в голову осколком на излете. Рана была пустячная. Кость не пострадала. Но на лбу, над переносицей, остался красноватый рубец. Белозеров о нем давно уже забыл и никак не мог взять в толк, почему это все воззрились на него и коротким, вежливым, но настойчивым жестом будто тычут ему в голову.
- Чепуха все это, - отмахивался он. - Подумаешь, делов-то…
Но когда девушка очертила в воздухе звездочку, Белозеров все понял.
- Нету, - обескураженно сказал он. - Разве ж я знал? Да я бы вам хоть орден! Звездочку. Как же это, а?…
Звездочка все же нашлась. Одна, у Жданова. Он снял ее, маскировочно-зеленую, с шапки, посмотрел на темное пятнышко в полинявшем меху, сказал: "Память будет", - и протянул свой подарок норвежцам.
Старуха поцеловала его руку. В горле старшего лейтенанта что-то булькнуло, он сделал судорожный глоток, но собрался с силами и сказал своим бойцам:
- Идем отсюда! Не то… - и быстро шагнул к двери.
За ним - норвежский парень.
О лодке они уже договорились.
7
За лодкой пришлось идти в рыбачий поселок, километров за пять. Старик хозяин настойчиво предлагал свою, но как было взять ее, одну-единственную? В поселке же парень обещал… Пальцев рук не хватало, сколько он обещал!
Несмотря на то что по дороге засели Ингвары и Оке и норвежцы гарантировали полную безопасность, Жданов все же повел группу к морю обходным путем, выслав, как обычно, дозоры. Вернее, лишь головной дозор, так как боковым здесь, в теснинах, развернуться было негде.
Вперед ушли Паньков и Туров. Сделав крюк в горах, они вышли на высокий, крутой утес у бухты и…
- Надо же! - невольно вырвалось у Турова.
Внизу, смутно очерченные в тумане, вырисовывались контуры парохода. Поселок лежал неподалеку - только спуститься с кручи к воде. Но чтобы выбраться из него на лодке, надо было прошмыгнуть под носом у корабля. И это в узкой горловине залива!
Разведчики прислушались. От корабля доносились глухие удары.
- Поломались они, что ли? - наугад сказал Туров. - Для чего в тихую заводь зашли?
Подтянулась вся группа. Жданов как увидел корабль, так и застыл как вкопанный.
- А что, если… - наконец произнес он.
- А что? - повторил Туров.
- Возьмем, товарищ старший лейтенант! - сказал Паньков. - Точно возьмем.
- Погоди ты…
- Запросто! - загорелся Белозеров. - Как пить дать возьмем!
Скажи кто-нибудь такое разведчикам два дня назад, и они наверняка рассмеялись бы ему в лицо. Пешая разведка атакует корабль? Да полно, это же Мюнхаузен!
И все же они решились. В какой-то восторженной одержимости, в порыве безмерной храбрости отважились на это отчаянное дело разведчики. А затем мгновенно остыли, сосредоточились и составили четкий план действий.
Что руководило ими? Конечно, не элементарное желание отличиться. К чему бы это им, людям, уже много раз награжденным, уже отмеченным всеми почестями, которыми могут быть отмечены дела солдат.
Тут все было и проще и сложнее. Рядом враг. И они должны бить его, потому что они советские бойцы. Потому что дали такую присягу - стране, народу. Самим себе, наконец. И сказать "невозможно", когда понимали - опасно, но все-таки возможно, значило бы расписаться в собственном малодушии.
Они решились атаковать корабль.
…Глубокой ночью две лодки вышли из рыбацкого поселка. На берегу расстались с норвежским парнем. Он просил взять с собой. Но этого разведчики, конечно, сделать не могли, хотя опытный мореход им очень бы пригодился. Они не имели права рисковать чужой жизнью.
Весла на всякий случай обмотали тряпками. Кто знает, может быть, этого и не нужно было делать? Но так, им казалось, будет надежнее, тише будут всплески.
Паньков, Беляев и Туров, переплыв фьорд, с нашей стороны двинулись на корабль. Жданов и Белозеров - с норвежского берега.
На скале, прямо над кораблем, зацепился в камнях Захаров. Рядом с собой он разложил гранаты, заряженные магазины и, напряженно всматриваясь в темноту, с бьющимся сердцем ждал друзей. Их не было ни видно, ни слышно. Захаров и волновался и радовался. Не знал - где лодки, и знал - плывут, непременно плывут!
Медленно сближаясь, утлые суденышки вышли на одну прямую.
- Вижу! - шепотом доложил Белозеров Жданову.
И тогда грохнули гранаты.
- Ура!!!
Обычно молча, стиснув зубы, атакуют разведчики. А тут не жалели ни боеприпасов, ни своих легких. Главное было - создать видимость мощного удара, главное - нагнать страху на врага, не дать ему опомниться. Отступать разведчикам было уже некуда.
Эх, если бы у автоматов было два, три ствола! Били напропалую, на весь заряд, мгновенно заменяя рожки. Яркие вспышки метались в теснине, гулко ухали гранаты, с шумом вздымая буруны воды.
- Полундра! - орал что есть мочи Белозеров.
- На абордаж! - кричал, войдя в какой-то экстаз, Беляев.
- А-а-а! - просто вопил на какой-то дикой ноте Захаров и швырял со скалы лимонки.
Осколки со звоном и свистом летели в камнях. Там и здесь, будто снаряды, вспыхивали багрово-оранжевые шары.
Под мощными гребками Панькова лодка подлетела к низкой корме корабля. Прыгнув на плечи друга, Туров кошкой уцепился за борт и перемахнул через него. Дал очередь, подхватил Беляева, и тот, очутившись на палубе, помчался на нос, веером рассеивая пули.
Палуба была пуста.
Через минуту все смолкло. Разведчики были на корабле. Двое заняли посты на корме и носу, Жданов с двумя другими бойцами остановился у крутой лестницы в глубь корабля.
- Выходи!
Стуча сапогами по железным ступеням, матросы начали подыматься на палубу. Их обыскивали. Оружия не было.
- Выше, выше руки, - приговаривал Белозеров. - Вот так, умница! Все понимают, когда надо.
Пленных было четырнадцать человек. Их собрали на корме. Жданов кивнул Белозерову и Беляеву на трюм:
- Туда.
Вскоре оба вернулись.
- Иллюминаторы задраены. Свет есть, - доложил Беляев.
- А закуски!.. - восхищенно добавил Белозеров. Он, кажется, уже что-то жевал. - Навалом!