* * *
Пока Такэно и Йока шли по лесу, они болтали ни о чем, – само общение доставляло им счастье.
– Я прочитала хорошую сказку, – улыбаясь, проговорила Йока. – Сказку об угольщике и прекрасной женщине.
– Об угольщике и прекрасной женщине? Никогда не слышал такую.
– Хочешь, я расскажу тебе?
– Очень хочу! – сказал Такэно с таким восторгом, что Йока засмеялась, застенчиво прикрывая лицо рукавом халата.
– Какой ты забавный, Такэно!.. Слушай же сказку. "В стародавние времена далеко в горах жил в страшной нищете угольщик. Его хижина была построена из веток и глины, а крышу заменяла гнилая солома.
Он был настолько бедным, что у него даже не было миски для еды, не в чем было приготовить пищу, да и самой пищи часто не было. Он подолгу голодал, а когда ему удавалось продать немного угля, то денег еле-еле хватало на сушеную рыбу и сухари.
Одеждой угольщику служила старая рваная мешковина, которую он оборачивал вокруг бедер, а вместо шляпы он привязывал к голове банановый лист. Сандалий у него тоже не было, их заменяли куски древесной коры и мох, скрученные жгутами из тонких лиан.
Из-за своей тяжелой работы он редко мылся, поэтому лицо его было покрыто многолетним слоем копоти, а волосы свалялись, как войлок.
Жизнь угольщика была унылой и безрадостной; мало встречаясь с людьми, он почти разучился говорить, а читать и писать никогда не умел.
Но вот однажды, когда наступила весна, в хижину угольщика пришла молодая прекрасная, богато одетая женщина. "Кто ты?" – спросил угольщик, решив, что это видение.
"Я дочь знатного господина", – отвечала прекраснейшая госпожа.
Услышав это, угольщик пал ниц перед ней и лишился дара речи.
"Встаньте, прошу вас, – сказала женщина. – Это я должна пасть перед вами ниц и целовать ваши руки, потому что я пришла к вам с нижайшей просьбой. Возьмите меня в жены, я очень хочу выйти за вас замуж".
Услышав такие слова, угольщик подумал, что госпожа издевается над ним, и стал умолять ее не причинять ему вреда. Но прекрасная женщина была настойчива – вновь и вновь просила она, чтобы угольщик взял ее замуж.
"Моя госпожа, посмотрите, как я живу, – возражал он ей. – Стены моего жилища рассыпаются, и дождь капает сквозь крышу".
"Это ничего. Я хочу выйти за вас замуж", – говорила она.
"У меня нет миски для еды, не в чем готовить пищу, и самой пищи часто не бывает", – продолжал он сопротивляться.
"Это ничего. Я хочу выйти за вас замуж", – настаивала она.
"Поглядите на мою одежду. Рваная мешковина обернута вокруг моих бедер, банановый лист надеваю я на голову вместо шляпы, и сандалий у меня нет: я ношу куски коры и мох, скрученные жгутами из лианы".
"Это ничего. Я хочу выйти за вас замуж".
"Посмотрите на мое лицо, – на нем многолетняя копоть. Мои волосы свалялись, как войлок. Я не мылся долгие годы".
"Это ничего. Я очень хочу выйти за вас замуж".
Видя, что ему не удается ее отговорить и не смея больше с ней спорить, угольщик, наконец, согласился жениться на прекрасной госпоже, и они сыграли свадьбу.
На следующий день женщина дала угольщику золотую монету, чтобы он купил еды. Угольщик удивился, потому что никогда раньше не видел золота.
"Что это? Разве на это можно что-нибудь купить?" – спросил он.
"На это можно купить самой лучшей еды, и еще останется на посуду, на новую одежду и на новую хижину. Это – золото; оно стоит так дорого, что за него охотно отдают все, что ни попросишь", – объяснила прекрасная женщина.
"Вот чудеса! – угольщик почесал голову. – А ведь в лесу, там, где у меня печь для обжига угля, этого золота хоть завались. Я сложил большую кучу из его кусков: думал, перетащу эти куски к своей хижине и укреплю ими стены".
Прекрасная женщина не смела не верить словам мужа, но и поверить не могла; лишь когда он показал ей огромную кучу золотых самородков, госпожа поняла, что угольщик, сам того не зная, был богаче всех богачей страны". Хорошая сказка, правда?
– Женская сказка! – воскликнул Такэно. – Теперь я понимаю, почему дедушка Сэн не рассказывал ее мне в детстве, а он мне рассказывал много сказок. "Прекрасная женщина" ведет себя как мужчина: показывает твердость, настойчивость, да еще учит угольщика жизни. Может ли женщина так себя вести?
– Да, да, – кивнула Йока, а потом тихо прибавила. – Но если женщина любит?
Такэно весело рассмеялся:
– Любовь не может нарушать обязанности.
– Старик говорит твоими устами, – неопределенно произнесла Йока.
– Дедушка Сэн? – на лице Такэно появилось недоуменное выражение. – Нет, он бы так не сказал. Я испытываю к нему глубокое уважение, почитаю его возраст и мудрость, ничем и никогда я не смогу отплатить ему за все добро, что он мне сделал, – но дедушка Сэн порой произносит наставления, которые мне трудно принять. Если послушать его, то получается, что не мы должны выполнять свои обязанности, а они служат нам. Но как же тогда быть с кодексом чести воина? Он священен и должен соблюдаться неотступно. Я спросил об этом дедушку Сэна, а он ответил, что есть обязанности высшие, и есть обязанности низшие. Высшие – вечные, а низшие – временные. Высшие – священны, а низшие – не имеют святости. Вот и пойми его!
– Дедушка Сэн очень добрый и очень несчастный. Его любовь взлетела так высоко, что не сумела вернуться на землю, – жалостливо вздохнула Йока.
– Зато мы… Зато наша… – начал говорить Такэно и запнулся.
Йока будто не услышав его, сказала:
– Есть много волшебных историй про любовь. Если ты не устал слушать…
– Нет, нет, расскажи мне.
– Это история о лесорубе и певчей камышовке… "Однажды молодой лесоруб шел по сливовой роще и вдруг обнаружил большой дом, которого раньше здесь не было. "Кто бы мог построить тут дом, и как можно успеть построить его за такое короткое время: только два дня назад я проходил по этим местам, и никакого дома в помине не было", – подумал лесоруб.
От сильного любопытства он решил войти и посмотреть, кто живет там. Каково же было его удивление, когда в доме его встретила красивая молодая женщина!
"Кто вы, госпожа? – спросил лесоруб. – Простите мне мою дерзость, но я только два дня назад проходил по этим местам, и никакого дома тут в помине не было. Как вы смогли так быстро построить такой большой дом? Наверное, много рабочих трудились над его постройкой, но где же следы строительства? Неужели рабочие сумели не только построить большой дом в два дня, но и навести порядок здесь?"
"Мне сейчас надо уйти, – сказала красивая молодая женщина, не отвечая на вопросы лесоруба. – Не присмотрите ли вы за моим домом, пока меня не будет?"
"А куда вам надо уйти?" – продолжать выспрашивать лесоруб, но женщина снова не ответила на его вопрос, но сказала: "Вы можете ходить по всему дому, но ни в коем случае не заглядывайте в комнату, на дверях которой нарисованы птицы".
С этими словами женщина ушла, а лесоруба все более разбирало любопытство. Он прошелся по дому и осмотрел комнаты. Все они были превосходно обставлены и украшены картинами с пейзажами четырех времен года. Наконец, он дошел до последней комнаты, на дверях которой были нарисованы птицы. Долго он стоял в нерешительности перед этими дверями, а любопытство его все росло и росло, пока не стало таким большим, что лесоруб не смог стерпеть.
Он вошел в комнату и увидел в ней три маленьких птичьих яйца, лежащих в крохотном гнездышке. Лесоруб поднял их, но они выскользнули из его пальцев, упали на пол и разбились.
Тут откуда не возьмись явилась молодая красавица. "Ты не послушал меня", – сказала она, горько плача, и на глазах изумленного лесоруба превратилась в певчую камышовку. Птица забила крыльями и закричала: "Горе мне! Я потеряла моих деточек!". После этого дом внезапно исчез, а лесоруб оказался один в сливовой роще".
– Почему же она не отомстила нахальному лесорубу за смерть своих детей? – спросил Такэно.
– Как ты не понимаешь, женщине стыдно проявлять свои чувства перед мужчиной, – застенчиво пояснила Йока.
– Печальная сказка.
– Трогательная. Трогательная и красивая, – вздохнула Йока.
– Вот ты говоришь, что женщине стыдно проявлять свои чувства перед мужчиной. Но ведь та прекрасная женщина, которая вышла замуж за угольщика, не побоялась стыда? – вдруг заметил Такэно.
– Той было к чему стремиться, а этой уже нечего было терять, – возразила Йока.
– Может быть, может быть, – пробурчал Такэно. – Но мы уже пришли.
* * *
В кедровнике у Такэно было заветное местечко: поляна посреди глухого леса, на которой не было никакой растительности, кроме мха, устилавшего землю. Эта поляна была не просто поляной, но храмом, который таил сакральную силу. Таканэ чувствовал, как сходились тут могучие таинственные потоки, исходящие от деревьев, травы, земли и неба. Он был уверен, что именно здесь собираются по ночам духи, божества и иные неизвестные людям существа высшего порядка.
Ночью Такэно ни за что не пошел бы сюда, – сама мысль об этом была святотатством, – но в дневное время он проводил на поляне долгие часы, упражняясь с луком, с деревянным мечом, а также вступая в рукопашный бой с воображаемым противником.
Устав от упражнений, Такэно ложился на мягкий мох, закидывал руки за голову и смотрел на верхушки кедров, на облака, плывущие по небу, на солнечные лучи, пронизывающие хвою. Его тело становилось невесомым; ему казалось, что еще немного, и оно заскользит по воздуху. Так велика была таинственная сила этой поляны, что подобный полет представлялся вполне возможным.
Такэно слышал, что знаменитые воины могли в бою летать, нападая на своих врагов, как сокол нападает на воробьев. Вот откуда пошло выражение: "лететь в бой" или "полететь на битву". Когда-нибудь и он, Такэно, тоже сможет научиться летать по воздуху в битве.
Тут Такэно вскакивал и подпрыгивал как можно выше, стараясь сжаться в один тугой комок и подбирая ноги, чтобы они не касались земли. Эти попытки взлететь неизменно заканчивались падением, но пару раз Такэно все же удалось повиснуть в воздухе на короткое время, – во всяком случае, у него было такое ощущение.
Такэно осторожно пытался выяснить у старика Сэна, как можно человеку научиться летать. "С помощью мысли", – пробормотал старик, а потом замолчал и более не сказал ни слова, хотя Такэно еще долго сидел в ожидании возле него…
Сейчас, на этой поляне, Такэно увлеченно показывал Йоке, как он стреляет из лука. Она одобрительно кивала головой и улыбалась.
– При первой возможности я вступлю в княжеский отряд. Князь часто ведет войны с другими князьями, ему нужны люди для сражений. Он возьмет меня, когда увидит, как я стреляю, – с уверенностью сказал Такэно.
– Но, Такэно, ты еще не все умеешь, что должен уметь настоящий воин.
– Ничего. Я быстро научусь военному делу. Мой дух созрел для этого, – гордо изрек Такэно.
– Ты, конечно, станешь великим воином, – голос Йоки был грустен.
Такэно сел на землю возле нее и взглянул в глаза девушки.
– Воины подолгу не возвращаются домой, а иногда они не возвращаются совсем, – сказала Йока то, что уже говорила раньше, и в глазах ее появились слезы.
Такэно, не в силах сдержаться, обнял Йоку и принялся целовать ее лицо, гладить ее волосы, – а волосы пахли сливой.
Помни, дружище,
Прячется в лесной глуши
Сливовый цветок,
– проговорил Такэно про себя, но Йока услышала его и прошептала в ответ:
Если голову
Склоню на его руки
Весенней ночью,
То подушка такая
Тотчас погубит меня.
– Боги покарают нас, – прибавила она со вздохом. – Мы еще не женаты.
– Боги будут свидетелями нашей любви, они покровительствуют нам. На их священной поляне я, Такэно, беру в жены тебя, Йока. Я люблю тебя и клянусь любить до конца дней своих!
– И я люблю тебя, ты теперь муж мой. Нет меня без тебя, и где бы ты ни был, моя душа всегда будет с тобой.
– И на этом, и на том свете?
– И на этом, и на том свете.
– Любимая моя! Нежный цветок сливы…
– Любимый мой! Нет у меня никого ближе тебя… Такэно, милый Такэно, муж мой!
– Йока, жена моя!..
Так свершился брак Такэно и Йоки, на лесной поляне, в кедровом лесу, в нарушение всех правил и обычаев.
Полоса леса на склоне горы
С двух сторон Радужную долину омывали две быстрые речки; в долине раскинулся город, княжеская столица, а замок самого князя находился вниз по течению, за перешейком, где в последний раз расходились реки перед тем, как окончательно сойтись в кипящем потоке в узкой котловине между гор. Из города к замку вела дорога, вымощенная тесаным камнем, таким гладким, что она сияла на солнце.
Не считая въездной башни со стеной от берега до берега, в городе никаких укреплений не было, потому что бурные речки сами по себе являлись препятствием для врагов, а кроме того, в случае опасности жители могли укрыться в княжеском замке, который был неприступной цитаделью.
В столице было шесть улиц: по одной – вдоль каждой реки, и четыре – поперечных; на первых двух улицах жили знатные и богатые люди, на остальных четырех – народ попроще. Дома знатных людей имели террасы, выходящие к реке, а с другой стороны этих домов находились обширные сады и многочисленные хозяйственные постройки.
На поперечных улицах стояли сплошные ряды маленьких домишек, за которыми прятались крохотные дворики с погребами и сарайчиками.
Обоз, следовавший во дворец князя, с трудом пробирался по одной из двух продольных улиц города. В этот утренний час множество народа уже сновало здесь: приходящие слуги торопились в дома своих хозяев, разносчики сгибались под тяжестью корзин, набитых снедью, и кувшинов с чистой родниковой водой, угольщики катили тележки со своим нехитрым товаром.
На перекрестке продольной и поперечной улиц образовался затор: угольная тележка внезапно потеряла колесо и упала набок. Уголь рассыпался по дороге, прохожие старались его обойти; княжеский обоз вынужден был остановиться.
Такэно, раскрыв рот, смотрел на это столпотворение, – никогда раньше он не видел столько людей.
– Уважаемый дедушка Сотоба, неужели в городе всегда такая сутолока? – спросил он старика, ехавшего вместе с ним на головной телеге обоза.
– Э-э-э, Такэно, разве это сутолока? Посмотрел бы ты на то, что будет твориться через час на торговых улицах, когда откроются все лавки и мастерские, – такие будут толкотня и шум! Тут, в городе, столько жителей, что муравьям, право слово, просторнее в их муравейнике, чем здешним людям, – отвечал Сотоба, с неодобрением глядя на уличную суету.
Такэно хотел спросить, какой же прок людям жить хуже, чем муравьям, но Сотоба продолжил разговор совсем о другом.
– Послушай, Такэно, ты хочешь стать воином, и я постараюсь представить тебя князю. Это не просто, – кто ты, и кто князь, – но я надеюсь, что в память о моих былых заслугах и из уважения к моим годам наш князь согласится принять тебя. Однако, оказавшись во дворце, ты должен неукоснительно соблюдать те правила поведения, о которых я толковал тебе дома. Уважаемый Сэн разрешал тебе некоторые вольности и не обуздывал твою юношескую горячность, как следовало бы. В результате ты уже совершил один поспешный поступок, к тому же, нарушающий все правила приличия, – женился на Йоке без согласия старших, женился, невзирая на свой и ее, в сущности, детский возраст.
– Но я, но мы… – хотел возразить Такэно и осекся.
– Вот видишь, ты даже способен перебить старика, – осуждающе сказал Сотоба.
– Простите меня, – склонил голову Такэно.
– Я-то прощу. С тех пор, как Сэн пришел ко мне и привел тебя и Йоку, вы для меня все равно что моя семья, а в семье прощаются многие проступки. Однако князь – иное дело. Он нам господин, он – милостив, но и суров, а потому не склонен прощать провинности. Для того чтобы не оступиться в самом начале пути, каждое мгновение помни о том, Такэно, что князь выше тебя во всех отношениях: по положению, по опыту, по знаниям, по мудрости и по многому, многому, многому другому.
Ты вырос в деревенской общине, и вы, конечно, почитали своего старосту и подчинялись ему, – а как же иначе, ведь он потому и стал у вас старостой, что вы его уважали и готовы были ему подчиниться. Ваш долг был слушаться и почитать его, а староста выполнял свой долг перед вами – разумно и бережно управлять вашей жизнью.
Но сколько людей жило у вас в деревне? Наверняка меньше, чем ягод на молодой вишне, только начавшей давать урожай. А теперь представь себе, какое количество деревьев растет в княжеском саду, – и за всеми нужен присмотр, все они нуждаются в уходе, дабы не болеть, не сохнуть, но каждый год цвести и приносить плоды.
Как тяжелы обязанности садовника! И если его деревья еще перестанут повиноваться ему, вздумают расти, где и как им захочется, то садовник может не справиться. Сад погибнет, садовник потеряет свое лицо. Смерть страшна, а жизнь без лица невыносима. Неизвестно, кому хуже – тому, кто мертв, или тому, кто живет невыносимой жизнью.
Потому, снова говорю я тебе, – должно всем исполнять свой долг. Наш князь правит нами достойно и умело: он защищает нас, следит за порядком, входит в рассуждение спорных вопросов, заботится об общем хозяйстве, – великие боги, какое множество дел у князя! От своих великих трудов он поседел раньше срока, он изранен в боях, но не теряет мужества.
Помимо прочего, не забывай, Такэно, что князь втрое старше тебя; по жизненному опыту ты перед ним младенец, он в отношении тебя – глубокий старик. К старикам же надо относиться почтительно не только из уважения к их заслугам, но и преклоняясь перед мудростью старцев. Старики бывают забывчивыми, немощными, странными, но не бывает глупых стариков, ибо устами их говорит не ум, но время, – а время выше ума, также как вечность выше времени… Однако ты зеваешь, Такэно? Тебе скучно?
– О, нет, уважаемый дедушка Сотоба, – поспешно подавил зевок Такэно. – Просто я не выспался.
– Хорошо, Такэно, я не буду утомлять тебя скучными словами, раз ты и сам все знаешь… Вот он, княжеский дворец, уже виден за перешейком.