Открывшийся нашему взору пейзаж - если так можно назвать эту бескрайнюю суровую белую пустыню - казалось, возник из другого, древнего, таинственного, страшного, неведомого и чуждого нам мира. На небе не было ни облаков, ни звезд, чего я никак не мог понять. На юге, у самой линии горизонта, молочно-белая луна проливала таинственный свет на темную и безжизненную поверхность полярной ледяной шапки. Темную, а не белую. При лунном свете лед, казалось бы, должен искриться мириадами огоньков, как огромная хрустальная люстра, но не тут-то было! Луна висела в небе так низко, что ледовое поле было покрыто множеством длинных теней, которые отбрасывали торосы самых разных причудливых форм; в тех редких местах, куда лунный свет падал прямо, лед был так сильно изборожден полярными штормами, что вообще не мог отражать никакого света…
Эти хребтообразные торосы обладали довольно странным свойством меняться прямо на глазах: кажется, только что это были громадные, вполне зримые ледяные глыбы, в которых черный цвет удивительным образом сочетался с белым, - и вдруг они куда-то разом исчезали, растворяясь во мгле ледовой пустыни, точно призраки, словно мираж. Но то был не обман зрения и не игра воображения, а последствия ледяного шторма, несущего сплетенные в шальную круговерть мириады острых, как иголки, льдинок.
Мостик, где стояли мы с Роулингсом, возвышался на двадцать футов над уровнем льда. Казалось, что остальных частей корпуса "Дельфина" просто не существует, во всяком случае, так подсказывали глаза, - и рой жалящих, точно осы, льдинок, клокотал где-то у нас под ногами; но иногда порывы ветра достигали такой силы, что тучи беснующихся льдинок тотчас взмывали вверх, неистово барабанили по ограждению мостика с правого борта, покрытого) толстой ледяной коркой, и нещадно вонзались в каждый незащищенный дюйм нашей кожи, подобно песчинкам, выстреливаемым из пескоструйного аппарата на расстоянии вытянутой руки; однако в отличие от струй песка боль от уколов льдинок ощущалась лишь какой-то миг, поскольку каждый такой укол тут же обезболивался холодом, и пораженные участки кожи вообще переставали что-либо чувствовать. Затем ветер неожиданно стихал, оглушительная дробь по ограждению мостика прекращалась, и в наступавшей почти полной тишине слышалось только приглушенное шуршание и царапание, как будто где-то под нами крались несметные полчища крыс, - подхваченные белой круговертью, льдинки с неистовой силой обрушивались на торосы, поверхность которых на лютом морозе была тверже стали. Термометр на мостике показывал минус 21 градус по Фаренгейту.
Мы с Роулингсом топали ногами, колотили себя руками, но дрожь не унималась - от пронизывающего до костей ветра не помогало даже брезентовое укрытие, из-за которого мы, то и дело протирая снегозащитные очки, пристально осматривали все стороны горизонта, прерываясь лишь на короткое время, когда льдинки били нам прямо в лицо. Где-то там, посреди бескрайней ледовой пустыни, гибли брошенные на произвол судьбы люди, чья жизнь зависела от такого пустяка, как обледенение, пусть даже на какой-то миг, наших очков.
Мы глядели вдаль на это ледяное поле до тех пор, пока у нас не заболели глаза - единственное, к чему привело наше неусыпное бдение. Однако мы так ничего и не заметили, ровным счетом ничего. Перед нами простирались только одни льды - безжизненные, мертвые.
Когда пришла смена, мы с Роулингсом помчались вниз с быстротой, на какую были только способны наши закоченевшие ноги. Капитан Свенсон сидел на раскладном брезентовом стуле у входа в радиорубку. Я скинул с себя верхнюю одежду, снегозащитную маску, очки и тут же припал к кружке дымящегося кофе, возникшей словно из-под земли, решив как можно меньше двигаться, пока в руках и ногах не восстановится нормальное кровообращение.
- Где это вы так порезались? - участливо спросил Свенсон. - У вас на лбу полоса крови полдюйма шириной.
- Ледяные заряды - не самая приятная штука, - ответил я, превозмогая усталость и боль. - Мы понапрасну тратим время на передачи. Если людям на "Зебре" негде укрыться, понятно, почему они молчат. Без еды и надежного укрытия больше двух-трех часов снаружи не продержаться. Роулингс и я не маменькины сынки, но, проведя там, наверху, всего лишь полчаса, мы ощутили это на собственной шкуре.
- Как знать, - задумчиво произнес Свенсон, - а как же Амундсен? Скотт? Пири? Они пытались добраться до обоих полюсов пешком.
- Они были другой закваски, капитан. Да и потом, путь им освещало солнце. Во всяком случае, одно я знаю наверняка: полчаса на таком морозе - выше головы. Пятнадцати минут хватит вполне кому угодно.
- Пятнадцать минут, - повторил он, подняв на меня глаза, лишенные всякого выражения. - Стало быть, у вас не осталось никакой надежды?
- Если у них нет надежного укрытия, - никакой.
- Вы же говорили, что у них есть аварийный блок питания на никелево-железистых элементах для передатчика, - возразил он. - И что эти батареи не разряжаются годами, независимо от погодных условий, в которых они хранятся. Они, верно, использовали их несколько дней назад, когда послали первый сигнал бедствия. Но даже в этом случае батареи никак не могли разрядиться.
Точка зрения капитана была предельно ясна, и я ничего не сказал ему в ответ. Батареи, конечно, не могли истощиться, а как насчет людей?
- Я согласен с вами, - бесстрастно продолжал он. - Мы действительно тратим время понапрасну. Наверное, нам следует поворачивать назад. Если нам не удастся поймать их сигнал, дальнейшие поиски бесполезны.
- А может, и нет. Вы, должно быть, забыли инструкции Вашингтона, капитан.
- Что вы имеете в виду?
- Помните? Вы обязаны оказывать мне всяческую помощь в действиях, не угрожающих безопасности подводной лодки и жизни экипажа. Как видите, сейчас ни лодке, ни команде ничто не угрожает. Раз мы не можем поймать их сигнал, я готов прочесать пешком ледовое поле в радиусе двадцати миль отсюда, чтобы еще раз попытаться обнаружить их. Если и это ничего не даст, мы поищем еще одну полынью и предпримем еще одну вылазку. Район поиска не так уж велик, и у нас есть верный шанс, правда, один-единственный, что когда-нибудь мы все-таки обнаружим станцию. Я готов зимовать здесь до упора.
- И вы полагаете, что это не будет угрожать жизни моих людей? О каких поисках во льдах в самый разгар зимы, тем более пешком, да еще в таком радиусе, может идти речь?
- Никто и не говорит, что жизни ваших людей будет что-то угрожать?
- Вы что, собираетесь идти в одиночку? - Свенсон потупился и покачал головой. - Даже не знаю, что и сказать. То ли вы совсем рехнулись, то ли я наконец начинаю понимать, кто и зачем вас сюда послал, доктор Карпентер.
Взглянув на меня задумчиво, капитан вздохнул и прибавил:
- То вы говорите - нет никакой надежды, то вдруг собираетесь провести здесь всю зиму. Не обижайтесь, доктор, но то, что вы предлагаете, - чистое безумие.
- В вас говорит упрямство и тщеславие, - сказал я. - Но мне бы не хотелось бросать дело, даже не начав его. Не знаю, как в американском военно-морском флоте принято относиться к таким вещам.
Свенсон воззрился на меня как бы изучающе, и я понял, что он верит мне так же, как муха пауку, который сидит в центре паутины и зазывает ее провести ночь в тиши и покое. Улыбнувшись, капитан наконец сказал:
- В американском военно-морском флоте не принято обижаться на такие вещи, доктор Карпентер. Я думаю, вам не мешало бы соснуть пару часов. Тем паче перед прогулкой к Северному полюсу.
- А вы-то сами? По-моему, вы тоже за весь день не сомкнули глаз.
- Я немного обожду, - Он кивнул на дверь радиорубки. - Вдруг что-нибудь прояснится?
- Что за сигналы они посылают? Обычные позывные?
- Запрашивают у них координаты, а еще просят запустить ракету, если у них осталась хоть одна. Если что-нибудь прояснится, я немедленно дам вам знать. Доброй ночи, доктор Карпентер. А вернее, доброе утро.
Я тяжело встал и поплелся к каюте Хансена.
В восемь часов утра, когда пришло время завтрака, атмосфера в кают-компании была весьма далека от праздничной. Кроме дежурного по кораблю и вахтенного лейтенанта-механика, здесь собрались все офицеры "Дельфина" - кто недавно поднялся с койки, кто еще только собирался идти спать. Разговор за столом, однако, не клеился - все говорили односложно. Даже неугомонный доктор Бенсон держался замкнуто. Очевидно, что задавать мучительный вопрос о том, удалось ли установить связь со станцией "Зебра", было ни к чему. А ведь передача велась непрерывно почти пять часов. На лицах офицеров лежала печать подавленности и отчаяния оттого, что каждый из них понимал: с теми, кто выжил на станции "Зебра", давно уже все кончено.
Никто не торопился приступать к еде - теперь спешить было некуда. Офицеры вставали один за другим и уходили кто куда: доктор Бенсон - в лазарет; молодой лейтенант Миллз, торпедист, - в торпедный отсек, руководить работой своих подчиненных, которые два дня трудились по двенадцать часов в сутки, пытаясь устранить неполадки в некоторых торпедах; третий офицер пошел сменять стоявшего на вахте Хансена, а остальные трое отправились спать. Остались только Свенсон, Рэберн и я.
Насколько мне было известно, Свенсон не смыкал глаз всю предыдущую ночь, но, несмотря ни на что, вид у него был бодрый, а взгляд - ясный, как будто он проспал, по крайней мере, часов восемь.
Утром, не успел старший вестовой Генри принести горячий кофейник, как из коридора послышался топот ног - в кают-компанию сломя голову влетел старшина. Он не снес дверь с петель только потому, что компания "Электрик боут" устанавливает на дверях своих подводных лодок очень крепкие петли.
- Поймали, - заорал старшина, но тут же, вспомнив правила поведения членов команды в офицерской кают-компании, уже более спокойно продолжал:
- Мы засекли их, капитан, засекли!
- Что? - Свенсон рванулся с места с такой прытью, какую при его-то комплекции даже трудно было представить.
- Мы установили радиосвязь с дрейфующей полярной станцией "Зебра", сэр, - доложил по форме Эллис.
Капитан Свенсон примчался в радиорубку первым, только потому, что соскочил со стула раньше, чем я или Рэберн. Вахту несли два радиста, они оба склонились над передатчиком - один почти уперся в небо лбом, а другой прильнул к нему сбоку щекой, как будто это помогало усилить сигналы, поступавшие к ним в наушники. Один из радистов автоматически заносил в блокнот какие-то каракули. DSY… DSY… DSY… - писал он снова и снова. Ответные позывные дрейфующей станции "Зебра". Он оторвался от записи лишь тогда, когда краем глаза уловил взгляд Свенсона.
- Мы поймали их, капитан, - точно. Сигнал очень слабый, прерывистый, но…
- Бог с ним, с сигналом! - нарушив субординацию, с волнением в голосе прервал его Рэберн, который сейчас больше походил на подростка, сбежавшего с уроков.
- Пеленг! Пеленг-то взяли? Вот что главное…
Второй радист развернулся на крутящемся стуле, и я узнал в нем Забрински, который еще недавно выступал в роли моего бдительного стража. Бросив на Рэберна полный укора и жалости взгляд, Забрински сказал:
- Конечно, взяли, лейтенант. Первым делом. Ноль-сорок пять, с поправкой на малую погрешность. Северо-восток.
- Спасибо, Забрински, - сухо поблагодарил Свенсон. - Ноль-сорок пять, северо-восток. А то бы мы со штурманом этого никогда не узнали. Местонахождение?
Забрински пожал плечами и повернулся к своему напарнику, краснорожему парню с бычьей шеей и лоснящейся лысиной в том месте, где положено расти волосам.
- Что скажешь, Керли?
- Ничего. Ничего конкретного. - Керли посмотрел на Свенсона. - Двадцать раз я просил их сообщить свое положение. И ни звука. Только одни позывные. Я думаю, они нас слышат, просто не знают, что мы их тоже слышим, вот и посылают одни позывные. А может, радист не переключился на "прием"?
- Это невозможно, - проговорил Свенсон.
- Возможно, - возразил Забрински. - Сначала мы с Керли думали, это сигнал такой слабый, потом, что радист слаб из-за болезни, а после поняли - это не радист, а любитель-неумеха.
- Это вы так решили? - спросил Свенсон.
- Это любой определит. Кто угодно может… - он запнулся, напрягся и дотронулся до руки товарища.
Керли кивнул:
- Как я понял, - сказал он как бы между прочим, - этот парень сообщил, что они и сами не знают, где находятся.
Никто не проронил ни слова, по крайней мере, сразу. Похоже, было не так уж и важно, что он может дать нам свои координаты, самое главное - установили прямую связь. Рэберн развернулся и побежал на центральный пост. Я услышал, как он быстро заговорил по телефону с мостиком. Свенсон повернулся ко мне и спросил:
- Те баллоны, про которые вы говорили, ну те, на "Зебре", они свободные или привязные?
- И те, и другие.
- Как действуют привязные?
- Свободно вращающаяся лебедка, нейлоновый трос с отметками сотен и тысяч футов.
- Мы попросим их запустить привязной баллон на пять тысяч футов, - решил Свенсон, - с огнями. Если они от нас в тридцати-сорока милях, мы увидим его, а, зная его высоту и сделав поправку на ветер, сможем точно определить расстояние… Что там, Браун? - спросил он парня, которого Забрински называл Керли.
- Опять передают, - сказал Керли. - Большие разрушения и потери. Поторопитесь, ради Бога. Снова то же самое: поторопитесь, ради Бога.
- Передайте следующее, - сказал Свенсон и продиктовал сообщение с просьбой запустить баллоны. - Передавайте медленно.
Керли кивнул и начал передавать. Рэберн так же бегом вернулся в радиорубку.
- Луна еще не зашла, - сказал он быстро Свенсону. - Один или два градуса над горизонтом. Я возьму секстант на мостик и рассчитаю координаты по луне. Попросите их сделать то же самое. Это даст нам разницу широты, а, зная их пеленг - ноль-сорок пять, мы вычислим их местонахождение с точностью до мили.
- Давай попробуем, - сказал Свенсон и продиктовал Брауну другое сообщение.
Мы стали ждать ответа. Ждали десять минут. Я поглядел на тех, кто был в радиорубке: у всех был один взгляд - далекий-далекий, как будто в мыслях они были за много миль отсюда. Все мы, в том числе и я, видели себя там - на полярной станции "Зебра".
Браун снова начал записывать, но писал он недолго. Потом он заговорил - опять как бы между прочим, только на этот раз голос его был совсем потухший.
Он сообщил: "Все баллоны сгорели. Луны не видно".
- Как не видно! - воскликнул Рэберн, не в силах сдержать горькое отчаяние. - Проклятье! Наверное, у них там небо заволокло. Или - сильная буря.
- Нет, - сказал я. - Не думаю, чтоб здесь, на ледяной шапке была столь значительная разница в погоде. На пятидесяти тысячах квадратных миль условия везде одинаковые. Луна села. Это для них она села. Просто мы очень неточно определили их последнее местонахождение, даже приблизительно. Они по меньшей мере на сотню миль севернее и восточнее, чем мы думали.
- Запросите, есть ли у них ракеты, - велел Свенсон Брауну.
- Сейчас попробуем, - сказал я. - Только все это зря. Если они действительно так далеко, как я предполагаю, мы все равно не заметим ракеты. Даже если они поднимутся высоко над горизонтом.
- И все же стоит попробовать - вдруг заметим, - предположил Свенсон.
- Связь уходит, - доложил Браун. - Говорит что-то насчет еды, но очень плохо слышно.
- Передайте, если у них есть ракеты, пусть немедленно запускают, - приказал Свенсон. - Скорее же, пока не потеряли их совсем.
Браун не меньше четырех раз передал сообщение, прежде чем наконец услыхал ответ. Потом он сказал:
- Они говорят - "две минуты". Или у этого парня мозги сели, или у передатчика батареи. Все, конец. Он только и успел сказать "две минуты".
Свенсон молча кивнул и вышел из рубки. Я последовал за ним. Мы надели штормовки, взяли бинокли и поднялись на мостик. После теплой и уютной атмосферы центрального поста холод снаружи казался собачьим, а летающие льдинки, как никогда, острыми, точно скальпели. Свенсон снял крышку с гирокомпаса, установил ее на пеленг ноль-сорок пять и велел двум вахтенным следить за указанным направлением в оба.
Прошла минута, две, пять. От непрерывного глядения в ледяную темноту у меня заболели глаза, не защищенная маской часть лица совершенно онемела, и я понял - стоит мне только отнять бинокль от глаз, как вместе с ним оторвутся два немалых куска кожи.
Зазвенел телефон. Свенсон опустил бинокль - вокруг глаз образовались два кровоточащих круга, но он, кажется, не придал этому никакого значения, потому как боль обычно ощущается позже - и снял трубку. Быстро послушал и повесил ее обратно.
- Это из радиорубки, - сказал он. - Давайте все вниз. Все кончено. Они запустили ракеты три минуты назад.
Мы пошли вниз. Увидев свое отражение в стеклышке манометра, Свенсон покачал головой.
- У них должно быть хоть какое-то убежище, - бесстрастно проговорил он. - Должно. Хоть какой-нибудь домик. Иначе они бы уже давным-давно отдали концы.
Войдя в радиорубку, он спросил:
- Есть связь?
- Да, - произнес Забрински. - С переменным успехом. Занятная штука. Если слабый сигнал затухает, он пропадает раз и навсегда и уже больше не прослушивается. А я этого парня слышу постоянно. Занятно.
- Может, у них еще не до конца сели батарейки, - предположил я. - А может, у них работает только ручной генератор. Может, среди них остался только один человек, у кого еще есть силы крутить ручку, да и то не больше нескольких секунд подряд.
- Может быть, - согласился Забрински. - Передай капитану их последнее сообщение, Керли.
"…олго не …держим…", - зачитал Браун. - Вот что мы получили, "…олго не …держим…". Я думаю, они передают - "долго не продержимся". Ничего другого это означать не может.
Свенсон окинул меня быстрым взглядом, и отвел глаза в сторону. Я никому больше не говорил, что начальник станции был моим братом, и знал, что капитан тоже никому об этом не рассказывал. Свенсон сказал Брауну:
- Дайте им контроль времени. Пускай выходят на связь каждые пять минут в течение часа. И еще передайте, что мы снова свяжемся с ними самое большее через шесть часов, а может, через четыре. Забрински, как точно вы взяли пеленг?
- Точнее не бывает, капитан. Я перепроверял раз десять. Ноль-сорок пять.
Свенсон направился на центральный пост.
- С дрейфующей станции "Зебра" не видно луны. Если верить доктору Карпентеру, погодные условия здесь совершенно одинаковые везде, а потому луна висит ниже их горизонта. Зная высоту луны для нас и их пеленг, как мы определим расстояние до "Зебры", по минимуму?
- Сто миль, как и говорил доктор Карпентер, - подтвердил Рэберн после того, как быстро произвел соответствующие вычисления. - По крайней мере.
- Итак. Снимаемся и ложимся на курс ноль-сорок. Будем придерживаться их направления и постоянно уточнять крюйс-пеленг. А когда пройдет ровно сто миль, попробуем найти другую полынью. Вызвать старшего помощника и приготовиться к погружению. - Капитан улыбнулся мне. - Взяв два крюйс-пеленга и, четко вычислив линию положения, мы выйдем на них с точностью до ста ярдов.
- А как вы собираетесь измерить расстояние в сто миль подо льдом? Я имею в виду - с точностью?