В первой комнате была контора; здесь у стола, заваленного деловыми бумагами, стоял стул клерка. Во второй, смежной, комнате небольшой человечек с подвижным лицом сосредоточение читал какой-то документ; он не сразу поднял на меня глаза и держал палец на недочитанной строчке, словно намереваясь выставить меня вон и снова продолжить чтение. Мне это не слишком понравилось, И еще меньше понравилось то, что клерку, по-видимому, было очень удобно подслушивать наш разговор.
- Вы мистер Чарлз Стюарт, стряпчий? - спросил я.
- Он самый, - ответил стряпчий, а вы, позвольте узнать, кто такой?
- Имя мое вам ничего не скажет, - ответил я, - но я покажу вам памятку от друга, которого вы хорошо знаете. Вы его хорошо знаете, - повторил я, понизив голос, - но, быть может, при нынешних обстоятельствах не так уж стремитесь получать от него вести. И дела, о которых я должен с вами поговорить, секретного свойства. Одним словом, я хотел бы знать, что нас с вами никто не слышит.
Ничего не ответив, он поднялся, с досадой бросил на
стол недочитанную бумагу, отослал клерка с каким-то
поручением и запер за ним входную дверь.
- Ну, сэр, - сказал он, возвратясь, - выкладывайте, с чем пришли, и ничего не бойтесь, но прежде я вам скажу, что уже предчувствую неприятности! - воскликнул он. - Заранее знаю, либо вы сами один из Стюартов, либо кто-то из Стюартов вас послал. Это славное имя, и грешно было бы сыну моего отца относиться к нему неуважительно. Но когда я его слышу, меня кидает в дрожь.
- Мое имя - Бэлфур, - сказал я. - Дэвид Бэлфур из Шоса. А кто меня прислал, об этом вам скажет вот что. - И я показал ему серебряную пуговицу.
- Спрячьте ее в карман, сэр! - закричал он. - Не нужно называть никаких имен. Чертов шалопай, узнаю я эту его пуговицу! Пусть ею дьявол любуется! Где он сейчас, этот головорез?
Я сказал, что мне неизвестно, где Алан, но у него есть надежное (так он, по крайней мере, считал) убежище, где-то на северной стороне; там он будет скрываться, пока ему не добудут корабль. Я рассказал также, где и как с ним можно встречаться.
- Я так и знал, что рано или поздно меня вздернут на виселицу из-за моих родственничков, - воскликнул стряпчий, - и, как видно, этот день настал! Добыть ему корабль, слыхали? А кто будет платить? Он рехнулся, этот малый?
- Об этом озабочусь я, мистер Стюарт, - сказал я. - В этом мешке немалые деньги, а если не хватит, найдется и еще.
- Мне незачем спрашивать, каковы ваши политические убеждения.
- Спрашивать незачем, - улыбнулся я. - Я виг до мозга костей.
- Погодите, погодите, - сказал мистер Стюарт - Как это так? Вы виг? Тогда почему же вы явились ко мне с пуговицей Алана? И что это за странная затея, мистер виг? Он осужденный мятежник, убийца, голова которого оценена в двести фунтов, и вы просите меня вмешаться в его дела, а потом объявляете, что вы виг! Что-то не попадались мне такие виги, хотя знавал я их немало!
- Да, он осужденный мятежник, - сказал я, - и это тем прискорбнее, что он мой друг, Могу только пожалеть, что у него не было наставников получше. Алана, на беду его, обвиняют в убийстве, это верно, но обвиняют несправедливо.
- От вас первого это слышу, - сказал Стюарт.
- Скоро услышите не только от меня. Алан Брек невиновен, и Джемс тоже.
- А! - отмахнулся он. - Эти двое всегда заодно. Если один чист, значит, и другой не может быть замаран.
Я вкратце рассказал ему о том, как я познакомился с Аланом, как случайно оказался свидетелем эпинского убийства, о том, что приключилось с нами в вересковых пустошах во время бегства, и о том, как я стал владельцем поместья.
- Итак, сэр, - продолжал я, - зная все эти события, вы поймете, каким образом я стал причастен к делам ваших родичей и друзей. Хотелось бы только, ради нашего общего блага, чтобы эти дела были не столь запутанными и кровавыми. И теперь, как вы понимаете, у меня есть некоторые поручения, с которыми неудобно обращаться к первому попавшемуся адвокату, Мне ничего не остается, как спросить вас, согласны ли вы вести эти дела.
- Не скажу, чтобы я горел таким желанием, но раз вы пришли с пуговицей Алана, мне, пожалуй, выбирать не приходится. Каковы же ваши поручения?
- Прежде всего, тайком вывезти Алана из этой страны, - сказал я. - Но этого, наверное, я мог бы и не повторять.
- Да уж вряд ли я могу это забыть.
- Затем, я должен немного денег Клуни. Мне едва ли удастся найти оказию, но для вас это, вероятно, не составит труда. Всего. долгу два фунта пять шиллингов и три четверти пенса в английской валюте.
Он записал это.
- В Ардгуре есть некий мистер Хендерленд, проповедник и миссионер, которому мне хотелось бы послать нюхательного табаку; и так как вы, я полагаю, сообщаетесь со своими друзьями в Эпине (это ведь рядом!), то, без сомнения, это дело вам будет так же нетрудно исполнить, как и первое.
- Сколько нужно табаку? - спросил он.
- Пожалуй, два фунта.
- Два, - повторил он.
- Затем, там, в Лаймкилнсе, есть девушка, Элисон Хэсти, - сказал я. - Та самая, что помогла нам с Аланом переправиться через Форт. Мне думается, если бы я мог подарить ей хорошее воскресное платье, сообразное ее положению, то это облегчило бы мою совесть, так как, честно говоря, оба мы обязаны ей жизнью.
- Я рад убедиться, что вы экономны, мистер Бэлфур, - сказал стряпчий, записывая.
- Не годится проматывать деньги, едва успев разбогатеть, - сказал я. - А теперь будьте добры подсчитать расходы и прибавить то, что вы возьмете за труды. Мне хотелось бы знать, останутся ли у меня карманные деньги. Не потому, что мне жаль отдать все, чтобы спасти Алана, и не потому, что больше у меня ничего нет, но, взяв такую сумму в первый день, мне кажется, было бы неловко назавтра просить еще. Только, пожалуйста, проверьте, хватит ли на все этих денег, - добавил я, - потому что у меня нет никакого желания встречаться с вами снова.
- Отлично, мне приятно убедиться, что вы еще и осмотрительны, - сказал стряпчий. - Но не рискованно ли с вашей стороны доверять мне такую значительную сумму?
Он произнес это с нескрываемой насмешкой.
- Что ж, придется рискнуть, - ответил я. - Ах, да, я должен просить вас еще об одной услуге: посоветуйте, где мне поселиться, у меня ведь нет здесь крыши над головой. Только нужно устроить так, будто я нашел это жилище случайно; не дай бог, если Генеральный прокурор заподозрит, что мы знакомы.
- Пусть успокоится ваш неугомонный дух, - сказал стряпчий. Я никогда не произнесу вашего имени, сэр, а прокурору надо глубоко посочувствовать: он, бедняга, даже не знает о вашем существовании.
Я понял, что с этим человеком надо говорить по-другому.
- Значит, для него скоро настанет счастливый день сказал я, - ибо хочет он того или нет, но завтра когда я явлюсь к нему, он узнает о моем существовании.
- Когда вы к нему явитесь? - поразился мистер Стюарт. - Кто из нас сошел с ума, я или вы? Зачем вы пойдете к прокурору?
- Да просто затем, чтобы сдаться ему, - ответил я.
- Мистер Бэлфур! - воскликнул стряпчий. - Вы смеетесь надо мной?
- Нисколько, сэр, - сказал я, - хотя мне кажется, что вы позволили себе такую вольность по отношению
ко мне. Но вы должны усвоить раз и навсегда, что мне не до шуток.
- Мне также, - сказал Стюарт. - И вы тоже должны усвоить, как вы изволили выразиться, что мне все меньше и меньше нравится ваше поведение. Вы пришли ко мне с целым ворохом прожектов, тем самым вовлекая меня в разного рода сомнительные дела и заставляя вступать в общение с разными весьма подозрительными личностями. А затем заявляете, что прямо из моей конторы идете с повинной к Генеральному прокурору! Ни пуговица Алана, ни две его пуговицы, ни сам Алан целиком не вынудят меня впутываться в ваши дела.
- Я бы на вашем месте не стал так горячиться, - сказал я. - Наверное, можно избежать того, что вам так не по душе. Но я не вижу иного способа, кроме как явиться к Генеральному прокурору; если вы придумаете что-либо другое, то, скажу откровенно, у меня гора свалится с плеч, ибо я побаиваюсь, что переговоры с его светлостью повредят моему здоровью. Для меня ясно одно: я как свидетель должен рассказать то, что знаю; я надеюсь спасти честь Алана, если от нее еще что-то осталось, и голову Джемса - а тут медлить нельзя.
Стряпчий секунду помолчал.
- Послушайте, милейший, - сказал он затем, - вам ни за что не позволят дать такие показания.
- Это мы еще посмотрим, - ответил я. - Я могу быть упрямым, если захочу.
- Неслыханный болван! - закричал Стюарт. - Да ведь им нужен Джемс! Они хотят повесить Джемса, - Алана тоже, если он попадется им в руки, но Джемса уж непременно! Попробуйте-ка подступиться к прокурору с таким делом и увидите, он сумеет быстро заткнуть вам рот.
- Я лучшего мнения о Генеральном прокуроре, - возразил я.
- Да что там прокурор! - воскликнул он. - Кемпбеллы - вот кто сила, милейший! Они накинутся на вас всем кланом, и на прокурора, беднягу, тоже. Просто поразительно, как вы сами этого не понимаете, Если они не заставят вас замолчать добром, то пойдут на любую подлость. Они засадят вас на скамью подсудимых, неужели вы не понимаете? - кричал он, тыча пальцем в мое колено.
- Да, - сказал я. - Не далее, как сегодня утром, мне то же самое сказал другой стряпчий.
- Кто же это? - спросил Стюарт. - Как видно, он человек дельный.
Я ответил, что мне неудобно называть его имя: это почтенный старый виг, который не желает вмешиваться в подобные дела.
- По-моему, весь мир уже замешан в это дело! - воскликнул Стюарт. - Но что же он вам сказал?
Я пересказал ему свой разговор с Ранкилером перед домом в Шосе.
- Ну да, и вас повесят, - сказал стряпчий. - Будете болтаться на виселице рядом с Джемсом Стюартом. Это вам на роду написано.
- Надеюсь, меня ждет лучший удел, - сказал я, - но спорить не стану: здесь есть известный риск.
- Риск! - Стряпчий хмыкнул и опять помолчал. - Следовало бы поблагодарить вас за преданность моим друзьям, которых вы так ретиво защищаете, - произнес он, - если только у вас хватит сил устоять. Но предупреждаю, вы ходите по краю пропасти. И я хоть и сам из рода Стюартов, но я не желал бы очутиться на вашем месте даже ради всех Стюартов, живших на земле со времен праотца Ноя. Риск? Да, рисковать Я готов сколько угодно, но сидеть на скамье подсудимых перед кемпбелловскими присяжными и кемпбелловским судьей, на кемпбелловской земле, из-за кемпбелловской распри… думайте обо мне что хотите, Бэлфур, но это свыше моих сил!
- Должно быть, мы просто по-разному смотрим на вещи - сказал я. - Мои убеждения внушил мне отец.
- Да будет ему земля пухом! Сын не посрамит его имени, - сказал стряпчий. - И все же, не судите меня слишком строго Я в чрезвычайно трудном положении. Видите ли, сэр вы заявляете, что вы виг; а я сам не знаю, кто я. Но уж конечно, не виг; я не могу быть всего лишь вигом. Но - пусть это останется между нами - и другая партия, быть может, мне не очень по душе.
- Неужели это так? - воскликнул я - от человека с вашим умом я другого и не ждал!
- Хо! Не пытайтесь ко мне подольститься - Умные люди есть и на той и на другой стороне. Я лично не испытываю особого желания обижать роля Георга; а что до короля Иакова, благослови его господь, то по мне он вполне хорош и за морем. Я стряпчий, понимаете мне бы только книги да бутылочку чернил, хорошую защитительную речь, хорошо составленную бумагу, да стаканчик вина в здании парламента с другими стряпчими да, пожалуй, субботним вечером партию в гольф. И при чем тут вы, с вашими горскими пледами и палашами?
- Да, - сказал я, - вы, пожалуй, мало похожи на дикого горца.
- Мало? - удивился он. - Да ничуть, милейший мой! И все же я родился в горах, и когда клан играет на волынке, кто должен плясать, как не я? Мой клан и мое имя - вот что главное. Меня, как и вас, тоже учил этому отец, и хорошими же делами я занимаюсь! Измены и изменники, переправка их сюда и отсюда, и французские рекруты, пропади они пропадом, и переправка этих рекрутов, и их иски - ох, уж эти иски! Вот сейчас я веду дело молодого Ардшила, моего двоюродного брата; он претендует на поместье, на основании брачного контракта, а именье-то конфискованное! Я говорил им, что это вздор, но им хоть бы что! И вот я пыжился, как мог, перед другим адвокатом, которому это дело так же не нравится, как и мне, потому что это чистая погибель для нас обоих - это непочтенно, это пятно на нашем добром имени, вроде хозяйского тавра на коровьей шкуре! Но что я могу поделать? Я принадлежу к роду Стюартов и должен лезть из кожи вон ради своей родни и своего клана. А тут не далее как вчера одного из Стюартов бросили в Замок. За что? Я знаю, за что: акт семьсот тридцать шестого года, вербовка рекрутов для короля Людовика. И вот увидите, он кликнет меня себе в адвокаты, и на моем имени будет еще одно пятно! Честно вам скажу: знай я хоть одно слово по-древнееврейски, я бы плюнул на все и пошел в священники!
- Да, положение у вас трудное, - согласился я.
- Трудней трудного! - воскликнул он, - И потому я гляжу на вас с невольным уважением - вы ведь не Стюарт, но с головой увязли в делах Стюартов, А ради чего, я не знаю; разве только из чувства долга?
- Думаю, что вы правы, - ответил я.
- Что ж, это превосходное качество. Но вот вернулся мой клерк, и с вашего позволения мы втроем немножко перекусим. А потом я направлю вас к одному весьма достойному человеку, который охотно возьмет вас в жильцы. И я сам наполню ваши карманы, кстати, из вашего же собственного мешка. Все это будет стоить не так много, как вы полагаете, даже корабль.
Я знаком дал ему понять, что нас может слышать клерк.
- Пусть себе, можете не бояться Робби, - сказал стряпчий. - Он сам из Стюартов, бедняга. Он переправил больше французских рекрутов и беглых папистов, чем у него волос на подбородке. Эта часть моей деятельности всецело в его ведении. Кто у нас сейчас может переправить человека за море, Роб?
- Скажем, Энди Скаугел на "Репейнике", - ответил Роб. - Вчера я видел Хозисона, только, кажется, у него еще нет корабля. Потом еще Тэм Стобо; но я что-то в Тэме не уверен. Я видел, как он шептался с какими-то подозрительными нетрезвыми личностями, и если речь идет о важной персоне, я бы с Томом не стал связываться.
- За голову этого человека обещано двести фунтов, Робин, - сказал Стюарт.
- Господи боже мой, неужели это Алан Брек? - воскликнул клерк Робин.
- Он самый.
- Силы небесные! Это дело серьезное, - сказал клерк. - Тогда попробую столковаться с Энди; Энди будет самый подходящий…
- Я вижу, большая у вас работа, - заметил я.
- Мистер Бэлфур, ей конца нет, - ответил Стюарт.
- Ваш клерк назвал одно имя - Хозисон, - произнес я. - Кажется, я его знаю, это Хозисон с брига "Завет". Вы ему доверяете?
- Он скверно поступил с вами и Аланом, - сказал стряпчий Стюарт, - но вообще-то я о нем хорошего мнения. Если уж он примет Алана на борт своего корабля на определенных условиях, то я не сомневаюсь, что он честно выполнит уговор. Что ты скажешь, Роб?
- Нет честнее шкипера, чем Эли, - сказал клерк. - Слову Эли я бы доверился, как Шевалье или самому Эпину, - добавил он.
- Ведь это он привез тогда доктора, верно? - спросил стряпчий.
- Да, причем у того был полный кошель денег, - сказал Робин. - И Эли об этом знал.
- Как видно, человека с первого взгляда не раскусишь, - сказал я.
- Вот об этом-то я и забыл, когда вы ко мне вошли, мистер Бэлфур, - сказал стряпчий.
ГЛАВА III
Я ИДУ В ПИЛРИГ
На следующее утро, едва я проснулся в своем новом жилище, как тотчас же вскочил и надел свое новое платье; и едва проглотил завтрак, как сразу же отправился навстречу новым приключениям. Теперь можно было надеяться, что с Аланом будет все благополучно, но спасение Сент Джемса - дело куда более трудное, и я невольно опасался что это предприятие обойдется мне чересчур дорого, как утверждали все, с кем я делился своими планами. Похоже, что я вскарабкался на вершину горы только затем чтобы броситься вниз; я прошел через множество суровых испытаний, достиг богатства, признания своих прав, возможности носить городскую одежду и шпагу на боку, и все это лишь затем, чтобы в конце концов совершить самоубийство, причем самоубийство наихудшего рода: то есть дать себя повесить по указу короля.
"Ради чего я это делаю?" - спрашивал я себя, шагая по Хай-стрит и свернув затем к северу по Ли-Уинд. Сначала я попробовал внушить себе, что хочу спасти Джемса Стюарта; я вспомнил его арест, рыдания его жены и сказанные мною в тот час слова, и это соображение показалось мне весьма убедительным. Но тут же я подумал, что, в сущности, мне, Дэвиду Бэлфуру, нет (или не должно быть) никакого дела до того, умрет ли Джемс в своей постели или на виселице. Конечно, он родня Алану; но что касается Алана, то ему лучше всего было бы где-то притаиться, и пусть костями его родича распорядятся как им угодно король, герцог Аргайлский и воронье. Я к тому же не мог забыть, что, когда мы все вместе были в беде, Джемс не слишком заботился ни об Алане, ни обо мне.
Затем мне пришло в голову, что я действую во имя справедливости: какое прекрасное слово, подумал я, и в конце концов пришел к заключению, что (поскольку мы на свое несчастье живем среди дел политических) самое главное для нас - соблюдать справедливость; а казнь невинного человека, - это рана, нанесенная всему обществу. Потом во мне заговорил другой голос, пристыдивший меня за то, что я вообразил себя участником этих важных событий, обозвавший меня тщеславным мальчишкой-пустозвоном, который наговорил Ранкилеру и Стюарту громких слов и теперь единственно из самолюбия старается выполнить свои хвастливые обещания. Но мало этого, тот же голос нанес мне удар побольнее, обвинив меня в своего рода трусливой хитрости, в том, что я хочу ценою небольшого риска купить себе полную безопасность. Да, конечно, пока я не явлюсь к Генеральному прокурору и не докажу свою непричастность к преступлению, я в любой день могу попасться на глаза Манго Кемпбеллу или помощнику шерифа, меня опознают и за шиворот втянут в эпинское убийство, И, конечно, если я дам свои показания и это кончится для меня благополучно, мне будет потом дышаться гораздо легче. Но, обдумав этот довод, Я не нашел в нем ничего постыдного. Что касается остального, то есть два пути, думал я, и оба ведут к одному и тому же. Если Джемса повесят, в то время, как я мог бы его спасти, это будет несправедливо; если я, наобещав так много не сделаю ничего, я буду смешон в своих собственных глазах. Мое бахвальство оказалось счастьем для Джемса из Глена и не таким уж несчастьем для меня, ибо теперь я обязан поступить по долгу совести. Я ношу имя благородного джентльмена и располагаю состоянием джентльмена; худо, если окажется, что в душе я не джентльмен. Но тут же я упрекнул себя, что так рассуждать может только язычник, и прошептал молитву, прося ниспослать мне мужества, чтобы я мог, не колеблясь, исполнить свой долг, как солдат в сражении, и остаться невредимым.