ГЛАВА IX
ВЕРЕСК В ОГНЕ
Я вышел из этого дома, впервые разгневавшись на Престонгрэнджа. Оказывается, прокурор просто насмехался надо мной. Он лгал, что мои показания будут выслушаны, что мне ничто не угрожает, а тем временем не только Саймон с помощью офицера-горца покушался на мою жизнь, но и сам Престонгрэндж, как явствовало из его слов, тоже замышлял что-то против меня. Я пересчитал моих врагов. Престонгрэндж, на стороне которого королевская власть; герцог и вся подвластная ему западная часть шотландских гор; и тут же под боком Ловэт, готовый привлечь им на помощь огромные силы на севере страны и весь клан старых якобитских шпионов и их наемников. А вспомнив Джемса Мора и рыжую голову Нийла, Дунканова сына, я подумал, что в заговоре против меня, быть может, есть и четвертый участник и что остатки древнего клана Роб Роя, потомки отчаянных разбойников, тоже объединятся против меня с остальными. Как мне сейчас не хватало сильного друга или умного советчика! Должно быть, в стране немало людей, которые могут и хотят прийти мне на выручку, иначе Ловэту, герцогу н Престонгрэнджу незачем было бы измышлять способы от меня отделаться; и я выходил из себя при мысли, что где-нибудь на улице я мог задеть друга плечом и не узнать его.
И тотчас же, словно подтверждая мои мысли, какой-то джентльмен, проходя мимо, задел меня плечом, бросил многозначительный взгляд и свернул в переулок. Уголком глаза я успел разглядеть, что это стряпчий Стюарт, и, благословляя судьбу, повернулся и последовал за ним. В переулке я увидел его тотчас же: он стоял на лестнице у входа в дом и, сделав мне знак, быстро исчез. Несколькими этажами выше я догнал его у какой-то двери, которую он запер на ключ, как только мы вошли. Это была пустая квартира, без всякой мебели - очевидно, одна из тех, которые Стюарту было поручено сдать внаем.
- Придется сидеть на полу, - сказал он, - зато здесь мы в полной безопасности, а я жаждал вас видеть, мистер Бэлфур.
- Как Алан? - спросил я.
- Прекрасно, - сказал стряпчий. - Завтра, в среду, Энди возьмет его на борт с Джилланской отмели. Он очень хотел попрощаться с вами, но, боюсь, при нынешнем положении вам лучше держаться подальше друг от друга. А теперь о главном: как подвигается ваше дело?
- Да вот, - ответил я, - сегодня утром мне сказали, что мои свидетельские показания будут выслушаны и что я отправлюсь в Инверэри вместе с самим Генеральным прокурором - ни больше, ни меньше!
- Ха-ха! - засмеялся стряпчий. - Как бы не так!
- Я и сам подозреваю тут неладное, - сказал, я, - но мне хотелось бы услышать ваши соображения.
- Скажу вам честно, я просто киплю от злости, - почти кричал Стюарт. - Достать бы мне рукой до их правительства, я бы сбил его наземь, как гнилое яблоко! Я доверенное лицо Эпина и Джемса Гленского, и, само собой, мой долг бороться за жизнь моего родича, но вы послушайте, что творится, н судите сами. Первым делом им нужно разделаться с Аланом. Они не могут притянуть Джемса ни за преступление, ни за злоумышление, пока сначала не притянут Алана как главного виновника, - таков закон: нельзя ставить повозку перед лошадью.
- Как же они притянут Алана, если они его не поймали? - спросил я.
- А этот закон можно обойти, - сказал он. - На то имеется другой закон. Было бы куда как просто, ежели бы по причине бегства одного из преступников другой остался безнаказанным. Но в таком случае вызывают в суд главного виновника и по причине неявки выносят приговор заочно. Вызов можно посылать в четыре места: по месту его жительства, затем туда, где он проживал в течение сорока дней, затем в главный город графства, где он обычно проживает, и, наконец, если есть основания полагать, что он уехал из Шотландии, то его два месяца кряду вызывают на главной площади Эдинбурга, в гавани и на литском берегу. Цель этой последней меры ясна сама собою: корабли, уходящие за море, успеют передать сообщение в тамошних гаванях, и, следственно, такой вызов - не просто для проформы. Теперь как же быть с Аланом? Я не слыхал, чтобы у него был свой дом. Я был бы весьма признателен, если бы хоть кто-нибудь указал мне место, где бы он жил сорок дней подряд, начиная с сорок пятого года. Нет такого графства, где бы он жил постоянно или хотя бы временно; если у него вообще есть какое-то жилище, то оно, вероятно, во Франции, где стоит его полк, а если он еще не покинул Шотландию - о чем мы с вами знаем, а они подозревают, - то даже последний глупец догадается, каковы его намерения. Где же и каким образом следует его вызывать? Это я спрашиваю у вас, человека, не искушенного в законах.
- Вы сами только что сказали, - ответил я. - Здесь, на Главной площади, и в гавани, и на литском берегу в течение двух месяцев.
- Видите, вы гораздо более толковый законник, чем Престонгрэндж! - воскликнул стряпчий. - Он уже однажды вызывал Алана; это было двадцать пятого, в тот день, когда вы пришли ко мне, вызвал один раз и на этом успокоился. И где же, вы бы думали? На площади в Инверэри, главном городе Кемпбеллов! Скажу вам по секрету, мистер Бэлфур: они не ищут Алана.
- Как так? - изумился я. - Они его не ищут?
- Насколько я понимаю, - нет, - сказал он. - По моему скудному разумению, они вовсе не желают найти его. Они боятся, что он, быть может, сумеет оправдаться, а тогда и Джемс, с которым они, собственно, и хотят разделаться, чего доброго, ускользнет у них из рук. Это, видите ли, не правосудие, это заговор.
- Однако, уверяю вас, Престонгрэндж настойчиво расспрашивал об Алане, - сказал я. - Впрочем, сейчас я понял, что мне не стоило никакого труда уклониться от ответов.
- Вот видите, - заметил стряпчий. - Ну хорошо, прав я или нет, но это в конце концов лишь догадки, обратимся же к фактам. До моих ушей дошло, что Джемса и свидетелей - свидетелей, мистер Бэлфур! - держат под семью замками, они закованы в кандалы и сидят в военной тюрьме форта Вильям. К ним никого не допускают и не разрешают переписываться. А ведь это свидетели, мистер Бэлфур, слышали вы что-либо подобное? Уверяю вас, ни один Стюарт из всей их нечестивой шайки никогда не нарушал законов так нагло. Ведь в парламентском акте тысяча семисотого года черным по белому написано о незаконном заключении в тюрьму. Как только я узнал о Джемсе и свидетелях, я подал петицию лорду-секретарю Верховного суда. И сегодня получил ответ. Вот вам и закон! Вот вам и справедливость!
Он сунул мне в руки бумагу, ту самую бумагу с медоточивыми и лицемерными словами, которая впоследствии была напечатана в книжечке, изданной "Посторонним наблюдателем" в пользу, как гласило заглавие, "несчастной вдовы и пятерых детей" Джемса.
- Видите, - продолжал Стюарт, - он не смеет мне отказать в свидании с моим клиентом, поэтому он "испрашивает дозволения у коменданта впустить меня". Испрашивает дозволения! Лорд-секретарь Верховного суда Шотландии испрашивает! Разве смысл этих - слов не ясен? Они надеются, что комендант окажется столь глуп или, наоборот, столь умен, что не даст своего дозволения. И придется мне не солоно хлебавши тащиться из форта Вильям обратно. А потом - новая проволочка, пока я буду обращаться к другому высокопоставленному лицу, а они будут все валить на коменданта - солдаты, мол, полные невежды в законах, - знаю я эту песню! Затем я проделаю этот путь в третий раз, и пока я получу от моего клиента первые распоряжения, суд будет уже на носу. Разве я не прав, считая это заговором?
- Да, похоже на то, - сказал я.
- И я вам сейчас же это докажу, - заявил стряпчий. - У них есть право держать Джемса в тюрьме, но они не могут запретить мне видеться с ним. У них нет права держать в тюрьме свидетелей, но смогу ли я увидеться с этими людьми, которые должны были бы разгуливать на свободе, как сам лорд-секретарь? Вот, читайте: "Что касается остального, то лорд-секретарь отказывается давать какие-либо приказания смотрителям тюрьмы, которые не были замечены ни в каких нарушениях долга своей службы". Ни в каких нарушениях! Господи! А парламентский акт тысяча семисотого года? Мистер Бэлфур, у меня разрывается сердце, вереск моей страны пылает в моей груди!
- В переводе на простой язык, - сказал я, - это значит, - что свидетели останутся в тюрьме и вы их не увидите?
- И я их не увижу до Инверэри, где состоится суд! - воскликнул он. - А там услышу, как Престонгрэндж распространяется об "ответственности и душевных тревогах, связанных с его должностью", и о "необычайно благоприятных условиях, созданных для защитников"! Но я их обведу вокруг пальца, мистер Дэвид. Я задумал перехватить свидетелей на дороге, и вот увидите, я выжму хоть каплю справедливости из того солдата - "полного невежды в законах", который будет сопровождать узников.
Так и случилось: мистер Стюарт впервые увиделся со свидетелями на дороге близ Тиндрама благодаря попустительству офицера.
- В этом деле меня уже ничто не удивит, - заметил я.
- Нет, пока я жив, я вас еще удивлю! - воскликнул стряпчий. - Вот, видите? - Он показал мне еще не просохший, только что вышедший из печатного станка оттиск. - Это обвинительный акт: смотрите, вот имя Престонгрэнджа под списком свидетелей, в котором я что-то не вижу никакого Бэлфура. Но не в том дело. Как вы думаете, на чьи деньги печаталась эта бумага?
- Должно быть, короля Георга, - сказал я.
- Представьте себе, на мои! То есть они ее печатали сами для себя: для Грантов, Эрскинов и того полунощного вора, Саймона Фрэзера. Но мог ли я надеяться, что получу копию? Нет, мне полагалось вести защиту вслепую, мне полагалось услышать обвинительный акт впервые на суде, вместе с присяжными.
- Но ведь это не по закону? - спросил я.
- Да как вам сказать, - ответил он. - Это столь естественная и - до этого небывалого дела - неизменно оказываемая услуга, что закон ее даже никогда не рассматривал. А теперь преклонитесь перед рукой провидения! Некий незнакомец входит в печатню Флеминга, замечает на полу какой-то оттиск, подбирает и приносит его ко мне. И что же? Это оказался обвинительный акт! Я снова отдал его напечатать - за счет защиты: sumptibus moesti rei . Слыхано ли что-либо подобное? И вот он - читайте, кто хочет, великая тайна уже ни для кого не тайна. Но как вы думаете, много ли радости доставила вся эта история мне, человеку, которому вверена жизнь его родича?
- Думаю, что никакой, - сказал я.
- Теперь вы понимаете, что творится и почему я засмеялся вам в лицо, когда вы заявили, что вам разрешено дать показания.
Теперь настала моя очередь. Я вкратце рассказал ему об угрозах и посулах мистера Саймона, о случае с подосланным убийцей и о том, что произошло затем у Престонгрэнджа. О моем первом разговоре с ним я, держась своего слова, не сказал ничего, да, впрочем в этом и не было надобности.
Слушая меня, Стюарт все время кивал головой, как заводной болванчик, и едва только я умолк, как он высказал мне свое мнение одним-единственным словом, произнеся его с большим ударением:
- Скройтесь!
- Не понимаю вас, - удивился я.
- Ну что же, я объясню, - сказал стряпчий. - На мой взгляд, вам необходимо скрыться. Тут и спорить не о чем. Прокурор, в котором еще тлеют остатки порядочности, вырвал вашу жизнь из рук Саймона и герцога. Он не согласился отдать вас под суд и не позволил убить вас, и вот откуда у них раздоры: Саймон и герцог не могут быть верными ни другу, ни врагу. Очевидно, вас не отдадут под суд и не убьют, но назовите меня последним болваном, если вас не похитят и не увезут куда-нибудь, как леди Грэндж. Ручаюсь чем угодно - вот это и есть их "способ"!
Я вспомнил еще кое-что и рассказал ему, как я услышал свист и увидел рыжего слугу Нийла.
- Можете не сомневаться: где Джемс Мор, там непременно какое-нибудь темное дело, - сказал стряпчий. - Об его отце я ничего дурного не сказал бы, хотя он был не в ладах с законом и совсем не по-дружески относился к моему роду, так что я и палец о палец не ударил бы, чтобы его защитить. Но Джемс, тот просто подлец и хвастливый мошенник. Мне это появление рыжего Нийла не нравится так же, как вам. Это неспроста - фу, это пахнет какой-то пакостью. Ведь дело леди Грэндж состряпал старый Ловэт; если младший Ловэт возьмется за ваше, то пойдет по стопам отца. За что Джемс Мор сидит в тюрьме? За такое же дело - за похищение. Его люди уже набили руку на похищениях. Он передаст этих мастеров Саймону, и вскоре мы узнаем, что Джемс помилован или бежал, а вы очутитесь в Бенбекуле или Эплкроссе.
- Стало быть, дело плохо, - согласился я.
- Я хочу вот чего, - продолжал он, - я хочу, чтобы вы исчезли, пока они не успели зажать вас в кулак. Спрячьтесь где-нибудь до суда и вынырните в последнюю минуту, когда они меньше всего будут этого ждать. Это, конечно, только в том случае, мистер Бэлфур, если ваши показания стоят такого риска и всяких передряг.
- Скажу вам одно, - произнес я. - Я видел убийцу, и это был не Алан.
- Тогда, клянусь богом, мой родич спасен! - воскликнул Стюарт. - Жизнь его зависит от ваших показаний на суде, и ради того, чтобы вы там были, нельзя жалеть ни времени, ни денег и надо идти на любой риск. - Он вывалил на пол содержимое своих карманов. - Вот все, что у меня есть при себе, - продолжал он. - Берите, это вам еще понадобится, пока вы не закончите свое дело. Идите прямо по этому переулку, оттуда есть выход на Ланг-Дайкс, и заклинаю вас - не показывайтесь в Эдинбурге, пока не кончится этот переполох.
- Но куда же мне идти? - спросил я.
- А! Хотел бы я знать! - сказал стряпчий. - В тех местах, куда я мог бы вас послать, они непременно будут рыскать. Нет, придется вам самому о себе позаботиться, и да направит вас господь! За пять дней до суда, шестнадцатого сентября, дайте о себе знать а Стирлинг, я буду там в гостинице "Королевский герб", и если вы до тех пор будете целы и невредимы, я сделаю все, чтобы вы добрались до Инверэри.
- Скажите мне еще одно: могу я видеть Алана?
Он, видимо, заколебался.
- Эх, лучше бы не надо, - сказал он. - Но я не стану отрицать, что Алан очень этого хочет и на всякий случай нынче ночью будет ждать у Селвермилза. Если вы убедитесь, что за вами не следят, мистер Бэлфур, - но имейте в виду, только если вы твердо убедитесь в этом, - то спрячьтесь в укромном месте и понаблюдайте за дорогой целый час, не меньше, прежде чем рискнете пойти туда. Если вы или он оплошаете, будет страшная беда!
ГЛАВА X
РЫЖИЙ НИЙЛ
Было около половины четвертого, когда я вышел на Ланг-Дайкс. Меня влекло в деревню Дин. Так как там жила Катриона, а ее родня, Гленгайлские Макгрегоры, почти наверное будет пущена по моему следу, то это было одним из немногих мест, от которых мне следовало держаться подальше; но я был очень молод и, кажется, очень влюблен, а потому, не задумываясь, повернул в сторону деревни. Правда, чтобы успокоить совесть и здравый смысл, я старался соблюдать осторожность. Там, где дорога пошла в гору, я, взойдя на перевал, внезапно бросился в ячмень и притаился там, выжидая. Некоторое время спустя мимо прошел человек, по виду горец, но мне совершенно незнакомый. Вскоре прошел рыжеголовый Нийл. Затем проехала тележка мельника, а после шел только всякий деревенский люд. Этого было достаточно, чтобы заставить самого отчаянного смельчака отказаться от своей цели, но во мне еще сильнее разгорелось желание попасть в деревню Дин. Я убеждал себя, что появление Нийла на этой дороге вполне естественно, ибо эта дорога вела к дому, где жила дочь его господина; что касается первого прохожего, то, если я стану пугаться всякого попавшегося на пути горца, мне далеко не уйти. И, успокоив себя этими хитрыми доводами, я прибавил шагу и в самом начале пятого уже был у калитки миссис Драммонд-Огилви.
Обе дамы были в доме; увидев их через открытую дверь, я сорвал с себя шляпу.
- Тут пришел один малый за своими шестью пенсами, - сказал я, думая, что это понравится вдове.
Катриона выбежала мне навстречу и сердечно поздоровалась; к моему удивлению, старая дама встретила меня не менее приветливо. Много времени спустя я узнал, что она еще на рассвете посылала верхового в Куинсферри к Ранкилеру, который, как она знала, был поверенным по делам имения Шос, и у нее в кармане лежало письмо от моего доброго друга с самыми лестными словами обо мне и моем будущем. Но даже не зная об этом письме, я легко разгадал, что она замышляет. Быть может, я и в самом деле был "деревенщиной", но не настолько, как ей представлялось; и даже при моем не слишком тонком уме мне было ясно, что она вознамерилась устроить брак своей родственницы с безбородым мальчишкой, который как-никак владел поместьем в Лотиане.
- Пусть-ка Шесть-пенсов отведает нашей похлебки. Кэтрин, - сказала она. - Сбегай и скажи девушкам.
И пока мы оставались одни, она всячески старалась польстить мне, всегда умно, всегда как бы подшучивая, по-прежнему называя меня "Шесть-пенсов", но таким тоном, который должен был возвысить меня в собственных глазах. Когда вернулась Катриона, намерения старой дамы стали еще более очевидны, если только это было возможно; она принялась расхваливать достоинства девушки, словно барышник, продающий коня. Щеки мои пылали при мысли, что она считает меня таким тупицей. Порой мне приходило в голову, что наивная девушка даже не догадывается, что ее выставляют напоказ, и тогда мне хотелось стукнуть старую перечницу дубиной; а порой казалось, что обе они сговорились завлечь меня в ловушку, и тогда я мрачнел, хмурился и сидел между ними, как воплощение неприязни. Наконец, старая сваха придумала наилучшую уловку - оставить нас наедине. Если уж во мне зародится подозрение, заглушить его бывает нелегко. Но хотя я знал, к какому воровскому роду принадлежит Катриона, для меня было невозможно смотреть ей в глаза и не верить ей.
- Я не должна вас расспрашивать? - быстро спросила она, как только мы остались одни.
- Нет, сегодня я могу говорить обо всем с чистой совестью, - ответил я. - Я уже не связан словом, и после того, что произошло за сегодняшний день, я бы не дал его снова, если бы меня о том попросили.
- Тогда рассказывайте скорее, - поторопила она. - Тетушка вот-вот вернется.
Я рассказал ей всю историю с лейтенантом с начала до конца, стараясь представить ее как можно смешнее, и в самом деле все это было так нелепо, что невольно вызывало смех.
- Оказывается, все-таки грубые мужланы для вас столь же неподходящее общество, как и хорошенькие барышни! - воскликнула она, когда я кончил. - Но как же это ваш отец не научил вас владеть шпагой? В жизни не слыхала ничего подобного! Это так неблагородно!
- Во всяком случае, неудобно, - сказал я, - а мой отец - честнейший человек! - вероятно, витал в облаках, иначе он не стал бы вместо фехтования обучать меня латыни.
Но, как видите, я делаю, что могу: я, подобно жене Лота, превращаюсь в соляной столб и даю себя рубить.
- Знаете, отчего я смеюсь? - сказала Катриона. - Вот отчего: я такая, что мне следовало бы родиться мужчиной. И я часто воображаю, что я мужчина, и придумываю для себя всякие приключения. Но когда дело доходит до боя, я спохватываюсь, что я ведь только девушка, что я не умею держать шпагу или нанести хороший удар, и тогда я перекраиваю свою историю так, чтобы бой не состоялся, а я бы все равно вышла победительницей - вот как вы с вашим лейтенантом; и я - мальчик и все время произношу благородные слова, совсем как мистер Дэвид Бэлфур.
- Вы кровожадная девица, - сказал я.