- Следует оказать им должное гостеприимство, - распорядился олдермен со всей сердечностью. - Надо полагать, это честные фермеры, приехавшие издалека и проголодавшиеся после ночных трудов. Скажи повару, чтобы принял и накормил их получше. И, если среди них окажется человек поприличнее, проси его сюда, к нашему столу. У нас в стране о людях судят не по платью и не по тому, носит он парик или нет, сударь мой… Чего рот разинул?
Эразм протер глаза и, показав оба ряда сверкающих, словно жемчуг, зубов, обернулся к хозяину и сказал, что негр, уже известный читателю под именем Эвклида и бесспорно являвшийся его братом по отцу или по матери, приближается к вилле. При этом сообщении олдермен перестал жевать, однако не успел он выразить свое удивление, как обе двери в столовую одновременно отворились, и в одной из них показался Франсуа, а в другой - лоснящаяся физиономия городского раба олдермена. Миндерт посмотрел сперва на одного, потом на другого, не в силах произнести ни слова, ибо видел по расстроенным лицам слуг, что ничего хорошего его не ожидает. Читатель вскоре поймет, что у сообразительного бюргера были веские причины для беспокойства. Худое лицо камердинера вытянулось более обычного, челюсть отвисла. Голубые навыкате глаза были широко раскрыты, и в них смешивались растерянность и душевная боль. Выражение лица у него было страдальческое. Руки были воздеты кверху, ладонями наружу; плечи бедняги, высоко вздернутые, нарушали ту небольшую симметрию, которой природа оделила его фигуру.
Негр стоял в дверях с виноватым видом, одновременно упрямым и хитрым. Он искоса смотрел на хозяина, юля глазами так же, как вскоре заюлил языком, страшась открыть хозяину правду. В руках Эвклид теребил шерстяную шапчонку и, уперев пятки в пол, нервно вертел носком из стороны в сторону.
- Ну же! - воскликнул Миндерт, переводя взгляд с одного на другого. - Какие-нибудь новости из Канады? Скончалась королева? Или она возвратила колонию Объединенным провинциям?
- Мамзель Алида… - произнес или, скорее, простонал, Франсуа.
- Бедная, глупая тварь… - пробормотал Эвклид.
Ножи и вилки выпали из рук Миндерта и его гостя, словно их сразу хватил паралич. Ван Стаатс невольно поднялся с места, в то время как олдермен еще плотнее уселся в кресло, готовясь выдержать суровый удар.
- Что с племянницей?.. Что с лошадью?.. Вы позвали Дайну?
- Да, мосье.
- Ключи от конюшни у тебя?
- Я не выпускал их из рук, хозяин.
- Вы приказали ей разбудить барышню?
- Она не отзывается…
- Ты вовремя задавал корм лошадям?
- Их никогда не кормили лучше…
- А вы сами заходили в спальню племянницы, чтобы разбудить ее?
- Без сомнений, мосье!
- Что случилось с бедняжкой?
- Она ничего не ест и, похоже, не скоро оправится…
- Мосье Франсуа, я желаю знать, что ответила мадемуазель де Барбери!
- Мадемуазель не говорить ничего, ни звука!
- Ланцеты и снадобья! Ей следовало бы пустить кровь!
- Теперь уже поздно, хозяин, честное слово…
- Упрямая девчонка! Это все гугенотская кровь! Ее предки предпочли бросить свои дома и земли, лишь бы не менять веру!
- La famille de Barberies est honorable, monsieur, mais le grand monarque fut un pen trop exigeant. Vraiment, la dragonade etait mal avisee, pour faire des Chretiens!
- Паралич и спешка! Надо было позвать коновала, чтобы облегчить ее страдания, черная образина!
- Я позвал живодера, хозяин, чтобы хоть шкуру снять. Бедняга-то кончилась в одночасье.
Услышав это, бюргер оцепенел. Разговор шел так быстро, вопросы и ответы следовали друг за другом так скоропалительно, что в голове у бюргера царила полная неразбериха и некоторое время он не мог сообразить, кто же отдал свой последний долг природе - красавица Барбери или один из его фламандских меринов. Патрон, до сих пор не произнесший ни слова от изумления и не понимавший, что же, в сущности, произошло, воспользовался передышкой и вступил в разговор.
- Господин олдермен, - произнес он дрожащим голосом, выдававшим его волнение, - случилось какое-то несчастье; это очевидно. Не лучше ли нам с негром удалиться, чтобы вы могли спокойно расспросить Франсуа о том, что произошло с мадемуазель де Барбери?
Эти слова вернули олдермена к жизни. Он с благодарностью поклонился гостю, и господин ван Стаатс тотчас покинул столовую. Эвклид двинулся было за ним, но хозяин кивком приказал ему остаться.
- Я расспрошу тебя потом, - вымолвил он, вновь обретя обычную уверенность и властность. - Стань тут, любезный, и приготовься держать ответ. А теперь, мосье Франсуа, я желаю знать, почему моя племянница отказывается разделить завтрак со мной и моим гостем.
- Боже мой, мосье, это не есть возможно ответить… Девичий душа - потемки.
- Тогда пойдите и скажите ей, что я вычеркиваю ее из завещания, в котором ей отводилось места больше, чем всем другим моим родным!
- Мосье, подумайте над ваши слова! Мамзель еще так молодой!
- Молода она или нет, я не отступлюсь от своего решения! Немедленно известите об этом негодницу! А ты, черномазая образина, это ты загнал до смерти ни в чем не повинное животное!
- Прошу вас, мосье, одумайтесь! Мадемуазель никогда больше не будет убегать, никогда…
- О чем это ты болтаешь?! - вскричал олдермен, широко разинув рот и не уступая камердинеру в растерянности. - Где моя племянница, сэр? Что означает этот намек?
- La fille de monsieur de Barberie n'y est pas! - простонал Франсуа, не в силах произнести больше ни слова.
Верный слуга в отчаянии прижал руки к груди, но тут же, вспомнив, что он находится в присутствии хозяина, овладел собой и, выразив поклоном свое глубокое соболезнование, с достоинством удалился.
Отдавая справедливость олдермену ван Беверуту, следует сказать, что огорчение, вызванное сообщением о гибели фламандского мерина, было несколько развеяно известием о необъяснимом исчезновении племянницы. В течение последующих десяти минут олдермен с пристрастием допрашивал негра, тысячу раз проклял его, однако изворотливый Эвклид вместе со своими сородичами проявил такое беспокойство о барышне и принял столь деятельное участие в поисках, предпринятых по всему имению, что его проступок был почти забыт.
Осмотрев "Обитель фей", олдермен убедился, что той, которая придавала флигелю уют и обаяние, там нет. Комната, занимаемая камердинером, была, как всегда, в порядке. Лишь в помещении Дайны были заметны следы торопливых сборов, хотя, судя по всему, чернокожая служанка Алиды легла спать в обычное время. Одежда была разбросана по всем углам, большая часть вещей исчезла, но тот факт, что не все они были взяты, свидетельствовал о неожиданном и поспешном уходе.
В то же время гостиная, спальня и туалетная комната Алиды были аккуратно прибраны. Мебель стояла на своих местах; окна и двери были закрыты, но не на запорах. Постель, по-видимому, не разбирали. Короче говоря, все было в полном порядке, так что олдермен, уступив единственному порыву, принялся громко звать племянницу, словно ожидая, что шалунья вот-вот появится из какого-нибудь укромного уголка, где спряталась, желая подшутить над дядюшкой. Но его ожидания не оправдались. Голос олдермена гулко разносился по пустым комнатам, и, хотя все напряженно прислушивались, никто не отозвался на его зов.
- Алида! - воскликнул в четвертый и последний раз бюргер. - Отзовись, дитя мое! Я прощаю тебе твою шутку! Забудь все, что я говорил про завещание! Отзовись, детка, и успокой своего старого дядюшку!
Увидев, как поддался чувствам человек, известный своей сухой расчетливостью, владелец сотни тысяч акров земли забыл про свое огорчение и от жалости к бюргеру отвел взгляд в сторону.
- Уйдем отсюда, - сказал он, осторожно беря бюргера под руку. - Подумаем спокойно, как нам поступить дальше.
Олдермен не противился. Однако, перед тем как покинуть комнаты Алиды, он еще раз тщательно обшарил все шкафы и закоулки. Но поиски эти не оставили никаких сомнений относительно того, какой шаг предприняла его наследница. Платья, книги, принадлежности для рисования и даже некоторые музыкальные инструменты исчезли вместе с ней.
Глава XIII
Ах, вот твоя игра!
Так ты наш рост сравнила перед ним…
Ш е к с п и р. Сон в летнюю ночь
Когда человеческая жизнь начинает идти на убыль, то одновременно слабеют чувства, на которых покоятся семейные и родственные привязанности. Мы узнаем наших родителей в полном расцвете умственных и физических сил и примешиваем к сыновней любви чувство уважения и почтительности. Родители же, опекая беспомощную младость, с интересом следя за тем, как набираются разума дети, гордясь их успехами и возлагая на них все надежды, испытывают чувство, граничащее с самозабвением. Таинственна и непостижима привязанность родителя к своему отпрыску. Желания и увлечения ребенка могут причинить родителю острую боль, которая мучит его так же сильно, как собственные ошибки и заблуждения, но когда - недостойное поведение - результат невнимания со стороны родителя или, того хуже, чьего-либо наущения, тогда к страданиям старших прибавляются и угрызения совести. Примерно те же чувства испытывал олдермен ван Беверут, размышляя на досуге о неразумном поступке Алиды.
- Она была милая и ласковая девочка, хотя своенравна и упряма, как необъезженный жеребенок, - вслух размышлял бюргер, шагая из угла в угол по комнате и почему-то говоря о своей племяннице так, словно она уже покинула этот бренный мир. - Ах, черномазый мерзавец! Где я найду теперь пару для осиротевшего рысака! Ах, Алида, услада моей старости, как хороша и воспитанна она была! Зачем поступила она так безрассудно, покинув друга и опекуна ее молодости и детства, чтобы искать защиты у чужих людей! Как все несправедливо в этом мире, господин ван Стаатс! Все наши расчеты идут прахом, и во власти судьбы разбить наши самые разумные и мудрые планы. Порыв ветра может отправить на дно груженный товарами корабль; неожиданное падение цен на рынке лишает нас нашего золота, подобно тому как осенний ветер срывает последние листочки с дуба; а банкротства и расстроенный кредит зачастую губят даже самые старые фирмы, совсем как болезнь подтачивает организм. Алида, Алида! Ты жестоко ранила человека, который никогда не делал тебе ничего плохого! Ты сделала несчастной мою старость…
- Бесполезно роптать на судьбу, - произнес Олофф ван Стаас, вздыхая так глубоко, что невозможно было сомневаться в искренности его слов. - Как бы я хотел, чтобы ваша племянница заступила в моем доме место матушки, которое покойница занимала с таким достоинством, но, увы, теперь уже слишком поздно…
- Кто знает… Кто знает, - прервал его олдермен, который держался за свое заветное желание, словно за условия выгодной сделки. - Пока торг не кончен, не следует отчаиваться, господин ван Стаатс!
- Мадемуазель де Барбери так четко определила свой выбор, что я не вижу для себя никакой надежды.
- Простое кокетство, сударь мой, простое кокетство! Алида захотела повысить цену своего согласия на брак с вами. Никогда не следует объявлять контракт недействительным, пока еще есть надежда на то, что он может принести пользу обеим сторонам.
- Боюсь, сэр, что в поступке вашей племянницы больше кокетства, чем прилично снести джентльмену, - с подчеркнутой сухостью заметил патрон. - Если командир крейсера ее величества тот самый счастливчик, к которому она ушла, - у него не будет оснований укорять свою госпожу в нерешительности.
- Я не уверен, господин ван Стаатс, что даже при существующих между нами отношениях я должен пропустить мимо ушей ваш намек, ставящий под сомнение скромность моей племянницы. Капитан Ладлоу… Эй, кто позволил тебе совать сюда нос?
- Он хочет вас видеть, хозяин, - появляясь в дверях, выпалил запыхавшийся Эразм, восхищенный проницательностью своего хозяина, предвосхитившего его сообщение.
- Кто хочет меня видеть? Говори, дурак!
- Тот джентльмен, которого вы назвали.
- Явился счастливец, чтобы известить нас о своем успехе, - высокомерно заметил патрон Киндерхука. - Думаю, что мне нет необходимости присутствовать при беседе олдермена ван Беверута с его племянником.
Обиженный ван Стаатс отвесил церемонный поклон растерявшемуся бюргеру и тут же вышел из комнаты. Негр воспринял его уход как благоприятное предзнаменование для того, кто считался соперником патрона, и поспешил сообщить капитану Ладлоу, что путь свободен.
Последовала тягостная сцена. Олдермен ван Беверут принял позу оскорбленного достоинства и уязвленного самолюбия, в то время как весь вид королевского офицера явно свидетельствовал о том, что он тяготится своим долгом, выполнение которого ему не по душе. Потому беседа началась довольно церемонно и велась в строгих рамках внешних приличий.
- Мой долг вынуждает меня выразить вам удивление по поводу того, что сомнительная бригантина стала на якорь в бухте в непосредственной близости от вашего поместья, что вызывает неприятные подозрения относительно репутации столь известного купца, каким является олдермен ван Беверут, - произнес Ладлоу после первых формальных приветствий.
- Репутация Миндерта ван Беверута слишком прочна, капитан Корнелий Ладлоу, чтобы зависеть от случайного местоположения каких-либо бригантин или бухт. Кстати, я вижу два корабля, стоящих на якоре неподалеку от "Сладкой прохлады", и, если меня призовут дать показания хоть в королевский совет, я засвидетельствую, что корабль под флагом королевы нанес больше ущерба ее подданным, чем незнакомая бригантина. Вам известно о ней что-нибудь дурное?
- Не буду скрывать фактов, ибо считаю, что в подобном положении джентльмен с вашей репутацией вправе требовать объяснений…
- Гм!.. - перебил капитана Ладлоу олдермен, встревоженный таким началом беседы и усмотревший в словах Ладлоу возможность пойти на мировую. - Гм!.. Ваша сдержанность похвальна, капитан. Мы польщены тем, что уроженец нашей провинции столь ревностно охраняет побережье… Присядьте, сэр, прошу вас. Потолкуем спокойно. Семейство Ладлоу принадлежит к старинному и уважаемому роду в колонии. И, хотя предки ваши не были друзьями короля Карла, - что ж, здесь есть много других, разделивших ту же участь. Пожалуй, нет в Европе таких монархов, чьих недовольных подданных не нашлось бы в нашей колонии. И это лишний раз доказывает, что не следует доверять мудрости европейского законодательства. Скажу прямо, сэр, я не в восторге от всех тех торговых ограничений, которые исходят от советников ее величества. Я слишком чистосердечен, чтобы скрывать это. Но при чем тут бригантина в бухте?..
- Нет надобности рассказывать вам, столь сведущему в торговых делах, какое судно носит название "Морская волшебница" и что представляет собой ее преступный капитан, известный под кличкой Бороздящий Океаны.
- Надеюсь, капитан Ладлоу не собирается обвинить олдермена ван Беверута в связях с этим человеком?! - воскликнул бюргер в порыве негодования и изумления, как бы против своей воли поднимаясь с места.
- Сэр, я не вправе обвинять кого-либо из подданных королевы. Моя обязанность - охранять интересы короны на море, противостоять явным врагам королевской власти и поддерживать ее прерогативы.
- Почетная обязанность, и, не сомневаюсь, вы отлично выполняете ее… Сидите, сэр, сидите! Я предвижу, что наш разговор придет к благополучному завершению, как и следует ожидать, когда беседуют сын королевского советника и друг его отца. Итак, вы имеете основания полагать, что бригантина, столь неожиданно появившаяся в бухте, имеет какое-то отношение к Бороздящему Океаны?
- Я убежден, что это и есть знаменитая "Морская волшебница", а ее капитан - известный авантюрист!..
- Вот как? Ну что ж, очень может быть… У меня нет оснований отрицать ваше утверждение… Но что делать здесь этому негодяю под дулами пушек королевского крейсера?
- Господин олдермен, вам хорошо известно мое восхищение вашей племянницей…
- Я догадывался об этом, сэр, - ответил бюргер, поняв, что они подходят к главной цели беседы, и желая выяснить, на какие уступки согласна противная сторона, с тем чтобы не продешевить и впоследствии не раскаиваться в своей поспешности. - Сказать по правде, - продолжал он, - мы даже говорили об этом между собой.
- Восхищение это побудило меня посетить вашу виллу прошлой ночью…
- Это слишком хорошо известный факт, мой юный друг!
- Откуда я ушел вместе с… - Тут капитан Ладлоу запнулся, подыскивая правильное слово.
- С Алидой де Барбери…
- С Алидой де Барбери?!
- Да, сэр, с моей племянницей, или, может быть, лучше сказать наследницей, и не только моей, но и старого Этьена де Барбери. Рейс был коротким, капитан Корнелий Ладлоу, но добыча не мала, если только, конечно, на часть груза не будет заявлена претензия.
- Сэр, ваша шутка весьма занимательна, но мне недосуг наслаждаться ее остроумием. Я не собираюсь отрицать, что посетил "Обитель фей". Надеюсь, красавица Барбери не сочтет себя обиженной моим признанием, учитывая создавшееся положение.
- А если сочтет, то, учитывая создавшееся положение, негодница исключительно обидчива!
- Не берусь судить о том, что не входит в мои обязанности. Ревниво исполняя свой долг перед моей коронованной повелительницей, я позволил незнакомому матросу в странном наряде и с наглыми манерами подняться на борт "Кокетки". Вы сразу его вспомните, если я скажу, что это был ваш попутчик во время переправы.
- Да, да, с нами оказался моряк дальнего плавания, он удивил всех нас и, признаться, причинил много беспокойства мне с племянницей и господину ван Стаатсу, патрону Киндерхука.
Ладлоу многозначительно улыбнулся и продолжал:
- Так вот, сэр, этому человеку удалось вырвать у меня обещание, что я отпущу его с корабля, если ему там не понравится. Мы вместе сошли на берег и вместе явились в ваше поместье…
По виду олдермена ван Беверута можно было заключить, что он и страшится услышать дальнейшее, и в то же время не хочет пропустить ни одного слова… Заметив, что Ладлоу умолк и испытующе разглядывает его, олдермен взял себя в руки и с наигранным любопытством сделал знак офицеру продолжать рассказ.
- Едва ли я сообщу олдермену ван Беверуту нечто неизвестное, - заключил молодой моряк, - если прибавлю, что этот малый позволил мне посетить флигель, а затем хитростью завлек меня в засаду, причем его сообщники предварительно захватили в плен экипаж моей шлюпки.
- Разбой и законность! - вскричал бюргер, верный своей склонности к энергичным выражениям. - Я впервые слышу об этом! Ваше поведение было неблагоразумно, если не сказать иначе!..
Казалось, капитан Ладлоу почувствовал облегчение, поняв по откровенному изумлению собеседника, что ему ничего не было известно о том, как был схвачен королевский офицер.
- Этого бы не случилось, будь часовые столь же бдительны, сколь коварны оказались наши противники, - продолжал он. - Но меня стерегли плохо, и, не имея возможности вернуться на корабль, я…