Нетрудно было бы предположить, что убитый горем вдовец станет винить дитя в гибели матери и отринет от себя малышку, но счастье прошедшего года было ярким, а раскаяние в грехах молодости - искренним. Всю свою любовь герцог перенес на девочку. У смертного одра жены он принес обет целомудрия и сохранил эту клятву. Еще он принес обет совершить еще одно паломничество и исполнил его через год. Он взял бы с собой и дочь, но женщины, присматривавшие в детской, столь этому ужаснулись, что, припомнив тяготы пути и грязь и болезни Святой Земли, он дал себя переубедить. Но к тому времени, когда маленькая Алиса в свои пять лет начала сердиться и гневаться на нянек и вольно бегать по замковым садам, она уже столь походила на мать, что безутешный отец не мог заставить себя расстаться с ней. А потому, собираясь в следующее свое паломничество, он настоял - и на сей раз Алиса тоже настояла, а у нее было в обычае получать желаемое - на том, что дочь отправится с ним.
И вот теперь наконец они молились, преклонив колена перед изображением святого Иеронима в алом одеянии с прирученным львом у ног: Ансерус, закрыв глаза и шевеля губами, всем существом устремившись в молитве к святому, а дитя Алиса с юным, ангельски нежным лицом - устремив серые глаза к Господу.
"Интересно, - думала она, - когда созреют фиги на дереве под окном? Ящерицы взаправду были смешные. А как они прыгали вместе и извивались! Интересно, они рожают детей обычным путем или откладывают яйца, как тритоны в пруду у нас дома? Откладывать яйца, наверное, намного проще. И почему люди должны делать это по-другому? Ах да, как ты думаешь, мы поплывем назад на том же корабле, ну, с капитаном, у которого золотая серьга в ухе и который говорил разные странные слова матросам, и у него еще была говорящая птица, но отец мне ее не купил? Может… если ты с ним поговоришь? Я знаю, ты часто это делаешь. Мне так хочется иметь ученую птицу, правда-правда".
Как это ни странно, госпожа Алиса тоже говорила с Господом.
* * *
В дни более важные - в дни святых и по воскресеньям - герцог и его дочь отправлялись в величественную Церковь Вознесения, а для повседневных молитв ходили в часовню Святого Иеронима, маленькую молельню, прикорнувшую в одном из боковых приделов церкви Девы Марии, построенной за два века до римского императора Константина. Эта церковь, возведенная из огромных валунов, была богато украшена, поскольку превратилась в истинный кладезь богатств тысяч пилигримов, стекавшихся в те времена в Святой город. Стояла она на Хараме, бескрайнем плато, где изначально - так говорили люди - высился храм Соломона, и где сам Господь слушал первосвященников, читавших священные книги, и где Он изгнал торгующих из храма. И с одной из этих высоких угловых башен сам дьявол показывал Ему все царства мира.
Теперь все это кануло в Лету; резные камни храмов и дворов судей, свидетельства римского правления времен царя Ирода, растащили на другие постройки. Но по ночам, когда новые здания высились черными громадами и лунный свет лился сквозь кроны кедров и олив на узкие улочки, нетрудно было вообразить себе все истории в точности так, как их непрестанно рассказывали паломникам, когда те шли по стопам Господа своего вверх по Крестному пути, к Целебному источнику под вратами Храма, к Гефсиманскому саду и даже к валуну самой Гробницы, впрочем, ныне скрытому в фундаменте церкви.
- И по счастью, еще оставшемуся здесь, чтобы его можно было видеть, - сказал Ансерус, который сам водил дочь по городу, показывая ей святые места. - Если бы людям не запретили приходить сюда с молотами и откалывать куски камня, чтобы увезти их с собой, мало что из этого места дожило бы до наших дней. Теперь здесь вдвое больше паломников, чем тогда, когда я был в прошлый раз.
И впрямь город был заполнен паломниками по самые пределы, которые с каждым годом все раздвигались. Все улицы вокруг храма изобиловали постоялыми дворами, странноприимными домами и монастырями, где паломники проживали в той или иной мере роскоши или суровой простоты. Алиса и ее отец были удачливее многих: еще в первый свой приезд в Иерусалим Ансерус с женой останавливался у друзей, римлян, которые в прошлом имели отдаленное родство с ее семьей. Когда сам Рим веком ранее пал под мечами готов, многим римлянам пришлось бежать с семьями; некоторые из них осели в Иерусалиме. Большинство процветало, возводя или покупая дома по лесистым холмам на окраине города. В одном из таких домов, недалеко от подножия Масличной горы, и жили Алиса с отцом.
Их хозяин Лентул был человек деловой, давал деньги под залог и зарабатывал, как поговаривали, целое состояние на недвижимости, покупая землю, заваленную битым камнем, и расчищая ее с тем, чтобы продать под застройку. Участвовал он, как говорили также, и в закупке партий священных предметов - не для того, разумеется, чтобы привлечь в город верующих, но для того, чтобы удовлетворить души уже прибывших. Щепы Истинного Креста, кусочки тростника, удерживающего губку с уксусом, шип из Венца, флаконы с каплей самого уксуса - эти чудесные реликвии все еще были доступны за определенную цену. Алиса, которой показали некоторые из этих предметов, глядела на них с искренним благоговением, но даже в пять лет не могла не задуматься над этим бесконечным потоком гвоздей и шипов, предлагаемых на продажу. Истинное чудо? Отец отмахнулся от ее вопроса не без неловкости и завел разговор о вере и символах, что, не в силах понять, она немедленно позабыла.
Не было нужды предостерегать девочку, как не преминул это сделать отец, от расспросов об этом: ей все равно не с кем было поговорить. Обоих сыновей Лентула, мужей взрослых и женатых, не было дома: один держал собственное дело в Акре, другой - в Массилии. Жена Лентула Матильда страдала подагрой и все дни напролет проводила в своих покоях, оставив дом на попечение престарелой четы евреев, которые держались особняком. У Алисы не было компаньонки ее возраста, к тому же все дни она проводила, посещая места паломничества и отправляя требы, и в постель ее отправляли вскоре после ужина. И потому Ансерусу и в голову не приходило, что ей может понадобиться что-то еще, чтобы заполнять свои часы, если он даже и задумывался об этом (чего, разумеется, поскольку Алиса была девочкой, не делал). Когда он думал о ней - а он был любящим отцом, - он предполагал, что его дитя получает наилучшую из возможных подготовку к жизни, которую ей предстоит прожить. Перед девушкой вроде Алисы лежало два пути: она выйдет замуж за подходящего человека по выбору отца и станет рожать ему детей или она пострижется в монахини и удалится в монастырь, чтобы стать целомудренной и святой невестой Христовой.
Каким бы набожным он ни был, герцог склонялся к первому пути для своей дочери. Его прекрасному небольшому поместью в Регеде с его розовым замком - Arx Rosea, как он звался на старых картах, - прикорнувшему в излучине реки Иден, однажды понадобится новый хозяин и наследник и, разумеется, внучка или две будут также весьма желанны. Если уж на то пошло, просто восхитительны. Так что иногда, глядя, как в церкви подле него юное лицо, подобное цветку, восторженно поднимается к Господу, он спрашивал себя, не толкает ли он ее - очертя голову и слишком рано - в объятия Церкви.
Ему не было нужды терзаться. Будь дитя не столь умно или обладай оно не столь богатым воображением, возможно, так бы и произошло. Но Алиса, хотя и безоговорочно верившая во все истории, прониклась верой, существовавшей на самом простом - и самом глубинном - уровне. Она с легкостью смогла принять святых апостолов, святых и самого Господа Иисуса, как людей, которые ходили по этому городу и творили здесь свои чудеса - волшебство они или символ веры, какая разница? - и которых вполне возможно будет встретить здесь когда-нибудь снова. Разумеется, Распятие имело место, но для паломников самым притягательным было Воскресение, счастливый конец, как в столь любимых Алисой сказках.
Сказочный Иерусалим окружал ее своей жизнью, возбуждал и вызывал любопытство. Здесь столько всего происходило, столько всего стоило посмотреть; тщательно орошаемые сады (подумать только, а дома вместо каналов дождь!); башни, где гнездились аисты и вокруг которых весь день щебетали и вычерчивали зигзаги ласточки; ящерицы и крохотные скорпионы, разноцветные птицы (пять за два фартинга?); верблюжата, семенящие за своими матерями по узким сукам, товары на продажу в лавках, целые улицы медников, ткачей с их коврами, продавцов тканей; дети, играющие в грязи; закутанные в бурнусы всадники на прекрасных лошадях.
А что же Иисус, который тоже так любил Иерусалим?
Однажды Он вернется сюда, пройдет по этим улицам, рассматривая новые постройки, проповедуя народу, останавливаясь поговорить с детьми; она только надеялась, что это случится, когда они с отцом будут здесь в паломничестве. Случаев представится множество. Герцог, знала она, дал обет примерно раз в три года совершать паломничество ради спасения души.
И три года спустя, когда ей было восемь и она вернулась вместе с отцом в Иерусалим, это случилось.
* * *
Он появился в узком мощенном камнем переулке, тянувшемся за самой стеной сада.
Вилла Лентула располагалась на краю города, а за ней простирались поля - то, что здесь, в Святой Земле, называлось полями: участки каменистой земли, весной - с редкими травинками, немощными белыми и желтыми цветами, похожими на маргаритки, и красными анемонами, которые отец называл лилиями полей. Летом тут не было ни травы, ни цветов, и пастухи в поисках пастбищ уводили отары все дальше и дальше к горам.
Именно это и делал этот человек - в воображении Алисы уже Иисус. Он шагал по улицам города в окружении учеников, обращаясь к народу; он медленно продвигался по переулку, ведшему из города, и овцы льнули к его коленям. В одной руке у него был пастуший посох с крюком, а на плечах лежал ягненок, свешивавшиеся ноги которого он придерживал свободной рукой.
Добрый Пастырь.
Алиса узнала картинку, которую столько раз видела, хотя сам молодой человек очень мало походил на росписи и занавеси в церквях. Даже для восьмилетней девочки, в глазах которой тридцать - это уже почтенный возраст, а сорок - так просто дряхлость, этот человек казался молодым. Никаких светлых золотых волос и аккуратной маленькой бородки, никаких белых одежд и, уж конечно, никакого нимба. Просто худой юноша, темноволосый и темноглазый, и на щеках у него тень от трехдневной щетины, и одет он в коричневый кафтан, подпоясанный красной с узлами веревкой. Ноги его были босы.
Овцы блеяли и жались к его ногам. Он увидел Алису, примостившуюся на верхушке садовой стены в тени тамариска, и, подняв голову, улыбнулся.
Это решило все дело. Слегка задыхаясь, хотя на палящем солнце среди шума и запаха овец повсюду невозможно было испытать благоговение, Алиса сказала:
- Так, значит, ты вернулся! Я знала, что ты вернешься!
Он остановился, опершись на посох. Ягненок у него на плече издал жалобное "мэ-э-э", юноша наклонил голову и успокаивающе потерся о курчавую шерсть щекой.
- Я часто хожу этим путем.
Хотя говорила она по-латыни, ответил он ей на родном ее языке, но что удивительного в этом? Разумеется, Он так бы и сделал.
- Кто ты, юная дева? - спросил он. - Ты, думаю, здесь гостья, паломница в моем городе. Должно быть, он совсем непохож на родную твою Британию. Как тебе понравилось здесь, в земле, которую вы зовете святой?
- Понравилось, очень понравилось. Но я хотела бы знать… - начала Алиса, потом ее внезапно охватила обычно чуждая ей робость. Что на самом деле можно сказать тому, кто восстал из мертвых, в том самом городе, где его так жестоко убили? Сглотнув, она молчала.
- Ты хотела бы знать… - подсказал он.
У него были очень добрые глаза, которые все еще улыбались, но девочка обнаружила, что совершенно неспособна задать свои вопросы.
- О, все дело в овцах, - быстро нашлась она. - У них длинные ноги и смешные унылые уши. Они совсем не похожи на наших. А те, что есть у нас дома в Регеде, они особенные. Они маленькие, с мохнатыми ногами и голубоватой шерстью, и всю зиму они проводят на склонах холмов. Нам не нужно перегонять отары, как это делаете вы. Там, где мы живем, травы всегда вдоволь.
- Я кое-что знаю о вашей стране. - Конечно, знает. - Она, наверное, прекрасна во все времена года.
- Да. У нас очень красиво. Ты ведь придешь к нам однажды? Люди говорят, когда-нибудь…
- Госпожа Алиса? Госпожа Алиса?
Это в их разговор вторглась Мария, ее кормилица, только что пробудившаяся от легкого сна на солнышке и обыскивавшая сад в поисках своей подопечной.
- Надеюсь, когда-нибудь это случится, - ответил пастух и, подняв в прощальном жесте руку, отвернулся.
Соскользнув со стены, Алиса побежала навстречу кормилице, которую повергла в изумление своим примерным поведением весь остаток дня.
Глава 6
- Замечала ли ты, - сказала однажды Алиса, которой минуло уже одиннадцать зим и которая была настолько хороша собой, насколько вправе быть девочка ее лет - уже не милое дитя, но еще и не юная дева, - что мой отец всегда заговаривает о душе, когда северный ветер наполняет замок сквозняками?
Она обращалась к своей служанке Мариамне, которая только усмехнулась в ответ.
- Что тут скажешь, хуже были бы суровые мысли, когда дует ветер с юга. А так путь нас ждет быстрый и легкий, и к концу апреля мы, благодарение Господу, будем греться на солнышке! Хорошо будет вновь оказаться дома.
Мариамна была родом из селения в каких-то двух милях от Иерусалима. В услужение в дом герцога она попала в прошлое паломничество Ансеруса с дочерью в Святую Землю.
- Это было чудесно, правда? - Алиса коротко вздохнула. - Путь в Иерусалим был лучше всего - тебя, правда, с нами тогда не было, - и погода стояла прекрасная, и столько мест мы повидали - и Рим, и Тарентум, а потом мы еще задержались у родни моей матери в Афинах. Ты ведь видела Афины на обратном пути. И само паломничество… Разумеется, в Иерусалиме чудесно, хотя там и нечего делать, кроме… Я хочу сказать, я знаю, что в паломничество отправляются ради спасения души, вот только… - Незаконченная фраза угасла с чем-то, очень похожим на вздох.
Рука Мариамны на мгновение застыла над работой - служанка вышивала своей госпоже новую сорочку. Игла сверкнула в луче солнца, на удивление яркого для марта, выходивший на южную сторону покой Алисы согрелся. Впрочем, Мариамну, хоть она и провела три года в северных странах, холодок британской зимы все еще пробирал до костей.
- Только? - подстегнула она.
- Ох, дело в том, что мне не хочется уезжать из дому перед самым приходом весны. Погляди, что мы теряем: уже показались первоцветы и примулы, а моя лошадка должна в июне ожеребиться. Но, думаю, мы успеем вернуться к этому времени.
- Вернуться домой к июню? Как можно? Ты успела забыть, госпожа? Только путешествие по морю заняло Господь знает сколько недель, а я помню их все до единой, так мне было дурно. Нам ни за что не быть дома к июню.
Встав с кресла, Алиса подошла к окну. Косые солнечные лучи падали на широкий каменный подоконник, и запахи ранней весны - земли, и сосновой смолы, и набухающих почек, и нарождающейся зелени - с легким ветерком влетали в окно. Алисе подумалось, что она различает даже запах талого снега: небольшие талые сугробы еще упорно цеплялись за жизнь в тени деревьев. Она с улыбкой повернулась к девушке. Несмотря на разницу в возрасте, а Мариамна была на четыре-пять весен старше Алисы, именно Алиса, с самого рождения хозяйка Замка Розы и всех прилегающих к нему земель, зачастую казалась старшей из них.
- Прости, Мариамна. - Голос Алисы звучал мягко, будто это взрослый утешал расстроенное дитя. - Я все думала, как лучше тебе это рассказать. Мой отец не собирается в этом году в Иерусалим. Он говорил об этом со мной вчера. Все сходится на том, что даже морем путь туда будет слишком опасен. В Риме нельзя будет остановиться, поскольку их император стал на сторону бургундцев, и из Афин не приходило вестей со смерти моей бабки. Мне очень жаль. Мне самой бы хотелось снова побывать в Иерусалиме, и я знаю, как ты ждала того часа, когда увидишь свой дом.
Девушка была передана в услужение за должное вознаграждение и потому - неофициально, но на деле - оказалась на Севере на положении почти что рабыни. И потому Мариамна как никто понимала, что ее ожидания никто не станет брать здесь в расчет и что, сочувствуя ей, Алиса выказывала доброту, какую редко встретишь в других домах. С терпением, каковое было одной из сильных черт ее народа, она не проронила ни слова, но в молчании вновь склонилась над работой.
- Если все переменится, - продолжала Алиса, - я уверена, мы вновь поедем в Святую Землю. И обещаю тебе, что позабочусь о том, чтобы и ты поехала со мной.
- Невелика важность, моя госпожа. Ты и так слишком добра ко мне. Правду сказать, я вполне здесь счастлива. - Игла снова помедлила. - Но ты говорила… Мне показалось, ты сказала, что господин мой герцог задумал отправиться в дальний путь? Ради спасения души, ты сказала? И что вы можете вернуться домой к июню? Но куда можно поехать на такое столь малое расстояние? Да, конечно, на Столовой горе живет святой отшельник и есть еще Гиблая часовня, где хранился поднятый из камня меч Верховного короля, но это место, хотя и зовется часовней, совсем не христианский храм и твой отец туда не поедет. И едва ли речь идет о поездке в монастырь, где похоронена твоя госпожа мать, - какое же это паломничество, правда? Сколько до тех мест? Девять миль? Десять? Так куда же ехать, кроме Иерусалима?
Алиса рассмеялась.
- Вот то же самое говорила и я. Лишь одно место - центр Вселенной: для тебя - Иерусалим, а мне - Замок Розы! Но обе мы отправляемся в Тур.
- В Тур? Где это?
- В Галлии. В землях короля Хлодомера, у самых южных их пределов. Столица короля - Орлеан, но отец говорит, что и Тур - хороший город. Стоит он на широкой реке, которая зовется Луарой и течет по прекрасной долине, притом очень богатой. Правда, чудесно? А еще отец сказал, что старая королева - мать нынешнего короля - проводит там много времени, она очень набожна, так что стол и кров для пилигримов там почти роскошные. Хотя, разумеется, такое не принято брать в расчет.
- Разумеется, - степенно согласилась Мариамна. - И если это так далеко к югу, там, может статься, даже тепло. Так что же влечет добрых христиан в город Тур?