В тот же воскресный день он ушел за поселок и на тундрочке, как называют в этих местах любую полянку, нашел на мокром снегу свежие отпечатки медвежьих лап. Перед ним были следы настоящего медведя. Витька присел на корточки и осторожно потрогал отпечатки острых, длинных когтей.
Говорят, следы медведя похожи на следы человека. Теперь Витька увидел сам - сходство совсем небольшое: только в том, что идет зверь вразвалку и ширина шага у него примерно такая же, как у человека. Может, в рыхлом снегу следы и можно спутать, но на плотном, сыром, где каждый коготь пропечатывается, след медведя никак не спутаешь с человеческим. Отпечатки передних лап и вовсе не похожи, потому что в ширину больше, чем в длину, и напоминают отпечатки громадных фасолин, положенных поперек хода зверя. Впереди "фасолин" ямки коротких пальцев и борозды длинных когтей.
Витька еще раз осмотрелся по сторонам, не видно ли медведя, и пошел по следам. Наконец‑то ему довелось "почитать", что делал в тайге косолапый. Это была уже не книжка, из которой он что‑то узнавал о медведях, это были следы живого зверя, и теперь от Витьки самого зависело, что он прочитает по ним.
Витька знал: ружье заряжено пулями, но все же вынул из стволов патроны, чтобы убедиться, ружье - на самый крайний случай, если голодный медведь вдруг бросится на него.
На берегу ручья зверь истоптал снег и вырыл в нем яму. Витька измерил глубину - шестьдесят три сантиметра. Через такой слой снега косолапый учуял остатки рыбы, погибшей после нереста. На снегу валялись жаберные дуги и зубатая нижняя челюсть кижуча.
Высотой медведь был не меньше восьмидесяти сантиметров. Это Витька определил по тому, что на суку, под которым прошел зверь, осталась шерсть. А от сука до отпечатка лапы было восемьдесят два сантиметра. Медведь мог быть и выше, мог пригнуться, пролезая под суком, но ниже он быть не мог.
У развороченной гнилой колоды коротенькая строчка следа полевки обрывалась рытвинами от медвежьих лап. На тундрочке медведь искал под снегом ягоды, в кедровом стланике пытался найти шишки. На припеке, где склоны распадка освободились от снега, ел сухую прошлогоднюю траву - вейник. Ни с того ни с сего вдруг побежал. Следы, которые до этого шли спокойно, стали прерывистыми, сменились прыжками. Что напугало зверя, было непонятно.
Широким кругом Витька обошел место, где медведь шаг переменил на бег. Но никаких следов, кроме заячьих, ни поблизости, ни поодаль не нашел. Метров через триста зверь опять перешел на шаг…
Домой Витька вернулся потемну. Когда лег спать, весь потолок казался истоптанным медвежьими лапами. И сколько Витька ни вертелся, в глазах все стояли когтистые следы…
С того дня каждое утро он успевал походить по ближним к поселку распадкам, пытаясь увидеть медведя. Рассветало рано, и чуть свет Витька был уже в тайге, в распадках, а к девяти возвращался в поселок на работу. Теперь, когда медведи встали из берлог, спать по уграм казалось Витьке кощунством. Раньше Витька думал: стоит на Камчатке выйти из поселка - сразу увидишь медведей. А оказалось, многие жители поселка ни разу за свою жизнь не видели живого медведя.
По книжкам, почти сто тысяч медведей живет в стране, и Камчатка занимает одно из первых мест по плотности медвежьего населения. А Витьке пока не удалось увидеть ни одного.
За эти походы он изучил окрестности поселка лучше многих старожилов. Но зато ему частенько не хватало времени истопить печку в доме. Утром - в тайгу, днем - на работу, вечером - пораньше лечь, чтобы не проспать утром. Топил, когда уж совсем замерзал или нужно было просушить одежду.
Однажды он проснулся ночью и не мог понять, что с ним. Ломило шею, он сидел в темноте за столом. Пошарил перед собой руками - наткнулся на тарелку. Туг только вспомнил, что пришел вечером с работы, сварил уху, налил в тарелку и, пока ждал, чтобы чуть–чуть остыла, положил голову на стол и, значит, сразу уснул. Измучился, вставая до рассвета, да и на работе в последние дни доставалось - часами приходилось перетаскивать вытаявшие из‑под снега дрова. Вот и заснул возле тарелки…
Настал выходной, и можно было на весь день засесть в приготовленный накануне скрадок - ждать, когда придет медведь. Он ведь приходил сюда к проступившей на берегу ручья траве и пасся, скусывая зеленые стебли. Но Витька никак не мог застать его.
Из дома вышел, когда утро можно было определить только по часам. Чуть–чуть серел рассвет. Букет лежал на снежном намете. Он привык, что Витька куда‑то рано уходил, не приглашая его, и не поднялся, а только приветливо застучал по снегу хвостом.
Почти на самом берегу лимана, у ручья, стоял белый шалаш из вырезанных ножом снежных кирпичей. Он не бросался в глаза, потому что стоял на снегу и еще потому, что по берегу лимана громоздились такие же высокие, как шалаш, обломки льдин. Витька уселся на подстилку из сухой травы и в маленькие смотровые окошки стал наблюдать за округой. Снег стаял только по берегам ручьев, по взгоркам. Когда совсем рассвело, рядом с полосой снега, на которой стоял шалаш, изумрудом засветилось пятно молодой травы, пощипанной медведем.
В лесу все еще сплошь лежал снег, но возле деревьев уже темнели проталины. Среди каменных берез вытаяли кусты камчатской рябины, по склонам распадков освободились из‑под снега зеленые заросли кедрового стланика. Тайга густела снизу, становилась похожей на настоящую тайгу, а не на парк с редкими деревьями. Не так долго осталось ждать, когда, как говорил Гераська,"лес разобьется, и душа вздохнет".
На цепких веточках сухого куста рядом с шалашом висели клочья белой шерсти, оставленной линяющим зайцем. Утки–шилохвостки поодиночке и стайками перелетали над тундрочкой, разыскивая на проталинах перезимовавшие ягоды, шикши.
В воздухе с мелодичным криком гонялись друг за другом вороны. Короткими очередями то здесь, то там перестреливались дятлы, как будто мальчишки играли в войну. Звенели синицы. Сквозь шум прибоя из‑за гребней океанских волн, отдаленных лиманом и песчаной косой, доносился будто нестройный лай собачьей упряжки - это по–весеннему кричали утки–морянки. Они всю зиму провели среди беспокойных волн.
Два ворона дрались в голубом небе. Один пикировал на другого, тот переворачивался спиной вниз, птицы, как руками, сцеплялись лапами и падали. У самой земли разлетались, и воздушный бой начинался снова. Возле шалаша бегали трясогузки, собирали каких‑то жучков–паучков, которые черными точками усыпали снег. Камчатские трясогузки были совсем такими же, как на материке. Только окраска их ярче, контрастнее.
Настало время отлива. Обнажившееся кое–где дно лимана, пригретое солнцем, парило, как будто по отмелям развели десятки костров. Множество чаек кормилось по мелкой воде, что‑то выискивая в иле. Прилетела черная ворона. Когда какая‑нибудь чайка находила добычу, ворона гонялась за ней до тех пор, пока не отнимала. Чайки, такие дружные возле гнездовий, были совсем равнодушны к тому, что каждую из них по очереди грабила ворона. А чуть поодаль такие же вороны вместе с чайками ходили по мелкой воде и сами добывали корм. Насытившись, черная разбойница подлетела к шалашу, уселась на сухую ветку ивового куста, осмотрелась, блеснув на солнце черным глазом, расправила и поудобнее сложила крылья. Щелкнула клювом и, кланяясь, начала издавать несвойственные ей, воркующие звуки. Растопырила перья, веером распушила хвост, обращая к солнцу свою весеннюю токовую песню.
С первой минуты, сидя в шалаше, Витька старался не пропустить тот желанный миг, когда вдруг где‑нибудь на тундрочке покажется медведь.
Но солнце забиралось выше, а медведь не приходил… Витька смотрел из небольшого окошечка и думал, что совсем недавно все это было только в его мечтах. А теперь и океан, и горы, и, может быть, медведь - все наяву. И что бы ни случилось, теперь он не отступит от своей мечты - изучать медведей. Он хорошо помнил, когда у него пробудилась эта страсть. И было‑то всего: случайный в их местах медведь с угла на угол перешел поле. Но этот след пройдет теперь, наверное, через всю Витькину жизнь…
"Недаром и фамилия у меня Медведев, - думал Витька. - Это, наверное, в роду. Прадеды, может, были медвежатниками или держали ручных медведей…"
От этих мыслей его отвлек крик чаек. Это были небольшие черноголовые чайки, уже подобравшие место для гнездовья. Витька вглядывался в окошечко, но ничего, кроме мельтешащих птиц, не видел.
Вдали виднелся скалистый мыс, дерзко вонзившийся в океан. Сбоку правильный конус вулкана белел снежной шапкой. Крупный белоплечий орлан неторопливо, царственно летел вдоль берега.
Неожиданно Витька услышал знакомый с детства звук: похожее на блеяние барашка токование бекаса. Казалось, сюда, на Камчатку, бекас попал случайно из далеких теперь родных мест. Океан, вулканы, ожидание медведя - и вдруг такое знакомое дребезжание бекасьих перьев. Стоило только Витьке закрыть глаза - и показалось, что он сидит у болотца, за огородами, совсем рядом с родным домом…
Вдруг поблизости грянул пушечный выстрел. Витька от неожиданности чуть не вышиб снежную стенку. По мелководью бежала крупная рябь: это многотонная льдина, похожая на гриб, разломилась надвое.
Чем больше заходило в лиман приливной воды, тем чаще раздавались эти раскаты. На дне лимана лежали ледяные глыбы. Каждая весила тонны, и все они были похожи на гигантские приземистые грибы. Приливы и отливы обсосали их снизу, и вода уже не могла приподнять и унести их в океан. Вода подтачивала "ножки", и многотонные "шляпы" с грохотом рушились в воду.
Медведь все не приходил. Теплое весеннее солнце оплавило снежные кирпичи шалаша. Вначале появились лишние окна, потом со стороны зеленой травы, откуда Витька ждал медведя, упала изъеденная солнцем стена. Потом упали и другие стены, но Витька все равно досидел до вечера.
Солнце зашло. Горы на западе плавали в воздушной дымке. В туманном свете вечерней зари они казались невесомыми.
Ничего не оставалось, как идти домой…
Утро, как назло, выдалось таким туманным, хоть не выходи из дома. Но Витька вышел. Теперь он даже и в непроглядном тумане мог не заблудиться, дойти до места, где встречались медвежьи следы. Надеялся: пока дойдет, туман растает. По кладям через ручей, по изгибам тропы определил, что пора свернуть на тундрочку. Ориентиром стал определенный шум прибоя справа. И время от времени как будто палили в тумане сигнальные пушки. Это опять ломались льдины на мелководье.
Под ногами тянулась тундрочка, то покрытая снегом, то мхом или шикшовником. В любую сторону видно метров на тридцать-сорок, а дальше тесный купол тумана сходился с землей.
Шел Витька долго, и все время был виден такой же небольшой круг тундры: в любую сторону всего шагов на сорок. "Может случиться, - тешил себя Витька, - растает туман, и я где‑нибудь рядом увижу медведя".
Проталины под ногами были проткнуты острыми зелеными проростками травы. Кое–где у ручья вывертывались между прелыми листьями нежные колесики папоротника. Уплотненную снегом травянистую прель искрестили полегшие осенью двухметровые стебли гигантской травы - шеломайника. Можно было представить себе, как трудно ходить вдоль ручьев летом, когда стеной стоит эта буйная трава.
Из тумана вынырнул ястреб–тетеревятник. Быстро махая крыльями, низом пролетел над пестрыми проталинами. С берега ручья с тревожным писком кинулись за ним кулички, и все пропали в тумане.
Надежды, что туман рассеется, не оставалось. Пора возвращаться в поселок: до работы не так уж много времени. Витька вышел к берегу лимана, увидел маячащую в тумане льдину–гриб. Пока не было приливной воды, захотелось поближе рассмотреть ее.
Такой густой туман стоял, наверное, потому, что утро было не по сезону теплым. Снег и лед таяли, как сахар. Льдина опиралась на песок зеленой ледяной "ногой". Снизу со всей многотонной "шляпы" беспрерывно падали крупные капли, выбивая маленькие кратеры в песке. Падая в разных местах и с разной высоты, они отстукивали веселый, вроде бы маршевый такт. "Шляпа гриба", изъеденная снизу водяной рябью, была так причудливо выщерблена, что Витька, присев на корточки, засмотрелся на сине–зеленые с разводами узоры. И тут случилось то, что нередко случалось на лимане, - с грохотом обломился и рухнул прямо перед ним край льдины! Ободрал пальцы, вдавил в песок ружье. Витька отпрянул, перепуганный ударом и грохотом. Промокнул носовым платком ссадину, поднес руку к побелевшим губам, подул и потянул за приклад ружье. Оно не поддавалось. Стволы придавил тяжелый, как бетонная плита, обломок льдины. Потянул сильнее - не поддавалось. Наконец придумал: вырыть вокруг ружья нору в песке, сделать подкопик под льдину.
Ножом и руками Витька стал выцарапывать песок. Жутко было подумать: ведь льдина могла прихлопнуть его самого.
В тумане помаячило какое‑то пятно. Витька поднял голову и обомлел: на границе видимого круга и тумана двигался медведь. Но радости от долгожданной встречи не было: медведь, легко перебрасывая лапы, шел к нему. Витька в отчаянии тянул ружье. Но понимал, что это бесполезно: мало еще отрыл. Нал зверем трепыхались в тумане две вороны. Они то садились на землю, то присаживались медведю на спину. Витька прижался к льдине. Медведь вроде еще не видел его. Он остановился и когтями цапнул мох. Вороны сразу подсели ближе, но так. чтобы до них не дотянуться. Медведь кого‑то прихлопнул и из- под лапы съел: наверное, поймал полевку.
Зверь был так близко, что Витька отлично разглядел его всего: почти черный, с проседью на загривке, шерсть на боку свалялась. Он стоял и когтями трогал мох. Витька на четвереньках тихонько подлез подо льдину, под ту часть "шляпы", которая еще держалась, но тоже могла рухнуть. Из‑под низкого ледяного "гриба" видны были только лапы. Сердце стучало так, что Витька боялся - медведь услышит этот стук. Крупные капли барабанили по спине, по голове, по рукам. Витька стоял на четвереньках на мокром песке, но не замечал сырости… Вот лапы шагнули в сторону, и их не стало видно.
Витька сжался, не зная, заходит ли медведь сзади или, может быть, ушел. Боялся шевельнуться. Ничего не было слышно, только капли тревожно отбивали дробь. Витька попятился из‑под льдины, осторожно привстал. Медведя не было!
Не думал Витька, что радость от первой встречи со зверем испытает не от его появления, а оттого, что он быстро ушел.
Глава седьмая
Однажды Витька по дороге на работу увидел, что возле конторы заповедника собралось много народу. Люди чем- то шумно возмущались.
- Убить его надо! - говорил один из мужиков. - Что ж, теперь из‑за него на ключи не ездить? Пусть там медведи, что ли, лечатся, да? Развели бандитов!
У стены стоял новенький красный мотоцикл. Фара у него была разбита, сиденье распорото, спицы торчали в стороны, порваны какие‑то провода…
Когда пригретая солнцем "прибойка" освободилась от наледей, все в поселке, у кого были мотоциклы, стали ездить купаться на Горячие ключи. В отлив песчаная полоса вдоль берега океана была ровной и плотной. За каких‑нибудь полчаса мотоциклисты приезжали к устью ручья. Там оставляли мотоциклы и по тропке шли вверх к горячим ваннам и домику, где можно было переночевать. Пройти несколько километров лесом - одно удовольствие. Поэтому весной на Горячие ключи ездили из поселка многие. Мотоциклы оставляли возле устья. И до сих пор сними ничего не случалось… Но оказывается, появился какой‑то медведь–хулиган, который стал их громить: рвал сиденья, вытаскивал провода, ломал спицы. Вот на этого медведя и пришли с жалобой к директору заповедника.
Коли уж дело касалось медведя, Витька напросился узнать, почему он ломает мотоциклы, или хотя бы отвадить его от этого занятия. Как это сделать, подсказал Гераська.
Витька ликовал - события дали ему возможность несколько дней быть в тайге, выслеживать медведя и наблюдать за ним.
Он заторопился в тайгу. Забрал у Гераськи большой тяжелый мешок и отправился с ним к лиману."Это тебе не дрова таскать", - с радостью думал Витька, сгибаясь под тяжестью мешка.
Большую часть пути надо было проплыть по лиману. Лодка оказалась великоватой для одного гребца. Но все же плыть было легче, чем тащить на себе мешок…
Когда садился в лодку, рыбаки почему‑то посмеивались над ним. Витька слышал, как один говорил: "Сказать надо…" - "Ничего не говори, - остановил его другой. - Пускай опыта набирается, лучше запомнит".
"Что я не так сделал? - думал Витька. - Какого опыта надо набираться? - Он осмотрел вещи, лодку, весла. - Все вроде бы в порядке".
Плыть вдоль по лиману нужно было километров шесть–семь. Вначале, на свежие силы, лодка шла хорошо, и первую половину пути Витька проплыл без всяких приключений. Но потом угол лимана стал приближаться все медленней. Витька изо всех сил работал веслами, но, сколько ни греб, дальний угол, к которому плыл, не приближался, хотя лодка шла так же ходко, как и в начале пути: возле носа при каждом гребке журчала вода…
Витька долго, упорно работал веслами. Устали руки, спина, он греб, наверное, уже час после того, как заподозрил что‑то неладное. А тайга в конце лимана вроде бы не приближалась…
Заметил наконец, что два залежавшихся снежных пятна на песчаной косе так и лежат в створе с лодкой, не смещаются ни вперед, ни назад. Он опустил весла, не понимая, почему же так получается, и с удивлением увидел, что эти пятна стали быстро смещаться одно перед другим. Тут только сообразил, что лодку гонит назад сильное течение. Значит, последний час он только и делал, что боролся с этим течением, а лодка стояла на месте. Теперь же, когда опустил весла, ее понесло назад, к берегу, от которого плыл. Это незаметное в широком лимане течение началось потому, что настал отлив. Вода из лимана быстро уходила в океан, и Витьке не справиться было с этим течением, да еще на такой большой лодке.
Он взялся за весла только тогда, когда нужно было подчалить к берегу.
- С благополучным возвращением! - смеялись рыбаки.
Теперь Витьке было понятно, какого опыта ему не хватало. В эту сторону по лиману нужно было отправляться в прилив. Тогда течение само гонит лодку. Так оно и вышло, когда отлив сменился приливом. "А вот обратно, к поселку, нужно будет плыть в отлив, - решил Витька. - Тогда течение будет помогать".
Площадку, где ставили мотоциклы, Витька нашел сразу. Она была хорошо заметна по следам покрышек. К тому же около устья горячего ручья не было другой площадки, куда бы не дохлестывали волны. Мотоциклов на площадке не оказалось. Никто не хотел отдавать их на растерзание медведю.
Витька сбросил мешок, который порядком его измучил и намял железками плечи, пока тащил его от лимана.
Отдохнув, раскопал песок вокруг площадки, вытряс из мешка капканы и окружил ими площадку. Кольями обозначил проход, прикрепил картонку с воззванием к мотоциклистам заходить на площадку только по указанному проходу. Нарисовал схему, где поставлены капканы, и объяснил, что они небольшие, только попугают медведя.
Неизвестно было, скоро ли появятся мотоциклисты, которым в конторе заповедника сообщат, что ехать можно - меры приняты.