Федор оставил на время рыбу и лыком сшивал куски бересты для крыши лабаза. Делал он все без спешки, но как‑то очень споро. Видно было - работает он не только руками, но и головой: все продумано, все складно, все одно за другим.
Росин то и дело слезал на землю, взяв в пук ветки, обхватывал сплетенной из лыка веревкой и, опять забравшись по сучковатому стволу, втягивал наверх, на настил. По бокам настила росли плетеные, как украинский плетень, стены лабаза… Хоть и длинен в эту пору северный день, но вот уж и тени во всю поляну и сумрак в чащобе. А крыша только начата.
Федор рогулькой подвинул горшок к углям.
- Уж который раз стынет уха. Вот, думаю, придешь, вот придешь, а ты все там. Поел бы.
- Думать, Федор, о еде не хочется. Все рыба, рыба, все пресное, пресное! Хоть бы одну солинку! Ведь так и загнуться можно.
- Помаленьку привыкнем. Другой старик хант и по сю пору соль не признает, а покрепче нас с тобой. Будешь, что ли, есть?
- Доделаю лабаз и буду. Теперь уж немного осталось…
Совсем потух день. Росин втащил на крышу последний кусок бересты. Укрепил, слез и, пошатываясь, побрел к костру.
- Федор, а ведь дождь собирается.
Федор посмотрел на луну.
На неяркий диск мохнатыми клочьями наплывали края низкой тучи.
- Похоже.
- Придется рыбу в лабаз таскать.
- Совсем с ног собьешься. На вот, выпей чаю. С брусничным листом. Малость силы прибавит.
И опять цеплялись за сучья усталые пальцы, опять, взобравшись в лабаз, Росин перебирал руками веревку, теперь уже втаскивая корзины с сушеной рыбой.
В полной темноте последний раз сбросил он пустую корзину, спустился на землю и, едва дойдя до костра, рухнул на осоку рядом с Федором.
- Поешь, Вадя. Ты же сегодня весь день не евши.
- Нет, Федор, завтра. Давай я тебя в шалаш затащу - и спать. А то ведь тут комары сожрут.
Кое‑как заткнув вход травой, Росин вытянулся на сене… Но сон пропал. Болели натруженные руки, ломило уставшие от лазания ноги. В темноте не за что было зацепиться глазу. За нетолстой стенкой шалаша шуршали листьями мыши.
"Что подумает Оля, не получив письмо?.. Начнут искать - не найдут. Матери сообщат: погиб или пропал без вести. А ей ведь никто ничего не скажет… И хорошо. Пусть ждет…"
Через несколько дней садок кишел рыбой. На всякий случай Росин забил еще несколько кольев, укрепив загородку.
Над садком с криком кружили чайки, привлеченные всплывшими дохлыми карасями. "Надо, пожалуй, выбросить уснувшую рыбу".
Росин вошел в салок. Вола словно вскипела. Десятки рыбьих морд натыкались на голые ноги. Росин шагнул назад, наступил на скользкого, затрепетавшего карася и выскочил на берег."Ладно, чайки вытащат".
Однажды утром Росин прибежал от озера к Федору.
- Ты знаешь, как обрезало! Все верши почти пустые.
- Значит, все, кончилась страда. Однако ладно, порядочно насушили. Да в садке, сказываешь, раза два по стольку?
- Да, там основной улов.
- На зиму хватит… Ступай притащи оттуда корзиночку, чистить буду.
Вскинув корзинку за спину, Росин зашагал к садку. Еще издали увидел, как над кустами, скрывающими садок, белыми хлопьями метались чайки."Вот ведь сколько собралось. Пусть поработают" - думал Росин. широко шагая проторенной за эти дни тропкой.
Голоса чаек становились все громче. А заметив человека, птицы заорали еще пронзительнее.
"Никогда не видели столько рыбы, поэтому и орут".
Росин вышел из кустов и обмер… В садке, бойко работая лапами, орудовал медведь. Весь мокрый, он проворно поворачивался то влево, то вправо и обеими лапами торопливо вышвыривал на песок рыбу.
- Ах ты, бурая тварь!!! - заорал Росин и пустил в медведя корзиной.
Перепуганный зверь отскочил назад и свалил колья. Одним прыжком он выскочил из воды и напролом ринулся в чащу, преследуемый орущими чайками.
Росин подбежал к садку. Из грязной, мутной воды через пролом уходила рыба.
Глава одиннадцатая
Росин склонился к Федору и, чуть прищурившись, следил за острием ножа. Со своего сыромятного ремня Федор срезал узкую длинную полоску.
- Тебе неудобно, дай‑ка я. - Росин нетерпеливо забрал у Федора нож.
Опять склонились к ремню, но тут же выпрямились - полоса перерезана посередине.
- Почто торопишься? Спортил все. Режь теперь с другой стороны, что ли, - рассердился Федор.
- Нет, уж лучше ты.
И снова: ни миллиметра вправо, ни миллиметра влево. Осторожно срезал Федор узкую полоску для тетивы. Срезал, подергал за концы, пробуя на прочность.
- Должно быть, подойдет, крепкая…
Зажав между коленями желтое, как кость, упругое древко лука, выстроганное из сука кедра, Росин привязал скрученную тетиву. Стрела приготовлена еще раньше. Росин положил ее на лук, натянул тетиву - и через всю поляну промелькнула стрела, пронзив ветки дальних елей!
- Ишь ты! Как далече! - удивился Федор. - А ну‑ка вверх.
Росин сбегал за стрелой, и она взвилась, почти пропав из глаз. Только темная точка не больше мошки. Запрокинув голову, Федор смотрел на эту точку. Потеряв где‑то там, в вышине, силу, стрела перевернулась и понеслась вниз, прямо на Федора. Он сжался, закрыл руками голову, подобрал здоровую ногу. Тук! - глухо ударила стрела в метре от него. Росин облегченно вздохнул.
- Перекалечишь со своим луком. Посмотри, как впилась!
- Ну уж если на тебя, - засмеялся Росин, - стрела нагнала страху - дело будет. Во всяком случае, для охоты на рябчиков оружие вполне подходящее.
Сделав десятую стрелу, Росин скомкал сухую траву в шар чуть ли не с глухаря, отошел шагов на двадцать и одну за другой выпустил в него стрелы. Но все мимо… Ни одна не попала в цель.
Федор укоризненно покачал головой.
- Ничего, Федор, цыплят по осени считают.
Росин собрал стрелы и снова одну за другой выпустил в травяной шар. Опять неудача. Опять собрал. И так - пока не заныли пальцы…
- Вот теперь и на охоту можно. - Росин нагнулся к комку и вытащил из него все десять стрел. - К ручью пойду там рябчики попадались.
Только подошел к ручью, в ельнике перепорхнул рябчик. Росин опустился на колено, натянул тетиву, и рядом с рябчиком промелькнула стрела. Мелькнула еще стрела… И рябчик, хлопая крыльями, закувыркался на земле.
- Ну‑ка, ну‑ка! И правда убил! - удивился Федор. - Ты понимаешь, мясной суп! К черту рыбу! Понимаешь? Мясной!
Затрещал костер, запахло паленым пером, и вскоре языки пламени уже лизали бока маленького глиняного горшка.
…Миски опустели мигом. Росин еще раз заглянул в горшок. Пусто. Взял лук, стрелы.
- Пойду опять. Что за обед - рябчик на двоих?
Пришел снова в тот ельник. Ни живой души… Но вот на ветках у самой вершины какое‑то движение. Над гроздью шишек сидела освещенная солнцем белка. Рыжий пушистый хвост прижала к спинке, будто прикрылась им от холода. Заметив Росина, белка перестала грызть шишку и неподвижно сидела на ветке. Уши зверька были без кисточек, мех рыжий, только около передней лапки белело брюшко. Росин стоял неподвижно. Зверек бросил шишку и умылся так же, как умывается кошка, только не одной лапкой, а сразу двумя. Умывшись, она сжала лапки в кулачки и будто утерлась покрытыми шерсткой кулачками.
Цепляя одеждой за сучья и отводя еловые лапы. Росин стал пробираться вдоль ручья."Когда не надо, везде порхают, а тут ни одного рябчика. Хорошо бы, тетерева на этой поляне кормились. Вот бы за этим кустиком. Сидели бы, клевали что‑нибудь. Или рябчик вот на эту елку сел". Но тетеревов на поляне не было, рябчик не садился, а Росин все мечтал. Увидел подходящее место - мох, клюквенник и думает: "А вон там бы глухарь сидел. Шею бы вытянул и на меня смотрел". Росин нагнул голову, стряхивая с шеи попавшие за ворот хвоинки, и снова взглянул под сосенку. Там. вытянув шею, стоял и вопросительно смотрел на него глухарь! Росин оторопел: "Кажется или не кажется? Глухарь или не глухарь?"
Он не верил своим глазам, а пока не верил, глухарь побежал, захлопал сильными крыльями и улетел! Росин от досады пустил вдогонку стрелу. Но где там - глухаря уже и видно не было среди деревьев.
Наконец почти из‑под ног взлетел рябчик. Сел на елку, припал к сучку и блестящим глазком следил за Росиным. "Поближе подойду, подпустит". Пригнувшись, Росин подошел к елке и поднял лук. Рябчик замер, готовый в любую секунду сорваться. Стрела мелькнула рядом. Росин схватился за другую, но поздно - птица пропала в ельнике.
- Тут‑то промахнулся, - ругал себя Росин. - Каких- нибудь метров шесть - и мимо!
…Ельник сменился чахлым низкорослым сосняком. За ним березовая роща, совсем такая, какие есть и в Подмосковье. Только без грачиных гнезд.
Ду–ду–ду! - захлопал крыльями бородатый глухарь, поднявшийся от крайних березок. Росин спешно пустил стрелу. Но она пролетела намного в стороне от птицы. Роща перешла в частый тонкоствольный березняк. Видно вокруг на тридцать-сорок шагов, не больше. Всюду белый частокол деревьев. На зачахших от нехватки света березках разрослись лишайники. Всюду на стволах грибы- трутовики, похожие на лошадиные копыта. В сумраке и сырости гнили упавшие деревья. В ямах под выворотами стояла темная, почти черная вода.
От воды взлетел куличок и, кланяясь, сел на верхушку высокого березового пня. Росин прицелился и отпустил тетиву. Стрела вонзилась в трухлявый пень, а куличок, испуганно крича, понесся над вершинами.
Росин бросил лук и сел на кочку. "Ружье бы… А то не охота- одно расстройство". Росин посмотрел на лук. "А ведь когда‑то и ружье вот так чуть не бросил. А потом… По тысяче прицеливаний в день. Все стены в комнате, как зоологическая карта, в фигурках зверей и птиц. А всякие скользящие, летящие мишени! Что только не придумывал. И ведь сенсация была на стенде. Первый раз стрелял - и норма мастера спорта… "Без тренировок!" - как все считали".
Только когда над солнцем раскрылся веер предзакатных лучей, Федор наконец увидел Росина. Тот целился в кого‑то, заслоненного пнем. Федор приподнялся на локтях. Мелькнула одна стрела, вторая, третья. Никто не вылетал, не выбегал. А Росин пускал стрелу за стрелой. Выпустил последнюю и неторопливо пошел к пню.
- Да в кого ты стрелял? - удивился Федор.
- Так, тренируюсь. Дал себе слово не ходить на охоту, пока не научусь как следует стрелять. Сегодня раз двадцать промазал…
И с этого дня началось. Наскоро приготовив обед из ненавистной рыбы, Росин брался за лук и часами стрелял в небольшой, меньше кулака, комок травы. То клал его на землю, то насаживал на кол, то забрасывал высоко на дерево и выпускал в него стрелу за стрелой. Стрелы ломались или застревали в сучьях. Росин лез за ними или делал новые и опять стрелял, стрелял без конца.
- Ты, как на дерева лезешь, штаны с рубахой снимай. Нечего об суки драть. И в трусах не холодно. Одежду поберегай.
- Хорошо, хорошо, Федор, - отмахивался Росин, а сам опять за лук.
Уставали натягивать тетиву пальцы правой руки - перехватывал лук и учился стрелять левой…
Руки порой уставали так, что стрелы пролетали от цели дальше, чем в первые дни тренировок. Но Росин не переставал стрелять. Он собирал стрелы и вновь и вновь целился в комок, чтобы сделать задуманную тысячу выстрелов. Иногда он доводил себя почти до полного изнеможения.
Даже Федор начинал увещевать его:
- Полно тебе, отдохни, потом достреляешь. Почто сам себя изводишь?
Но Росин только отмахивался: не мешай, мол, считать.
- Когда же спать‑то будешь? Ведь за полночь.
- Как за полночь? Светлым–светло!
- Светлым–светло! - усмехнулся Федор. - Жди теперь темноты недели две.
Росин опустил уставшие руки и сел на валежину. Вот она, белая ночь. Только на время какие‑то напряженные сумерки. Кажется, вот–вот потемнеет, а начинает больше светлеть. Без ночи утро. А озеро все‑таки уснуло. Прикрылось туманом - и спит… Светло как днем, а вовсю летают летучие мыши.
Едва просыпаясь, Росин прямо из шалаша выпускал все стрелы по любой подходящей цели. Будь то прошлогодний лист на земле, темная кочка, гриб–трутовик у самой вершины… И так изо дня вдень, пока не загрубели от тугой тетивы мозоли на пальцах, пока не стали послушными стрелы.
Однажды Росин разделил десяток стрел пополам. Пять легонько воткнул в землю, пять других взял с собой и отошел шагов на пятнадцать.
- Смотри, Федор.
Федор повернулся на бок и приподнял голову. Первая стрела сбила одну из воткнутых стрел, вторая - вторую, третья - третью, четвертая и пятая тоже не пролетели мимо.
- Ловко стрельнул. Ну‑ка еще!
И опять все стрелы - в цель.
Глава двенадцатая
Росин с головой зарылся в сено. Но это не помогло. Даже стенка шалаша дрожала вместе с ним.
- Что же это, Федор? Почему такой холод?
- Мороз.
- С чего же мороз? Ведь лето, - удивился Росин.
- У нас в любую пору заморозок может, хошь вот и летом…
Росин выглянул из шалаша. Вся трава побелела от инея. Никто не пролетит, не прокричит. Все попряталось от мороза.
Росин выскочил на мороз, приплясывая от холода, выхватил из каменной печки головешку, сунул в приготовленный хворост и юркнул обратно в шалаш.
Сгоняя вокруг белизну с травы, разгорался костер. Как суслик на солнышко, вылез Росин. Подбросил дровишек, вытащил на еловых лапах Федора.
- Избушку, Федор, строить надо. Твой вариант, пожалуй, самый подходящий.
Прежде чем приступить к любому значительному делу, Росин старался продумать несколько вариантов и потом уже, выбрав лучший, приступал к делу. Теперь тоже были варианты. Первый - землянка, второй - что‑то вроде чума, третий - избушка, стены которой сложены из дерна, четвертый вариант - избушка наподобие зимовья. Но в землянке было бы сыро, в чуме - холодно: покрытые берестой жерди вряд ли удержали бы тепло. Делать стены из дерна тоже не хотелось: ненадежные, да и неприятно - земляные стены. Бревенчатое зимовье с одним ножом не сделаешь. Самый удачный вариант предложил Федор. И тепло, и без топора сделать можно. И сырости не будет, не в землянке.
- Надолго мороз? - спросил Росин.
- Должно, днем отойдет.
- Тогда сегодня и начну. А то тут летом ноги отморозишь.
- Ты нож на палку привяжи, пальму сделай. Рубить сподручней будет.
Через несколько дней на поляне около лабаза появился остов будущего жилища. Пока вместо стен двойные ряды высоких кольев. Но рядом уже громоздился большущий ворох ивовых веток.
"Ну что же, пожалуй, и хватит, - решил Росин. - Пора плести стены".
Взял несколько веток и прочным плетнем принялся оплетать колья. Вплетал, осаживал ветки ногой, плел дальше. Быстро поднимались двойные стены. Федор был тоже при деле: лежа возле шалаша, плел из свежего лыка веревки.
- Поесть не пора ли, Федор?
- Давно пора. Чего ты запропал? Все стены доплести хотел, что ли?
- А что, немного осталось.
Росин взял лук, пару стрел и торопливо ушел к ручью…
- Скоро ты обернулся, - удивился Федор. - Веревку не довел, а у тебя уже рябцы. Шибко глаз навострил. Опять без промаха обоих?
- Опять, - кивнул Росин и, присев возле Федора, принялся щипать рябчика. Федор взял второго. - А не проморозит зимой наши стены, Федор?
- Почто проморозит? Чуть не на метр плетень от плетня. Набьешь между ними мха, куда же такую стену проморозить.
- Многовато мха надо.
- Не на лето строишь - на зиму.
…В низине лежало широкое моховое болото. Над чахлыми сосенками стояло колышущееся марево. Разинув от жары клюв, сидела на суку кедровка. Из сосенок выбежала к озеру лосиха. Над ней роем вились слепни. Лосиха ухнула в озеро и замерла, выставив только морду. А к ней уже спешили, шлепая по воде лапками, маленькие шустрые утята. Не обращая внимания на лосиху, ловили вьющихся над водой слепней. Один утенок вскочил лосихе на нос. Она аккуратно стряхнула его на воду.
Вдруг лосиха еще больше спрятала голову в воду.
На поверхности остались только глаза и ноздри. Неподалеку с пригорка спустился Росин и принялся таскать длинный, пропитанный водой мох. Вырастала кучка за кучкой тяжелого от воды сфагнума.
…А Федор по–прежнему лежал около старых, трухлявых пней и вил веревки. Сами собой закрывались глаза. Он отложил приготовленное лыко и лег заросшей щекой на моховую кочку.
Перед глазами сероватые сосновые иголки, не одну зиму пролежавшие под снегом. Кусочки сосновой коры, прошлогодней травы, по которой, как по лесу, пробирались крупные коричневые муравьи. Вовсю пекло солнце.
Пахло растопленной смолой, нагретым песком… Федор закрыл глаза.
…Бугор уже, как под снегом, белел под сохнущим мхом.
"Все, - решил Росин, опрокинув корзину, - на сегодня хватит".
Не торопясь пошел к шалашу. Вышел на поляну и замер. "Что это?" Федор лежал, втянув голову в плечи и высоко подняв босую здоровую ногу. Не шевельнется, лицо побледнело.
Росин подбежал.
- Что с тобой?
- Тише, тише, - зашептал Федор. - Оттащи меня с этого места: змея подо мной!
Осторожно, чтобы не разбередить больную ногу, Росин приподнял Федора, положил на другое место, прямо на землю.
- Расковыряй сено, там она, тварь подколодная! Размозжи ей башку! Ишь, проклятущая!
Росин ковырнул палкой сено, ковырнул еще - зашевелились живые черные кольца.
- Так ее! Так! - приговаривал Федор. - Еще разок хрястни! Теперь в муравейник! Муравьям ее!..
- Что тут произошло? - спросил Росин, вернувшись от муравейника.
- Проснулся, а она на меня глядит! Тварь ползучая, в упор прямо, в глаза! И жалом - мельк, мельк! А под рукой ничего, только веревка тоненькая. Шасть ее веревкой! А она как вильнет - и под меня, в сено. Я ногу вверх босую, а больную‑то не шевельну. И не встать… Замер, не шелохнусь. Тяпнет, думаю, через рубаху или штаны. А случись в шею или затылок? Помрешь! Втянул голову, насторожился: не шуршит? Вроде молчит. А как услыхал бы - ползет, вскочил бы, хошь отвались нога.
- Здорово она тебя перепугала, даже в лице переменился.
- Переменишься, как под тобой змея…
- Надо скорее избушку строить. Жить хоть будем как все, в четырех стенах.
- Слышь‑ка, Вадя, а давай сейчас туда переберемся, - оживился Федор. - Стены есть, крыша скоро будет. Чего же еще?
…Целыми днями трепетали над водой крыльями крачки. Заметив добычу, птица ныряла в воду и поднималась в воздух с рыбешкой в клюве. На торчащей из воды коряге во все горло кричал птенец. Крачка отвечала ему, роняя из клюва рыбешку, но тут же, на лету, подхватывала и, не тормозя полета, ловко совала птенцу в рот. Цапли, расправив над гнездами широкие крылья, прикрывали ими от солнца маленьких птенцов.
"А ведь уже июнь, - думал Росин, глядя с недоделанной крыши на птенца. - Бежит время".
- Так какую печку делать будем, Федор? Где в крыше дырку оставлять?
- В углу оставляй, - отозвался Федор. - Русскую ни к чему, почто с ней возиться. Хантыйский чувал надо. С ним завсегда тепло и светло. Дрова опять же любые, хошь пол–лесины жги.