Но флибустьеры верили в свою судьбу, они отправились на юг и добрались до Гуаякильского побережья, где надеялись встретить своих старых товарищей, но те уже разбрелись в разных направлениях. Несчастным со всех сторон грозили опасности: их преследовали испанцы, а индейцы не давали высадиться на сушу, чтобы запастись продовольствием; и тогда в головах флибустьеров родился невероятный план: они решили достигнуть пролива.
Две тысячи миль они вели свое жалкое суденышко, борясь с противными ветрами, испытывая такие муки голода и жажды, каких и представить-то сложно. Однако невыносимее всего была терзавшая их мысль, что после стольких перенесенных мук, после избавления от стольких опасностей они возвращаются без единого серебряного слитка, потому что все когда-то награбленное они утратили.
С большим трудом флибустьеры достигли пролива, но вдруг решились вернуться к Перуанскому побережью, надеясь на богатую добычу. Им повезло, так как случайно они узнали, что в Арике стоит корабль, груженный серебряными слитками из Потоси. Флибустьеры ворвались в порт и на глазах у всего испуганного города захватили парусник, а потом ушли на нем.
Груз оценивался в два миллиона пиастров.
Внезапно разбогатев, флибустьеры посчитали себя с лихвой вознагражденными за перенесенные лишения и продолжили свой путь к проливу на новом судне, но опять потерпели кораблекрушение, успев, однако, спасти весь груз. Неутомимые флибустьеры снова занялись починкой судна и в конце концов прошли Магеллановым проливом, а потом после долгого и мучительного плавания увидели великолепные острова Мексиканского залива. На них флибустьеры и поселились: кто на Ямайке, кто на Сан-Доминго.
На побережье Тихого океана осталось двести восемьдесят пять флибустьеров; часть из них осела на Тароге, часть - близ Гуаякиля; они только и мечтали о том, как бы оттуда, в свою очередь, убраться подобру-поздорову и затеряться где-нибудь на берегу, потому что крейсирование в океане стало почти невозможным из-за находившихся в постоянной боевой готовности многочисленных испанских эскадр.
Вот этим последним корсарским ядром мы и займемся в дальнейшем, потому что после них ни на Тихоокеанском побережье, ни в водах Мексиканского залива настоящих флибустьеров больше не было.
Глава X
ЗАХВАТ ГАЛЕОНА
Равено де Люсан, несмотря на шесть лет, проведенных на островах в постоянных сражениях, в бесконечных тревогах и вечной нужде, сохранил неизменным присутствие духа, свойственное французскому дворянину, а потому принял с особой сердечностью Буттафуоко, Мендосу и гасконца.
- Сердце мне подсказывало, - говорил он, после того как вся троица перешла в его пирогу и он смог дружески обнять каждого, - что однажды я вновь увижусь с вами в каком-нибудь уголке земли. Жаль, что среди вас нет храброго графа ди Вентимилья. Ах!.. С какой радостью я бы повидал его!..
- Дорогой мой, - ответил Буттафуоко, - он очень счастлив с маркизой де Монтелимар и, конечно, не покинет своего великолепного родового замка. Но, раз уж он не смог приехать, мы привезли сюда его сестру.
- Кого? - удивился Равено. - Внучку великого касика Дарьена?
- Да, дружище.
- И где же она? Что-то ее не видно среди вас.
- Если бы она была с нами, то мы, может быть, и не встретились так скоро.
- Объясните подробнее, Буттафуоко.
- Мы приехали сюда просить помощи у тихоокеанских флибустьеров, потому что хотим освободить еще раз сеньориту Инесс ди Вентимилья.
- Хорошо сказано, - кивнул головой гасконец.
- Черт возьми!.. У вас ее похитили?
- У нас ее опять отнял маркиз де Монтелимар.
- Он так безумно влюблен в эту девушку?
- В ее огромные богатства, дорогой мой Равено. Разве ты не слышал, что великий касик Дарьена умер?
- Ты думаешь, что до нас, живущих так изолированно на этом свете, доходят вести о событиях, которые происходят на другой стороне перешейка? Значит, сеньорита высадилась в Америке, чтобы получить сказочные богатства своего деда?
- И, как видишь, ей не повезло; едва она появилась в Панаме, как попала в лапы своего врага, который ждал с невероятным упорством долгие годы того момента, когда сможет заграбастать эти сокровища. У него был хороший повод для этого: ведь он воспитывал графиню и содержал ее в своем доме в течение шестнадцати лет.
- Она сейчас в Панаме?
- Да, дружище.
- Не вовремя ты приехал, дорогой мой Буттафуоко. Все отряды флибустьеров, владевшие хоть какими-либо кораблями, отправились на юг. Нас осталось всего двести восемьдесят пять человек; среди них немало больных - их можно не считать. А хуже всего то, что кроме старых пирог у нас нет никаких кораблей. И как я смогу повести эту толпу отчаявшихся людей на штурм Панамы? Это ведь совершенно безнадежное дело. Времена Моргана давно прошли.
- Да мы и не требуем столь много, дорогой Равено. Ты сказал, что кораблей у вас нет, зато много ялов и пирог. Разве последние флибустьеры не могут с их помощью захватить галеон?
- О чем говорить, Буттафуоко? Именно потому, что мы последние, мы самые грозные; нас нисколько не пугает размер судна, если надо пойти на абордаж. Только объясните мне всё хорошенько, потому что пока что я понял только одну вещь: надо освободить сеньориту ди Вентимилья.
- Вот потому мы и пришли за помощью к береговым братьям, которые многим обязаны итальянским корсарам. Через пять-шесть дней, если не ошибаюсь, из Панамы выйдет корабль, который должен доставить сеньориту в бухту Дэвида.
- Ну и?.. - спросил Равено.
- Надо напасть на это судно и вырвать девушку из рук испанцев.
- И всё?
- Нет, - ответил Буттафуоко. - Что вы тут делаете, на Тихом океане, в то время когда все ваши сотоварищи покинули эти края? Чего вы ждете? Может быть, какой-нибудь испанской эскадры, которая вышвырнет вас отсюда и прогонит в океан?
Равено де Люсан долго смотрел на французского дворянина, то и дело прищуривая глаза, а потом сказал:
- А ты знаешь место, до которого мы можем дойти на нашей пироге?
- Сказать правду: нет.
- Мы можем добраться до побережья и собрать там необходимую информацию относительно окончательного переселения на континент. Мы уже шесть лет живем на островах, постоянно боремся с голодом, воюем с испанцами и уже твердо решили навсегда расстаться с Тихим океаном.
- И какой путь вы выбрали?
- Вероятно, через Дарьен, - ответил Равено.
- А если предложить твоим людям несколько миллионов пиастров из наследства великого касика с условием, что вы поможете выполнению наших планов?
- Думаю, что в таком случае они готовы захватить даже Панамский порт!
- Значит, мы можем полностью рассчитывать на вас?
- Не только. Я отблагодарю тебя за то, что ты собрался вытурить меня из этой норы. Мои люди, едва услышат о богатствах великого касика, мигом переберутся на континент. Ты сказал, что галеон отдаст якорь в бухте Дэвида?
- Да, дружище, - ответил Буттафуоко.
- Итак, завтра мы покидаем этот проклятый остров и отправляемся следить за портом.
Он повернулся к своим людям:
- Чаще гребите, парни. Хочется поскорее увидеть наш остров.
Пирога, довольно убогая посудина, хотя и находящаяся в отличном состоянии, вооруженная маленькой пушечкой, установленной на носу, летела по воде океана, который в этот день был действительно тихим.
Гасконец и Мендоса тоже взялись за весла, чтобы помочь гребцам и ускорить возвращение.
Через два часа показалась Тарога. Этот почти пустынный остров выступал из воды, словно спина огромного кита: очень длинная и очень узкая. Шесть лет назад здесь утвердились последние флибустьеры, заняв место на морских дорогах, связывавших Калифорнию и Мексику с Панамой, куда сворачивали галеоны с грузом золота и серебра, награбленных у бедных индейцев.
Возвращение пироги с Буттафуоко, Мендосой и доном Баррехо радостно приветствовали грозные авантюристы, потому что эти три имени были хорошо известны всем флибустьерам.
Не терпевший проволочек Равено де Люсан повел друзей в свою лачугу, сооруженную из старых парусов и корабельных обломков; там уже ждала скромная закуска из мяса черепах, которые часто посещали остров. Потом он дал гостям отдохнуть, а сам пошел проинформировать наиболее влиятельных вожаков этой толпы отчаявшихся бродяг о предложении Буттафуоко.
Как и следовало ожидать, никто не возражал. Все устали от нищеты, от жгучего солнца, заживо сжигавшего их; все тосковали по обширным благоухающим лесам на континенте.
В океане им было нечего делать. Испанские торговые суда обходили остров стороной, а побережье хорошо стерегли воинские отряды и толпы индейцев, всегда готовые сбросить в море кучку опасных пришельцев.
А кроме того, тоска по прекрасному Мексиканскому заливу, колыбели их славы, уже давно терзала их, изнуряя души желаниями.
И вот сразу же было решено эвакуировать остров и отправиться на континент. В течение дня были сделаны приготовления к большой экспедиции, которая могла продлиться не один месяц в высоких горах и бескрайних лесах перешейка.
В среде флибустьеров уже некоторое время вызревала желание покинуть остров, прежде чем у его берегов неожиданно появится сильная испанская эскадра и уничтожит всех, как это произошло много лет назад в Сан-Кристофоро, и корсары уже запаслись кое-какой ценной информацией, вырванной у напуганных рыбаков, но этих сведений было недостаточно.
Самой привлекательной казался путь в зависящий от никарагуанского правительства городок Нуэва-Сеговия, расположенный севернее озера Никарагуа, в сорока лигах от Тихого океана и в двадцати лигах от большой реки, которая, как они знали, впадает в Мексиканский залив у мыса Грасьяс-а-Дьос.
Конечно, сведений было немного, но такие решительные люди, как флибустьеры, могли в известной степени на них опираться.
Вечером Равено де Люсан, осмотрев все пироги, которые еще могли держаться на плаву, приказал выбросить в море все пушки, признанные негодными к транспортировке, чтобы они не достались испанцам. Он собрал своих людей, чтобы разделить добычу. С тех пор каждый флибустьер должен был сам заботиться о своей доле и самостоятельно защищать ее.
В своих мемуарах Равено де Люсан рассказывает, что в общей кассе оставалось свыше полумиллиона пиастров. Серебро поделили по весу, но вот оценка и раздел золотых слитков, жемчуга, изумрудов и других драгоценных камней вызвал затруднения. Однако вскоре решение было найдено. Все драгоценности выставили на аукцион, так как среди береговых братьев были и такие, у кого было достаточно денег, чтобы заплатить за унцию и по сотне пиастров! То же самое проделали и с драгоценными камнями, представлявшими особый интерес, потому что их небольшой объем весьма способствовал перевозке.
На следующий день, с первыми проблесками зари, двести восемьдесят пять флибустьеров покинули Тарогу на восьми пирогах; каждая из них была вооружена пушкой.
Они решительно двинулись по направлению к континенту с намерением достичь прежде всего бухты Дэвида, где можно было ожидать прибытия галеона, на борту которого должна была находиться графиня ди Вентимилья.
Казалось, что океан, словно живое существо, хотел хоть раз проявить милость к несчастным морякам, уже не однажды испытывавшим его ужасный гнев; сегодня поверхность его была спокойной и зеркально чистой. Только на западе легкий ветерок рябил воду, отчего на ее поверхности появлялись странные отблески, и время от времени солнечные лучи окрашивали эти блики пурпуром.
Ни одного паруса не видно было на горизонте. Зато в вышине галдели стаи крупных морских птиц, особенно костедробителей и ревущих по-ослиному альбатросов.
- Послушай, Мендоса, - сказал гасконец, очень немного работавший языком за последние тридцать шесть часов, - не находишь ли ты, что этот штиль предсказывает удачу нашей экспедиции?
- Эх, дорогой мой, мы еще не добрались до дома, а ты пока не пробуешь вместе с женой вина в погребе таверны "Эль Моро".
- Жена!.. Клянусь, она меня позабыла.
- Уже?
- Дон Баррехо рожден для приключений, а не для мирной домашней жизни и не для хозяйствования в таверне, tonnerre!.. - ответил гасконец, работавший веслом непосредственно за спиной баска. - Возможно, я был счастливее, когда жил в своей каморке под крышей, куда граф ди Вентимилья пришел вместе с тобой и разбудил меня.
- Но ведь тогда ты был всего лишь наемником у испанцев, а теперь ты - хозяин таверны, и главное - превосходно заполненной.
- Только бы деверь не опустошил ее за время моего отсутствия, - рассмеялся гасконец.
- Да пускай хоть всё выпьет, дружище. Для чего мы отправились на Дарьен? Грести лопатой золото! Разве ты не слышал, что там местные детишки играют в шары слитками, которые принесли бы тысячи пиастров ловкому жулику?
- Кто тебе сказал такое?
- Да ведь все об этом знают, - ответил Мендоса.
- Стало быть, вся домашняя утварь у них из золота?
- Конечно, дружище. Они варят жаб, змей, картошку и рыб в золотых горшках.
- Это страна изобилия, что ли?
- Об этом прекрасно знает маркиз Монтелимар. Иначе он не ждал бы столько лет, чтобы осуществить свою мечту.
- Красный корсар очень разумно поступил, женившись на единственной дочке великого касика Дарьена. Слово гасконца, и я бы на ней женился вместо Панчиты.
- Не знаю только, была ли там любовь, хотя говорят, что эта девушка считалась самой красивой индианкой в Центральной Америке, - продолжал Мендоса.
- Может быть, его заставили?
- Дорогой мой, в те времена на Дарьене привыкли насаживать на вертел пленников, которых подарил океан. Разве Пьер лʼОлонэ, один из самых знаменитых флибустьеров среди когда-либо живших, не был съеден, после того как его сварили в массивном золотом котле? То же самое произошло бы и с Красным корсаром, если бы дочь великого касика не нашла его красивым.
- Может, нам повезет и мы найдем котел, в котором сварили Голландца? Это была бы по-настоящему чудесная памятная вещь, - сказал дон Баррехо.
- Возможно, - усмехнулся баск. - И что бы ты с ней сделал?
- Tonnerre!.. Да ты совсем ничего не понимаешь в делах, дорогой. Я выставил бы этот котел в своей таверне или в будущей гостинице ради привлечения гостей. Слушай, как бы это звучало: "Гостиница золотого котла, в котором сварили Педро Голландца".
- Такая длинная вывеска заняла бы весь фасад твоего дома.
- Если бы понадобилось, я бы и второй дом прикупил, дорогой мой. Для золотого-то котла! Это ведь действительно золотое дело, не так ли?
- В этом у меня нет никаких сомнений, но мне кажется, дружище, что ты слишком широко шагаешь.
- Что ты хочешь сказать?
- Что Дарьен очень далеко, и, прежде чем добраться туда, нам придется выдержать ожесточенную борьбу с испанцами, которых маркиз де Монтелимар поставит на нашем пути.
- Гасконцы умирают седобородыми, а в моей бороде едва проседь появилась. Панчита всегда говорила мне, что моя щетина удивительно стойко сопротивляется американскому климату.
Тем временем пироги, шедшие под предводительством суденышка, которым командовали Равено де Люсан и Буттафуоко (на нем же находились два неразлучных дружка), продолжали свой путь на восток, отклоняясь немного к северу. Флибустьеры, счастливые, оттого что наконец-то покинули остров, откуда и не рассчитывали уже выбраться живыми, молодцевато работали веслами и даже что-то напевали.
Время от времени эхом разносился пушечный выстрел, и после этого какой-нибудь альбатрос или костедробитель, поступивший крайне неосторожно и слишком близко подлетевший к непогрешимым стрелкам, стрелой падал вниз и пополнял скудные продовольственные запасы экспедиции.
Ночь застала флибустьеров в океане. Они были уверены в том, что никто не нарушит их сон, потому что испанцы перестали заглядывать в эти широты, и с удобством расположились на банках или под ними; они быстро заснули, убаюканные неутихающей тихоокеанской волной, которая время от времени, с определенной регулярностью, приходила с глухим шумом, но никакой опасности не представляла.
Наутро, после спокойной ночи, пироги возобновили гонку к Американскому побережью.
В отдалении уже начали вырисовываться голубые вершины великой цепи Кордильер, образующих вместе со Скалистыми горами опорный скелет обоих континентов.
- Нынче вечером мы поставим лагерь на суше, если только дьявол не закрутит своим хвостом, - сказал Равено де Люсан.
Так и произошло. Солнце уже заходило, когда пироги буквально влетели в бухту Дэвида; флибустьеры, даже не применяя оружия, овладели рыбацкой деревушкой индейцев и метисов, которых немедленно заперли в надежном месте, чтобы они не разбежались и не рассказали испанским полусотням.
Теперь флибустьеры могли спокойно ждать галеон и овладеть им обычной для них безумно смелой атакой.
Но прошло уже три дня, а ожидаемое судно все не показывалось. Буттафуоко уже начал бояться, не обманули ли его, когда на закате четвертого дня был замечен парусник, державший курс прямо в бухту Дэвида.
Весть об этом быстро облетела флибустьеров, и они высыпали на берег, готовые занять места в своих пирогах.
- Друзья, - сказал им Равено де Люсан. - Готовьтесь к последнему сражению на Тихом океане. Больше эти воды мы не увидим, что бы ни случилось.
В восемь часов вечера преисполненные энтузиазма флибустьеры расселись по пирогам; они уже удостоверились, что к бухте быстро приближается крупный корабль: фрегат или галеон. Сумерки благоприятствовали атаке. Прежде чем исчезло солнце, плотные облака потянулись по небу, полностью скрыв тусклый блеск звезд.
Поверхность океана приобрела чернильный цвет.
Равено де Люсан стоял - вместе с Буттафуоко - на носу своей пироги и пытался различить очертания растворившегося во мраке судна.
- Мы сможем найти его, - сказал он буканьеру, глядевшему на него с немым вопросом. - Нам известен его курс, и мы скоро встретимся с ним.