Тогда как Сингдонгмо удовлетворяются кушаньем из рубленого "дыхания жизни", некоторые из их злокозненных собратьев добывают свои жертвы с помощью одержимых отравителей, тоже действующих в бессознательном состоянии.
Об этих отравителях по всему Тибету ходят бесчисленные легенды, приводя в трепет путешественников, пребывающих в постоянном страхе встретиться с кем-нибудь из них.
Своеобразная обязанность "наследственного хранителя яда" выпадает, главным образом, на долю женщин.
Что это за яд - толком никто не знает. Во всяком случае, он не естественного происхождения - ни растительного, ни минерального. Возможно, он по составу напоминает таинственные средневековые приворотные зелья, но больше похоже на истину, что волшебный яд существует только в воображении тибетцев. Говорят, будто женщины хранят его под грудью в мешочке. Однако этого сам никто никогда не видел, даже если предполагаемая носительница отравы была совершенно раздета. Впрочем, как уверяют, яд этот совершенно невидим для простых смертных, и подобная таинственность только увеличивает внушаемый им ужас.
Неминуемо наступает время пустить яд в употребление. Его хранитель или хранительница не могут уклониться от исполнения своей обязанности и действуют в состоянии транса.
Если при этом под руку не попадается какой-нибудь прохожий, "одержимый" должен поднести отравленное зелье другу или родственнику. Таинственным шепотом рассказывают ужасные случаи об отравлении матерью единственного сына, о муже, подающем чашу отравленного чая любимой женщине, ставшей его женой только накануне. Если в роковой час поблизости никого не будет или же жертва откажется от отравленного напитка или пищи, то отравитель должен проглотить яд сам.
Я сама видела человека, бывшего - если ему верить - героем странного приключения с ядом.
Как-то он путешествовал и по дороге зашел на какую-то ферму попросить напиться. Хозяйка приготовила для него пиво, залив кипятком зерно, заквашенное в деревянном сосуде (тибетцы в Гималаях пьют горячее пиво), и затем поднялась к себе на верхний этаж.
Оставшись один, путник с удивлением увидел, что пиво в деревянной чашке бьет ключом и кипит. Для тибетцев такое необычное кипение служит признаком отравы.
На огне стоял котелок с кипятком, откуда женщина брала воду, заваривая зерно. Гость зачерпнул из котла кухонным ковшом и вылил его содержимое в подозрительное пиво. Сейчас же наверху раздался стук от падения чего-то тяжелого. Оказалось, что упала мертвой угощавшая его женщина.
В Тибете оккультный яд служит для путешественников предметом постоянной тревоги. Сколько раз меня серьезнейшим образом отчитывали очень почтенные люди, предупреждая об опасности, какой я себя подвергала, пользуясь гостеприимством незнакомых людей, и заклинали быть осторожнее и внимательно осматривать предлагаемое угощение.
Как утверждают, отравители оказывают особое предпочтение лицам духовного звания, так как их дьявольские хозяева ставят им смерть какого-нибудь святого ламы в особую заслугу.
Специальные, сделанные из особого дерева чаши считаются чувствительными к яду, обнаруживая его присутствие непроизвольным кипением налитой в них жидкости. Поэтому чаши такие ценятся на вес золота.
Иногда в хранении яда начинают подозревать какую-нибудь почтенную мать семейства. Никто не знает, где она его прячет, никто не пытается его отыскать и от него избавиться. Все убеждены - против этой напасти не существует никакого средства, никакой защиты. Все подстерегают малейшее движение несчастной женщины, сторонятся ее, и часто она сама начинает верить в существование своего яда.
Со смертью хранителя отравы опасность не устраняется. Этот неиссякаемый яд передается по наследству, и наследник не имеет никакой возможности от него отказаться. Волей-неволей он вступает во владение ядом и вынужден стать отравителем в свою очередь.
Повторяю, одержимый применяет яд по назначению, всегда действуя бессознательно, как орудие чужой воли.
Тибетцы верят, что не только живые существа восприимчивы к состоянию одержимости, но и неодушевленные предметы тоже могут служить орудием злой воли.
В следующих главах читатели познакомятся с методами магов, внушающих, как они думают, вещам свою волю. Не рекомендуется держать в домах мирян или не получивших посвящение монахов предметы, которые уже использовались при совершении магических обрядов, так как порабощенные с их помощью злые существа могут выместить свою обиду на беззащитных хозяевах.
Этому народному поверью я обязана приобретением нескольких любопытных предметов. Не раз лица, получавшие такие вещи по наследству, навязывали их мне под видом подарков.
Но однажды удача выпала на мою долю при таких удивительных обстоятельствах, что об этом стоит рассказать.
Во время одного путешествия нам повстречался небольшой караван лам. Остановившись для беседы с ними, как того требует обычай на этих дальних тропах, где путники встречаются так редко, я узнала, что они везут пурба - зачарованный кинжал, бывший уже причиной многих бедствий.
Роковой ритуальный предмет принадлежал их главе, недавно преставившемуся ламе. Кинжал начал свои козни еще в монастыре: из троих прикоснувшихся к нему монахов двое умерли, а третий упал с лошади, сломал ногу. Затем один из больших храмовых стягов, предназначенных для благословения верующих, укрепленный во дворе гомпа, вдруг сломался, что было очень плохим предзнаменованием. Перепуганные монахи, не осмеливаясь уничтожить пурба, чтобы, чего доброго, не накликать еще больших бед, заперли его в шкаф, где после этого стал раздаваться страшный шум. В конце концов было решено отвезти злокозненный кинжал в маленькую уединенную пещеру, посвященную одному божеству. Однако кочующие в той местности пастухи воспротивились. Они напомнили, как другой такой же пурба - никто не знал, где и когда это было, - при подобных же обстоятельствах, перемещаясь без посторонней помощи по воздуху, убил и изранил множество людей и животных.
Несчастные транспортировщики зловещего кинжала тщательно завернули его в бумагу с напечатанными на ней заклинаниями и запрятали в специальный ящик. Они выглядели очень удрученными. При взгляде на их скорбные лица у меня пропало желание посмеяться над ними. Кроме того, я хотела посмотреть на заколдованное оружие.
- Покажите мне пурба, - сказала я. - Может быть, я найду средство вам помочь.
Они боялись достать его из футляра. Наконец, после бесконечных переговоров мне позволили вынуть его из ящика собственноручно.
Это была старинная, очень редкая вещь. Только самые большие монастыри обладают такими пурба. Во мне проснулась страсть коллекционера. Мне очень хотелось его иметь, но я знала - ламы не продадут его ни за что на свете. Нужно было что-нибудь придумать.
- Остановимся на ночлег вместе, - предложила я, - и пусть пурба пока останется у меня. Я подумаю.
Я им ничего не обещала, но перспектива хорошего ужина и возможность отвлечься от тревог в беседе с моими слугами их соблазнила.
Когда стемнело, я удалилась в сторону от палаток, демонстративно захватив с собой кинжал, так как оставить его в лагере на время моего отсутствия, да еще без ножен, значило бы еще больше напугать и без того не помнящих себя от страха наивных тибетцев. Решив, что отошла от лагеря уже достаточно далеко, я воткнула в землю орудие и причину стольких волнений и бедствий, и уселась на циновку, раздумывая, как бы мне уговорить лам уступить его.
Я просидела так несколько часов. Вдруг поблизости от магического кинжала мне почудился силуэт какого-то ламы. Я видела, как он приблизился, осторожно наклонился: из-под складок тоги, окутывающей немного нечеткий в темноте стан человека, медленно освободилась рука и потянулась к кинжалу. С быстротой молнии я вскочила и, опередив вора, выхватила из земли оружие.
Ах, значит, не одна я хочу завладеть оружием! Среди мечтающих от него отделаться кто-то менее наивный знает ему цену и желает продать его украдкой. Он думал, что я заснула, и был уверен, что я ничего не замечу. А завтра утром исчезновение кинжала объявили бы вмешательством оккультных сил, и родилась бы еще одна легенда. Даже жаль, что такой прекрасный план провалился.
Но кинжал был у меня. Я так крепко его зажала, что мои возбужденные приключением нервы реагировали на ощущение впившихся в ладонь выпуклых узоров кожаной рукоятки и мне почудилось, что она слегка зашевелилась в моей руке… Но где же вор? Покрытая ночной мглой долина была пустынна. Бродяга, должно быть, убежал, пока я наклонялась, чтобы вытащить кинжал из земли.
Я поспешила в лагерь. Очень просто: тот, кто в лагере отсутствует или вернется после меня, и есть вор. Я застала всех бодрствующими за чтением священных текстов, ограждающих от нечистой силы, и вызвала Йонгдена к себе в палатку.
- Кто из них отлучался? - спросила я.
- Никто, - ответил Йонгден, - они едва живы от страха. Я сердился на них: они ходили по своим надобностям возле самых палаток.
Ну, значит, мне померещилось. Впрочем, может быть, мне это будет на руку.
- Слушайте, - обратилась я к людям. - Вот что сейчас произошло… - И откровенно рассказала ламам, что мне привиделось и какие в результате у меня возникли подозрения.
"Это наш великий лама, нет никакого сомнения, это был он, - закричали они. - Он приходил за своим кинжалом и, может быть, убил бы вас, если бы успел его схватить. О, жетсюн-ма, вы на самом деле великая гомтшен-ма, хотя некоторые и называют вас пелинг (иностранка). Наш тсавай-лама (отец и духовный владыка) был могущественным магом, и все-таки ему не удалось отнять у вас свой пурба. Теперь оставьте его себе, оставьте его себе… Он больше никому не причинит зла".
Они говорили все вместе, возбужденно, ужасаясь при мысли, что их колдун-лама, еще более страшный после переселения в мир теней, прошел так близко от них, и в то же время радуясь избавлению от заклятого кинжала.
Я разделяла их радость, но по другой причине: теперь пурба принадлежал мне. Но порядочность не позволила мне воспользоваться их растерянностью.
- Подумайте, - обратилась я к ламам, - может быть, я приняла за ламу какую-нибудь тень… может быть, я заснула сидя, и мне все это приснилось…
Они ничего не хотели слышать. Лама приходил, и я его видела, ему не удалось схватить пурба, и по праву более сильного я стала законной обладательницей кинжала… Сознаюсь, меня не трудно было убедить.
Определенный и довольно многочисленный класс тибетских мистиков предается мечтаниям и зловещим обрядам, отводя в них значительную роль трупам. Рядовой колдун видит в обрядах только средство добиться оккультного могущества. Но другие, более просвещенные, усматривают в них либо тайное наставление, преподанное в форме символов и притч, либо своеобразный способ духовного совершенствования. Нельзя сомневаться, к тому же, что во всех рассказах о колдунах вымысел занимает гораздо больше места, чем действительные события.
Желающие найти скрытую в легендах мысль, толковали их в свете индуистского тантризма и доктрин бон-по. Подобное исследование - предмет сугубо специальный и обширный, и заняться им в пределах этой книги не представляется возможным. Все-таки я хочу отметить здесь некоторые известные мне факты, отличающиеся особенным своеобразием.
Нижеизложенное происшествие имело место не так давно. Мне рассказал о нем в Черку, через несколько лет после смерти главного действующего лица, человек, знавший последнего лично.
Лама, о котором пойдет речь, был настоятелем монастыря Миниагпарлхаканг, расположенного недалеко от Татшиенду. Его обычно именуют Чонгс Цзанг. Чонгс Цзанг - автор ряда пророчеств, относившихся к событиям, назревавшим в Тибете, в частности и в Китае, и во всем мире - вообще.
Чонгс Цзанг слыл чудаком и очень любил выпить. Он долго жил при тибетском владыке княжества Татшиенду, носившем титул Гиалпо (король).
Однажды во время непринужденной беседы с королем, вкушая водку в обществе его величества, лама вдруг попросил отдать ему в жены сестру начальника королевской конюшни. Присутствовавший при этом конюший отказался наотрез. Тогда Чонгс Цзанг пришел в неописуемую ярость, швырнул изо всех сил об пол и разбил вдребезги драгоценную нефритовую чашу с вином и заявил: во искупление своего отказа конюший умрет через два дня.
Владыка не поверил. Его конюший был молод и находился в добром здравии. Ничто не предвещало его смерти. "Будет так, как я сказал", - подтвердил лама. И действительно, через два дня человек скончался.
Король и родственники девушки перепугались и поспешили предложить ее руку разгневанному ламе, но тот отказался.
- Она могла мне понадобиться для достижения цели, важной для очень многих, - сказал лама. - Теперь эта причина отпала, а женщина мне не нужна!
Рассказанная легенда напоминает легенду о Дугпа Конглес, приведенную мной в первой главе. Эта тема пользуется большой популярностью в Тибете.
Вот другой эпизод.
Как-то вечером лама Чонгс Цзанг неожиданно позвал своего слугу.
- Седлай лошадей, - приказал он. - Мы уезжаем.
Слуга возразил: "Наступает ночь, и лучше было бы отложить поездку до утра", - но хозяин не дал ему договорить.
- Не рассуждай и делай, что приказано, - сказал он. Господин и слуга поскакали в кромешной тьме и вскоре оказались недалеко от реки. Соскочив с лошадей, они направились к берегу.
Ночь была темная, но одно место на черной воде сияло, словно освещенное лучами солнца, и в этом светлом сиянии плыл, ПОДНИМАЯСЬ ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ, ТРУП. Через несколько мгновений он подплыл совсем близко к Чонгс Цзангу и его спутнику.
- Достань нож, отрежь от мертвеца кусок мяса и ешь, - лаконично приказал лама. И добавил: - В Индии у меня есть друг. Он каждый год в эту пору присылает мне угощение.
С этими словами лама начал есть мясо утопленника.
Перепуганный слуга тоже отрезал кусочек от трупа, но, не в силах поднести его ко рту, спрятал в свой амбаг (карман, образуемый складками на груди широкой тибетской одежды, стянутой поясом).
Затем путники отправились в обратный путь. На рассвете они вернулись в монастырь. Тогда лама сказал слуге:
- Я хотел разделить с тобой высокую милость и благие плоды мистической трапезы, но ты их недостоин. Вот почему ты не посмел съесть отрезанный тобой кусок, а спрятал его в своей одежде.
Тут слуга, досадуя на свою трусость, сунул руку за пазуху с намерением достать и съесть свою порцию, но ничего там не нашел. Мясо утопленника исчезло.
Это совершенно неправдоподобное происшествие я хочу иллюстрировать кое-какими откровениями. Меня посвятили в них, правда несколько неохотно и сдержанно, некоторые анахореты секты "Догстшен".
По их словам, есть на свете люди, достигающие очень высокой степени духовного совершенства. Они превращают субстанцию своего тела в другую, по своей природе более утонченную и обладающую свойствами, совершенно чуждыми нашей грубой плоти. Тот, кто проглотит кусочек такой преображенной плоти, познает экстаз, приобщается к высшему знанию и приобретает сверхнормальные способности.
Но обычно окружающие не замечают происшедшей в таком святом перемены.
Один из анахоретов присовокупил: порой какое-нибудь из этих удивительных существ не проходит незамеченным. Тогда люди, опознавшие святого, просят сообщить им о дне своей кончины и дать им таким образом возможность вкусить его драгоценного тела.
Кто знает, всегда ли жаждущие такого натуралистического таинства причастия достаточно терпеливы, чтобы дожидаться естественной смерти источника благодати, не толкнет ли их пылкое стремление к духовному совершенствованию на попытку приблизить торжественный момент! Один из моих собеседников говорил об этом почти как о чем-то само собой разумеющемся, с той, впрочем, оговоркой, что происходит это по взаимному соглашению, т. е. с согласия великодушной жертвы.
Другой мрачный обряд, описываемый колдунами нгагс-па, известен под названием ро-ланг (труп, который встает). Из древних манускриптов явствует, что до распространения буддизма в Тибете жрецы бон-по постоянно придерживались этого ритуала во время заупокойных церемоний.
Во всяком случае, резкое движение, которое делает мертвец во время этого обряда, нельзя сравнить с отвратительными явлениями, имеющими место при некоторых описанных тибетскими оккультистами мистериях один на один с трупом усопшего. Нужно сказать, они совершенно чужды не только буддизму, но и официальному ламаизму.
Существуют многие разновидности ро-ланг, их ни в коем случае нельзя путать с ритуальной церемонией "возрождения" (посредством последней дух какого-нибудь существа принудительно переходит в мертвеца и "оживляет" его). Между тем на самом деле это уже не оживший мертвец, но дух другого в оболочке усопшего.
Один нгагс-па, по его уверениям сам совершивший обряд, описал мне одну из мрачных мистерий ро-ланг следующим образом.
Отправляющий обряд запирается один на один с трупом в темной комнате. Он должен оживить мертвеца, распростершись на нем тело к телу, прижав рот ко рту и беспрерывно повторяя одну и ту же магическую формулу, ни на миг не отвлекаясь никакой посторонней мыслью.
Через несколько мгновений труп начинает шевелиться. Он приподнимается и старается избавиться от колдуна. Тогда последний должен крепко обнять мертвеца и замереть, тесно прижавшись к нему всеми членами. Труп шевелится все сильнее и сильнее. Он прыгает, делая немыслимые скачки, и обнимающий его человек скачет вместе с ним, не отрывая рта от его мертвых губ. В конце концов кончик языка трупа высовывается слегка изо рта. Это критический момент. Колдун должен вцепиться зубами в этот язык и вырвать его. Труп сейчас же снова цепенеет, а его язык тщательно высушивается колдуном и хранится им в качестве могущественного магического талисмана.
Нгагс-па удивительно ярко изобразил постепенное оживление трупа, первый вспыхнувший в провалившихся глазницах взгляд, трепет тела, переходящий в движения такие резкие, что колдун уже не в состоянии справиться и должен собрать все силы, лишь бы только не оторваться от него. Он живописал ощущения прикосновения языка трупа к его губам, когда стало ясным - роковой момент настал и нужно победить во что бы то ни стало, если он сам не хочет быть жертвой мертвеца.
Не была ли эта фантастическая борьба только игрой воображения, галлюцинацией? К ним тибетские мистики весьма предрасположены и намеренно создают для них благоприятные условия. Я была преисполнена сомнений и пожелала видеть "язык". Чародей продемонстрировал нечто черноватое и заскорузлое, возможно когда-то и бывшее языком, но для точного определения природы показанной мне гадости последнего довода для меня было совсем недостаточно.
Что бы это ни было, но множество тибетцев совершенно убеждены в реальности ритуальной процедуры ро-ланг.
Тибетские колдуны, к счастью, пользуются менее отвратительными методами ворожбы. Мне самой не раз приходилось прибегать к ним - либо из любезности к гостеприимным хозяевам, либо в личных целях. Привожу один из таких случаев. Я до сих пор вспоминаю о нем с улыбкой.
Происшествие это относится ко времени, когда нас задержали под Шобандо, не позволив продолжать путь на Салуэн, и мне пришлось вернуться обратно, пойти в направлении китайского Туркестана и снова пересечь всю обширную территорию пустыни трав с юга на север.