К. М. Да. Нашел я то место, где говорилось о соединении нужных металлов и описывались свойства сплава, происходящего от этой любви. Помню, как сейчас, что нужно было смешать одну одиннадцатую фунта чистого эпирского серебра, фунт с четвертью мягкого александрийского железа. Добавить… нет, забыл, прошло все же порядочно времени.
О. X. Забыл или делаешь вид, что забыл?
К. М. Зачем мне лгать? Тем более что самое интересное не в рецепте самом.
О. X. А в чем?
К. М. А в том, что Харудж, выслушав все очень внимательно, велел мне удвоить дозировку. Я все рассчитал со всей тщательностью, а он приказал удвоить!
О. X. Что это могло означать?
К. М. Очень скоро выяснилось. Когда я изготовил и укрепил ему руку таким образом, что она могла под невидимым воздействием пружины двигаться как живая, он велел мне сделать еще одну такую же.
О. X. Ты не спросил зачем?
К. М. И за менее наглый вопрос можно было бы лишиться языка.
О. X. Возможно, ему была нужна запасная?
К. М. Развожу руками, и это мой ответ.
Глава пятая
КОРОЛЬ И КАРДИНАЛ
Карл I не любил страну, которой правил. Он плохо знал испанский язык. Он не выносил Мадрид. Королевский двор, состоявший по большей части из фламандских выходцев и других заграничных авантюристов, делил свое шумное и прожорливое внимание между веселой Севильей и аскетичным Толедо. В то время именно Севилья была самым богатым и населенным городом испанской короны. В ней проживало не менее ста тысяч жителей. Роскошные мавританские дворцы, католические соборы, громадные овечьи и овощные рынки – все это отлично уживалось друг с другом. Все это возбуждало аппетиты иноземной знати. Король всячески подкармливал свою свиту, ибо считал, что только на своих фламандских подданных он может опереться всецело. Судьбы собственно Испании, то есть Кастилии, Арагона, Андалусии, его занимали мало. Пиренейские земли были для него лишь одной из ступеней, с которой можно было бы шагнуть к вершинам "всемирной католической монархии". У этих грандиозных и отнюдь не беспочвенных замыслов были сторонники. Самым главным из них можно было считать римского первосвященника. Папа убеждал короля, что после присоединения юга Италии вместе с Неаполем, после присоединения Сицилии и Сардинии нужно сделать следующие шаг. Заняться Северной Италией всерьез. Надо усмирить города, входившие некогда в Ломбардскую лигу, надо вышвырнуть оттуда обнаглевших французов. Надо сделать столицей этого нового, грандиозного королевства Рим. Вооруженные испанским оружием и римской проповедью католики сокрушат протестантскую ересь в Европе и наложат свою руку на девственные богатства всех Америк и Индий.
Кого лукавый римлянин видел во главе этого гигантского похода, умалчивалось. Более того, Карла I при чтении заморских эпистол должно было укрепить в уверенности, что именно ему отводится эта во всех отношениях почетная роль.
Кардиналу Хименесу было отлично известно, об этих немного неконкретных и очень кокетливых переговорах. Кардинал был настоящим католиком, он тоже стоял за распространение католического влияния в возможно большем количестве стран. Но при этом он оставался испанцем, и ему не хотелось, чтобы рост всемирной католической державы питался исключительно испанской кровью. Он был против слишком дальних заморских экспедиций. Не потому, что не верил в них, а потому, что считал – самый страшный враг находится за морями ближними.
Неприятность заключалась в том, что свои мысли он никак не мог внушить королю. Они и не только в буквальном, но и в переносном смысле, говорили на разных языках.
Но кардинал Хименес не был бы кардиналом Хименесом, если бы он опустил руки после первых же попыток. Влияние его все еще было велико в королевстве. Большинство провинциальных кортесов скорее прислушивалось к его мнению, чем к просьбам короля. Это и понятно, король требовал денег, кардинал взывал к разуму. Всякий разум, даже коллективный, восстает против необоснованных трат. А что может быте менее обоснованным, чем введение новых налогов ради поддержания фламандских текстильных фабрик, которые к тому же отказываются покупать шерсть в Кастилии? Что может быть глупее, чем отказ от пошлин на ввозимое из Аквитании зерно, когда арагонским крестьянам некуда девать свое?
Кортесы Вальядолида, Гранады, Барселоны, Саламанки, Бургоса, Авилы, Куэнки высказались против денежной политики Карла Габсбурга. Члены толедского парламента пошли дальше. Они потребовали, чтобы прекратился вывоз из страны испанской золотой монеты и лошадей. Всякий иностранный купец, желающий торговать пиренейскими товарами на вывоз, на треть должен был покрывать его льном и оливковым маслом.
Карл пришел в бешенство.
Страна, которую он желал использовать как инструмент для достижения своих великих целей, вдруг начала проявлять, собственную волю и обнаруживать собственные желания.
Король решил принять меры на случай возможных неприятностей в будущем. Он выслал двоих доверенных людей в Северную Германию, в Ганновер, с довольно большими деньгами, чтобы там набрать (в полнейшей тайне) небольшое, но боеспособное войско. Придет момент, когда нечто подобное может понадобиться при обострении обстановки.
Кроме того, его величество решил разобраться, кто именно мутит воду в стране. Он не верил, что все происходит само собой. Народы и даже их парламенты не способны к самостоятельным разумным действиям. Одна мысль, одна воля лежит в основе всего, и не важно, как называются одежды, маскирующие подобное положение вещей.
Интересно, что в данном случае Карл Габсбург был прав.
Ему не пришлось слишком напрягаться. Его главный соперник не считал нужным маскироваться. Правда, его величество ошибочно считал, что противник этот маскироваться просто-напросто не умеет.
Кардинал Хименес!
Король не виделся с ним около полугода и каждый раз удовлетворенно кивал, когда поступало известие, что здоровье старого негодяя все ухудшается.
Однажды, однако, он задался вопросом, сколь же бездонны запасы жизненной силы в этом человеке, если он до сих пор не умер. Ведь к подагре у него прибавились ужасающие почечные колики, размягчение мозга и гнойная сыпь по всему телу!
Вполне естественно, что его величество захотел встретиться с таким человеком.
Фон Гооге, министр двора Карла Габсбурга, был отправлен в мадридский дом кардинала с длинным витиеватым предложением о встрече. Долговязый, худой как жердь и все, что на нее похоже, нидерландец, вознесенный на одну из вершин испанской власти фантастическим стечением исторических обстоятельств, очень был удивлен этим поручением.
Он, как и многие другие, считал кардинала фигурой из прошлого, фигурой отставной, если не комической. Ему было странно со своих придворных высот спускаться в затхлую кастильскую прихожую. Хитрый Карл, прекрасно понимая, чтр умный кардинал оценит уровень посланца, рассчитывал его этим психологически подкупить в самом начале переговоров.
Кардинал оценил все, что нужно было оценить.
Фон Гооге был отправлен от ворот мадридского дома восвояси.
Король задумал было вспылить, мстительно обидеться, но потом сообразил – не надо. Глядя на министра двора, который в удивленном виде очень напоминал бледную лошадь, он расхохотался:
– На каком языке вы представились?
Фон Гооге гордо поднял глупую голову:
– На родном, ваше величество.
– Родном кому, Рууд?
– Родном вам, ваше величество.
– Я все понял, идите распорядитесь насчет охоты.
– Вы меня понижаете до егермейстера?
– Да.
– За что, ваше величество?
– За чрезмерную догадливость.
На следующий день в Мадрид из Севильи поскакал другой гонец, знающий кастильское наречие, и с письмом, начертанным на нем же.
Вызывающее поведение старика говорило о том, что король не ошибся в своих подозрениях на его счет. Кардинал знает свою силу, что ж, король покажет, что тоже ее знает. Король готов сделать вид, будто он признает что-то вроде первенства за мудрым Хименесом де Сиснеросом.
Карл ехидно усмехнулся, добравшись в своих размышлениях до этой мысли.
Кардиналу за все придется заплатить. Он даже перед министром двора в долгу, не говоря уже обо всем прочем!
Кардинал Хименес принял приглашение короля к разговору. Но каким-то странным образом. Он сообщал, что готов встретиться с его величеством у себя дома. Тяжелая болезнь не позволяет ему предпринять продолжительное путешествие.
В тот же день Карл отдал приказ собираться.
– Куда едем? – вопрошали придворные.
– В Мадрид,-последовал ответ.
Двор впал в недоумение.
Отменена охота.
Отменен бал.
Ради чего? Ради поездки в этот заштатный городишко?
Фламандская свита была не совсем права. В эти годы Мадрид рос и развивался быстрее, чем все другие города Кастилии. Он уже почти достигал размеров Толедо и обогнал Вальядолид. Он отстраивался на особый, испанский манер, и всякий, кто обладал хотя бы минимальным историческим чутьем, понимал, что этому городу суждено великое будущее.
Дом кардинала Хименеса располагался вне городских стен, в огромной платановой роще. Там бродили, как в лесу, косули, лоси и кабаны. Кардинал, несмотря на свою испанскую кровь, не любил охоту. Даже в молодости. С годами он, естественно, укрепился в этой неприязни.
Но вегетарианцем отнюдь не был.
Ни в столовой, ни в политике.
Когда доложили о прибытии короля, он сидел на бepeгy небольшого озера в переносном деревянном кресле. Слуги топтались за его спиной между деревьями шагах в десяти, всегда готовые приблизиться по первому знаку.
Его преосвященство не любовался природой. Глаза его были закрыты. И перед мысленным взором проносились картины другого рода.
С левой стороны к креслу приблизился Скансио и тихо прошептал:
– Его величество.
Кардинал не удивился. Ни тому, что король прибыл, ни тому, что он прибыл именно сейчас.
– Сходите за бумагами.
– Да, ваше преосвященство.
Карл Габсбург был великолепен на траве между платанами. Его появление в Испании ввело новую моду на придворные цвета. Фердинанд Католик носил в основном черное и красное и предпочитал, чтобы при его дворе одевались так же. Даже дамы. По этому поводу даже шутили, что его величество находится в вечном трауре.
Новый король любил жизнь и не считал нужным это скрывать. Розовые чулки, голубые колеты, белые перья на шляпах, бежевые плащи, серебряные каблуки – вот каким предстал двор Карла пред очами больного старика, тайного штурмана испанской политики. Старик дремал.
Карл выразительно посмотрел на Скансио.
Тот снова осторожно приблизился к переносному креслу и снова прошептал:
– Его величество.
Свита короля пребывала в затяжном недоумении. Что, собственно говоря, происходит, спрашивали их кривые улыбки и выпученные глаза. Этим вопросам не суждено было скоро прекратиться. Кардинал сказал секретарю:
– Скажите его величеству, что мы будем разговаривать только втроем.
Карл удивился, но не слишком:
– Кто третий?
Скансио поклонился, прижимая к груди многочисленные пергаментные свитки:
– С вашего разрешения, я.
Секретарь дона Хименеса владел очень большим количеством языков, за что, помимо преданности, и был ценим.
Король не знал этого, поэтому в его взоре появился вопрос.
– Господа министры знают только фламандский, господин кардинал – только кастильский, я же и тот и другой.
Его величество счел объяснение резонным:
– Господа, погуляйте по этому дикому парку, спуститесь к воде. По-моему, эти лебеди хотят есть.
Кардинал сидя поклонился, отдавая дань сговорчивости короля.
– Так для чего же вы просили меня приехать?
– Во-первых, я должен вас нижайше поблагодарить за этот визит. Немощь моя так велика, что другим образом наша встреча не могла бы произойти.
– Уважение к старшим – это не только кастильская, но и фламандская добродетель.
– Благодарение Господу, да. Теперь, экономя ваше драгоценное время, я хотел бы сразу перейти к существу дела.
Король кивнул, поглаживая пальцами драгоценный эфес своей шпаги. Он не знал, что его поза выглядит воинственной, и, если бы ему сказали об этом, очень бы удивился. Он думал, что ему удается очень хорошо скрывать свое истинное настроение.
– Начать придется с несколько странной просьбы.
В этот момент слуги принесли большое роскошное кресло. Усаживаясь в нем, Карл кивнул. Мол, здесь у вас все странно, так что давайте и вашу просьбу заодно.
– Мой секретарь сейчас передаст вам эти свитки, и я умолял бы вас немедленно с ними ознакомиться.
Карл усмехнулся:
– Но вы же знаете, я даже говорю по-кастильски нетвердо, письменную же речь не разбираю вовсе.
– На всякий случай, ваше величество, мы к вашему прибытию перевели все на ваш родной язык.
Скансио с поклоном протянул королю пергаменты.
– А что в них?
– Это допросные листы.
– Вы занялись судебными делами, ваше преосвященство? Занятно.
– Это особое дело, ваше величество. Настолько особое, что, мне кажется, и вы должны с ним ознакомиться.
– Но смотрите, сколько здесь всего, мне этого и до полудня не прочесть!
– Однако прочесть надо,– мягко, но твердо сказал его преосвященство.
Карл понял, что именно за этим сюда его и позвали, вот сейчас, собственно, и начнется настоящий торг. Он потрогал пальцем в перчатке ус, дернул, очень по-королевски, губой и развернул первый свиток.
В это время свита его потерянно и бессмысленно бродила по гигантскому неухоженному парку. Министры и пажи негромко переговаривались, пожимали плечами и вздыхали.
– Что делает его величество?
– Читает!
Большинство фламандцев смутно представляли себе, кто такой этот кардинал и почему король уделяет ему столько внимания. Парк был хорош, но вместе с тем раздражал. Повсюду паслись косули и олени, подпускали к себе вплотную, но пребывали в неприкосновенности, ибо никто из гостей не захватил с собой соответствующего охотничьего оружия. Не бросаться же на оленя с кинжалом!
– Взгляните, взгляните, граф, какой красавец!
– А что толку!
– А что делает его величество?
– Читает.
– А мне говорили, что кастильцы дикари.
– Уверяю вас, мой дорогой Вандерхузе, они дикари и есть.
– Однако же главным развлечением у них является, насколько я могу судить, чтение.
– Осторожнее, Видмарк, взгляните, как на нас смотрят эти господа в сутанах. Может быть, они понимают нашу речь.
– Вряд ли это господа. Это слуги его преосвященства.
– Эти слуги глядят как господа.
– А что делает: его величество?
– Читает.
Между тем Карл Габсбург чтение закончил. Не торопясь он свернул последний свиток. Задумчиво коснулся своего надушенного уса.
– Думаю, я понимаю, к чему вы хотите подвигнуть меня, ваше преосвященство.
– Очень рад, ваше величество.
– Но до того как мы начнем… разговаривать, я бы хотел, чтобы вы тоже кое-что просмотрели.
– Любопытно.
Король достал из-за отворота своего камзола свернутое в трубочку письмо. Собственноручно развязал ленточку, которой оно было перевязано, и протянул кардиналу.
Кардинал Хименес очень быстро ознакомился с документом. Это был ответ толедских кортесов на запрос короля. Ответ отрицательный, безапелляционно отрицательный.
– Что вы на это скажете, ваше преосвященство?
– Я всегда был против того, чтобы давать сословиям слишком много власти.
– Представьте, я держусь точно такого же мнения!
– Но считаю, ваше величество, что, раз уж какими-то правами с ними пришлось поделиться, не считаться с этим нельзя.
Король едва заметно поморщился.
– Согласен с вами, воля народа – вещь священная, но всегда ли разумная? Не кажется ли вам, что иногда народ нуждается в подсказке?
– Хоть это и невежливо, хочу вам ответить вопросом на вопрос: не кажется ли вам, что в иные моменты и носитель высшей власти должен открывать слух для хороших советов?
Карл Габсбург не сдержал улыбки. Старик понятлив, с ним можно договориться.
– Если вы, ваше преосвященство, скажете "да" в ответ на мой вопрос, я скажу такое же "да" в ответ на ваш.
– Будем считать, что оба "да" прозвучали.
– Великолепно!
Кардинал закрыл глаза в знак удовлетворения.
Оба были довольны, но слишком по-разному. Король считал, что очень ловко обманул больного старика. В ответ на обещание начать какие-то неопределенные военные действия против наглого пирата с красной бородой он получил обещание, что толедские кортесы откажутся от своих "лошадиных" и "золотых" требований.
Кардинал Хименес был удовлетворен тем, что нашел хоть какую-то территорию взаимопонимания с королем. Поверил ли он, что Харудж именно тот человек, против которого нужно бросить основные силы королевства? На этот вопрос было ответить трудно. Способен ли такой человек, как Карл, вдохновиться чем-то лежащим вне сферы практических интересов? И тут сказать было нечего. Он корыстолюбив и, кажется, одержим какими-то тайными идеями. Это хорошо, пусть думает, что Харудж – это его, кардинала Хименеса, корысть. Пусть он не верит, что Краснобородый – чудовище, но пусть знает, что кардинал отчаянно хочет его победить.
За это придется платить?
Да.
Но никакая плата не будетслишком,большей за то, чего задумал добиться кардинал Хименес.
Старый человек знал, что молодой король попытается его обмануть, но знал также и то, каким образом заставить его выполнить свои обещания.
Карл знал, что кардинал подозревает его в намерении замотать дело, но рассчитывал, что неподвижному подагрическому старику будет трудно настоять на своем.
– Я знал, ваше преосвященство, что поездка в Мадрид доставит мне огромное наслаждение, но все же она превзошла мои ожидания.
Кардинал деликатно улыбнулся в ответ. В его улыбке было не больше жизни, чем в оскале черепа.
– Я догадывался, ваше величество, что вы человек, тонко и глубоко чувствующий, но вы поразили меня, показав себя человеком, чувствующим очень тонко и очень глубоко.
Карл Габсбург снисходительно покивал. Похвалы такого рода ему выслушивать еще не приходилось. Тоже еще, чувствующий король!
Кстати, что именно чувствующий?
– Скажите, ваше преосвященство, где вы отыскали этого поразительного человека?
– Кого вы имеете в виду?
– Монаха, который ведет следствие.
– Отец Хавьер, говоря строго, сам меня отыскал. И, можно сказать, принудил заняться этим делом.
– Принудил? Вас?
Сановный череп вновь осклабился:
– Силою своих аргументов.
– Ах, силою аргументов!
– Я знал его и прежде. Отец Хавьер был духовником короля Фердинанда.