Когда Анна Козель вступила на трон после княгини Тешен, знаменитый алхимик содержался опять в замке, в окруженной садом башне. Поиски формулы, которая должна была принести долгожданное золото, подходили к концу. Все напряженно ждали, не сомневаясь, что Бетгер разгадает, наконец, тайну. Интересная подробность: Бетгер оговорил, что открытие его не должно быть использовано во зло, что "деньги нельзя тратить на излишества, на греховные деяния, на недостойные затеи, на ненужные и несправедливые войны". Он предупреждал, что "владеющему arcanum не приличествует служить государю, о котором известно, что он грешник, нарушает супружескую верность или зря проливает кровь".
Думается, что аптекарь сделал эту оговорку, дабы как-то оправдать свою неудачу…
Вечером того дня, когда Заклика вверил свою судьбу Фрелиху, "придворный скоморох" был допущен развлекать общество. Ему от всей души хотелось помочь возлагавшему на него надежды юноше, но как он ни ломал голову, придумать ничего не мог. Фрелих умел извлекать выгоду для себя, просить же за кого-то ему не приходилось. Тут он был не в своей роли.
Король принимал у Анны Козель Фюрстенберга, Вицтума и других постоянных участников вечерних пиршеств. Госпожи Рейс, Вицтум и Гюльхен составляли двор новой государыни.
После ужина Фрелих показывал фокусы, все хохотали до упаду. Шут, изображая алхимика, фабрикующего золото, принес горсть мусора в тигле. Анна слышала уже кое-что о Бетгере и стала потихоньку расспрашивать о нем Августа. Король не любил признаваться в своей тайной слабости к алхимии, хотя ее разделяли ученейшие люди того времени.
– Фрелиху, – тихо промолвил он, – вольно даже надо мной смеяться, а значит, и над великой тайной изготовления золота. Обладатель этой тайны, несомненно, не хочет открыть ее нам, он едва не ускользнул от нас, бежав в имперскую землю, мы с трудом добыли его оттуда. Сейчас он под крепкой стражей и, думаю, поймет наконец, что выход у него один – повиноваться.
– Ваше величество, – вмешался Фрелих, – пока к нему не будет приставлен человек сильный, которого бы он боялся, нельзя быть уверенным, что он не сбежит. Самым лучшим стражем были бы вы, ваше величество, или человек, обладающий такой же геркулесовой силой, но где сыщешь вам подобного?
– Ошибаешься, Фрелих, – сказал Август, – был, а может, и есть при моем дворе человек, почти не уступающий мне в силе.
– Никогда не слышал о нем!
Так Август вспомнил о совсем позабытом им Заклике. На следующий день велено было разыскать его.
Бедный Раймусь воспользовался этим случаем и стал просить короля уволить его со службы. Август покачал головой.
– Нет, не уволю я тебя, ты мне нужен, – сказал он, – у меня есть сокровище, которое я хотел бы доверить силе твоей и честности: ты отправишься ко двору госпожи Козель, будешь охранять ее как зеницу ока – даже если жизнью придется пожертвовать, – чтобы ни один волос не упал с ее головы.
Заклика не верил своим ушам, он покраснел и молча поклонился. Судьба оказала ему лучшую услугу, чем Фрелих.
Анна Козель удивилась, вспыхнула, увидев Заклику среди своих людей. В первую минуту она возмутилась, но, узнав, что он прислан королем, смолчала. Август в тот же вечер объяснил ей, для чего он прислал Заклику. Анна чуть было не рассказала ему о приключении в Лаубегасте, но вовремя сдержалась. Заклика остался при ней.
Фрелих, увидев его несколько дней спустя, извинился, что так и не сумел освободить его от службы.
– Ради бога, не беспокойтесь обо мне, господин Фрелих, – воскликнул Заклика, – я решил остаться на теперешнем своем месте.
9
Кто бы мог подумать, наблюдая праздное веселье и бесконечные придворные интриги, что тут разыгрывается трагедия, в которой Август II играет весьма незавидную и жалкую роль. Это были годы нашествия шведов на Польшу, годы побед Карла XII; Август, сидевший на шатком троне, искал после проигранных битв утешения у своих любовниц. Самую большую радость доставляли ему черные глаза графини (титул этот уже пожалован ей был императором Иосифом), и Август тратил огромные деньги на постройку дворца для возлюбленной, в то время как войско содержать было не на что. Среди безумств и кутежей рушились громады двух государств, но и это не могло согнуть геркулесовой спины государя или омрачить его настроения. Саксония нищала, ибо король всеми средствами пытался удержать Польшу под своею властью, но отречение от Польши с каждым днем становилось неизбежней.
Между двумя битвами устраивались балы, маскарады, король возвращался в Дрезден и в безумствах находил забвение от потерь и унижений.
Под бальную музыку давались инструкции тайным послам, шпионам и интриганам, тщетно пытавшимся привлечь на сторону Августа союзников.
Исполинская сила саксонского Геркулеса проявлялась не только в том, что он расплющивал слитки железа и ломал подковы, но еще больше, пожалуй, в его умении совладать с валившимися на него бедами, с беспрестанными интригами, кутежами, с ветреными любовницами и царившей вокруг смутой. С поля битвы Август мчался к Анне Козель, от нее бежал в кабинет, куда стекались секретные донесения, а вечером – бал, ночью – пиры. Чтобы с такой жизнью в течение долгих лет неустанно справлялись и душа и тело, надо было обладать поистине титанической силой Августа. С невозмутимым спокойствием появлялся всегда король перед удивленной толпой, и даже самая горькая неудача не оставляла ни единой морщинки на его лице.
Вопреки ожиданиям, похоже было, что царствование прелестной Козель продлится долго. Графиня, получив от Августа письменное обещание сочетаться с ней браком, считала себя второй женой короля и соответственно себя вела. Она ни на минуту не покидала Августа, всегда готовая отправиться с ним в любую поездку, на любую войну. Никакая опасность не страшила ее. Анна сумела быстро распознать характер Августа и разгадать интриги, которые плелись вокруг. Умная, неиссякаемо жизнерадостная, она развлекала короля, направляла его и с каждым днем приобретала все большую власть.
Скоро всем стало ясно, что бороться с Козель, действовать против нее невозможно. Если легкомысленный король, находясь вдали, на какое-то время забывал о ней, Анна старалась ускорить встречу с ним и за несколько часов обретала прежнюю власть. От счастья она, казалось, расцвела еще больше. Тщетно глаза завистниц искали на ее лице следы усталости, увядания; будто наделенная вечной молодостью, она становилась все прелестней и прелестней.
Через год король велел возвести рядом с замком дворец для графини. Это было чудо искусства. Его назвали дворцом четырех времен года. На каждое время года предназначались особые апартаменты: прохладные на лето, теплые, веселые и солнечные на зиму. Летние были отделаны мрамором, зимние – устланы коврами. Мебель и стены сияли золотом, китайским лаком, шелками, кружевами, всем, что было самого изысканного и дорогого в тогдашней Европе. Войско оплатить было нечем, но дворец получился волшебный.
Открытие его ознаменовалось блистательным балом. Анна Козель, усыпанная бриллиантами, торжествующая, прекрасная, как богиня, в знак благодарности протянула белую свою руку тому, кого втайне называла мужем. Легкомысленный Август, хоть и не отрешившийся совсем от своих слабостей, никогда ни в кого не был так влюблен, как в графиню Козель. Глаза ее очаровывали всех, и чужестранцы, видевшие ее в зените славы и величия, отзывались о ней с восхищением.
Необычайно искусно распространяла графиня свою власть, объединяла вокруг себя друзей, завязывала знакомства, но и ей суждено было возбудить неприязнь и зависть у тех придворных, кого уже тревожило ее всемогущество. Однако время действовать против графини, которую возвели на трон, чтобы освободиться от кроткой и мягкой княгини Тешен, еще не наступило.
Каждый день был для Козель новым триумфом. Тщетно духовенство, возмущенное этой открытой связью короля, начало по наущению кое-кого из придворных греметь с амвона против обольстительной Вирсавии. Гербер, известный в то время проповедник, однажды так убедительно описал ее народу, что в церкви поднялся шум, в котором слышалось ее имя. В городе весь день только и говорили что о Козель-Вирсавии. Вечером возлюбленной короля донесли о нападках проповедника. Август, придя к ней в веселом расположении духа, застал ее в слезах.
– Что с тобой, несравненное мое божество? – спросил он.
– Я взываю к справедливости, король, – ответила Анна, захлебываясь от слез, – ты говоришь, что любишь меня… Если бы сердце твое мне принадлежало, ты б защитил несчастную. Мне публично наносят оскорбления.
– Что случилось? – забеспокоился король.
– Я требую наказать Гербера. В назидание наглецам, которые даже корону чтить не умеют.
Анна упала к ногам государя.
– Гербер с амвона назвал меня Вирсавией.
Король улыбнулся.
– Но я не Вирсавия и не хочу быть ею! Я ваша настоящая жена, государь мой, – вскричала Анна, обнимая его, – накажите Гербера в назидание другим.
Август на сей раз не принял близко к сердцу обиду Козель.
– Священник час в неделю имеет право говорить все, что пожелает. И я тут не властен. Если бы он промолвил хоть словечко, сойдя с амвона, то немедленно был бы наказан. А там – место его защищает.
Гербера не тронули, но о Козель он больше не говорил.
Любовь короля к графине Анне крепла в годы самых тяжелых его поражений. Карл XII, этот дикарь с виду, коротко остриженный, в огромных, выше колен, сапогах, этот суровый и бездушный солдат, по какой-то странной иронии судьбы донимал красавца короля, сражающегося против него в кружевах, бархате и золоченых доспехах. О Карле рассказывали невероятные истории. Август слушал и молчал. Насильно сгоняемые в полки саксонцы сразу же ударялись в бегство. В Польше, несмотря на усилия Флеммингов, Пшебендовских и Домбских, меркло обаяние великолепнейшего из монархов, а сам он, стиснув зубы, подумывал о том, как бы унести ноги из этой опасной игры. Бывшая фаворитка государя графиня Кенигсмарк, посланная с секретным поручением к Карлу XII, ничего не смогла добиться. Шведский король не пожелал с ней даже разговаривать, как, впрочем, и ни с кем другим.
Фортуна перестала улыбаться Августу II. Бетгер золота не мог сделать. Гойм не мог его раздобыть, а графине Козель нужны были миллионы. Люди убегали в горы, чтобы избежать вербовки в войско. Герберы с амвонов гремели против грабежа и насилий. Дворяне, несмотря на величайшее свое смирение, не давали сдирать с себя шкуру.
На бедного короля теперь часто нападало дурное настроение. Но длилось это недолго. Стоило графине Козель улыбнуться, и к королю возвращалась обычная его веселость.
Вечером четыре части света танцевали кадриль во дворце четырех времен года. Август с Анной изображали Азию. Прежних приятельниц, мечтавших с помощью прелестной хозяйки властвовать и управлять, Анна очень скоро разгадала, а затем и возненавидела. Графиня Рейс, госпожа Гюльхен, даже ловкая графиня Вицтум получили отставку. Козель не нужны были союзники, она чувствовала себя сильной, сильнее всех.
Весь двор жил в непрерывном страхе. Один только Вицтум оставался в милости и у господина и у госпожи, – политика не интересовала его, чинов он не добивался, а короля любил как брата.
Шли годы, богатые событиями. Безжалостный рок неустанно преследовал великолепнейшего из монархов, не оставляя его ни на минуту в покое. Швед одерживал победу за победой и грозился сбросить Августа с трона. Август оборонялся, скорбел, развлекался и злоключения свои топил в вине и в наслаждениях. Тайные придворные интриги не прекращались.
Охота, пиры, маскарады, балы, театры – все это прервала весть о приближении шведов к Саксонии. Карл XII гнал врага в его же логовище. Поднялась невероятная паника.
После проигранной битвы под Фрауенштадтом появилось много дезертиров. Их стали хватать и вешать или расстреливать за уклонение от воинской повинности.
Беспорядок царил невообразимый. Шведы вступили в Саксонию. Август отдал приказ жителям уходить со своими пожитками в горы, в Силезию, в Чехию, но было уже поздно. Карл XII с двадцатитысячным войском вторгся в страну, обещая населению неприкосновенность жизни и имущества. Выхода не было, пришлось кормить неприятеля. Шведы расползлись по всей стране. Жалкие остатки войск Августа, преследуемые шведами, отходили к Вюрцбургу. Дрезден, где командовал Цинцендорф, саксонские гарнизоны в крепостях Кенигштейн и Зонненштейн еще пытались удержаться.
Вместе с Карлом прибыл в Саксонию новый польский король Станислав Лешинский. Дрезден покинули все, кто мог, королева уехала к родным в Байрейт, ее мать с внуком в Магдебург, а оттуда в Данию. Лейпциг опустел и обезлюдел, из страха перед грабежами были вывезены все товары, перевозка их стоила бочку золота. Только после заверений Карла решились открыть ярмарку в день св. Михаила.
Карл созвал саксонское дворянство в Лейпциге, чтобы взыскать с него контрибуцию. Дворяне, пытаясь освободиться от нее, убеждали шведского короля, что никаких повинностей, кроме как явиться с конем на войну, они не обязаны были нести.
– А где же вы были с вашими рыцарскими конями, когда я входил в Саксонию? – спросил Карл XII. – Если бы вы обязанность свою выполнили, меня бы здесь не было. Когда при дворе пируют и кутят, вы тут как тут, а как страну защищать, так вы дома отсиживаетесь. Знать ничего не знаю, извольте-ка платить контрибуцию, а всех остальных освобождаю от нее.
После полного отречения Августа от польской короны, перешедшей к Станиславу Лещинскому, был подписан альтранштадтский договор 1706 года, но борьба в Польше продолжалась. Август отрицал свое причастие к подписанию договора. Он обвинял посланных для переговоров Имгофа и Пфингстена в превышении данных им полномочий и, чтобы спасти свою честь, засадил их в тюрьму.
Вынужденный во избежание полного краха заключить это соглашение, Август тут же отрекся от него, ибо в мире сурово осудили его за этот поступок. Все шло прахом, а выдача Паткуля окончательно подорвала престиж саксонского короля. Он сам понимал, что запутался, и старался не вспоминать о постыдной сделке.
Несмотря на обещание покинуть Саксонию тотчас после заключения мира, шведы пробыли в ней еще целый год. Торжествующий Карл XII принимал там послов из всех немецких государств и из Англии; Август же отправился сражаться в Польшу; после победы под Калишем он воспылал было надеждой, что дела еще поправятся, опять созвал шляхту, но вскоре, однако, ему пришлось покинуть Варшаву, Краков и вернуться в Саксонию.
Анна Козель, которая, пренебрегая неудобствами походной жизни, с первых же дней повсюду сопровождала короля, вернулась в Дрезден немного раньше Августа. Такова была воля короля. Она умоляла, чтобы он разрешил ей, переодевшись в мужское платье, воевать рядом с ним, но Август на это учтиво возразил, что из двух самых дорогих для него вещей, короны и Козель, он хотел бы сохранить хотя бы одну и быть уверенным, что она в безопасности.
Заклике, не отступавшему ни на шаг от своей госпожи, король доверил отвезти Анну в Дрезден. Раймунд не спал, не ел, выполняя свои обязанности, больше следуя велению своего сердца, чем приказу государя. Графиня Козель редко дарила его даже взглядом. Больная и грустная, вернулась Анна в столицу; но, приехав, сразу же взяла власть в свои белые ручки и, воодушевленная любовью Августа, стала управлять, как настоящая королева, не считаясь ни с наместником Фюрстенбергом, ни с кем из тех, кому король доверил управление. Это увеличило число ее врагов.
В гуще битв и кровавых сцен Август оставался самим собой. Любовь всегда играла главную роль в его жизни. Он терял королевства, но завоевывал сердца.
Дни господства Анны Козель омрачались эпизодами, разыгрывавшимися под гул оружия. Страстная любовь к ней жила еще в сердце короля, но всякий раз, расставшись с Анной, он поддавался своим дурным наклонностям. Несчастный, терпевший поражение за поражением, он сейчас ощущал особенную потребность в развлечениях, а придворные, считавшие графиню Козель опасной для себя, потворствовали всему, что могло вызвать охлаждение к ней.
Фюрстенберг, получивший отставку у графини Анны, графиня Рейс и вся клика недругов искали способов подорвать власть Козель и низвергнуть ее. Анна слишком верила в свое обаяние и превосходство, чтобы придавать этому значение, и усмешкой встречала вести о кознях врагов. Узы, связывавшие ее с королем, укрепились появлением на свет двух дочерей. Высокомерная женщина считала, что равной ей Августу не найти, лишь она одна может делить с ним все тяготы войны, не боясь ни выстрелов, ни бешеной езды, ни лагерной жизни под открытым небом.
Но еще во время пребывания Анны в Варшаве сердце не зря подсказывало ей, что она обманута. Король тайком от нее завел интрижку с дочкой лавочницы-француженки, в винный погребок которой частенько наведывались офицеры. Анна, узнав об этом, грозилась пустить королю пулю в лоб, но Август, смеясь, целовал ей ручки и вымолил прощение. Несмотря на свое волокитство, Август и вправду любил Анну, она была ему милей всех его возлюбленных, она умела как никто другой услаждать его жизнь, с ней одной он был счастлив.
Графиня Козель вернулась в Дрезден, окруженная толпой поклонников, недостатка в которых она никогда не ощущала, хотя безжалостно над ними издевалась. На душе у нее было тревожно, и, чтобы утешиться хоть немного, она стала досаждать своими требованиями наместнику Фюрстенбергу.
Война, расходы, разруха в стране, утрата Августом польской короны – ничто не изменило образа жизни Анны Козель, не заставило ее отказаться от роскоши. Графиню содержали по-царски, Бетгера баловали, со дня на день ожидая от него золота. Фюрстенберга повсюду сопровождала гвардия, певцы и итальянская капелла стоили тысячи, а Карл XII тем временем занимал Саксонию, и Паткуля обрекали на мученическую смерть.
Август же, несмотря на неудачи, разыгрывал роль беззаботного полубога.
Еще не умолк гул оружия, как, скрепив своим позором договор, Август II вернулся в столицу и тут же направился к графине Козель. У входа в ее апартаменты король увидел верного Заклику. Он сидел, опершись на подлокотник кресла, погрузившись в глубокое раздумье. При виде короля Раймунд вскочил, чтобы преградить ему путь.
– Ваше величество! Графиня больна… доктор каждую минуту ждет… появления на свет…
Слегка оттолкнув его, король вошел. В комнатах стояла глубокая тишина. Из спальни донесся детский плач.
Анна, белая, как мрамор, обессилевшая от страданий, не в состоянии произнести ни слова, протянула Августу руки и показала на ребенка, которого держала на руках старушка. Король взял его и, назвав своим, поцеловал. Потом подошел к кровати и сел, закрыв лицо.
– Анна, – сказал он, – весь свет презирает меня, и ты перестанешь меня любить. Счастье изменило мне, я побежден, повержен, лишился всего.