– Дорогая графиня, – ответил спокойно король, – вы, судя по всему, не понимаете нынешнего моего положения. Флемминг сейчас – моя правая рука, он необходим мне в Польше; восстановить его против себя – значит отречься от польской короны. Этого вы от меня требовать не можете, и я, как король, не пойду на это. Вы могли убедиться, что я не отказываю вам ни в глубоком уважении, ни в любви, что я готов на жертвы, но все имеет границы. Королем я был до того, как стал вашим любовником.
– Любовником! – Анна в исступлении бросилась к Августу.
– У меня есть ваше письменное обещание. Я не любовница, я вторая жена ваша!
Август поморщился:
– Тем более вам следует сохранять мои интересы, мою корону и честь.
Гнев растворился в слезах. Август посмотрел на часы.
– Увы, я не хозяин своего времени, – сказал он. – Голова кругом идет от всяческих дел. А тут еще придется ехать в Польшу. Дорогая графиня, успокойтесь, Флемминг вспыльчив, но он меня любит и сделает так, как я прикажу…
Анна ничего не ответила; насупившись, лишь молча протянула руку королю. Август ушел.
Вскоре после этой сцены начались разговоры о поездке в Польшу. Графиня, всегда сопутствовавшая королю, на этот раз из-за недомогания не могла с ним поехать.
Она прекрасно понимала, какая опасность ей грозит. Король мог встретиться в Варшаве с княгиней Тешен; это было, правда, маловероятно, так как Август не любил возобновлять старые связи, но все же Анна волновалась. Еще больше тревожило ее, как бы враги, чтобы отвлечь короля от нее, не свели бы его с новой женщиной.
Август, будто для того, чтобы уберечь графиню Козель от ссор и раздоров, брал в Варшаву Флемминга. Анна, сознавая, что Флемминг будет постоянно настраивать Августа против нее, предпочла бы, пожалуй, чтоб ее притеснитель остался в Дрездене, но что она могла поделать?
Король до последней минуты был необычайно нежен к Анне, обещал дать самые строгие указания Фюрстенбергу, чтобы тот был к ней как можно внимательней. Чтоб утешить графиню, Август объявил ей в полушутливом тоне, что она может считать себя победительницей, ибо он, вопреки стараниям Флемминга, который хотел навязать ему Вакербарта, назначил по ее просьбе гофмаршалом после ухода Пфлюга ее родственника барона Левендаля. Это якобы было причиной гнева и угроз Флемминга.
Недруги Козель, узнав, что Флемминг едет с королем, а графиня остается, пришли в радостное возбуждение в предчувствии перемены. Благодаря Флеммингу, его интригам, усердию Пшебендовской падение Анны Козель становилась неизбежным.
Барон Левендаль, обязанный своим возвышением кузине, вовсе не собирался выказывать ей свою признательность. Озабоченный лишь тем, как бы удержаться при дворе и остаться в милости, он, поняв, что Козель теряет свое влияние, быстро переметнулся на сторону ее врагов.
Гибель графини была предрешена, когда у нее и в мыслях еще не было, что король после столь торжественных обещаний, после стольких лет совместной жизни может поступить с ней так, как с другими.
Когда барон Хакстхаузен, единственный, кто желал ей добра и остался ее верным другом, привел в пример Аврору Кенигсмарк и княгиню Тешен, – их дети тоже были признаны, что не помешало королю расстаться с матерями, – Козель велела ему замолчать.
– Тешен и Кенинсмарк были фаворитками короля, а у меня есть обещание жениться, я его жена.
Еще до отъезда короля в Варшаву графиня Козель не могла не заметить, что ее многочисленное окружение редеет, друзья и знакомые покидают ее. Пусто было теперь во дворце четырех времен года. Отказывались от приглашений под разными предлогами, порвать открыто никто не решался, но постепенно все отдалялись от графини. Только злорадная сплетница Глазенапп, которая умудрялась из любого разговора высосать то, чего в нем и не было, продолжала часто посещать графиню. Анну предостерегали.
– Я знаю, – отвечала графиня, – знаю, какой это человек, но что она может мне сделать? Что она может выследить? Я веду такую жизнь, что мне нечего опасаться ни шпионов, ни наветов. Тайн у меня нет.
Август никогда, кажется, не был таким ласковым, милым и нежным, как при прощании с графиней. Они провели вместе целый день. Анна из-за болезни не могла уже никуда выезжать, раздражительность и вспыльчивость уступили место грусти. Теперь это была кроткая женщина, пытавшаяся воспоминаниями разжалобить короля. Расчет ее был ошибочен. Короля пленяли живость, веселость характера, смелость, смех, ревность, дерзость – все, что разжигало его чувственность; сантиментов он не любил, хотя и прибегал к ним порой. После нежных сентиментальных признаний, свидетелем которых бывал иногда Вицтум, Август, выйдя за дверь, иной раз самым циничным образом смеялся над пылкими своими тирадами.
Попытка растрогать Августа была самым верным средством отвратить его сердце, надоесть ему. С неописуемой тревогой в душе Анна, схватив руки короля, осыпала их поцелуями, обливала слезами, умоляла не забывать, не бросать ее. Август в изысканных выражениях обещал ей это, но от его пьянящих слов веяло могильным холодом. Это был конец многолетнего безумия, от которого оба они уже излечились. Но у женщины остались привязанность, благодарность, воспоминания, нежность, а Август ничего, кроме скуки, не испытывал. Вместо того чтобы снизойти к ее печали, он рад был бежать от нее, слезы раздражали Августа, сетования, упреки вызывали скуку, удручали.
Анна Козель не могла уже быть веселой и беззаботной, как прежде, когда скакала вместе с королем верхом в погоне за оленем, развлекалась, добивая ножом зверя, или состязалась в метании копья. Это вовсе не означает, что она потеряла свое обаяние. Анна обладала тем редким даром красоты, над которым не властны ни годы, ни страдания, ни возраст. Но сейчас ее чарующий взгляд и улыбка ничего уже не значили для Августа. Глаза ее потеряли притягательную силу, улыбка – соблазнительность, любовница превратилась в самую обыкновенную женщину, ощущение новизны и загадочности стерлось.
К тому же Август был очень увлечен политическими делами – возврат короны, объединение вокруг себя приверженцев, поиски новых союзников – и во время короткого отдыха ни о чем, кроме развлечений, думать не мог.
Наступило время расставания. Анна плакала, Август утешал ее, уверял, что Фюрстенбергу отданы все нужные распоряжения, клялся в неизменной верности, а потом исчез.
Никогда графиня не ощущала так остро обрушившегося на нее одиночества, никогда не казалось оно ей таким грозным, полным значения, как сейчас. После отъезда короля опустел ее всегда полный людей дворец, опустели приемные, где бывало яблоку негде упасть, никто не садился за стол, – раньше всякий почитал за счастье попасть туда. Козель осталась одна.
Днем прибегала суетная, болтливая Глазенапп, к обеду приходил степенный Хакстхаузен. Иногда у порога появлялись жалкие просители; они еще не прослышали, что могущество графини пошатнулось.
С виду как будто все было по-прежнему, но крах явно близился. В первые дни все гонцы привозили письма от короля и отвозили ему ответы. Козель и в голову не приходило, что письма ее сперва распечатывали в канцелярии князя Фюрстенберга, потом посылали Флеммингу в Польшу, и он отбирал для короля, что считал нужным, король же был слишком занят, чтобы спрашивать о них.
Из множества друзей до конца верным графине остался, быть может, лишь один, да и тот носил одежду и звание слуги. То был Раймунд Заклика, переживший и претерпевший со своей госпожой все превратности ее судьбы. Не раз готов он был по одному знаку графини схватить за горло и задушить наглеца, осмелившегося оскорбить ее; в трудные минуты своей жизни Анне приходилось сдерживать Раймунда, так страшен он был во гневе.
Заклика не мог даже заикнуться о своих чувствах, но графиня знала о них и прекрасно понимала, что может на него рассчитывать. Вели она ему убить Флемминга, он, не задумываясь, сделал бы это и безропотно отправился бы на виселицу. Анна для Раймунда была все той же яркой звездой, которая блеснула ему однажды меж ветвей старых лип в Лаубегасте. Она казалась ему все прекрасней, видеть ее было для него огромным счастьем.
Грустно и тихо было в Дрездене, в то время как король – веселый, полный радужных надежд – мчался в Варшаву. Флемминг ехал с ним, а жена казнохранителя госпожа Пшебендовская была послана вперед.
Ни для кого уже не было секретом, что в Варшаве королю собирались подыскать новую фаворитку. От нее не требовалось ни опасного обаяния Анны Козель – это таило угрозу слишком длительной привязанности, – ни большого ума – ветреница и хохотушка могла прекрасно развлечь и усладить короля, – ни сердца – на его струнах Август играл лишь во вступительной сцене. Достаточно было обладать молодостью, быть смелой, вызывающе кокетливой, иметь имя и хорошее воспитание, чтобы рискнуть потягаться с графиней Козель.
С такими инструкциями Пшебендовская поехала в Польшу, а там, в Варшаве, конечно, было из кого выбирать. Сердечная дружба связывала кузину Флемминга Пшебендовскую с супругой маршала Белинского, две дочери которой – Мария Денгоф – жена литовского подкомория, и вторая жена гетмана Поцея – были обаятельны и легкомысленны ровно настолько, чтобы можно было зачислить их в кандидатки.
В первый же день госпожа Пшебендовская отправилась к приятельнице, та встретила ее очень радушно. Зная влияние Пшебендовской на Флемминга и, в свою очередь, его влияние на короля, ей всячески старались услужить все, кто добивался королевской милости. Для дела столь интимного лучшей советчицы и помощницы, чем госпожа Белинская, нельзя было найти.
– Сердце мое, – начала Пшебендовская, – голова у меня полна хлопот, надеюсь, ты не откажешься помочь мне?
– Охотно разделю с тобой эти хлопоты.
– С королем у нас беда, – зашептала Пшебендовская, – влюбился не на шутку, дал опутать себя женщине, которая вот уже несколько лет властвует над ним.
– Кому ты говоришь? Я хорошо знаю Козель! – прервала ее Белинская. – А почему король бросил Тешен?
– Потому что он не может быть долго верен ни одной женщине. Мы должны избавиться от Козель, предложив ему кого-нибудь взамен. Она надоела королю.
Госпожа Белинская глубоко задумалась.
– Найти не трудно, – отозвалась она, – но действовать надо осмотрительно, чтобы не связать короля новыми путами.
Госпожа Пшебендовская осталась у приятельницы обедать. К обеду приехали ее дочери, обе молодые и красивые. Супруга гетмана – маленькая, изящная, могла показаться очень уж хрупкой, но глаза ее так и пылали огнем, и она то и дело заливалась веселым смехом. Младшая – Марыня Денгоф – тоже была небольшого роста, гибкая; она напускала на себя меланхолический вид, хотя насквозь была пронизана легкомыслием, притворная серьезность плохо скрывала ветреный нрав, неуемную жажду жизни и наслаждений.
В ту пору об этих женщинах уже ходили слухи, которые могли казаться правдоподобными лишь в эпоху властвования в Польше Августа, открыто подававшего пример для подражания. В глазах Марыни Денгоф проглядывали лукавство и строптивость, старательно прикрываемые скромностью.
Пшебендовская говорила о всяких пустяках, не спуская глаз со своих хорошеньких соседок. Они с любопытством расспрашивали о короле. Старшая вспомнила об одном из графов Фризенов. Говорили и об Анне Козель, но вполголоса. После обеда молодые женщины отправились с друзьями на верховую прогулку. Обе сестры страстно любили выделывать на скаку всевозможные трюки. Пшебендовская с Белинской остались одни.
Для гостьи не было тайной скверное положение дел приятельницы. Обе посокрушались, повздыхали… Потом Белинская подсела ближе и, с чувством взяв подругу за руку, сказала:
– Ну, как мои дочки? Марыня еще совсем свежа и красива, к тому же кроткая, веселая, и сердце у нее доброе. Как она понравилась тебе?
– Очень милая мордашка, – ответила Пшебендовская.
– Да и другая не уступит сестре; живчик, настоящий казак, хотя с виду и хрупкая.
Госпожа Пшебендовская задумалась о чем-то, а приятельница, понизив голос, добавила:
– Мы ведь друзья с самого детства, моя дорогая, – сказала она без всякого смущения. – Ежели уж кому суждено счастье стать любовницей короля… почему бы не показать ему Марысю?
– Я не думала, что тебе такое по душе.
– А почему бы и нет? Денгоф – скучнейший муж, к тому же он немолод, и Марыся несчастна с ним. Если он не захочет иметь соперником короля, Марыня разведется.
– Но захочет ли она?
– Я ее уговорю! Я ее заставлю! – не унималась заботливая мать. – Для всех нас это было бы огромным счастьем. Дела наши – из рук вон плохи. Сохрани бог, случится что с мужем, и мы разорены.
Госпожа Пшебендовская не обещала и не отказывала.
– Посмотрим, – сказала она, – посмотрим. Марыне пока ничего не говори, сперва решим, подходит ли она королю. Козель была вспыльчивой и ревнивой, теперь королю нужна женщина мягкая, нежная, веселая, кроткая.
– Он не найдет себе более подходящей, чем моя Марыся, ручаюсь тебе!
После долгих перешептываний и обсуждений приятельницы расстались, достигнув полного единомыслия. Госпожа Белинская проводила гостью до самого экипажа.
Через несколько дней приехал король с Флеммингом. Пшебендовская и Флемминг, как близкие родственники, жили в одном доме, и ей в тот вечер удалось поговорить с ним откровенно. Кузина намекнула на Марыню Денгоф. Генерал поморщился, он не раз слышал о легкомыслии Марыни, но разве это могло служить помехой?
– Королю, – сказал он, – понравиться не трудно: надо уметь показать себя, пофлиртовать с ним, пустить в ход женские чары – и все. Ему скучно, им завладеет сейчас любая женщина, стоит ей захотеть. И чтобы не завладела другая… надо познакомить его с вашей Денгоф.
Пшебендовская обрисовала характер и внешность своей протеже.
– Но удастся ли уговорить ее?
– Пусть вас это не беспокоит, у меня есть союзница – ее мать, – тихо ответила кузина.
Прежде чем принять какое-либо решение, генерал выразил желание познакомиться с Марыней Денгоф. На следующий же день вечером кузина повезла его к Белинской. Они пробыли там допоздна, обе дочери пели. Марыся настроена была меланхолично, она изображала из себя нуждающуюся в утешении сиротку. Флеммингу это не понравилось, он знал, что королю такие женщины тоже не по вкусу. Но после нескольких дней безуспешных поисков решили все же остановиться на Марыне Денгоф. Она, по крайней мере, была безопасной. Наученный опытом, Флемминг более всего боялся честолюбия и жажды власти. Марыня была легкомысленной, ветреной, но не ревнивой. К тому же она не мечтала о власти, а просто любила наслаждаться жизнью.
Решили попытаться. Но сперва надо было посоветоваться с Вицтумом. Тот считался другом графини Козель, хотя благодаря стараниям жены отошел от нее. Флеммингу принадлежало первое слово в делах государственных, а когда речь шла о женщинах и развлечениях, первенство было за Вицтумом, без него король ничего не предпринимал. Вицтум был посвящен во все тайны Августа. Обойтись без него было невозможно.
Генерал начал без обиняков:
– Графиня Козель всем нам надоела, король тоже устал от нее, надо подыскать ему другую женщину.
– Это уже как вам угодно, – ответил, кланяясь, Вицтум, а мое дело – сторона, я, как вы знаете, не навязываю королю любовниц и не отвращаю его от них. Лезть в чужие дела не люблю, так что оставьте меня в покое!
– Нет, нет, вы должны нам помочь, – настаивал Флемминг.
Подошла, кузина и тоже стала уговаривать Вицтума. Не помогло.
– Это не в моем характере, – заявил Вицтум категорически, – мешать вам я не буду, но и помогать не стану, вот вам мое последнее слово. В интригах я никогда не участвовал и правил своих на старости лет менять не намерен.
– Вы – друг графини Козель, – вставила Пшебендовская.
– Я не друг ей и не враг, – ответил Вицтум, посмеиваясь, – я соблюдаю нейтралитет и буду соблюдать его и впредь.
Тщетно Флемминг добивался, льстил, убеждал. Вицтум был неумолим и ушел, не дав себя уговорить.
Пшебендовская решила, что можно обойтись и без него.
На следующий день, появившись при дворе, она смело подошла к королю, который всегда был с ней любезен. Вид у нее был веселый, непринужденный.
– Ваше величество, на очереди, по-видимому, Польша.
– Что это значит, дорогая Пшебендовская?
– После Любомирской – Козель, после Козель надо найти кого-нибудь в Варшаве.
– Но я хочу остаться верным графине Анне.
– В Дрездене, – ответила Пшебендовская, – но не здесь, в Варшаве, где ее нет с вами!
Она покачала головой. Король усмехнулся.
– Надеюсь вы, ваше величество, пригляделись к нашим дамам хотя бы в театре? – спросила она.
– Не очень-то…
– Осмелюсь обратить ваше внимание на одну из них: красивей, милей и обаятельней здесь не найти… личико прелестное, свеженькое, и руки очень красивые.
– Кто такая?
– Денгоф, урожденная Белинская, – прошептала Пшебендовская, – сестра жены гетмана Поцея.
– Не помню, как будто видел, – сказал король, – но как почитатель женской красоты обещаю, что на одной из первых ассамблей постараюсь познакомиться со столь восхитительной, по вашим описаниям, особой.
– Она этого заслуживает, вы убедитесь, ваше величество, – заметила, удаляясь, Пшебендовская, но тут же вернулась. – Если вы, ваше величество, окажете честь быть у меня завтра на скором ужине, мне, быть может, удастся представить ее вам.
Король Август смерил Пшебендовскую насмешливым взглядом, но она, видимо, не заметила, иначе он вогнал бы ее в краску. Взгляд этот явно говорил, что Августу все понятно и что с ним можно быть до конца откровенным. Улыбка промелькнула на губах короля и исчезла.
В тот же день госпожа Белинская послала за дочкой и на несколько часов заперлась с ней и со своей приятельницей Пшебендовской. Когда они вышли из комнаты, вид у Марыси был растерянный, встревоженный, но счастливый. Она то и дело задумывалась, рассеянно шла куда-то, возвращалась, шептала что-то матери. У нее, видимо, голова шла кругом. Мать пыталась внушить ей, что надо взять себя в руки. Маленькая, самоуверенная женщина, привыкшая царить в своем интимном кружке, испугалась крутых подъемов к новому счастью, казавшемуся ей непрочным. Она не противилась воле матери, но понимала, что придется приложить много усилий. А ветреность так не любит усилий!
Пшебендовская и Флемминг вели общий дом. Генерал обставил свою жизнь в Варшаве еще роскошней, чем в Дрездене; он привез с собой большой двор, множество слуг; часто принимая короля, Флемминг считал, что приемы должны быть пышные.
Скромный ужин оказался изысканнейшим балом. Король, войдя, застал уже там варшавских красавиц, и среди них нарядную и перепуганную, растерянную и оробевшую и потому менее привлекательную, чем обычно, Марыню Денгоф. Пшебендовская устроила так, что король сразу подошел к Марыне; он непринужденно заговорил с ней, но беседа не ладилась, ибо Марыня отвечала вяло и невпопад. Незаметно было, чтобы эта красотка увлекла короля.
После ужина заиграла музыка, начались танцы. Август пригласил еще не опомнившуюся Марыню, но та танцевала неуклюже, сбивалась с такта и, окончательно смешавшись, показала себя с самой невыгодной стороны. Словом, произведенное ею впечатление отнюдь не отвечало надеждам Пшебендовской.
Вечером король возвращался с Вицтумом во дворец.