История о пропавших розах
Я позвонил в Лабораторию проблем Севера Московского университета, где работал тогда Бурханов. Мне ответили, что Василий Федотович сейчас в отпуске, отдыхает в одном из санаториев под Москвой. Когда я передал разговор Джо, тот огорчился:
- Как жаль… А не можете ли вы как-нибудь передать ему, что я здесь, в Москве? Я уверен, что он приедет. Ведь мы старые, хорошие друзья!
И вот у меня дома раздаётся телефонный звонок:
- С вами говорят по поручению Василия Федотовича Бурханова. Если Флетчер свободен, Бурханов приглашает его завтра в час дня пообедать с ним в ресторане "Мир". Это ресторан в здании СЭВ.
На другой день, около часа дня, Джо с Лин, Дзердзеевский и я подошли к зданию СЭВ. У входа в ресторан "Мир" рядом со швейцаром стоял представительный немолодой мужчина, судя по одежде и важности - метрдотель. Не успел я сказать и двух слов, как он прервал меня:
- Добро пожаловать, командир ждёт вас, все мы ждём вас… "Ничего себе - командир ждёт. Ну и порядочки…", - подумал я, и мы прошли в почти пустой зал, где около одного из столов стоял плотный седой человек в чёрном костюме. Я узнал молодцеватого, осанистого, с румяным полным улыбающимся лицом Бурханова. Флетчер и Бурханов посмотрели друг на друга, подошли, пожали руки, потом начали хлопать друг друга по плечам и наконец поцеловались. Все расселись за столом, и обед начался. Обед как обед. Необычно было только то, что рядом со столом стоял сам метрдотель. "Есть, командир!" - отвечал он на любую просьбу Бурханова. Все обратили на это внимание, и Бурханов рассказал, что когда он, молодой морской офицер, служил на крейсере "Красный Крым", метрдотель, тогда тоже молодой матрос, был у него баталёром. Чувствовалось, что, хотя никто не знает толком, что такое баталёр, но всем приятно смотреть на этих теперь уже не связанных служебной субординацией немолодых, но старающихся сделать друг другу приятное людей.
И вот тут началось самое главное: Бурханов и Флетчер начали вспоминать, как они летали над одним и тем же замёрзшим океаном в послевоенные годы. Флетчер рассказывал о том, как он создал станцию "Т-3", а Бурханов - о том, как нашей стороне стало известно, что в океане начала действовать американская станция на дрейфующем льду, но где именно - никто не знал.
И вот однажды, перед 1 мая 1954 года, самолёт Черевичного, на борту которого находился и Бурханов, работал - как выяснилось чуть позднее - неподалёку от места, где находилась в тот момент "американская льдина". И вдруг, рассказывал Бурханов, они услышали передачу американского радиста. И поняли: это не оплошность американца, это им умышленно дают возможность выйти на льдину, пролететь над ней. Зачем? Кто гарантирует, что там их не ожидает какая-нибудь ловушка? Много ли надо для обычного невооружённого и незащищённого Ли-2? Ведь если самолёт упадёт на дрейфующий лёд, он смаху пробьёт его и утонет, и никаких следов. Но что-то все же подсказало им - нет. И они полетели на зов американского радиста.
И вот вдруг, внезапно - огромная, странная, похожая на остров льдина, на ней домики, самолёты. И приветливо машущие руками люди. И когда самолёт, уже пролетев над льдиной, разворачивался для повторного прохода над ней, всем в самолёте захотелось сделать что-нибудь хорошее для тех, кто был там, на льдине и они поспешно стали готовить грузовые парашюты и набивать сумки всем вкусным, что оказалось на борту.
А вкусного было много - ведь они собирались праздновать 1 Мая. Затем подтянули парашюты к дверям и вышли на прямую, чтобы снова пройти над станцией.
А Флетчер рассказывал, как в этот момент было у них на льдине. Сначала они услышали шум самолёта, а потом на небольшой высоте показался такой похожий на американский С-47 самолёт, только пятиконечные звезды на крыльях были не белые, а красные. Самолёт, покачивая крыльями, прошёл над станцией, и все стали радостно кричать и махать руками. Но вот самолёт снова показался вдалеке, он снова шёл на льдину, только высота его почему-то стала много больше и крыльями он уже не махал. В чём дело? И тут вдруг все, кто смотрел вверх, - увидели, как от самолёта отделились два тёмных предмета, а над ними вспыхнули цветы парашютов. "Бомбы!" - вдруг крикнул кто-то, и все бросились прятаться… кто куда. Ведь если бомба на парашюте - это, значит, очень сильная бомба. Но парашюты сели, а "бомбы" не взорвались, и через некоторое время добровольцы пошли искать парашюты. Нашли они лишь один парашют. Он зацепился за торосы. И мы представляли себе, как вернулись добровольцы, радостные, волоча за собой сумку парашюта, а потом вытаскивали оттуда дары: шоколад, икру, консервы, коньяк и эти удивительные русские папиросы, которые они тут же вставляли в рот табачной стороной. Конечно, у них и у самих в избытке было и табака, и еды. Но эта - была особенной. Она как бы говорила о том, что все не так уж и плохо в мире.
И лишь много позже, встретившись с Бурхановым в Москве по общим арктическим делам, Флетчер узнал, что было в сумке второго парашюта. Там, в ящике, завёрнутый во много слоёв бумаги, лежал большой букет свежих красных роз. Эти розы экипаж Черевичного получил в подарок ко дню Первого мая…
Иерусалимские артишоки
Последний раз я виделся с Джозефом Флетчером в октябре 1982 года, когда работал в Нью-Йоркском университете в Буффало. Флетчер в то время уже ушёл из ДПП. Вашингтонская обстановка оказалась слишком "городской" для этого человека, привыкшего к широким просторам жизни, близкой к природе, и он переехал в более "дикие" места, поближе к горам, траве и снегу, в город Боулдер, в штат Колорадо, где стал заместителем директора Лабораторий НУОА (Национального управления по исследованию океана и атмосферы). Он по-прежнему занимается моделированием климата и его связью с оледенением Земли. Ну, а я ведь тоже пытаюсь создать модель поведения шельфового ледника Росса в условиях меняющегося климата на основе новых данных, полученных нами на "Джей-Найн" и из анализа керна, чем я и был занят в Буффало. Так наши с Флетчером пути снова сошлись, и я получил от него приглашение приехать в Боулдер, в НУОА, прочитать там лекцию о поведении шельфовых ледников в условиях меняющегося климата и заодно обсудить результаты работ на леднике Росса.
Возвращаясь к НУОА, надо сказать, что это большая правительственная организация, принадлежащая министерству торговли США. Как и следует из названия, она занимается всеми видами прогноза климата на будущее и реконструкциями климата прошлых эпох. Лаборатории НУОА расположены в разных концах страны. Это большие коллективы, занимающиеся экспериментальным и теоретическим изучением процессов в атмосфере и океане в их связи с оледенением земли, изменениями солнечной активности и другими факторами, влияющими на погоду и климат Земли.
…И вот наконец я в доме Флетчеров. Это большой старый дом, который стоит на крутом склоне с великолепным видом на город внизу, на близкие горы с одной стороны и уходящую до горизонта плоскую прерию - с другой. Там, вдалеке, горизонт затянут дымкой. Там город Денвер. "Да! В таком доме, с таким видом и должен жить Флетчер", - подумалось.
А хозяин уже рассказывал, как он все свободное время тратит сейчас на выращивание овощей, разбивает огород на том участке склона, который перед домом. Действительно, сразу перед домом, вниз по склону, была маленькая бетонированная площадочка, а потом обрыв метра в два, выложенный из валунов, которых тут так много (ведь само слово "Боулдер" значит "булыжник", "валун"). А под обрывом-стеной была уже горизонтальная площадка возделанной земли, на которой разрослись помидоры, продолговатые зелёные тыквы, овощи, похожие на кабачки. Это "зукини сквош". По стене вьётся виноград. Джо сорвал гроздь: "Попробуй!" Виноград хоть и зелёный на вид, но сладкий, с терпким вкусом муската. А ещё дальше от стены, почти на склоне, разрослись какие-то жёлтые, чем-то чуть похожие на маленькие подсолнухи цветы в рост человека. Толстые стебли растут кустами прямо вверх, а на самом верху - три-четыре цветка или бутона.
- Что это, Джо? Похоже на сорняк. Зачем эти цветы на огороде?
- Это не сорняк, Игорь. Это иерусалимские артишоки. Когда станет холодно, придёт настоящая осень - земля у основания этих пучков стеблей вдруг как бы вспухнет. Это под землёй образуются гроздья клубней, по размерам и цвету похожие на картофель. Вот тогда я отрежу верхушки стеблей, оставлю над землёй лишь один фут, чтобы знать, где искать клубни. И всю зиму я могу есть их. Разгребу снег, поддену лопатой - и сочные клубни готовы к еде. Их едят сырыми, режут, как редьку или редиску, в салат…
И мы начали спускаться по склону к дороге. У дороги, где было влажно от арыка, протекающего вдоль неё, всё было ярко-синее и голубое от зарослей очень ярко раскрашенных грамофончиков. А в стороне - заросли больших жёлтых цветов, как бы огромных жёлтых ромашек с темно-коричневой, почти чёрной серединой.
- А эти как называются? - спросил я без надежды на ответ. Ведь американцы, как правило, не знают названий своих цветов, деревьев и птиц.
- А этот цветок называется "черноглазая сюзанна" - сказал Джо.
- Джо, а что, иерусалимский артишок привезён из Иерусалима?
- Конечно, нет, - был ответ. Оказалось, что это местный, американский сорт подсолнуха. Здесь много самых разных диких сортов подсолнуха, которые растут на полях, как сорняки, ну, а этот оказался съедобным со стороны, о которой русскому человеку невозможно было догадаться.
Конечно, в своих разговорах с Флетчером вспомнили мы и Бурханова. Я посетил его всего за неделю до последней моей поездки в США. "Если увидите Флетчера - передайте ему от меня привет", - сказал Бурханов. Когда я вернулся домой - позвонил ему. Подошла какая-то женщина с грустным голосом, выслушала все, не перебивая, а потом сказала: "Пока вы были в Америке - Василий Федотович умер"…
"Чесапик-Инн"
Повидавшись с директором ДПП, я обычно, в первые мои посещения Америки, поступал под опеку к моему приятелю со времён зимовки на американской станции Мак-Мёрдо Робу Гейлу. Лётчик по профессии, он много лет работал в Антарктиде, и там мы с ним часто летали вместе, подружились. Этому способствовало и то, что Роб учил русский язык и общение со мной давало ему практику в языке. Сейчас уже Роб был в отставке и служил в ДПП как специалист по планированию воздушных операций.
В день первого моего прилёта в Вашингтон по дороге на ледник Росса после долгих переговоров между НСФ и Линкольном мои "хозяева" сказали мне смущённо:
- Ты извини, пожалуйста, но и мы, и те, с кем мы говорили сейчас, - все мы бюрократы. А бюрократы все одинаковые, они свято соблюдают букву инструкций. По инструкции мы не имеем права тратить деньги сами. Мы можем только давать гранты учёным и другим организациям. Поэтому деньги на твою работу, включая и пребывание в Америке, мы перевели на счёт Проекта ледника Росса в Линкольн, штат Небраска. Мы все сделали правильно, и деньги там лежат. Но у них есть свои бюрократы, со своей инструкцией, которую для них утвердили мы сами. Согласно этой инструкции, любые оплаты в рамках Проекта могут быть сделаны лишь по прямой дороге от города Линкольна, штат Небраска, до Антарктиды, и за жизнь в Вашингтоне бухгалтерия Университета штата Небраска не заплатит тебе ни цента.
Я молчал сконфуженно.
- Но! - и дальше уже зазвучали более мажорные нотки: - Но выход есть. Твой друг Роб Гейл приглашает тебя провести два дня, которые ты будешь в Вашингтоне, в качестве его гостя. Он живёт, правда, далековато от города, но его дом на берегу залива, в зелени, он предлагает тебе отдельную комнату и обещает не беспокоить тебя. А утром ты с ним будешь ездить на работу.
- А, Игорь? Поехали ко мне? Конечно, в гостинице тебе было бы спокойнее после дороги, но я постараюсь тоже… - говорил мне, застенчиво улыбаясь, коротко, ещё по-военному постриженный и похожий на мальчика Роб Гейл.
- Конечно, Роб, конечно, спасибо, если только я не очень стесню, - бормотал я, радуясь в душе, что представится возможность увидеть Америку изнутри.
Роб жил в небольшом городке на берегу Чесапикского залива, в часе с лишним езды от Вашингтона. Маленький уютный домик в садике, одна сторона которого крутым, поросшим деревьями склоном уходит в голубую воду залива. Одно из деревьев опоясано было цепью, на которой болтался у берега маленький швертбот без мачты. Нас встретили худенькая маленькая женщина по имени Мэри и двое застенчиво прячущихся за неё детей - мальчик лет двенадцати, Иан, и девочка лет десяти - Ребекка. Они похватали мои пожитки, перетащили их в комнатку с видом в сад на какие-то вечнозелёные деревья типа магнолии и со словами: "Располагайтесь как дома, ужин в семь", - ушли.
Оказалось, что Мэри тоже работает, и много. Она - менеджер (управляющая) самой старой, самой фешенебельной и дорогой гостиницы города, называющейся "Чесапик-Инн".
Слово "инн" когда-то значило меньше, чем "отель", что-то вроде "постоялый двор", что пи. Но последние лет двадцать даже самые шикарные гостиницы редко когда называются отелями; они - "инн". Здесь намёк на что-то старинное, индивидуальное. И Мэри изо всех сил старалась сохранить у себя в гостинице старинный дух и индивидуальность "инн" в сочетании с современными удобствами. Оказалось, что хозяином "Чесапик-Инн" является брат Мэри - Поль и гостиница эта является в семье как бы ношей, которую очень тяжело нести, но жалко и бросить. В те вечера, когда Поль приходил к сестре и вся семья, усевшись на мягком ковре, уплетала жаренные на углях бифштексы, запивая их красным сухим вином, только и разговоров было, что делать с "инн". Мэри работала изо всех сил, но отель не давал прибыли, помогал брат, удачливый, умный бизнесмен. Но "инн" была еголюбовь не как бизнесмена, а как человека, и он все вкладывал в неё деньги. А тут вдруг Мэри собралась уходить из гостиницы.
Дело в том, что Роб и Мэри решили: бросить, продать все и уехать "на новые земли", купить где-нибудь в очень дикой, безлюдной части страны участок с лесом, "чтобы и вода была", построить там бревенчатый дом, возделать кусок земли для огорода - и "начать все сначала". Ведь у Роба как бывшего полярного лётчика приличная военная пенсия, так что какой-то доход обеспечен навсегда. Они уже и участок присмотрели: кусок заросшего лесами скалистого берега в северной части штата Мэн, там, где писал свои картины Рокуэлл Кент. Я смеялся над ними:
- Да что вы, с ума сошли? Да вам через месяц надоест заготовлять и пилить дрова, носить самим воду, сидеть по вечерам при керосиновой лампе. А где друзья, с которыми вы могли бы разделить радость созерцания потенциальных красот ваших "новых мест"? И куда денете детей, ведь им надо учиться в хороших школах? Чего вам здесь не хватает? Свежий воздух, вода, звери дикие приходят прямо в сад!…
- Правильно, Игорь, правильно, - поддерживал меня Поль. - А ты подумала о том, где будет учиться твоя Ребекка? И потом, как же "Чесапик-Инн"? Где я найду такого менеджера, которому я бы мог бы доверять, как тебе, во всём?
Но чувствовалось, что Роб и Мэри были непреклонны в стремлении сделать то, что делают последний десяток лет многие вполне преуспевающие мужчины и женщины Америки. А делают они вот что: бросают, продают свои дома, покупают дикие, заросшие лесом участки в северных местах штатов Нью-Хемпшир, Вермонт, Мэн, участки, с которых лет пятьдесят назад ушли, не выдержав конкуренции с южными штатами, фермеры, и "начинают жизнь сначала". Прорубают топором дороги для своих джипов, строят рубленые дома-избы, дровяные печи, выкорчёвывают участки для новых огородов и маленьких полей. И все это - под лозунгом "самообеспечения", то есть производства всего, что нужно для жизни, собственными силами.
А пока каждое утро, ровно в семь, мы с Робом кидались к его автомобилю и мчались на автостоянку в торговый центр городка. Там мы ожидали очередную машину нашего "карпула", то есть "автомобильного объединения", или, попросту, "пула". Такие пулы появились в последние годы в связи с ростом цен на бензин и оказались очень удобными. Роб дал объявление в местную газету о том, что он, которому надо ежедневно ездить в Вашингтон к 9.00 на такую-то улицу, угол такой-то, хотел бы вступить в пул из четырех-пяти человек для поездки на работу. Его автомобиль такой-то марки. Через несколько дней ему позвонили и предложили вступить в компанию, где уже было три человека. Каждый из них на своём автомобиле возил всех на работу в Вашингтон и обратно одну полную неделю. Зато остальные три недели ему надо было добраться только до автостоянки городка.
Однажды Роб почему-то должен был остаться дома. А "дежурил" на этой неделе сосед Роба по улице и по службе в НСФ, только работал он на другом этаже. Роб отвёз меня на автостоянку, подождал, когда приедет машина соседа, и ещё раз напомнил мне, чтобы я пришёл к тому месту, где сосед оставит в Вашингтоне машину, без опозданий. Мы благополучно доехали, сосед лихо вкатил в подземный гараж, расположенный прямо под зданием НСФ, и через минуту мы уже вылезали из машины. Я старательно запомнил приметы места, где был оставлен автомобиль, и мы пошли к лифту.
- Ровно в шесть! - ещё раз предупредил сосед.
Окончил я свои занятия в тот день рано, сходил в город, но без пяти шесть был уже в вестибюле здания, спросил, как пройти в подземный гараж, и мне показали двери. Войдя в гараж, я отсчитал нужное число колонн от правого торца здания, если смотреть из дверей лифта. Но на том месте, где должен был быть наш "фольксваген", стояла какая-то другая машина. Я взглянул на свои часы: без трех шесть. "Ну что ж, - подумал я, - хозяин, наверное, уехал, но запоздал вернуться. Подождём". Хожу себе по гаражу, рассматриваю марки машин. Вдруг я почувствовал, что со мной вместе ходит ещё кто-то. У меня даже возникла мысль, что он следит за мной. А когда я в этой мысли совсем утвердился, человек, держа руку в кармане, решительно подошёл ко мне:
- Что вы здесь делаете, мистер? - строго спросил он.
- Ищу машину моего друга, она должна быть вот тут, - указал я на занятое место.
- А вы уверены, что эта машина должна быть здесь?
- Конечно, меня же привезли на ней сюда сегодня утром! - решительно ответил я. Человек даже несколько смутился, отстал, а потом вдруг снова подошёл:
- А вы уверены, мистер, что ваш друг работает в секретной службе?
- В секретной службе?! Конечно, нет! То есть я надеюсь, что он не работает в секретной службе!
- Но ведь это же гараж только для сотрудников секретной службы! Поищите вашего друга в другом месте! Освободите это помещение! - уже как начальник, с металлом в голосе заговорил человек, по-прежнему держа руку в кармане.
- Послушайте, я ведь твёрдо помню, мы оставили машину вот у этой колонны под зданием НСФ, - взмолился я.
Сотрудник секретной службы задумался;
- А вы уверены, что не спутали этаж? Ведь под зданием НСФ десять этажей гаражей.
Мой испуг и удивление были так велики и так чётко написаны на лице, что сотрудник, провожая меня до лифта, даже извинялся. Я сел в лифт, доехал до первого этажа, а потом побежал обратно вниз по лестнице, добежал до второго подземного этажа - уже больше половины седьмого, Никого нет. Опять вниз, на третий подземный, - знакомой машины нет как нет. Мчусь на шестой этаж - и, о счастье, наша мисс Андерсон ещё не ушла домой. Она тут же позвонила в наш городок, узнала домашний телефон Роба, и через минуту я уже говорил с ним. Он объяснил мне, как доехать к нему на автобусе. Времени оставалось как раз достаточно, чтобы дойти до автостанции. Мисс Андерсон показала мне, куда идти, и через полчаса я уже ехал на знаменитой "Серой гончей", мчащейся по дорогам всей Америки.