Войдя в фанзу, мы молча поклонились; мальчики, испуганные ночным нападением, держались за нами, выглядывая сбоку. Лама кивнул головой и сказал:
- Садитесь, почтенные купцы!
Впереди кана на двух глыбах камня лежала кривая доска, на которую мы с Лобсыном уселись; мальчики стояли за нами.
- Кто вы такие, откуда и куда едете, какой товар везете? - спросил лама.
Я сказал, что мы русские купцы из Чугучака, едем на Эдзин-гол, везем мануфактуру для обмена на сырье,
- Какие вы русские! Вы - монголы по лицу, по одежде! Почему вы выдаете себя за русских? Думаете, что Черный лама русских не обидит?
Я расстегнул свой теплый халат и достал наши паспорта, выданные консулом и написанные по-китайски и по-монгольски с печатями чугучакского амбаня.
Лама внимательно просмотрел их и сказал:
- Вижу, вы русские купцы. А зачем вы едете на Эдзин-гол? Там монголы бедные, а товаром снабжают их китайцы из Сачжеу. Вы там мало что продадите! Вы бывали уже там когда-нибудь?
- Нет, мы едем в первый раз. Мы уже десять лет ездим с товарами по монгольским монастырям и кочевьям, захотели посмотреть и Эдзин-гол.
- Оттуда можно попасть и в Куку-хото и в Дын-юань в Алашани, если не расторгуетесь у монголов. Только туда далеко и дорога трудная.
Отворилась дверь, и два человека втащили в фанзу один тюк с нашим товаром, быстро вспороли холст, в котором мануфактура была зашита, и подали ламе несколько штук ситцев, дабы, далембы .
- Есть ли у вас красное и желтое сукно для одежды лам, хорошая бумазея и китайские шелковые ткани? - спросил лама.
- Сукно такое и бумазею имеем, но шелковых тканей не возим, ими снабжают монголов китайские купцы, - сказал я.
- Несколько штук сукна и бумазеи я у вас возьму, достаньте их.
- Они в другом вьюке, который назначен для монастырей, а в этом их нет. Ночью трудно будет найти тот тюк.
- Ну, так вы, русские купцы, переночуйте у меня. Фанза у меня есть, кан чистый. Утром достанете, что нужно.
- Отведите гостей в другую фанзу и дайте им чаю, - приказал лама своим помощникам. - Вы не опасайтесь ничего, русские купцы! Черный лама не разбойник, - прибавил он. - Можете спать спокойно. Только у нас нет корма для лошадей. До утра они постоят, вы бы все равно до рассвета ехали, не так ли? Идите!
Мы поклонились и вышли вместе с обоими помощниками. Они провели нас по двору, открыли дверь и впустили в небольшую фанзу. Один из них начал высекать огонь, раздул фитиль и зажег огарок сальной китайской свечи, которую вынул из кармана. Фанза была чистая, кан также был покрыт ковром.
- Нам надо бы достать наши вещи с вьюка, - сказал я провожатому.
- Пойдем, достанем все, что вам нужно.
При свете свечи мы увидели, что один из разбойников типичный, монгол, а другой - тангут или тибетец.
- Фома, останься здесь с мальчиками, а я пойду с ними за вещами, - заявил Лобсын.
Он ушел с тангутом, а я остался с монголом и спросил:
- Нам говорили, что вы монголов не обижаете, правда ли это?
- Наш начальник монголов не трогает, а китайским купцам спуску не дает. Он мстит им за старые обиды. А вот русских купцов мы в первый раз видим.
Я рассказал ему, кто мы, зачем и куда едем. Спросил, давно ли они живут в этой пустыне.
- Четвертый год живем здесь.
- Китайские начальники в Хами и Баркуле, конечно, знают о вас. Они не посылали ли отряд солдат, чтобы поймать вас?
- Найти нас трудно. Мы останавливаем караваны ночью в разных местах дороги, сразу берем, что нужно - верблюда с вьюком, деньги и исчезаем в темноте. А проводники у китайцев - монголы, и они не станут рассказывать, где нас искать. Место пустынное, людей на двести ли близко никого нет.
- А почему вы нас привели в свой дом? Мы вот узнали теперь дорогу к вам.
- Черный лама знал, что вы пойдете по этой дороге и велел вас привести к себе в гости. А гости никому не выдадут тот дом, в котором их хорошо принимали. Это - старый закон гостеприимства.
- Откуда лама знал о нас?
- У него в Хами и Баркуле и во всех селениях и кочевьях друзья есть и о ходе торговых караванов мы вперед знаем.
Вернулся Лобсын с нашими вещами, а монгол ушел, заявив: "сейчас принесу вам ужин".
Мы разложили вещи на кане. Мальчики сейчас же улеглись спать. Сначала они были очень встревожены ночным приключением и испуганно смотрели на чужих людей, которые остановили караван и про которых они слышали, что это - разбойники. Теперь, видя, что никто нас не обижает, они успокоились.
- Наши верблюды развьючены и уложены во дворе, лошади стоят под навесом, товар тоже сложен под навесом, - сказал Лобсын. - Эти люди, которых называют разбойниками, помогли мне найти вещи среди тюков и говорят, что мы - гости Черного ламы, а не пленники.
- И мне это сказал один, который остался со мной, - подтвердил я. - Нам бояться нечего, а Черный лама, наверно, даже заплатит за товар, который выберет.
Отворилась дверь, и монгол принес блюдо с горячим пилавом, а тангут - большой чайник с чаем, заправленным по-монгольски молоком и солью.
- Кушайте на здоровье, - сказал он, уходя. - Ложитесь спать, пока горит свеча. У нас другой нет, запас кончился.
Мы плотно поужинали и даже мальчиков разбудили ради пилава и чая с молоком.
- Даже молоко есть у них, - удивлялся Лобсын. - Неужели они корову держат здесь в пустыне и сами доят ее?
- Может быть, и женщины живут с ними и ведут хозяйство? - предположил я.
Остаток ночи мы спокойно проспали и, вероятно, спали бы долго, потому что в фанзе не было окна. Но нас разбудил вошедший монгол.
- Солнце уже поднялось, - сказал он. - Лама ждет вас у себя. У нас на дворе есть вода, кому нужно помыться.
Уходя, он оставил дверь открытой. Мы быстро вылезли из-под халатов и вышли во двор.
Он был окружен со всех сторон стеной, аршин десять вышины, словно крепость. Одну сторону внутри занимали четыре фанзы, судя по числу дверей; вдоль другой шел навес, под которым лежали наши тюки, но верблюдов и лошадей не было видно. У третьей стены стояла отдельная фанза, очевидно, кухня, судя по дыму, поднимавшемуся из трубы. Возле нее протекал ручеек чистой воды, выходившей из ямки в углу двора. Это показывало, что в случае осады крепости кем-либо население было обеспечено водой. В четвертой стене находились небольшие ворота с прочными створами, которые были открыты. Вдоль стены в нескольких кучах были сложены стволы саксаула, снопы чия, полыни и колючки - запасы топлива и корма для верблюдов.
- Хорошие хозяева здесь, - заметил Лобсын. - Все у них запасено в крепости, даже вода есть.
- А это что? - сказал я, указывая на кучу черного камня возле кухни. - Неужели земляной уголь?
Мы помылись у ручья и пошли к дверям одной из фанз, возле которой стоял монгол, очевидно, ожидавший нас.
- Ваши лошади и верблюды пасутся тут за стеной, - сказал он. - Только корм для лошадей у нас плохой, они не наедятся.
- У нас с собой есть горох, мы их подкормим, - пояснил я.
Мы вошли в фанзу ламы; она имела окно, заклеенное китайской бумагой, так что было светло. Лама сидел на кане возле столика, на котором дымилось блюдо с пилавом, стоял большой медный кувшин, очевидно, с чаем, и несколько чашек.
Войдя, мы поклонились и остановились у дверей.
- Доброе утро! - сказал лама. - Садитесь на скамью поближе ко мне, нужно позавтракать. Вы спали хорошо, надеюсь?
Я поблагодарил за ужин и за уход за нашими животными. Во время еды лама расспрашивал нас о Чугучаке, о наших торговых путешествиях, о России и русских обычаях и порядках. Я рассказал ему о раскопках в Турфане с немцами и о неудаче раскопок на реке Дям, о вещах, которые можно добыть в развалинах старых городов. Это его заинтересовало и он сказал:
- Возле Эдзин-гола в пустыне также есть развалины большого города, только до них трудно добраться, кругом сыпучие пески; воды возле города нет. Просите монгольского вана, чтобы он дал вам проводника, иначе вы города не найдете. Если вы побываете в нем, будете копать и найдете тибетские или китайские книги, привезите мне несколько, я люблю читать старые сочинения. В Баркуле и Хами книг достать почти нельзя.
После завтрака мы разыскали среди наших товаров тюк с красным и желтым сукном и бумазеей и притащили его в фанзу, развязали и показали ламе. Он остался доволен товаром, отобрал несколько штук и сказал:
- Тут в пустыне не так далеко есть небольшой монастырь. Гэгена в нем нет, богомольцев приходит мало, ламы совсем обнищали, ходят в лохмотьях. Я хочу послать им эти материи, чтобы они к зиме оделись потеплее.
Потом он спросил цену, быстро подсчитал итог на китайских маленьких счетах и сказал: - Если я заплачу вам сразу все серебром, вы сделаете уступку, как полагается при наличном расчете?
Лама, очевидно, хорошо знал условия торговли русских купцов с монголами. При отдаче товара в кредит до будущего посещения через год цена, конечно, другая, чем при уплате сразу. Я сказал, что при наличном расчете уступаю 30% монголам и 20% китайцам.
- Почему ты уступаешь китайцам меньше?
- Потому что они покупают для перепродажи, а монголы для себя. А тебе, так как ты покупаешь ткани для подарка бедным ламам, я уступлю еще 20% и отдам по той цене, по которой покупаю его сам в России.
- Что же, я принимаю эту уступку и передам ламам, что ты пожертвовал им часть материала для одежды, - сказал Черный лама с улыбкой. - Но лучше будет, если ты возьмешь с меня, сколько следует, а прибавишь товара на эти 20%'.
Я удивился деликатности этого человека. Мы были в его полной власти, он мог взять все, что ему понравится, и ничего не заплатить. Поэтому я, конечно, согласился и отобрал еще несколько штук того сорта, который указал лама.
Подсчитав все, что следовало, лама достал из ящика, стоявшею на кане, мешок со слитками серебра и китайские весы и аккуратно отвесил мне стоимость купленного.
- Вам нечего торопиться с отъездом, - заявил он. - Проведете день у меня, а под вечер поедете, я дам вам проводника до хорошей воды и корма в 20 ли отсюда, в месте, которое мы одни знаем. Там вам нужно будет переночевать и пробыть завтра до послеполудня, потому что дальше опять большой переход через Гоби и нужно подкормить животных.
- А можно ли посмотреть окрестности вашей крепости, чтобы найти ее на обратном пути? - спросил я.
- Конечно, можно, если вы ручаетесь за вашего монгола, что он не сообщит никому о нашем доме.
- Это - мой компаньон по торговле, - сказал я. - Я знаю его с детства, он убежал из монастыря и был нищим, я его приютил и приучил к работе; он - прекрасный проводник. Вот мы шли по этой дороге, по которой он раньше не ходил, а он ведет нас уверенно, только в Баркуле и Бае расспросил насчет воды и корма и характера местности.
Лобсын во время моего расчета с ламой вышел, почему я мог говорить о нем свободно. Лама заинтересовался его биографией.
- Я расспрошу его о монастыре, в котором он учился, - сказал он. - А теперь пойдем, посмотрим наши горы.
Мы вышли из фанзы. Лобсын разговаривал на дворе с двумя из людей Черного ламы. Мальчиков он уже после завтрака послал присматривать за животными на пастбище, а теперь присоединился к нам. Выйдя из ворот, мы очутились в неширокой, но довольно длинной долине между голыми скалистыми грядами. По дну долины росли кустики полыни, колючки, кое-где пучки чия, так что верблюды находили себе пищу, и только лошади с унылым видом переходили от пучка к пучку и обрывали более тонкие верхушки уже совершенно пожелтевшего чия, стебли которого очень жестки, как твердая солома. На самой высокой вершине южной гряды, недалеко от крепости, я заметил черную кучу и спросил ламу, что это за обо.
- Это - наш караул, - сказал он. - С этой вершины далеко видно в обе стороны и можно заметить издалека караван. Китайские купцы стали теперь проходить эту местность днем во избежание наших нападений ночью. Поэтому их надо высмотреть своевременно.
Пройдя немного дальше вверх по долине, я заметил на склоне отверстие, похожее на устье штольни, и спросил о нем.
- В этих горах есть земляной уголь, - сказал лама, - и мы добываем его понемногу для отопления наших фанз. Аргала у нас мало, саксаул, который ты видел во дворе, приходится привозить издалека, и мы бережем его на всякий случай.
- Лошадей у вас, вероятно, нет? - спросил я. - В этой долине корму мало.
- Очень мало; у нас только одногорбые верблюды-бегуны. И чтобы сберечь для них корм в долине на зиму, мы летом, когда караваны почти не ходят, пасем их за горами на степи. У вас, конечно, есть зерно для лошадей?
- Конечно, есть, горох. Только его нужно распарить в горячей воде.
- Скажите моим людям, они сделают.
Погуляв по долине, мы вернулись к крепости, и я заметил, что она была выстроена в таком месте, что ее трудно было бы обстрелять из пушек. Она занимала весь восточный конец долины, почти замыкая выход из ущелья в южной гряде. Из этого выхода завьюченный верблюд еле-еле проходил к воротам крепости, расположенным немного левее, а за воротами скалы подступали так близко к стене, что оставался только проход для человека или верблюда без вьюка, который вел в остальную часть долины. Таким образом, даже легкую пушку нельзя было бы протащить через этот проход в долину, чтобы обстрелять крепость с этой западной стороны издалека. Ворота были совершенно защищены от обстрела, а крутые склоны и зубчатые гребни обеих гряд, окаймлявших долину, делали очень трудным, если не невозможным, втаскивание пушек даже на седловины, чтобы обстрелять крепость сверху. Следовательно, оставалось только обстреливать крепость навесным огнем издалека, с окружающих равнин, не видя ее, что было весьма сомнительно по состоянию китайского войска в это время. От обстрела из ружей с вершин обеих гряд крепость, конечно, не была гарантирована, но пули гладкоствольных ружей не могли бы пробить даже глинобитные стены фанз, не говоря уже о толстых стенах самой крепости, на гребне которых были бойницы для стрелков.
Около полудня нас пригласили на обед к ламе. Подали опять блюдо пилава и чай с молоком и солью. Во время прогулки по долине я заметил нескольких пасущихся бараНов и коз, вместе с верблюдами, и теперь спросил хозяина, как он достает мясо и молоко.
- Иногда отнимаем у китайцев, когда они гонят с Эдзин-гола в Баркуль и Хами гурты баранов и коз, иногда доставляет нам баранов один хороший монгол, - сказал лама. - Но молоко это - верблюжье, у нас есть хорошая верблюдица.
К чаю мы захватили с собой своих сухарей и китайских печений, так как заметили, что у хозяев имеется только дзамба.
- У нас бывает иногда даже свежий хлеб, - заметил лама по поводу нашего угощения, но сейчас запас муки кончился. - Нет ли у вас лишней, я вижу, вы люди запасливые?
Я сказал, что мы везем муку для баурсаков и лапши и что фунтов 15 я смогу уступить в расчете, что у монголов на Эдзин-голе мука найдется.
- Это будет очень приятно! - ответил лама.
За чаем я спросил, чем обусловлена его ненависть к китайцам.
- Пять лет назад я дал обет мстить китайским купцам и чиновникам за своего отца, сестер и брата и отнимать у них деньги, чтобы выкупить сестер и брата из неволи. Тебе я могу рассказать, как это случилось.
Семья моя родом из Нань-шаня; там в горах живут рядом монголы хараёгуры и тангуты шира-ёгуры, и отец у меня тангут, а мать монголка. Семья наша была бедная, и отец охранял табун коней китайского амбаня города Гань-чжоу, которые паслись возле нашего улуса. Меня, старшего сына, отец отдал в большой монастырь Чертынтон на реке Тэтунг, и я стал ламой. Вместе с монгольскими богомольцами я поехал в Лхасу и пробыл там в обучении в монастыре далай-ламы два года. Вернувшись оттуда, я посетил свою семью, но не застал никого. Оказалось, что амбань получил место начальника в Улясутае и взял туда моего отца вместе с семьей и табуном для той же службы. Полгода спустя меня послали в один из монастырей Хангая, так как я хотел жить ближе к своей семье. Я побывал в Улясутае у амбаня и от его чиновников узнал ужасную историю. В первую же зиму после переселения отца случилась страшная гололедица в той местности, где он пас табун амбаня. Ты, конечно, знаешь, что в Монголии гололедица зимой - ужасное несчастье. Скот пасется и зимой на подножном корму, потому что сена монголы не имеют. Когда трава покрыта толстым слоем льда, скот не может добывать себе пищу и гибнет в большом количестве от голода. Слой льда в этот раз был такой толстый, что даже кони не могли разбивать его своими копытами. Мороз держался, кони худели, начали падать. Отец пришел в отчаяние и погнал табун в Улясутай, где у амбаня был запас сена. Но было далеко, и по пути пало еще много лошадей. В Улясутай отец пригнал только треть табуна. Амбань рассвирепел, и хотя отец был невиновен в несчастии, его посадили в тюрьму, в грязную яму, где он вскоре умер, а двух сестер и брата, красивого мальчика, амбань отправил в Пекин и продал богдыхану, сестер в гарем, а мальчика в рабство, чтобы покрыть убытки, причиненные отцом. Когда я узнал это, я дал обет: взять у китайских купцов силой деньги, чтобы выкупить пленников у богдыхана. В монастырь, куда я был послан, я не вернулся, а мало-помалу составил отряд из монголов и тангутов, также так или иначе обиженных китайскими властями, и построил с ними эту крепость близ караванной дороги. Вот с тех пор, четвертый год мы и живем здесь в пустыне. Но через год или два у меня, может быть, будет довольно денег, чтобы ехать в Пекин и снабдить своих помощников небольшими деньгами для обзаведения юртой, скотом и семьей.
Мы выслушали этот рассказ с большим вниманием и не могли не извинить деятельности Черного ламы, пострадавшего от такого произвола китайского амбаня.
- А много ли у тебя помощников? - спросил я.
- Немного, ты почти всех видел. Их шесть человек, но один старый и большей частью остается дома, готовит нам пищу, пасет верблюдов.
- Где же вы сбываете товары?
- В Баркуле и Хами у меня есть доверенные купцы, которые принимают от нас товар, конечно, с большой уступкой.
- А выдать тебя амбаням они разве не могут?
- Не посмеют, а место нашей крепости, они, конечно, не знают. И товар им привозят не мои люди, а посторонние монголы, которые получают его от нас в условленных местах в пустыне.
Часа в три пополудни лама сказал нам, что пора отправляться. Лошади были уже накормлены горохом, верблюды наелись. При помощи людей ламы мы быстро навьючили их; один тюк с товаром заметно уменьшился, и мы положили его на верблюда, который обнаруживал признаки усталости.