На дне этой впадины я заметил кое-где голые грядки, высотой до полуаршина, состоявшие из мелких камешков, величиной в кедровый и лесной орех. Они, очевидно, были наметены ветрами, уносившими пыль и песок куда-то дальше. Во время бури перед третьей станцией воздух во впадине посерел от пыли, которая поднималась столбами с солончака и песчаных холмов. Этот бурный день дал нам понятие о том, что происходит во время самых сильных бурь в Долине бесов.
За пикетом, у которого мы остановились из-за бури, тракт перевалил в другую впадину меньших размеров, но также с солончаком в средней части. А по окраинам ее на склонах гор голые скалы обратили на себя мое внимание тем, что все они были совершенно черные и блестящие, словно их вымазали дегтем или каким-то лаком. Это меня заинтересовало, я подъехал к одной из скал и потрогал рукой ее блестящий бок - он оказался совершенно сухим. Чтобы узнать, чем он вымазан, я достал из чересседельной сумы, в которой возил то, что нужно было иметь под рукой на всякий случай, молоток и попробовал отбить углы нескольких черных скал. Оказалось, что черными они были только сверху, а внутри некоторые были темнозеленые, серые, буро-красные и, действительно, казалось, что их кто-то вымазал черным лаком или краской .
Но рядом с этими черными скалами видны были маленькие холмики из грязножелтого песка, не покрытые этим лаком, и контраст этих холмов и скал рядом был поразительный .
Из этой впадины мы выехали по длинному и сухому ущелью через передовую цепь Тянь-шаня на его южное подножие, по которому медленно спускались до вечера. Это была полная пустыня, усыпанная галькой и щебнем, также сплошь черного цвета и блестящим. Только местами, где в поверхность врезались плоские ложбины и сухие русла, кое-где видны были жалкие и редкие кустики. Мы ехали и ехали, не видя впереди и позади ничего, кроме черных камней, усеивавших серую почву. Подобные площади вспомнились в Черной Гоби на пути из Баркуля на Эдзин-гол в Хара-хото, где мы встретились с Черным ламой. Выбрал ведь он для своего убежища эту черную пустыню! Только под вечер сухие русла и ложбины стали попадаться чаще, и мы, наконец, остановились ночевать среди каких-то развалин, где обнаружили глубокий колодец. Пришлось снять с вьюка веревку, чтобы достать воды. Но животным пришлось опять поголодать. Мы могли дать им только остатки сухарей, крошки хлеба, а верблюдам - последнюю муку.
На следующий день эта пустыня скоро кончилась довольно высоким откосом, местами с обрывами, здесь из галечника выбивались ключи, а немного далее было большое таранчинское селение Чиктым, где мы очень рано остановились, чтобы дать отдых животным и подкормить их после нескольких тяжелых и постных дней. Корм, конечно, пришлось купить. Но можно было удивляться тому, что здесь пролегал большой тракт из Хами в Турфан, Урумчи, Кульджу. Сопоставляя природу этого участка тракта с остальной его частью и с тем, что я видел в Долине бесов, а Лобсын на своем маршруте, можно было понять, почему по Долине бесов все-таки некогда проложили большую дорогу из Хами в Люкчун и пытались ездить по ней, хотя бы в спокойные месяцы. Дорога эта все-таки была прямее, короче и ровнее, чем современный тракт, по которому мы теперь шли.
После Чиктыма местность потеряла свой безотрадный характер; ее оживила вода, выбивавшаяся многими ключами из галечников подножия Тянь-шаня. Здесь были рощи, поля, отдельные фанзы, поселки таранчей, заросли тростника, кустов. Мы шли целый день по населенной местности с разбросанными среди нее холмами отрогов последней цепи Тянь-шаня. При виде этой жизни рядом с голой пустыней, по которой мы шли накануне, я удивился полному отсутствию предприимчивости у таранчей. Галечники пустыни содержали в глубине много воды, о чем свидетельствовали вытекавшие из-под них обильные ключи. Но воду ведь можно было бы получить при помощи бурения в самой верхней части этой пустыни и превратить последнюю в оазис. Попытку найти и использовать подземную воду представляли и кярызы, которые мы видели в Люкчунской впадине и о которых я упомянул в описании ее; но это были жалкие попытки с несовершенными средствами.
На следующий день мы вышли в оазис города Пичан, и остановились на южной окраине. Город и его сады и рощи лежали справа, а мы выбрали пустырь, где наши животные могли пастись в зарослях чия и кустов. На юг от нашей стоянки, вдали, видны были высокие желтые холмы с довольно пологими склонами. От проезжавшего таранчи я узнал, что это Кум-таг, т. е. песчаные горы. Это были те же большие пески, мимо которых я проехал с юга из селения Дыгай перед вступлением в Долину бесов. Таким образом, я увидел их теперь с другой стороны, с севера, и отсюда они казались выше, чем с юга. Вдоль их северной окраины тянулась цепь песчаных барханов обычной высоты в 3-5 сажен, но с нашей стоянки эти барханы казались просто холмиками по сравнению с высокими Кум-таг, которые были раз в десять выше, т. е. достигали 30-50 сажен над равниной Пичана, представляя настоящие песчаные горы.
Мне захотелось рассмотреть их ближе, и я под вечер съездил к ним верхом. Это, действительно, были целые горы голого песка, поднимавшиеся полого над равниной, поросшей довольно хорошей травой и полынью. Кое-где на них видны были пучки песчаной травы и кустики саксаула, но они мало смягчали вид этой песчаной пустыни. Меня занимал вопрос, откуда же нанесло сюда эту массу песка, и, сопоставляя с направлением ветров Долины бесов, я подумал, что песок приносило с запада из Люкчунской большой впадины, дно которой представляло пустыню, за исключением полосы вдоль речек, вытекавших из гряды гор, окаймлявших впадину с севера. Да и эти совершенно голые гряды, состоящие из песчаных пород, должны были давать ветрам много материала для уноса на восток.
Из Пичана мы пошли дальше на юго-запад. За рощами и садами города дорога вступила в долину, вернее, в широкий проход между песчаными горами Кум-таг и холмами из красных, желтых и зеленых песчаных пород, составлявших конец гряды Ямшин-таг, окаймляющей с севера впадину Люкчуна. Этот проход понижался понемногу, как бы углубляясь, словно сток вод в Люкчунскую впадину, и наконец открылся в нее, расширяясь. Окраина Кум-тага отодвинулась влево, а холмы Ямшин-тага повысились и превратились в ту голую скалистую гряду, которая была нам знакома по раскопкам в Люкчуне, ограничивавшая с севера рощи, сады и улицы таранчинского города, орошаемые водой речки, вытекавшей из прорыва в этой гряде.
Уже в сумерки мы прошли через этот оазис и остановились у того старшины, у которого нанимали квартиру для немцев во время раскопок. Старшина встретил нас хорошо, и мы целый вечер рассказывали ему о своих приключениях за истекшие годы, а он сообщил, что после нашего отъезда у него были неприятности с немцами из-за незнания ими языка.
Прибытием в Люкчун закончилась интересная часть нашего путешествия, так как дальше шли знакомые уже места. Через Турфан, Урумчи и Шихо, а затем через Джунгарскую впадину и горы Майли и Джаир мы вернулись без неприятностей в Чугучак. уже в декабре, испытав довольно сильные морозы. Мы убедились, что климат в Дунь-хуане гораздо теплее, чем в нашей местности.
В Чугучаке консул с большим интересом выслушал мое описание Долины бесов, Хамийской пустыни и пещер Тысячи будд. Он помог составить мне список привезенных оттуда рукописей, заглавия которых пришлось аккуратно копировать, чтобы специалисты-языковеды могли определить их содержание и выяснить, стоит ли их высылать в Академию наук, заслуживают ли они оценки, которую пришлось им дать на основании стоимости путешествия и товаров, которые я отдал за них старшему ламе. Этот список я составлял при помощи Очира целый месяц. Несколько первых выписок на разных языках консул отправил в Петербург и получил оттуда известие, что рукописи тщательно изучаются на предмет определения их научной ценности. Консул отправлял их понемногу небольшими казенными посылками во избежание потери на простой почте .
Весной я получил извещение, которое меня очень огорчило. Мне сообщали, что все прибыло, рассмотрено, но часть рукописей оказалась подделанной, а остальные не представляют какой-либо исторической ценности. Просто-напросто хлам привезли мы с Лобсыном из Дунь-хуана. Обманули нас ламы кругом.
ПУТЕШЕСТВИЕ К ОЗЕРУ ЛОБ-НОР И В ПУСТЫНЮ ТАКЛА-МАКАН
Неудача нашей экспедиции к храмам Тысячи будд близ Дунь-хуана не отбила у меня охоты к поискам разного рода кладов, находимых в развалинах древних городов и в библиотеках буддийских монастырей. Консул разъяснил мне, что в старые времена, когда морской путь из Западной Европы в Китай был еще очень мало известен и считался очень далеким, трудным и даже опасным, главный путь из Южной Европы в Китай был сухопутный и пролегал по Малой Азии и Персии, откуда караваны через Бухару, Самарканд и Фергану переваливали в пределы Китая, в Джиты-шар, населенный такими же тюркскими племенами, как и Туркестан и Иран. Караваны шли через Яркенд, Кашгар, Нию и Керию вдоль северного подножия громадной горной цепи Куэн-луня; за оазисами в низовьях реки Черчен-дарьи пролегал самый трудный участок пути до г. Сачжеу, где уже начиналось китайское население, большие и малые города и сообщение было не трудное.
Этот путь назывался большой шелковой дорогой, потому что по нему шли все караваны, которые везли из Китая шелк, особенно ценимый в Византии и Италии, а также чай и другие китайские товары на запад, а обратно доставляли европейские товары, имевшие спрос в Китае. По этому пути прошел в XIII веке в качестве итальянского посла в Китай купец Марко Поло, проживший несколько лет в Китае и составивший первое описание этой шелковой дороги, хорошо известное всем востоковедам. Об этом путешественнике я уже упоминал в описании нашего путешествия в мертвый город Хара-хото, где Марко Поло побывал. Пещеры и монастыри с тысячей будд находились именно на этой шелковой дороге и в том месте, где кончался самый трудный и безлюдный участок ее и начинались китайские города. Но западнее Сачжеу в Джиты-шаре в городах таранчей также находились развалины с буддийскими кумирнями, потому что на тот же шелковый путь выходили путешественники из глубины Индии через Белуджистан и Афганистан в Фергану или же по более короткой, но трудной дороге через верховья реки Инда и горы на восточной окраине Памира. И всего более по этому пути буддийские монахи и проповедники пробирались из Индии в Центральную Азию, проникая до Кобдо, Улясутая и Урги и даже дальше в Южное Забайкалье к монголо-бурятам, распространяя и здесь религию Будды.
- Вот почему в городах вдоль этой шелковой дороги также можно было находить развалины буддийских храмов и остатки индийской культуры, - сказал мне консул и прибавил: - Если вы, Фома Капитонович, еще не устали от ваших приключений - сходите в Джиты-шар, побывайте на южной окраине, по которой пролегает шелковая дорога, и разузнайте, нет ли и там интересных развалин. И туда, пожалуй, будет не дальше, чем в Сачжеу и, конечно, ближе, чем в Хара-хото.
Он развернул передо мной карту Внутренней Азии и, рассмотрев ее, мы сразу же пришли к выводу, что нужно ехать от Урумчи прямо на юг и юго-запад через Карашар и Курля к нижнему Тариму и вниз по нему до реки Черчена и вверх по последнему до Керии и Нии.
- Вот по этим двум рекам, текущим с высот Куэн-луня на север, в прежние времена населенные пункты тянулись дальше на север, чем в настоящее время, - пояснил мне консул. - Пески Такла-макан подвигаются на юг, засыпают оазисы и заставляют людей уходить. В этих засыпанных оазисах, наверно, найдутся оставленные храмы и дома, а в них клады для вас, - прибавил он, смеясь.
Этот разговор происходил в конце весны, после того как мы получили из Петербурга неблагоприятный отзыв из Академии о вещах и рукописях, вывезенных нами из Сачжеу. А дней 10 спустя в мою лавку зашел таранча, повидимому, купец, возвращавшийся из Москвы. Он осматривал мой товар, интересовался его ценами и между прочим сообщил, что в города Джиты-шара московская мануфактура завозится через Фергану и Ош, а не через Кульджу или Урумчи, а цены только немного дороже, чем в моей лавке.
Это замечание позволило мне сделать вывод, что возить свой товар туда, пожалуй, не стоит. Я, конечно, спросил его, что же можно продать там из мануфактуры с некоторой выгодой.
- Я бы посоветовал вам, - сказал он, - завезти в Черчен, Нию, Керию хорошую китайскую мануфактуру, особенно шелк ярких расцветок для женских нарядов, а также чесучу . Эти товары туда редко попадают, и спрос на них всегда есть.
- Да ведь Черчен, Ния, Керия - это знаменитая шелковая дорога старого времени! - удивился я.
- Именно старого времени, когда шелка шли из Китая по этой дороге вдоль Куэн-луня в Ташкент, Бухару и дальше в Европу через Персию и Турцию, - сказал купец. - Но теперь по этой дороге ничего не везут. Шелка из Китая в Европу давно везут уже гораздо более легким и дешевым путем по морям. По старой дороге все станции давно заброшены, и там большие безводные переходы. К нам китайский товар привозят теперь кружным путем через Хами, Турфан, Курля, Карашар, а в Керию и Черчен он попадает через Кашгар и Яркенд.
Эти сведения были для меня интересны, и я рассказал о них консулу, который подтвердил их правдоподобность и спросил, где же я буду закупать китайский шелк, неужели в Чугучаке.
- Конечно, нет! - заявил я. Мы собираемся итти в Китайский Туркестан через город Урумчи. Там и придется покупать, китайский товар. Оттуда мы прямо повезем его через Карашар и по долине нижнего Тарима в Черчен, Нию и Керию.
- А нельзя ли найти этот товар в Токсуне или Турфане? - предложил консул. - Из Токсуна идет большая дорога в Карашар и на Тарим, и китайский товар там должен быть дешевле, чем в Урумчи. Я запрошу об этом нашего агента в Урумчи. Но все-таки я бы посоветовал вам не делать весь расчет на китайский товар. Возможно, что вы на нем в Черчене, Керие и Ние ничего не заработаете. Лучше повезти из Чугучака отборный русский товар тех расцветок, которые особенно в ходу в Джиты-шаре, и занять им половину вьюков, а вторую половину оставить для китайского, который закупите в Урумчи или Турфане, смотря по тому, что узнаем от агента.
Этот совет я, конечно, признал самым благоразумным. Но в общем я решил не загружать товарами весь свой караван и не затрачивать много времени на его продажу, чтобы оставалось время и на раскопки, которые могли дать более интересные вещи. Кроме того, не следовало утомлять верблюдов сразу полной нагрузкой, а беречь их силы для вывоза выкопанных ценностей.
Лобсын вполне одобрил эти соображения, и во второй половине лета мы начали организовывать караван, закупили хороший русский товар: галантерею, крючки, пуговицы, хорошие нитки и другую мелочь и мануфактуру, имеющую особый спрос у мусульманских женщин. От консула я получил справку, что китайский шелк можно закупить и в Токсуне или Турфане дешевле, чем в Урумчи, куда завозят очень мало шелков тех цветов и сортов, которые в большом ходу в мусульманских городах. Из Токсуна такой товар везут прямо через Карашар в Кашгар. Поэтому из Чугучака половина наших верблюдов могла итти без груза, а остальные везли неполную нагрузку, так что ежедневно можно было чередовать их.
В половине августа мы выступили в обычном составе - я, Лобсын и оба мальчика, которым было уже по шестнадцати лет; они стали уже хорошими помощниками нам не только в отношении сбора топлива, ухода за костром и чайником и пастьбы животных, но и при вьючке и других работах. Мы шли ночными переходами, чтобы не утомлять верблюдов.
В конце августа мы выступили из Урумчи по знакомой и уже дважды пройденной дороге в Турфан. В Турфане я нашел хороший выбор китайских шелков и закупил их в количестве, достаточном для загрузки половины верблюдов, но не полностью. Отсюда начиналась незнакомая нам дорога, а следовательно, и мое описание ее.
В Турфане, на северной окраине глубокой впадины между Тянь-шанем и Чол-тагом, большая дорога из Восточного Китая в Синь-цзянь делится на две ветви: правая идет в гг. Урумчи, Чугучак и в Кульджу, левая - в Токсун, Карашар и Кашгар. Правая была нам хорошо известна, по левой нам предстояло итти впервые. Но нас интересовали не Карашар и Кашгар, расположенные на северной окраине пустыни Такла-макан, а гг. Черчен, Ния, Керия, Яркенд на южной окраине той же пустыни, и я старался узнать, нет ли прямой дороги туда из Турфана или Токсуна. Оказалось, что большая дорога идет на запад в города Карашар и Курля вблизи большого озера Баграч-куль, откуда можно проехать вниз по реке Тариму к озеру Лоб-нор и вверх по реке Черчен в Нию и Керию. Но при этом пришлось бы сделать большую петлю на запад, лишних дней 10 пути. А по карте, которую я скопировал у консула, было ясно, что из Токсуна можно итти прямо на юг, к нижнему Тариму, срезая эту петлю. По расспросам в Турфане я не мог узнать, ездят ли этим прямым путем вообще. Нам, привыкшим в своих путешествиях с товарами ко всяким дорогам через пустыни, достаточно было знать, есть ли на этом прямом пути подножный корм и вода, как велики безводные переходы, нет ли высоких и трудных перевалов, чтобы рискнуть пройти. Об этом можно было узнать в Токсуне.