И уже в самом начале двадцатого века на шхуне "Заря" отправился искать призрачную Землю Санникова остзейский барон Толль. Следует заметить, что у остзейских баронов это хобби - полярные исследования - было довольно распространено. Достаточно вспомнить, кроме Толля и упоминавшегося выше Норденшельда, еще и баронов Мидендорфа и Врангеля. Это самые крупные фигуры, личностей помельче было, видимо, еще больше. Экспедиция Толля была снаряжена как следует. Во-первых, построил "Зарю" сам Колин Арчер, знаменитый корабел, хозяин верфей и автор многих знаменитых полярных судов, в том числе самого "Фрама". На "Заре" были в достатке все необходимые припасы, все вплоть до ананасов (правда, мороженых), запасы свежей клюквы, картошки, лука и многих других овощей. В ту пору была уже известна людям причина цинги - недостаток витаминов, да и сами витамины тоже. Однако этой экспедиции не повезло с самого начала. Желая сократить путь (ах, никогда не надо этого делать в незнакомых местах!), "Заря" вошла в так называемый пролив Мидендорфа, который на самом деле оказался заливом, и попала там в ледяной мешок. Залив Мидендорфа (названный так впоследствии) был одной из немногих крупных ошибок Харитона Лаптева. Он наносил его на карту глубокой осенью, когда уже лег лед, а на лед порядочно намело снегу, и принял узкий перешеек суши за пролив. Эта ошибка великого землепроходца дорого обошлась Эдуарду Толлю. С огромным риском для корабля вырвался барон из ледяного мешка, прошел совсем немного и вынужден был зазимовать, попав в еще один ледяной мешок. Причем в этом втором мешке "Заре" пришлось сидеть довольно долго - до середины августа следующего года. Поэтому в следующую навигацию дошел барон только до мыса Челюскин и там зазимовал вторично. К третьему году плавания достигла "Заря" наконец района предполагаемой Земли Санникова. Там барон Эдуард Толль оставил судно и с двумя матросами пошел на собаках к Северу, предполагая, что его цель близка. Дальнейшая судьба барона и его спутников неизвестна. Скорее всего, погибли они в Великой Сибирской Полынье. Есть в Арктике такое веселенькое местечко - огромная, километров пятьсот на пятьсот полынья, не замерзающая даже зимой. Откуда она взялась и почему не замерзает - неизвестно до сих пор. Командование шхуной в отсутствие капитана Толля принял на себя гидрограф Колчак. Да-да, тот самый Александр Васильевич Колчак, впоследствии адмирал и "верховный правитель России". Шхуна искала своего капитана более месяца, но тут началась русско-японская война, и Колчак, а вместе с ним и другие офицеры отбыли на театр военных действий.
А от этого путешествия остались на карте Таймыра многие названия. Залив Толля, полуостров "Зари", залив и плато Вальтера. Вальтер был врачом экспедиции и любимцем всей команды. У него было больное сердце, но до самого своего последнего часа он работал: вел в ледяной хижине магнитную съемку. Там его и нашли, мертвого. Был в экспедиции Толля также и довольно известный художник Бялыницкий-Бируля. Он занимался там мензульной съемкой. Полагаю, есть смысл объяснить читателю, что это за штука. Значит, так: на ориентированный лист бумаги с помощью астрономических приборов наносятся точки привязки местности, все же остальное художник просто рисует на этом листе с натуры. Мензульная съемка была предшественницей нынешней аэрофотосъемки. Так вот, есть на карте Таймыра и залив Бирули. (На берегу этого залива был едва ли не единственный лагерь Арктикразведки НКВД.) Был на карте также и остров Колчака. Судя по дневникам Эдуарда Толля, подготовленным к печати баронессой, Колчака капитан не любил. И чем дальше, тем больше. В конце плавания он уже называл его не по имени-отчеству, как всех прочих офицеров, и даже не по фамилии, а просто: наш гидрограф. Но остров его именем все-таки назвал. В советские времена этот остров конечно же переименовали. Называется он сейчас островом Расторгуева - был такой каюр в экспедиции Толля.
Отдельно стоит рассказать о боцмане экспедиции капитана Толля. Был им некто Никифор Бегичев, впоследствии ставший знаменитым полярным исследователем, которому ныне стоит на Диксоне каменный памятник. В русско-японскую войну служил Бегичев вестовым у Колчака, который по старой памяти взял его под свое крыло. А сам Колчак в ту войну пользовался благосклонностью адмирала Макарова, считавшего молодого (в те поры) и крайне честолюбивого полярного исследователя весьма талантливым морским офицером (и, говорят, было за что). Где был Никифор Бегичев в Гражданскую войну, неизвестно. Одни считают, что был он с Колчаком, другие утверждают, что поселился он в те годы в Дудинке и до самого двадцатого года оттуда не выезжал. В двадцатом году объявился он в Северо-Енисейске, набрал там товару и отправился на Крайний Север торговать с местным туземным населением. Вскоре заслужил он огромный авторитет и уважение по всему Таймыру, поскольку торговал сравнительно честно. Разумеется, не в убыток себе, но он-то хоть торговал, все же прочие купцы местных долган, нганасан и ненцев попросту спаивали. Поэтому имя и слово Никифора Бегичева (прозвали его Улахан Ничипор - Большой Никифор) вскоре стали котироваться на Таймыре очень высоко. И поэтому когда шведский король обратился к нищей и совершенно не способной к каким-либо полярным изысканиям Советской России (а было это в конце двадцатых годов) с просьбой найти почту Амундсена, утерянную на Таймырском полуострове, у кого-то из местного начальства хватило ума привлечь к этому делу Никифора Бегичева. Тот кликнул клич, и долгане с нганасанами выставили пять сотен оленьих и собачьих упряжек. И ведь нашел-таки почту Амундсена Бегичев совсем неподалеку от Диксона, не в тот раз, правда, а несколько позже. Нашел вместе с молодым геологом Николаем Николаевичем Урванцевым (Бегичев был у него проводником), первооткрывателем Норильского месторождения полиметаллических руд, ставшим впоследствии главным геологом Норильского горно-металлургического комбината и зэком по совместительству (но это рассказ особый, не будем его касаться, он уведет нас далеко в сторону от географической карты Таймыра). Скажу лишь, что шведский король наградил Бегичева и Урванцева золотыми часами, а шведская Академия - золотыми медалями. Впоследствии, в благословенном тридцать седьмом году, обменял Николай Николаевич в одном из лагерей, где сидел, эти замечательные шведские часы на килограммовую банку свиной тушенки, о чем долго вспоминал потом, как об одной из самых удачных сделок в своей жизни, но это опять же особый рассказ. Именем Никифора Бегичева назван большой остров в Хатангской губе, то есть совсем неподалеку отсюда, от Косистого. Бегичев этот остров сам открыл, описал, устроил на нем из плавника несколько охотничьих избушек (остров в те времена кишел песцами и дикими гусями). И ведь огромный остров, километров в шестьсот квадратных, и открыл его Никифор Бегичев совсем недавно, каких-нибудь сорок лет назад.
Может, и сейчас в Арктике еще что-то открыть можно и назвать своим именем, а?
Особую роль в исследовании Таймыра сыграл уже упоминавшийся мною Николай Николаевич Урванцев. Послан он был на Таймыр лично Александром Васильевичем Колчаком, тот даже подписал ему карт-бланш ("Исполнять все приказы предъявителя сего как мои собственные. Верховный Правитель России адмирал Колчак"). Понимал "верховный правитель", что всю Россию ему не удержать, и рассчитывал, в общем, только на ее азиатскую часть. Понимал он также, что без помощи Антанты ему и эту часть в руках не удержать. Дальний Восток был оккупирован японцами, но не хотел адмирал делать на них ставку: во-первых, еще свежа была старая неприязнь к недавнему врагу; во-вторых, боязно было связывать свою судьбу с коварным азиатом; в-третьих же, попросту не получались у Колчака отношения с японцем, и все тут. Так что рассчитывал "верховный правитель всея России" только на помощь с Севера. Очень он надеялся, что через Арктику, а оттуда через устья великих сибирских рек - Оби, Енисея и Лены (прежде всего Енисея) - придут к нему английские, американские и французские корабли с пушками и солдатами. Но для того, чтобы они пришли, эти корабли, их где-нибудь в районе Таймыра следовало дозагрузить углем. Вот на разведку этих самых северных углей, столь необходимых адмиралу, и был послан молодой геолог, недавний выпускник горного факультета Томского политехнического института.
Прошло пять лет. К тому времени закончилась Гражданская война, неудачливого "правителя" (зачем нечистый понес его, талантливого офицера и полярника, в политику?!) шлепнули на льду Ангары в Иркутске, начала строиться новая жизнь. Ничего этого, разумеется, Николай Николаевич Урванцев не знал. Он блестяще выполнил задачу адмирала: разведал богатейшие и удобнейшие залежи прекрасного угля. С этой радостной вестью поспешил он на юг, к Омску, и в каком-то городишке, кажется в Енисейске, предъявил Колчаков мандат. И тут же, разумеется, был взят местной ВЧК. К счастью, его не поставили к стенке, а как особо важную птицу под неусыпной охраной отправили в Москву, лично к Дзержинскому. Тот сам допрашивал Урванцева несколько часов и результатом этого допроса явился в точности такой же мандат, но теперь уже за подписью Дзержинского. После чего Николай Николаевич Урванцев опять отправился на Таймыр.
Много географических объектов названо Урванцевым на Таймыре: мыс Ударников (западный край залива Бирули), полуостров Индустриализации, пролив Сталинца (так до сих пор и называется, не переименован, ибо назван он не в честь "вождя и учителя", а в честь гидрографического судна), остров Большевик, Пионер, Комсомолец, пролив Красной Армии (все это на архипелаге Северная Земля). Кстати, все это не открытые заново земли, а просто переименованные старые. Прежде Северная Земля называлась Землей Императора Николая Второго, а все ее острова и проливы между ними названы были именами членов августейшей семьи. Но на карту были в те времена нанесены лишь контуры островов, проливов и все. Николай Николаевич, который со своей небольшой экспедицией провел на архипелаге несколько лет, полностью исследовал и описал все географические объекты его, однако впоследствии, после того как великий полярник стал "зэком", его имя из числа исследователей Северной Земли было исключено.
Любопытная деталь: экспедиция капитана Толля, зимовавшая на Челюскине, за всю зиму так ни разу и не увидела Северной Земли. Это очень удивительно, потому что горы Северной Земли хорошо видны через пролив Вилькицкого. Правда, для этого надо немного углубиться в тундру полуострова и подняться там на гору, совсем невысокую, не более ста метров.
Вот что, скажи на милость, дотошный читатель, делать мне с этими шестью страницами?! Ты уже, наверное, догадался, что вся эта История пополам с Географией (вернее, География Таймыра, базирующая на Истории его открытия и освоения) была рассказана нам Львом Васильевичем. Вначале геологи сидели вокруг карты и, обсуждая свои профессиональные вопросы (я в них, к сожалению, ничего не смыслю, а потому и не стану описывать), выбирали подходы, маршруты, стоянки. Поначалу я молчал, потом начал задавать вопросы, почему так или этак назван тот или иной мыс, пролив, залив, горный массив, озеро. Сперва Лев отмахивался от моих вопросов, потом начал рассказывать, все более и более увлекаясь. И вскоре вся геология была забыта: Лев рассказывал. Он говорил несколько часов. Я не случайно пренебрег здесь прямой речью: восстановить этот рассказ целиком невозможно. Я дал его выжимку, квинтэссенцию. Как я уже говорил, рассказчик Лев Васильевич превосходный, но правда в его повествованиях так органично и тесно переплетена с вымыслом, что отделить одно от другого невозможно. Но ведь здесь наш Бывалый Полярник рассказывает не о своих приключениях, рассказывает не байки и легенды, он рассказывает Историю Таймыра. Сейчас я со всей очевидностью могу констатировать: ни одного абсолютно достоверного факта здесь нет, как нет и ни одного абсолютно вымышленного, но лишь за одно я могу ручаться головой: все географические названия - истинны, они списаны мною с географической карты Таймыра. И что делать с личностями таймырских первооткрывателей?! И ведь кто упомянут всуе: Дмитрий и Харитон Лаптевы, Челюскин, супруги Прончищевы, Эдуард Толль, Нансен, Бегичев и, главное, безмерно уважаемый мною Николай Николаевич Урванцев, которого я имел честь принимать у себя дома, и этим буду гордиться всегда! Ведь почти все, что рассказано здесь о них, было не совсем так, не так или совсем не так. У меня два выхода, дотошный читатель: либо вырвать эти листы из моих записок и никогда не упоминать о них, либо оставить как характеристику замечательного Льва Васильевича, повинившись перед светлой памятью Великих Полярников. Ты уже понял, конечно, дотошный читатель, что я выбрал второй выход. Ну, а теперь скорее вернемся к нам в общежитие, потому что вечером нам обещана баня.
- Ну так что? - грозно спросила у нас Наталья Ивановна (совершенно излишне напоминать, что при этом она пыхтела неизменной "беломориной"), - идем мы нынче в баню или нет?
- Пойди да сама у завгара спроси, - огрызнулся Лев Васильевич, - лично я с этим Отелло разговаривать не желаю.
- И пойду, - грозно сказала Наталья Ивановна.
- Давайте лучше Люсю и Наташу гонцами к нему отправим, - предложил я.
- Прекрасная идея, - поддержал меня Эдик.
- Ну да, конечно, - грустно усмехнулась Наталья Ивановна, - если ругаться - лучше меня кандидатуры не найти, а в обольстительницы я уже, видно, не гожусь.
Наташа с Люсей прифасонились и отправились в соседнюю половину дома обольщать начальника гаража Валеру.
Вернулись они нескоро (Валера усадил их пить чай), но с победой, правда, частичной. Ключ от бани они получили, но Валера позволил мыться в бане только женщинам. Свое странное решение он аргументировал следующим образом: нынче днем народ в бане вовсю и парился, и мылся, холодной воды осталось мало, и если ее в котел не подкачивать, то он может рвануть. А осталось воды только на одну помывку. Все приуныли. Даже женщины, которые чувствовали себя в такой ситуации явно неуютно.
- А знаете что, - сказал вдруг Валера (наш, разумеется), - давайте я сперва схожу и все посмотрю. Может, завгар все это от злости выдумал. Тогда мы после женщин сходим и попаримся. Чего нам с ним - детей крестить, что ли? Пусть его серчает.
- Верно, - сказал Эдик, - и я с тобой.
И они отправились ревизовать баню. Женщины ушли в свою комнату и, весело щебеча (настроение у них сразу же поднялось), стали собирать свои вещички.
Эдик с Валерой вернулись минут через пятнадцать.
- Обстановка такая, - доложил Эдик, - холодной воды там действительно мало. Но рядом пожарный водоем, полный до краев. И если воду все время оттуда таскать, вполне можно и мужикам вымыться.
- Лишь бы только нынче ночью пожара в Косистом не случилось, а то тушить будет нечем, - озабоченно добавил Валера.
Поздно ночью (по часам, только по часам), вымытые, распаренные и умиротворенные (после бани все мы приняли по стопке-другой коньячку), мы сидели на крыльце в полушубках внакидку и любовались Хатангской губой моря Лаптевых. На соседнее крыльцо вышел завгар Валера в трусах и в майке (он вообще очень любил такой наряд).
- Вымылись все-таки? - хмуро спросил он нас.
- Да, - за всех ответил я, - большое спасибо. Воды хватило в самый раз.
- Ну-ну, - сказал Валера. Воцарилась пауза.
- Вчера, я слышал, скандал у вас тут был. Дала вам прикурить Плотникова женка.
- Да нет, - пожал плечами Эдик, - ничего особенного.
- Удивительная вещь, - засмеялся Валера (наш), - героический, можно сказать, человек этот плотник: всю войну прошел, полярник с таким стажем, герой, одним словом, а жены боится...
- Герой?! - хрипло засмеялся Валера (завгар). - Это точно, герой! Ведь он всю войну в зондеркоманде прослужил, карателем. Потом дали ему на всю катушку Колымы-матушки, ну а после, как водится, высылка с лишением прав. И всегда он всех боялся. Оттого, видно, и в каратели попал. Ну, надо же, герой! - Он выплюнул окурок, мотнул головой, еще раз хохотнул и ушел восвояси.
2 июля
С сегодняшнего дня мы решили вести наш общий экспедиционный дневник. Вести по очереди. Поскольку нас как раз семеро, каждому достался свой день недели (тянули жребий). Мне выпала пятница (дневник мы исправно вели весь сезон; сейчас он хранится у Эдика).
Погода испортилась. Небо затянуло тучами, идет изморось, и дует противный северный ветер, причем довольно сильный. Как бы не повалил он нам мачту, а то уронит ее да, не дай бог, на провода: весь поселок без света оставим.
Хатангский залив сегодня особенно красив: под хмурым северным небом полярные краски необыкновенно пронзительны и чисты. Лед имеет массу оттенков: он и белый, и голубой, и зеленый, и темно-синий, и даже розовый. И словно подчеркивая все эти холодные ясные тона, узкой черной иглой далеко в море вдается мыс Ильи.
Вечером в клубе (шел превосходный французский фильм "Мужчина и женщина") опять встретили наших конкурентов - гидрографов. Они сказали, что вертолет твердо обещан им на завтра. Если, разумеется, будет погода. Что же, может, в среду или в четверг (нынче воскресенье) улетим на Тулай-Киряку и мы.
После фильма на охоту ушли Эдик с Валерой, одолжив у начальника аэропорта двустволку шестнадцатого калибра. Патроны же у нас есть свои.
- Ждите с гусями! - пообещал Эдик.
Однако никаких гусей они не принесли. Принесли одну утку, правда большую и жирную - настоящую северную крякву.
3 июля
Сегодня, согласно радиограмме, переданной в аэропорт, из Хатанги должен прийти вертолет "Ми-4" с командиром звена на борту. А командир звена имеет право даже сам выбирать площадки для посадки самолетов "Ан-2".
- Вот подобрал бы он нам площадочку на Тулай-Киряке! - фантазирует Эдик. - "Аннушками"-то бы мы в момент забросились...
- И дешевле это, - добавила практичная Люся. Весь день ходили и слушали: не летит ли вертолет с командиром звена. А он так и не прилетел.
Вчера здесь, прямо в клубе, в одночасье помер один полярник (механик-дизелист). По случаю воскресенья был он выпивши, причем основательно, поэтому, когда во время игры он упал под бильярдный стол, никто особенно не удивился. Думали: полежит, оклемается - встанет, дело житейское. Не оклемался, не встал. Диагноз: острая сердечная недостаточность на фоне хронического алкоголизма.
В нашей дощатой уборной, что стоит на крутом обрыве у моря Лаптевых, вторые сутки одно отделение изнутри закрыто на крючок. Всем в голову лезут нехорошие мысли: может, кто-нибудь, пьяный, захлебнулся там или, не дай бог, удавился (на полярных станциях такое случается частенько). Однако тут все обошлось без происшествии: просто от сильного порыва ветра дверь хлопнула, и сам собою закрылся изнутри крючок.